Фотовспышка

      Максимов всегда считал, что самое важное из искусств — это кино. И неустанно это повторял, невзирая на то, что свою любимую полупрофессиональную камеру (ту самую, которая в свое время запечатлила столько дорогих сердцу моментов) он в пылу алкогольного угара без сожалений бросил в стену. Он плохо помнил как предшествующие, так и последующие события. Поэтому не особо удивился, когда, очнувшись спустя пять лет, не нашел даже намека на события той ночи. Когда и как, в череде безудержных гулянок, бесконечных собутыльников и редких моментов трезвости, необходимых, чтобы найти случайную подработку, он убрал осколки, напрочь вымылось из памяти. Наверное, это можно было считать началом конца, ведь фотографии помогали сохранить моменты, которые так легко замыливались в памяти серыми буднями и черной стороной работы оперативника, а разбитая камера буквально лишала его последней возможности.       После этого он ни раз порывался сжечь фотографии. Вскакивал с дивана и в несколько нетвердых шагов оказывался рядом с доской, где за невзрачным куском ткани скрывался его мир — Лена. Он знал каждую фотографию, помнил каждую мелочь и события, предшествовавшие снимкам. В такие моменты воспоминания захватывали его, одним резким, выверенным ударом выбивали воздух из лёгких, позволяя забыться на несколько долгих секунд: перенестись сознанием в тот миг, когда Лена, смеясь, щурилась на солнце, а он ловил ее смех объективом, как бабочек — сачком. Но за всплесками серотонина и дофамина неизменно следовало пробуждение. Безумный коктейль слепой ярости, раздражения, ненависти и обиды пьянил ни чуть не хуже хорошего коньяка на пустой желудок. В след за тошнотой накатывала решительность. Он срывал фотографии и метался по квартире, зажав в руках небрежную стопку, искал огонь. Его спасало только то, что он не курил.       И едва не погубила пагубная привычка Арсения — тоже бывшего опера, уволенного за пьянство и дебоши, который, ко всему прочему, очень любил подымить. К тому моменту, когда новый друг и собутыльник очнулся, Максимов успел сжечь три фотографии. В чьих глазах было больше ужаса определить сложно, но Сеня, движимый инстинктивным страхом перед неуправляемым огнём, неожиданно споро добрался до кухонной зоны и добыл воды.       «Вот и все», — мелькнуло в тогда мыслях, таких же мутных, как и не первого сорта водка на столе. — Совсем рехнулся?! — вопрос был чисто риторическим. Да и фотографии, которые избежали печальной участи и теперь лежали осенними пожухлыми листами на полу, говорили сами за себя.       «Так дальше нельзя», — дельная в общем-то мысль, которая, кажется, уже отпечаталась на корке мозга — столько раз за последний год он повторял это, просыпаясь в самых разных местах и продолжая гипнотизировать взглядом пустоту внутри себя. — Так, Макс, дальше так не пойдет! — зато Леонов, как выяснилось много позже, предпочитал действовать. — Держи, — это не было приказом, но и просьбой назвать было нельзя.       Сенсорный телефон, лежавший перед опером (явно из категории бывших в употреблении) казался смутно знакомым. — Твой новый рабочий телефон. По крайней мере до тех пор, пока ты себе новый не купишь, — под тяжёлым взглядом криминалист немного стушевался, прекрасно понимая, что переходит черту, но не отступил. — А то даже от Гнездилова информация быстрее доходит! - аргумент был более, чем весомый, но сдаваться так просто Макс все же не привык. — Откуда? — Мой. И не начинай! Он все равно без дела лежит, а так хоть польза будет.       Что-то во взгляде Леонова заставило его согласно кивнуть в ответ. Когда надо, добрый, спокойный и даже в некоторой степени мягкий Вахтанг умел быть решительным и непоколебимым. Он был прав по всем статьям: телефон давно подлежал утилизации за выслугой лет. И Максимов с лёгкостью мог это сделать, если бы прошлое, которым он жил и дышал, не утекало сквозь пальцы. Многие вещи, связывавшие его с Леной, постепенно пропадали из жизни.       И это пугало, потому что заменить их было нечем. — Ну-ка, а сфотографируй нас, — идея была спонтанной.       Несколько лет назад, наблюдая за ходом расследования убийства Жарова, Макс решил, что по окончании все, что связано с фотографией останется в прошлом. Каждый чёртов раз, когда жизнь кусочек за кусочком отрывала от сердца все подаренное и оставленное теперь уже бывшей женой, Макс чувствовал, как пустота внутри растёт, грозясь поглотить его полностью. До рокового момента оставалось немного: в этом мире он держался исключительно за счёт фирменного упрямства, а пустота не боялась ничего.       Кроме, пожалуй, света и тепла. Чтобы обуздать внутренних демонов и растопить холодную пустыню потребовалось, конечно, несколько больше, чем пара вспышек старенького смартфона и совместные вылазки на природу в особо жаркие дни. Но этого вполне хватило, чтобы со временем купить несколько объемных sd-card и вспомнить адреса хороших салонов фотопечати, где не задают лишних вопросов.