***
Если бы все останавливалось на маленьком брате, Чимин бы, может, так не психовал. Или если бы это не повторялось так часто. И если бы Гук не пытался его выстебать перед друзьями. А еще, если бы не приплетал сюда увлечения Чимина. В отличие от Гука, родившегося в Америке, Чимин до десяти жил в Корее и до сих пор продолжает кататься туда год через год. Ему интересна культура родной страны, ему это нравится, ясно? И это что-то такое глубокое и священное. У Чимина в шкафу висит национальный ханбок, под окном растет потккот . А полка завалена словарями и учебниками по корейскому языку. Чимин не зациклен на этом, не сходит с ума. Не посвящает Корее все свободное время, но когда удается съездить туда на каникулы и прогуляться по цветущим улицам и паркам весной, Чимин испытывает некий трепет и тепло. Поэтому, когда Чонгук являет свету всю мерзость своей душонки и, повысив голос до писка, визжит: «Эй, мелкий хён!» — у Чимина заволакивает глаза красной пеленой. И он бегает по дому с громогласным: чертов уродец! И строит планы мести. Эти планы большие, жирные и в перспективе унизительные. Унизительные для Гука, естественно. Сначала они заключаются в чем-то банальном. Может, отбить у Гука пассию, или облить помоями у всех на глазах, измазать кетчупом женскую прокладку и приклеить ему на спину в школе. Но со временем этого кажется недостаточно. А после выпускного и вечеринки Чимин в этом уверяется. Все это слишком по-детски, быстро забудется и сотрется. Чимин хочет, чтобы у Гука его большие глаза полезли на лоб и дар речи пропал, желательно навсегда. И когда ненависть Чимина достигает пика, в голове наконец загорается лампочка. Чимин не уверен, что это выгорит, но попробовать стоит.***
Чонгук вместе с матерью переехали в Чиминов дом. Переехали к нему и отцу, потому что взрослые решили создать семью. И Чимин не видит в этом ничего плохого, потому что его родители развелись как раз, когда ему было десять. Мама осталась в Корее, отец поехал делать бизнес в Америку и Чимина прихватил с собой. У Гука родители вообще женаты не были. Он ранний ребенок. Очень ранний. Незапланированный. Ошибка. Последнее ему заявил Чимин, еще на стадии их знакомства. Потому что четырнадцатилетний Чонгук был еще большей язвой, нежели сейчас, и, в отличие от Чимина, ему не нравилось, что у матери появился мужчина. Он ревновал, психовал и высказал при Чимине все, что думает об этой новой семье и новом «отце» в частности. А Чимин папу любит и уважает, чтобы допустить оскорбления в его сторону от какого-то мелкого обсоска. Как-то так и началась их холодная война, периодически перерастающая в открытые боевые действия. И вот, в очередной раз, когда Чимин ощущает дымок от своей горящей задницы, он вдруг вспоминает про отца Чонгука. Он живет в другом штате, не близко, но и не далеко. Прилетает частенько на семейные праздники, потому что в хороших отношениях и с сыном, и с его матерью. Ну вел разгульный образ жизни раньше, ну куролесил по молодости, ну заделал ребенка в шестнадцать, что теперь, на костер? Юнги хоть жениться не стал, но девушку с ребенком не бросил. Помогал всегда, сначала неумеючи и отстраненно, не в той мере, в которой нужно бы, но спустя пару лет взялся за голову, успокоился и начал стараться больше, участвовать в воспитании активнее. Да и, на самом деле, мама у Чонгука тоже была той еще штучкой, и когда родила, еще долгое время не менялась. Она не сразу стала отличной матерью, все наверстывалось годами. Поэтому отец Чимина, отведя его в самом начале в сторонку, сказал, что Чонгуку было сложно в детстве, что он ребенок недолюбленный и недоласканный, и Чимину, как старшему, нужно взять ответственность и быть помягче. Быть понимающим и спокойным. Не лезть на рожон, не провоцировать, и все уляжется. Но это произошло после того, как Гук обложил отца Чимина матами, а Чимин назвал его ошибкой. Поэтому было уже поздно. Не прям чтобы совсем, но хорошими любящими братьями им не стать уж точно. Но что если зайти с другой стороны? А? Чимин размышляет об этом, теребя в пальцах билет на автобус. Юнги — отец Чонгука — стал хорошим другом семьи. Он сильно отличается от себя со старых фотографий, где что-то горячительно-алкогольное в руках, черная одежда, цепи и машины-развалюхи, собранные своим трудом. Но Чимин надеется, что какая-то искра азарта в Юнги еще осталась. Что тот полу-рокер, полу-хипстер живет глубоко внутри и жаждет чего-то нового, чего-то из ряда вон. Чимин правда надеется, что Юнги, приехавший на Хэллоуин в рабочем строгом костюме и на вопросительные взгляды ответивший, что он играет офисного клерка, отъебитесь — это не все, что от него осталось. Поэтому едет в гости без предупреждения. Главное, чтобы Юнги все еще был не в отношениях, как и говорил — тогда шалость удастся. Поэтому Чимин звонит Юнги только вечером, выходя из автобуса на автовокзале. Он бы заявился к Юнги прям домой, но точного адреса не знает, в гостях раньше не был. Да и зачем ему? У них разные возрастные категории, разные жизни и все разное. Чимин думает об этом только сейчас и начинает вдруг сомневаться. Сомневаться сильно, так, что, может, развернуться да уехать обратно, но по ту сторону телефона длинный гудок прерывается и слышится удивленное: — Чимин? Только не говори, что с мелким что-то случилось. — А, нет... Я тут... Тут у тебя, знаешь? Приехал погостить. Можно? И так это тупо звучит, что тишина на том конце воспринимается само собой разумеющейся. Но потом Юнги прочищает горло и осторожно спрашивает: — То есть, это у тебя что-то случилось? — Ну, можно и так сказать. — Ладно, а где ты? — На автовокзале. Скажешь свой адрес? — Довольно поздно, я лучше приеду заберу. Подождешь? — Конечно. Как будто у Чимина есть выбор. Его нет, потому что ближайший рейс обратно только утром, и Чимину в любом случае тут куковать.***
— Итак, расскажешь, что случилось? Чимин закидывает на заднее сиденье рюкзак со сменным бельем, футболкой и шортами. Удобно устраивается на переднем и пристегивается. — Тут, в общем, такое дело... — С родителями поругался? — предполагает Юнги, мягко трогаясь с места. — Нет. Юнги хмурит ненадолго брови, а потом одну вскидывает понимающе. — С моим мелким, значит? Чимин вздыхает и досадливо кивает. Он пока не знает, как правильно подступиться к теме. — Сильно поругались? Я знаю, что он может быть той еще занозой, но если ты приехал жаловаться, то это гиблое дело. Он меня, конечно, любит, но я не авторитет. Твой отец с родительскими обязанностями справляется явно лучше, — Юнги говорит это спокойно, без раздражения и уязвленности. — Да. Это я тоже знаю. Просто он перегибает, и я хочу его проучить. — И какая роль в этом отведена мне? Юнги немного улыбается. Чимин чувствует, что напряжение спадает. Кажется, своим незапланированным визитом он Юнги немного напугал. Неудивительно. По его мнению, наверное, должно было случиться что-то из ряда вон, чтобы Чимин обращался за помощью именно к нему. Немного не те отношения. Юнги друг семьи, это правда. Но для Чимина он чужой. — Я, в общем... Он в последнее время взял в привычку унижать меня тем, что я мелкий. Хотя, очевидно, это не так. — С учетом того, что ты примерно как я — да, это очевидно. — И его это дебильное "маленький брат" или "мелкий хён" меня достало. — Так... — И... Это очень глупая затея, но у тебя ведь нет отношений? Сейчас? Я просто подумал, что выйти за тебя замуж и стать его отчимом было бы очень... ошеломляюще? Естественно, по приколу. В шутку. Типа, пранк, знаешь? И хоть никто ни за кого замуж еще не вышел, но Юнги уже выглядит ошеломленным, но потом улыбается шире и хрипло смеется. — Ты хочешь сломать моему сыну психику? — Он испортил мне выпускную вечеринку и выставил агрессивным идиотом. — Ладно, мотив есть. Юнги продолжает посмеиваться, но вперед смотрит задумчиво, указательным пальцем отстукивая ритм по рулю. — На самом деле, думаю, это будет забавно. — Правда? — Да, если пообещаешь не перегибать. Окей? — Окей, — Чимин смотрит на Юнги во все глаза, он что, серьезно согласен? — Ты серьезно согласен?! — дублирует мысленный вопрос вслух. — Да, давненько я не творил херни. Чимин от радости аж подскакивает на сидении. — Боже, Юнги, я люблю тебя! Тот хмыкает и бросает на Чимина мимолетный взгляд. — Скажешь это перед алтарем.***
Чимин проводит с Юнги отличный уик-энд. Хорошо, что он догадался поехать на выходные, чтобы не отрывать Юнги от работы. В итоге они успели обговорить детали. Взяли Чимину напрокат фрак, чтобы поржать дополнительно, и поклялись друг другу в верности. А после все воскресенье прогуляли с утра до вечера. Юнги сказал, что не знает, как дальше обернется жизнь, может, эта свадьба его первая и последняя, так что стоит оторваться. И они оторвались. Днем вполне невинно, пошатались по парку, поели в кафе мороженого, а вот вечером Чимина протащили по лучшим клубам и отшлифовали это дело казино. Чимин даже почувствовал себя героем «Мальчишника в Вегасе», только, благо, без последствий, но с целым океаном эмоций и воспоминаний. На пике драйва, с бушующим в крови алкоголем, Юнги Чимина даже засосал, как следует. До дрожи в коленках и вздыбленной ширинки. Это вам, блядь, не неумелые поцелуи с одногодками. Это чистый секс. И Чимину пришлось из последних сил собирать мозги в кучу, чтобы не начать стонать в голос и не попросить взять где-нибудь за углом клуба, прижав лицом к грязной стене. А он был бы не прочь. Он бы хотел. Но потом стало бы очень-очень неловко, а Чимину этого не нужно. Однако, утром, когда Юнги сажает его в автобус, Чимин, слегка покраснев и широко улыбнувшись, признается: — Не знаю, что там будет дальше, но, кажется, это лучшая свадьба в моей жизни. Юнги хрипло смеется и продолжает смеяться, пока машет рукой вслед уезжающему автобусу.***
В свои восемнадцать Чимин узнает, каково это — ликовать. И пока он едет в автобусе, он просто чувствует переполняющую радость, но на пороге собственного дома приходит оно — всепоглощающее чувство торжества. Чимин медлит всего мгновение, а потом тянется к ручке и толкает дверь. Хорошо, что ее еще не заперли на ночь, иначе вся атмосфера пошла бы по одному известному месту. Чимин скидывает рюкзак прям в коридоре, обувь оставляет там же. Не очень бережно, потом нужно будет вернуться и убрать. Ему сейчас надо на кухню. Он слышит, как хлопают кухонные шкафчики и взрывается в микроволновке попкорн. Чонгук готовится к очередному вечернему сеансу кино, или, может, сериалу. Неважно. Главное, что он сейчас на кухне, в неоспоримой близости, достает все вкусняшки, которые имеются в доме, чтобы утащить их в комнату. Наверное, Чонгук нагружает поднос печеньем и конфетами, а еще берет в зубы пачку чипсов, как делает всегда. Но знаете что? Не сегодня. Просто, блядь, не сегодня. Чимин вплывает в кухню счастливый и светящийся, как новогодняя елка. У него в руках свидетельство о браке, которое он не выпускал всю дорогу до дома. И теперь Чимин пихает его в руки Гука заместо вкусностей и ждет... ждет, ждет. И дожидается. Глаза Чонгука становятся большими, возможно, даже слишком. Он выглядит оглушенным, а потом начинает переводить взгляд с бумаги на Чимина и обратно. — Ты че сделал, долбоеб?! Чонгук срывается на хрип, видимо, от ахуя, в котором находится. И это последние его слова на сегодня. Потому что Чимин тянется к его уху и шепчет с придыханием: — Можешь звать меня папочкой. И окей, Чонгук унижен и повержен. Чимин одержал победу.***
Семейный совет — это не весело. Это скучно и печально. Чимина ждет наказание, потому что гребаный Чонгук ходил три дня молчаливым и насупленным, а потом не придумал ничего лучше, чем нажаловаться. — Гуки ябеда-корябеда, да? Ну и кто у нас тут маленький? Малыш Гуки, только и может, что плакать и крысятничать. Чимину прилетает подзатыльник от отца, пока Хана орет на Юнги по телефону. А Чимин все не затыкается, продолжая подзуживать и подстрекать. Он себя виноватым не чувствует. И вообще, он всегда был более-менее послушным и спокойным сыном. У него, на самом-то деле, не было причин бунтовать и что-то кому-то доказывать. А сейчас внутри сидит червячок, шевелится и не дает покоя. Развели тут драму. Можно подумать, что Чимин по серьезке вышел замуж и собрался поломать себе всю жизнь. По крайней мере, кипиш подняли именно такой. Чимин же проблемы не видит. На самом деле, даже если бы это все было по-настоящему. В чем проблема-то? Значит, его отец с Чонгуковой мамой породниться могут, а Чимин, так скажем, еще больше укрепить семейные узы — нет? В смысле? Он даже не прочь сейчас устроить истерику и, громко хлопнув дверью, свалить. Но идти некуда, да и если немного остыть, Чимин понимает, что ничего страшного не произошло. Сейчас все немного попсихуют, переварят и успокоятся. Но перед этим, Чимин набирает в легкие побольше воздуха и орет во все горло, чтобы до Юнги через чужой телефон долетело: — Это все твой сынок недоразвитый растрепал! И получает очередной подзатыльник. А Чонгук, на удивление, продолжает сидеть молча и только буравит Чимина неприязненным взглядом. Того и гляди, ночью удушит. И вдруг это таким реальным кажется и навязчивым, что Чимин все-таки вскакивает со своего места, и, крикнув, что раз он такой плохой, то пойдет отсюда подальше, вылетает из дома. Чертыхается потом, правда, потому что без обуви, в одних носках. Спасибо хоть мобильник привычно оттягивает карман. Чимин на полной скорости улепетывает подальше от дома, на случай, если отец решит догнать, а через пару кварталов, остановившись и пытаясь отдышаться, задумывается. Итак, к кому можно податься на денек? А еще лучше, на парочку? Усевшись на чей-то газон и подтянув ноги, Чимин пролистывает социальные сети, а потом, плюнув, начинает строчить всем подряд. У него никто не умер, плакаться в жилетку не надо, так что на самом деле пофиг, у кого сидеть. И как же здорово, что Чимин везде душа компании, и что из положительных ответов еще можно повыбирать лучшие варианты.***
Чимин выбирает Минки. На первый взгляд, парень-фрик, торгующий травкой — не лучший вариант. С другой стороны, мать Минки тоже не отличается правильностью и законопослушностью, а значит, лезть к Чимину не станет. Звонить его родителям и уточнять, что случилось, тоже. Да и родители Чимина вряд ли догадаются искать своего сыночка-лапочку в доме, пропахшем марихуаной. А Чимину того и надо. — Чимин, ты где? Чимин игнорировал звонки отца весь день, но Юнги ответил. Они, вроде, в одной лодке, правда, лодка Юнги в другом штате, он до Чимина пока доплывет, шторм уже кончится. — У друга. — У какого? Чимин смотрит на Минки. Тот обдолбанный валяется в видавшем виды кресле и тупо пялит в потолок. Хорошо ему, спокойно. — А тебе зачем? — Я твой муж, имею право знать. Чимин присвистывает. Он свистеть не умеет вообще-то, поэтому заплевывает весь микрофон. — Наш брак фиктивный, отношения свободные, я тебе ничего не должен. У Юнги присвистывать получается лучше, Чимин завидует. — Давай возвращайся домой, родители волнуются. — Они волнуются за Чонгука. Юнги цокает в трубку, еще раз цокает. Подбирает слова. — Ваши эти подростковые загоны... Чимин, ты же умный парень, давай поговорим по-взрослому. — Папа влепил мне два подзатыльника. До этого такое случалось единожды, когда я решил поиграть в футбол дома и разбил вдребезги его мак. А на нем были важные документы по предстоящей сделке, по итогам которой его должны были повысить. Кстати, потом он извинился. Сейчас нет. А я считаю, что мак, даже без рабочих доков, дороже Гука. — Чимин, он все еще мой сын. — Это как-то должно прибавить ему ценности? — Допустим, через шестнадцать лет он станет похож на меня, а ты вышел за меня замуж. — Ага, по приколу. Юнги вздыхает. — Послушай, они действительно волнуются за тебя. Мы все обсудили. Пришли к тому, что это просто неудачная шутка. Возвращайся домой. Спокойно поговорите. — Если они не депортируют Чонгука в ад, нам не о чем разговаривать. — Ты ведешь себя, как ребенок. — Он так делает постоянно. Почему мне нельзя хоть раз? Юнги берет небольшую паузу. Чимин смотрит на Минки, который пускает из слюней пузыри. Ему не плохо, ему заебись. — У тебя что, комплекс старшего брата? Чимин, серьезно, возвращайся домой. Давай, не зли меня. — А то что? — А то у меня намечается отпуск, и я приеду. — И? — И трахну твой рот языком, маленькая, строптивая сучка. Итак. Чимин не курил, но теперь его тоже вынесло в астрал, и он втыкает в стену. — Отлично. Думаю, ты в шоке. А это отлично лечится в родных стенах. Возвращайся домой, Чимин. На данный момент враг номер один — это я, ладно? Не ладно. Чимин помнит тот единственный поцелуй, и если отбросить все «против», «за» становится таким жирным, что от него невозможно отказаться. — Ты правда сделаешь это? — Нет, у нас фиктивный брак. — Но я был бы не против. — Знаю. Поэтому мы оставим все в виде шутки, чтобы еще больше не усложнять. Хорошо? — Не хорошо. — Чимин. — Я пойду домой, как ты попросил. — Отлично. — И буду ждать твой отпуск. Юнги сбрасывает. Чимин скатывается с прожженного сигаретами дивана на пол и пускает пузыри.***
Когда Чимин возвращается домой, его ждут. Чонгука, благо, нет, а вот отец с Ханой сидят в гостиной за обеденным столом. Руки на столешнице, одна на другую, и хрен пойми, чем несет, то ли прилежностью, то ли пиздецом. Чимин зависает на входе и буравит их взглядом в ожидании. Садиться рядом с ними он не станет. Слушать тоже не очень хочется, но просто уйти в комнату и запереться не позволяет совесть. Да и Юнги говорил что-то про взрослость. И если эта взрослость позволит засосаться с ним еще хоть раз, Чимин готов держать себя в руках. В конце концов, у них законный брак. — Чимини. О, ну раз Чимини, это нормально. Это хороший знак, значит, последующая беседа должна пройти без лишних обвинений и повышенного тона, Чимину такое по нраву. Поэтому он перестает стоять в дверях и подходит ближе. Кладет руку на спинку стула, немного опирается, чтобы не опрокинуть, и приподнимает бровь. — Ну что? — Эти ваши молодежные шуточки... Чимин пожимает плечами. Что ему на это отвечать? — Мы все восприняли это слишком остро. Но думаю, основания были? — спрашивает Хана. Она пытается сгладить острые углы, но получается плохо. Чимин всегда относился к ней хорошо, уважительно. Он не считает ее мамой, но она старше и не делала ему ничего плохого. Однако сейчас Чимина она подбешивает. Приехала со своим сраным сыном, который портит Чимину жизнь вот уже два года. — Какие основания? Во-первых, вы не спросили у меня, прежде чем устраивать сцены. Во-вторых, а что если это все-таки не шутка? Чем плох Юнги? Вы вот от него родили, например. — Чимин. — Что? Чимин переводит взгляд на отца и приподнимает бровь. — Я разве сказал что-то плохое? Родить от Юнги — это что-то оскорбительное? Я этим как-то задел? Правда? Мне казалось, он желанный гость в нашем доме, нет? — Перестань ерничать. Чимин пожимает плечами. — У меня есть еще немного времени. Я отправлю еще несколько анкет в колледжи, — меняет он тему посреди разговора. Отец выглядит немного сбитым с толка, но глотает наживку. Его лицо светлеет. — У тебя появились какие-то определенные цели? Чимин усмехается и кивает. — Ага, свалить отсюда, как можно дальше. Хорошо, если поближе к Юнги. Чимин уходит в комнату, никем не остановленный. Он точно не знает, что произошло. Магнитные бури это, встал с утра не с той ноги, или Гук его реально доконал. Но Чимин чувствует, как внутри все кипит и крышечка скачет, готовая вот-вот слететь. Наверное, хорошо, что его оставляют в покое и не идут выяснять отношения.***
— Ты действительно хочешь уехать? Чимин ставит на компьютерный стол кружку и оборачивается. Он не слышал, чтобы папа стучал, и Чимину это не нравится. — Дверь была приоткрыта. Можно войти? Чимин расслабляется и кивает. Ладно, видимо, он не захлопнул, потому что не захотел завтракать со всеми и потащил еду в комнату, заняв руки. — Думаю, да. — Раньше ты, наоборот, искал колледжи поближе. — Раньше мне казалось, что ездить на учебу из родного дома будет удобнее. Вкусная еда, здоровый сон в привычной атмосфере. — А сейчас? Отец подходит близко и кладет руку Чимину на плечо, немного сжимает и треплет. Не больно, скорее, наоборот. Просто физический контакт, молчаливая поддержка. — А сейчас меня все бесит здесь. — Может, расскажешь? Что вы не поделили с Чонгуком? — Нет. С жалобами бежит к мамочке он, я воздержусь. Отец вздыхает и похлопывает по плечу. — Я не прошу тебя жаловаться, я прошу рассказать. Что толкнуло тебя на такие... отчаянные действия? Чимин вздыхает, барабанит пальцами по своему бедру и снова вздыхает. — Задолбал он меня. Вытянулся, блин, жирафина, и все подкалывает меня по поводу роста. И с каждым разом все хуже. — А ты не думал, что он так привлекает внимание? Возможно, ему, наоборот, что-то в тебе нравится? — Да? Интересно, что? — Сынок, ты у меня в аутсайдерах никогда не ходил. Думаю, у тебя много положительных сторон. Возможно, Чонгук хочет быть ближе и как-то соответствовать, быть в чем-то похожим? Просто у него не получается так здорово и легко дружить, вот и делает, как умеет. — Па... — Чимин запрокидывает голову назад, утыкаясь затылком в спинку кресла. — Ты же знаешь, что я всегда к тебе прислушиваюсь. И вот если ты не прав? Вдруг он действительно просто меня ненавидит и хочет испортить мне жизнь, а я пойду к нему с распростертой душой? — В таком случае, ты должен помнить, что ты — мой сын, и я всегда на твоей стороне. Чимин расслабляется и улыбается уголками губ. — Это значит, что ты меня больше любишь? — Чимини, мы все одна семья, и любить одних детей больше других — заведомо неверная политика. — Но...? — Никаких но, сынок. Просто помни, что я знаю тебя на четырнадцать лет больше и всегда поддержу. Слышишь? Всегда. Чимин улыбается еще шире, выворачивается из-под отцовской руки, чтобы встать и крепко обнять его. У Чимина вот проблем с политикой любви нет, и он точно знает, что любит отца больше всех. По крайней мере, пока. Потому что Юнги целуется действительно крышесносно.***
Несмотря на примирение, Чимина отправляют к Юнги отбывать наказание. Последний относится к этому со скепсисом, но Чимин больше не пытается так или иначе действовать под руководством гормонов, и произошедшее превращается в большую и немного нелепую шутку. И всем кажется неплохой идеей немножко друг от друга отдохнуть. Вообще-то, к Юнги сначала собирались отправить Чонгука. Чтобы побаловать немного Чимина вниманием и уходом, но Гук отказался. Чего и следовало ожидать. Устроил показательную голодовку, начал плеваться ядом. Весь такой бедный, несчастный, всеми брошенный. Выбесил Чимина, спровоцировал очередной скандал, и вот. Чимин едет к своему мужу. Почему бы и нет? У того отпуск, и, как оказалось, Юнги собрался немного поколесить на машине по штатам. Пожить в дешевых мотелях, покупаться в океане и вообще, откусить маленький кусочек дорожной жизни. Чимин, как домашний ребенок, сначала сомневался, а потом уловил аромат свободы и кинулся собирать вещи. Юнги просто еще не знает, что Чимин окрестил это путешествие медовым месяцем.***
Это немного выматывает. Жаркое, палящее, летнее солнце. Раскаленный асфальт длинною в тысячи километров. Гул мотора и постоянно повторяющиеся нашумевшие хиты по радио. Тонкие стены в мотелях, не всегда тихие соседи и через раз свежие простыни. Чимин за все свои восемнадцать лет столько не колесил по стране и не бывал в таком количестве прачечных. Это правда тяжело. Юнги запрещает как следует отсыпаться, поднимает поутру — и снова в дорогу. И при этом нужно быть таким внимательным. Не профукать нигде рюкзак, не оставить зарядку в розетке, не прошляпить наушники. Нельзя закинуть грязное белье на дно дорожной сумки и забыть про него, иначе потом придется стирать трусы под краном вручную. У Чимина на самом деле много претензий. К тому же солнцу, например. Вот почему оно так жарит? До выступающих капелек пота и легкой красноты на коже. Почему, к примеру, так не делает Юнги? Чимин моргает, глаза немного слезятся от долгого наблюдения за мелькающими ограждающими столбиками за окном. Чимин тянется к бардачку, достает пол-литровую бутылку минералки и смачивает горло. — Можешь перебраться назад и подремать, следующая остановка только через пару часов. Чимин отрицательно качает головой и немножко залипает на профиле Юнги. В отличие от Чиминовой подкопченной, кожа Юнги все такая же белая. От него постоянно пахнет кремом от загара с отдушками. Но вот волосы все равно немного выгорели. Кажутся суховатыми, особенно на кончиках, но выглядят при этом забавно. Пушистые и слегка вздыбленные. Юнги в тонкой рубашке с коротким рукавом, верхние пуговицы расстегнуты, края отогнуты. У Юнги гладкая, подкачанная грудь и острые ключицы, Чимину больно смотреть на такого Юнги. Красивого, расслабленного и задумчивого, со съехавшими на кончик носа солнцезащитными очками. Они так ему идут. — Чимина-а-а, ты сущее наказание, прекрати пялиться. — Не могу. Юнги закатывает глаза и цокает. А Чимин что, виноват? В конце концов, он ведет себя прилично и только глазеет. Никаких поползновений, никаких попыток соблазнить. Потому что Чимин не хочет оказаться на обочине без денег, вещей, за несколько тысяч километров от дома. Чимин хочет ехать с Юнги дальше. Куда угодно, хоть на край света. Но в планах у них пока Гранд Каньон, и Юнги обещает закопать там Чимина, чтобы его никогда не нашли, если он продолжит прожигать его похотливым взглядом. Чимин смеется.***
— Юнги-я, о боже, Юнги-я! Чимина заело на последние несколько часов, как только они въехали на территорию Зион парка. Так уж вышло, что Чимин не особенно много путешествовал по Америке, предпочитая на каникулах выбираться в Корею. И теперь он в дичайшем восторге. Флора и фауна, естественно, сильно отличаются. В Корее больше растений, зеленые горы. А здесь каменные отвесные скалы, но виды потрясающие. И все такое большое, просто громадное, по сравнению с Чимином, чувствующим себя совсем крохотным. Чимин во все глаза смотрит на водопад. Они остановились в кармане на обочине, водопад довольно далеко, но шум падающей воды доносится до них, и если вдохнуть поглубже, в легких оседает прохладный, свежий воздух. Чимин просит Юнги постоянно останавливаться, чтобы так же подбежать к краю дороги с телефоном в руках. Он фотографирует все вокруг и себя на фоне. Просит Юнги запечатлеть в полный рост, позирует ничуть не хуже топовых моделей, заставляет Юнги смеяться и втягивает его в кадр. Вокруг столько свободного пространства, что иногда можно почувствовать себя одиноким. Поэтому Чимин отбегает на несколько метров от Юнги, чтобы запечатлеть очередную достойную холста картину, а потом возвращается и тянет Юнги за собой. Юнги поддается. До Каньона они добираются уже к закату. Температура медленно начинает опускаться, еще довольно жарко, но Чимин все равно жмется к Юнги поближе. Они сидят на нагретом солнцем камне на самой высокой точке, вокруг них простирается ущелье, и Чимин наблюдает, как медленно садится солнце и как тень плавно забирается все выше и выше. Это завораживает. Юнги обещает Чимину, что они задержатся здесь на сутки, и завтра можно будет все увидеть при ярком дневном свете. А еще в планах рафтинг по Колорадо. И хоть Чимин не умеет плавать, он дает себе обещание, что обязательно влезет на лодку. — Я буду тебя держать, не бойся. Чимин чувствует, как в нем вспыхивает надежда.***
— Я не хочу домой. Чимин собирается уподобиться Чонгуку и начать ныть, канючить, голодать, да что угодно. Он не хочет оставлять Юнги, не хочет, чтобы Юнги его отпускал. И пусть за их полуторанедельный отдых ничего особенного не произошло, Чимин все равно хочет побыть рядом еще немного. — Мне нужно на работу. — Еще целых три дня. — Да, и мне следует отдохнуть. — От меня? Юнги вздыхает. — От всего. От дороги, от неудобных кроватей, прокуренных номеров, жары и насекомых. Эти твари реально хотели меня сожрать. — Это потому что ты аппетитный. Чимин облизывает губы, получает в ответ усталый взгляд и сдувается. Ну и ладно, ну и пожалуйста. Насильно мил не будешь. За это Чимин первый занимает душ и не выходит из него почти два часа, пока Юнги не начинает особенно отчаянно долбиться с обещаниями выломать дверь и кое-кого утопить. Приходится уступить. На всякий случай Чимин делает еще одну попытку и распахивает дверь, стоя в одном полотенце, небрежно обмотанном вокруг бедер. Одно касание — и спадет. Но Юнги не обращает на это никакого внимания. Хватает за предплечье и вытаскивает в комнату, меняясь с ним местами. Не прокатило. Приходится переодеваться и готовиться ко сну. Чимину постелено в гостевой комнате, и он заваливается на кровать с телефоном в руках. Он тоже довольно уставший, но спать пока не собирается, оттягивает время. Хотя бы для того, чтобы дождаться Юнги и пожелать ему спокойной ночи. Завтра ранний рейс на автобус, и придется уже прощаться. Чимину не хочется. Он вдруг понимает, что за всеми этими попытками привлечь внимание он, кажется, влюбился. Прям по-настоящему. И первичное желание, такое поверхностное, низменное и показушное, вдруг обрастает корнями. Уходит куда-то вглубь. Оно вроде теплое и приятное, но при этом царапается откуда ни возьмись острыми кончиками. Наверное, так ощущается невзаимность. Чимину не нравится это чувство. Юнги выходит из душа через двадцать минут, переодетый в домашнюю футболку. Шорты он игнорирует, сверкает задницей, обтянутой тонкой тканью боксеров. Резинка с одной стороны съехала чуть ниже, видимо, Юнги натягивал их на влажную кожу. И Чимин, заглядывая в его комнату, наблюдает за открывшимся видом, пока Юнги, подняв руки, вытирает полотенцем волосы и пока футболка из-за этого услужливо задрана. Чимину хочется подойти и Юнги обнять. Пощекотать подушечками пальцев голую поясницу. Надавить на ямочки Венеры. Но Чимин только покусывает собственные губы и сжимает пальцы. — Еще не лег? — спрашивает Юнги, не оборачиваясь. — Тебя ждал. Хотел пожелать спокойной ночи. — Понятно. Хочешь перед сном какао или горячего шоколада? У меня где-то валяются пакетики. — А ты сделаешь? — Сделаю. Юнги еще полминуты сушит волосы, пока с них не перестает капать, вешает полотенце на спинку стула, расправляет и поворачивается к Чимину. Проходя мимо, треплет по волосам. — Я даже спиной чувствовал твой печальный взгляд. — Я буду скучать. — Не выдумывай, еще увидимся. Юнги разводит какао молоком. Достает маршмеллоу. Их осталось совсем немного, на дне пакетика, и они немного подсохшие, но в кружке довольно быстро размякают. — Какое-то время мне хотелось постоянно сладкого, видимо, в организме чего-то не хватало, — делится Юнги, сминая теперь уже пустой пакетик и выкидывая его в урну. Чимин молча кивает и делает маленький глоток. Какао горячее, но не обжигающее, и Чимин пьет уже смелее. Маршмеллоу упирается в губы, Чимин сводит глаза к переносице, чтобы, не отнимая кружку от губ, посмотреть, как маленькие зефирки напирают всей кучкой. А потом высовывает язык, чтобы облизать одну, под угрозой вывернуть на себя весь напиток. Когда Чимин поднимает глаза, натыкается на смешливый взгляд Юнги. Быстро отводит кружку и стирает ладонью маленькие потеки какао с уголков губ. — Ну что? — Ты себя просто со стороны не видел. Юнги посмеивается и откидывается на спинку стула. Широко зевает, даже не пытаясь прикрыть рот. Чимин, наблюдая за этим, допивает все в два глотка и поднимается, дожевывая маршмеллоу на ходу. Как бы ему ни хотелось побыть с Юнги еще, тот действительно выглядит совсем вымотанным. На самом деле, так и есть. Потому что, попрощавшись и оказавшись в комнате, Чимин слышит через тонкую стенку легкое похрапывание уже спустя минуту. А спустя пять, захватив лишнюю подушку, крадется в соседнюю спальню. Юнги спит крепко и даже не шевелится, когда Чимин тихонечко забирается к нему на кровать и подлазит ближе. А через полчаса блаженно улыбается, потому что Юнги во сне переворачивается и подгребает Чимина под себя. Помогая и ему уснуть.***
Будильник звонит так некстати. И сразу на двух телефонах. Чимин выбирается из лап сна медленно и неохотно. Юнги в это время уже привстает, шарит рукой под подушкой. Бурчит что-то недовольное, отключает громкую мелодию и сует мобильник обратно. Плюхается следом, тянет одеяло, немного расправляет, чтобы накинуть на себя повыше, нащупывает под ним Чимина и прижимается ближе. Греется. И как бы Чимину ни хотелось остановить время, поставить на паузу и остаться в моменте подольше. Его собственный телефон все еще трезвонит в соседней комнате и нужно подниматься. Чимин делает одну попытку, потом вторую, и обе безуспешны. — Юнги, там будильник... — Плевать. — Я опоздаю на автобус. — Плевать. — Но... — Ты маленькая, наглая булка, — Юнги хрипит со сна и подгребает Чимина еще ближе, оборачивает собой. — Пришел — теперь не вякай. Моя кровать, мои правила. — Да я не против, но там телефон... — Плевать. И кто такой Чимин, чтобы возникать? Телефон трезвонит еще немного. Через десять минут повторяет и затыкается окончательно. А Чимин наконец дрыхнет до полудня и просыпается абсолютно счастливым.***
Юнги сообщает, что все еще считает происходящее неправильным, но Чимин оказывается тут как тут и закрывает Юнги рот ладонями. — Вот же заладил! Ну что тут неправильного? Мы же ничего предосудительного не делаем! И это правда. Никакого интима и даже маленьких, совсем невинных поцелуйчиков. Совсем-совсем ничего. Только объятия. Иногда крепкие, иногда нежные, иногда ленивые. Юнги любит обниматься, а Чимин влюблен в Юнги, поэтому готов любить вообще весь мир. За исключением Чонгука, конечно. — Вот скажи, я тебе хоть немного нравлюсь? Объятия объятиями, но Чимину нужно знать, светит ли ему хоть что-то в будущем. — Ты всегда был хорошеньким. — Правда?! Чимин округляет глаза. А Юнги разворачивается и угрожающе тычет в него испачканной в масле лопаткой. — Да. Но это не значит, что я воспринимал тебя кем-то большим, чем племянником или вроде того. Ты был хорошеньким в детстве и позже это переросло в привлекательность. Говорю, как факт. Чимин сдувается и корябает скатерть на столе. — Но я имел в виду... — Я знаю, что ты имел в виду, Пак Чимин. Это звучит законченной мыслью. Юнги отворачивается к плите и переворачивает ребрышки, удостоверяясь, что они достаточно поджарились с одной стороны. А Чимин поднимается на ноги и подкрадывается сзади, чтобы прилипнуть к его спине и сцепить на животе руки. — А ты вот мне нравишься. — М... — Я даже, кажется, влюблен. Юнги не протестует, просто поправляет ребрышки и, отложив лопатку на пустую тарелку, разворачивается в объятиях и заставляет Чимина сделать пару шагов назад, чтобы отойти от горячей сковородки подальше. — Послушай... Чимин вскидывается весь и снова прижимает ладонь к губам Юнги, но тот отнимает его руку от своего лица и мягко улыбается. — Я все же прошу тебя послушать. Чимин сникает и кивает головой. — Я действительно не предполагал ничего такого, когда решил поддержать твою шутку. И скажи мне, что ты планировал на самом деле? — Я... Чимин запинается, а потом делает еще одну попытку обнять и оказаться поближе. Юнги позволяет. Чимин расслабляется и продолжает: — Я вообще-то тоже. Я не думал ни о чем таком, правда. Просто хотел вывести Гука из себя. А потом ты меня поцеловал и это было вау! Правда, Юнги! И я вообще-то целовался раньше, окей? И не только целовался. Я трахался, чтоб ты знал, и не один раз! Это чтобы ты не возомнил себя каким-нибудь Гумбертом, совращающим малолетку. — И ты влюбился из-за одного поцелуя? — Да нет же! Чимин отстраняется и размахивает руками, а потом дует обидчиво губы. — Я что, по-твоему, какая-то сопливая школьница, чтобы вкрашиваться из-за того, что ее хорошенько засосали?! — А что, нет? — Я закончил школу! — О, ну это многое меняет... — Юнги издевается, но делает это недолго. — Ладно, не обижайся. Продолжай. — Ну... сначала я не особенно задумывался. Только вечером по возвращении немного подрочил, но ты не можешь винить меня за это! — Могу, но не буду. — Ну вот... Но потом я в целом успокоился. Но иногда думал, что если ты так целуешься, то, наверное, и трахаешься отпадно. — Чимин. — Что? Хочешь, чтобы я назвал это занятием любовью? Но я не думал о любви, я думал о сексе. — Хорошо, я понял. — Вот. Потом Гук растрепал родителям. И их реакция... Я не знаю. Я, честно, до сих пор не понимаю, почему они так негативно отреагировали? Ты же нормальный. Я имею в виду, что не преступник какой-то, ты неоднократно приезжал к нам на праздники, вел себя прилично. Не напивался, не дебоширил, не приводил в дом шлюх или еще что-то такое из ряда вон, чтобы так сильно нервничать. Не лез к Хане с какими-нибудь резко воспрявшими чувствами. Вообще ничего! — Да, но я взрослый мужчина, Чимин. Я друг твоих родителей, а не твой. — Если говорить начистоту, вы с Ханой младше моего папы на десять лет. Ничего не смущает? Кстати... — у Чимина загораются глаза и он улыбается. — Десять лет, Юнги. Это немало, у нас с тобой четырнадцать, что недалеко ушло. Я подниму этот вопрос дома, если ты разрешишь. — Обсудим это позже. Что там с влюбленностью? — А, ну да... И я, в общем, начал думать — что такого ужасного, если бы мы поженились по правде? Типа, может встречались тайно, а тут выпускной, взрослая жизнь и как бы дополнительная галочка в списке взрослых дел. Но я тогда не фантазировал ничего такого, я просто размышлял. Вот и на этом фоне мне начало снова подпекать с тобой переспать. Но я держал себя в руках, заметь! — Да, только глазами раздевал. Чимин пожимает плечами, но вины за собой не чувствует. — Ну, мне же не тридцать два, чтобы так умело изображать покерфейс. — Ооо... Подловил, уважаю. Чимин тихонько смеется и немного краснеет. — Вот... А потом мы поехали с тобой в это путешествие. И я не знаю, что случилось. Просто все было такое красивое, и ты такой красивый. Никаких рамок и правил, кроме раннего подъема. И у меня просто... просто защемило вот здесь, — Чимин прикладывает руку к груди и прикусывает губу, но потом вздрагивает и качает качает головой, — только не смейся! Пожалуйста! Это не глупо, хорошо? Я не хочу, чтобы это так звучало. Но я так чувствую. Мне хочется обниматься с тобой еще больше. Хочется быть ближе, и я так не хочу уезжать, Юнги. Правда, совсем не хочу! И не потому, что дома плохо и бесящий Чонгук, я не хочу уезжать от тебя. Мне тепло с тобой. У Чимина горят щеки и шея. Когда он только начинал говорить, такого не было. А теперь он чувствует себя слишком открытым и начинает бояться, что на это скажет Юнги. Если он оттолкнет, возможно, станет по-настоящему больно. Поэтому Чимин сначала опускает глаза, а потом собирается с силами и ловит взгляд Юнги. Всматривается в его лицо и поджимает губы. — А еще, ты, наверное, меня сейчас очень сильно обидишь. Очень-очень сильно, Юнги. Это ты тоже должен знать. Мне будет больно, и я хочу, чтобы тебе было в той же степени тяжело и неловко. Юнги с шумом выпускает воздух и открывает рот, чтобы что-то сказать, но делает паузу и говорит в итоге совсем не то, что Чимин собирался услышать: — У нас сейчас ребрышки подгорят. Я переверну, ладно? — Ладно. Юнги оборачивается к плите, но перед этим берет Чимина за руку, переплетая пальцы и держит. Видимо, чтобы не сбежал раньше времени. — Итак... Юнги убавляет огонь, накрывает сковородку крышкой и снова вздыхает. — У меня есть некоторое предположение, что это не столько влюбленность, сколько ты просто пытаешься бросить вызов семье и отстоять свои права, но... Я не могу быть в этом уверенным, не могу убеждать в этом ни тебя, ни себя. Зато могу попросить тебя взять тайм-аут. Ты привлекательный, Чимин, это правда. И я не настолько стар, чтобы не обращать на это внимания. Я не настолько стар, чтобы грязные мыслишки не закрадывались и в мою голову, но! Чимини, я тоже был подростком, я тоже думал, что влюблен, мне не хотелось терять время даром и я мало задумывался о последствиях. И Гуки — явно не что-то плохое, что заставило меня свернуть не на ту дорожку или что сломало мне жизнь, нет, у меня все в порядке, насколько ты успел заметить. Но на тот момент я так не думал, и на тот момент ребенок счастья во мне не вызывал, абсолютно. Ты, конечно, залететь не можешь, что неоспоримый плюс, но помимо этого есть еще тысяча причин, которые могут сделать тебя по-настоящему несчастным. Браки с такой разницей в возрасте редки не только потому, что это как-то порицается и ставится под вопрос обществом. Дело в том, что мы с тобой в принципе на разных уровнях. Эй, я не говорю, что это плохо, окей? Я не говорю, что ты в чем-то недотягиваешь. Просто мы живем с тобой в одном мире, в одной стране, закупаемся в одной сети продуктовых, смотрим одни и те же фильмы, но с разных ракурсов. И, Чимини, будет очень здорово, если вдруг ты научишься смотреть под моим углом, я под твоим, и нам это понравится, но может случиться так, что этого не произойдет. Ты знаешь, что из этого выйдет? Конфликты, ссоры, недопонимания и, скорее всего, очень неприятный разрыв. Я не хочу, чтобы случилось что-то подобное. — Поэтому ты даже не станешь пробовать? — Я не стану пробовать сейчас, Чимин. Я прошу тебя притормозить. Притормозить и лучше подумать. Вернуться домой и прислушаться к себе. День, два, неделю, месяц. И если ничего не изменится. Если ты будешь чувствовать, что скучаешь все сильнее и хочешь быть рядом еще больше, то мы встретимся и поговорим снова. Обсудим повторно и придумаем, куда будем двигаться дальше. Хорошо? — Двигаться вместе? — Да, Чимин. Двигаться вместе. — Хочешь, чтобы я дрочил целый месяц, просто потому что ты не готов? Юнги цокает и щелкает Чимина по лбу. — Ты такой озабоченный, Чимин-а. Если так зудит, я не запрещаю тебе заниматься сексом с кем-то. Сексуальное влечение тоже можно спутать с влюбленностью, кстати. — Но я не хочу спать с кем-то другим. — А вот это уже похоже на навязчивую идею. Чимин несильно пинает Юнги по ноге. — Ладно! Я понял. Держать себя в руках, член в штанах, молиться господу, и, может, через месяц он услышит, блин, меня! — Хорошо, что мы договорились. Юнги улыбается, а Чимин фырчит, но согласно кивает. Что такое месяц, в конце концов? Это же совсем ничего. Еще даже лето не кончится. Чимин мысленно кивает сам себе. За этот месяц он как раз успеет накидать план, как именно они с Юнги будут двигаться дальше. Но вслух Чимин этого не говорит, конечно. А то Юнги и к этому прицепится, моралист чертов. Чимин, по его мнению, совсем тупой и незрелый, что ли? Ну, может, отчасти так и есть, но Чимин прекрасно понимает, что его отношение к Юнги и желание довольно сильно отличаются от того, что было раньше. Разница очень ощутима. И Чимин надеется, что самому Юнги хватит месяца, чтобы принять это.***
Чимин уезжает от Юнги в день его выхода на работу. Юнги утром провожает его, сажает на автобус и снова машет рукой на прощание. Чимин машет в ответ, прижавшись к окну, и, хихикая, дышит теплым воздухом на стекло и рисует пальцем сердечко. Юнги улыбается. По приезде Чимин обязательно звонит и отчитывается, как добрался. Во-первых, Юнги сам попросил, во-вторых Чимину невтерпеж его снова услышать, пусть и через динамики, а не напрямую. А еще Чимин проверяет дома почту и прыгает до самого потолка. Он тогда действительно разослал анкеты еще в несколько колледжей, и в один, который недалеко от Юнги, в частности. Тогда Чимин не думал об этом серьезно. Именно этот его поступок можно считать вредностью и действием назло, в отличие от чувств к Юнги. И сейчас, по прошествии всего несколько часов с их разлуки, еще рано что-то утверждать, но Чимин перед тем, как попрощаться, все равно тихо говорит: — Я все еще влюблен в тебя. И это становится традицией. Это становится таким важным, сказать это Юнги. Не пропуская ни одного дня. Несмотря ни на что, дозвониться вечером, выспросить все новости, поинтересоваться здоровьем и обязательно, обязательно! сказать: Юнги-я, я все еще влюблен. Слышишь? Все еще влюблен в тебя. И Чимину, может, только кажется, но по ту сторону с каждым разом становится все теплее. С каждым новым звонком Юнги отвечает все мягче. А через три недели Чимин слышит такое нежное: «мой хороший» — в ответ, и тихонько попискивает, потому что уже слишком поздно, чтобы орать на весь дом о своем счастье. Он пока не говорит Юнги про колледж, и отцу тоже не говорит. Чимин весь в своих мечтах, ему с ними хорошо и не одиноко. Домашние на него поглядывают с вопросом, потому что Чимин уж больно радостный. И это не плохо, конечно, нет. Просто непривычно, что Чимин не обращает внимания на Чонгука. Абсолютно никакого, целый круглый ноль и даже без палочки. Чонгук не перестает плеваться своим мелким, а у Чимина перед глазами голубые облака. У Чимина перед глазами Юнги и его хриплое: наглая, маленькая булка. Чимин для Юнги не против быть маленьким, с одной стороны, так и есть. А Чонгук... Да плевать на него. Мало ли, что у него в башке, может, он сам втюрился? Боже, Чимин расхерачит его черное сердце к чертовой матери и даже не почешется. А потом улетит на крыльях любви. Чимин очень ждет, когда закончится этот дурацкий месяц, и надеется, что Юнги не попросит подождать подольше. Чимину же надо еще будет с колледжем связаться, а то профукает свое место, что тогда делать? Хотя, может, ему позволят пропустить год? Не поступать никуда. Уехать к Юнги и просто пожить у него? Без отягощающих факторов. Быть каждый день дома и ждать его с работы. Вместе ходить в магазин. Завести собаку и вечерами выходить гулять. Много-много разговаривать, быть близко, быть на одной волне, а ночью, трахаться! Блядь! У Чимина скоро сперма из ушей польется. Что не так с этими взрослыми, почему они так усложняют?! — Я все еще влюблен в тебя... Чимин шепчет совсем тихо, а после так же тихо, но протяжно стонет. Он сошел с ума. Правда сошел, и он волнуется, что Юнги разозлится, что перестанет с ним говорить, но желание сильнее. Чимин просто не может это контролировать, не может сказать своему члену, чтобы он не вскакивал, стоит Юнги сказать что-то нежное этим своим хриплым голосом. Чимин, правда, не может, поэтому запускает руку в трусы, обхватывает плотно член и стонет. И повторяет имя Юнги. Тянет гласные. А потом хнычет, когда Юнги просит его не спешить. Но не спешить в другом плане. — Возьми пальцы в рот, детка. Давай, мой хороший. Чимин давит подушечками на язык и тихонько мычит. — Вот так, сожми их сильнее губами и поиграй языком. Ты ведь умеешь? М? Оближи их как следует, Чимини. Сделай мне приятно. Оближи мои пальцы, малыш. Чимин на короткий момент замирает, а потом жмурится и сползает по подушке. Он рисует образ Юнги, представляет его длинные пальцы, обводит языком выпирающие суставы, лижет грубоватые подушечки и снова стонет. — Юнги, пожалуйста... — Что ты хочешь? Скажи мне, что ты хочешь, чтобы я сделал? — Я... Мой член, мой член, Юнги. Он течет, слышишь, я мокрый, совсем мокрый из-за тебя. — Правда? Хочу потрогать, прикоснись, детка. Скажи, как тебе нравится? — Люблю плотно обхватить. И сначала подразнить. Просто поводить по стволу... ах... вот так. — Да, маленький, вот так. А потом? Что мне сделать потом? — А п-потом... потом... — Чимин зажимает телефон плечом и ухом, и, не отпуская член, пытается стащить боксеры. — Ну же, маленький, не затихай. — Юнги... Трусы, я хочу их снять, пожалуйста, мешают... — Хорошо, давай избавимся от них. Чимин на время теряет телефон и приходится прерваться на несколько секунд, но потом он быстро возвращается в исходную, снова зажимает телефон плечом, чтобы раздвинуть ноги пошире и, вернув одну руку на член, второй сжать кожу на внутренней стороне бедра. — Хочу погладить уздечку. Немного потереть. — Давай, не отказывай себе. — И... И теперь снова сжать, ах... Сжать покрепче и повести вверх, ах, черт! Обхватить головку, Юнги.. Юнги-я... — Да, маленький, не останавливайся, толкнись в кулачок, детка. У тебя такая аккуратная ладошка, правда? Моя длиннее, Чимини, я могу обхватить гораздо больше. Хочешь, детка? Хочешь, я это сделаю для тебя? — Да! Да, Юнги! — Вот так? Возможно, нужно ускориться? Немного быстрее? Немного плотнее. Хочешь, в следующий раз я сделаю это ртом? Чимин не в состоянии ответить. Он задыхается и напрягается весь в ожидании оргазма. Еще совсем немного, совсем чуть-чуть. Боже, как же хорошо будет ощущаться горячий рот Юнги на члене. Его умелый язык, ох, черт, он сведет Чимина с ума. Заставит стонать и кричать, заставит кончить. Так сильно, так сильно... Чимин не сдерживает вскрик. Телефон укатывается куда-то под плечо, Чимин продолжает толкаться в кулак забрызганный спермой, чтобы довести себя до края. До дрожи и невероятной чувствительности всего тела. Чтобы потом долго приходить в себя и перебирать ногами мягкие простыни. — Юн-нги? Чимин сглатывает и шепчет в найденный телефон. — Тебе хорошо? — Да-а-а... Чимин отвечает протяжно и переворачивается на бок, засовывает руку между ног и едва ощутимо поглаживает лобок и обмякший член. — Очень хорошо, Юнги-я. — Маленький извращуга, любишь игры по телефону? — Первый раз сейчас попробовал. Мне понравилось. С тобой. — Хочешь приехать на выходных? — А ты хочешь меня? — Да, Чимин. Ты слишком развратно стонешь, чтобы я отказывался. — Я приеду. — Хорошо. — А мы поговорим? Или надо будет еще ждать, чтобы ровно месяц? Юнги смеется. — Нет, Чимин, можно не ждать. Я тоже влюблен в тебя. Чимин засыпает этой ночью абсолютно голый, абсолютно счастливый, с телефоном у уха.***
Чимин ссыт разговаривать с отцом. Он еле как отбрехался, объясняя, почему снова уезжает к Юнги, и как сказать, что потом уедет еще на дольше, а может, и навсегда, не знает. Поэтому Чимин выжидает удачного случая. Вот например, такого, когда пальцы Юнги у Чимина в волосах, член в глотке, и сперма, стреляющая дозами, там же. Чимин ждет еще совсем немного, вычищает головку языком, целует напоследок и, отстранившись, ловя поплывший взгляд, шепчет: — А ты поговоришь с папой, да? Юнги тихо стонет и откидывается спиной на кровать, дергая Чимина за волосы и заставляя податься следом. — И что мне ему сказать? — Ну... — Мистер Пак, пока мой сын у вас, ваш будет у меня, только, в отличие от моего, вашего я буду трахать. М? — Ну, он же Хану — да. — Хана не моя дочь. Ладно, не куксись. Дай мне прийти в себя, хорошо? — Хорошо. — И перед этим, я еще хочу попробовать твою задницу. Она слишком великолепна, чтобы не. Сядешь мне на лицо? Чимин расширяет глаза, а потом шепчет на репите: — Блядь, блядь, блядь! И копошится, чтобы из лежачего положения на Юнги, перейти в сидячее, еще и оказавшись в нужной геолокации. У Юнги достаточно длинный язык и широкий. Он проникает внутрь лопаткой, сразу растягивая стеночки и ощущается довольно объемным. Чимин сжимает пальцами изголовье кровати и опускается чуть ниже, пытается насадиться глубже. Юнги придерживает его за бедра, а потом переносит ладони на ягодицы, разводит их в стороны и толкается языком глубже, а потом еще добавляет палец, очень быстро и очень четко нащупывая простату. Чимин чередует имя Юнги с матами, изгибается, запрокидывает голову и впервые в своей жизни кончает, не прикоснувшись к члену. Чуть позже Юнги доказывает, что и не последний.***
— Мне показалось, или папа довольно легко воспринял новость? Чимин валяется у Юнги на груди и целует его ключицы. — Просто кто-то слишком громко стонал мое имя, чтобы остались вопросы. — Ой? Чимин приподнимается и смотрит на Юнги. Он не чувствует ни стыда, ни совести, ну и что? Юнги гладит легонько между лопаток и усмехается. — Бесстыдство твое второе имя, Пак Чимин. — Это плохо? — Нет, мне нравится. Чимин улыбается и, опустившись обратно, обхватывает губами сосок, играет с ним языком, пока Юнги закапывается пальцами в его волосы. — Мы можем теперь кое-что обсудить? — спрашивает Чимин. — Если ты можешь делать своим ртом два дела одновременно, я не против. Чимин хихикает и оставляет легкие поцелуи у Юнги на груди, чередуя их со словами: — Я... могу... переехать к тебе... если хочешь. Чимин все же прерывается и поднимает взгляд, чтобы увидеть реакцию. — Мне дали положительный ответ... я, в общем, отправлял анкеты, знаешь. Много куда отправлял. И я могу переехать и учиться здесь. Чимин видит задумчивость на лице Юнги и возвращается к поцелуям, начиная спускаться вниз. — Буду постоянно рядом, чтобы чаще делать так... Он ведет мокрую полоску языком от пупка ниже, встречаясь с резинкой трусов. — Чимин-а... Посмотри на меня. Чимин отрывается от своего занятия и хмурится. Ну что опять не так? Он снова спешит или что? Но времени действительно мало! — Ты можешь быть постоянно рядом и не делая так. Не пытайся запудрить мне голову, маленький. Мои гормоны уже не скачут галопом и не затуманивают разум. — А мне казалось, это работает, нет? Юнги смеется и треплет его волосы. — Работает то, что я все обдумал, Чимин. А то, что ты делаешь, просто приятно и грех от такого отказываться. — Серьезно? — Серьезно. — Значит, я остаюсь? — Оставайся. — И мы заведем собаку? — Чуть позже, можем. — И будем гулять за руку? И вместе спать. И ты познакомишь меня со своими друзьями? И мы с тобой будем вместе долго-долго? Юнги присвистывает, но не отрицает. Тянет Чимина к себе повыше и глубоко, развязно целует. — Долго-долго, Чимини. И знаешь, что? — М? — Ты должен знать. Я не дам тебе развод. Никогда.