Девочка с запахом жизни

Дождь, сырость, плесень, холод, бамбешка, развалины, голод, эпидемии болезний и всему есть одно название — война. Сколько уже идёт война? Кто с кем сражается? Не ясно. Но ясно что люди умирают пачками на улице от голода, болезний и холода пробирающего до костей. Кого-то мы были обычными людьми с обычной и простой жизнью, пока не прозвучала сирена, оповещающая о начале войны. Все в панике начинали собирать вещи и как можно быстрее уходили. Многие города принялись эвакуировать, в первую очередь стариков и детей, потом уже молодых, если их не забрали на фронт. Все знали лишь одно с фронта не возвращаются. Многие из нас намерено прятали своих сыновей и внуков, лишь бы они не уходили на фронт, а кто падал в ноги и умолял в слезах, но их все же забрали. — Нет, прошу, не забирайте его у меня!! У нас больше никого нет, он наш единственный кормилец!! — отчаянно кричала молодая женщина, стоя на коленях перед офицерами. Её супруга пришли забрать на фронт, она не могла его отпустить, кроме него у неё больше никого нет. — Умоляю вас, не забирайте его!! — Увы это невозможно. Все кто может держать в руках оружие, призываются на фронт. Все без исключений. — строгий и каменный голос резал без ножа, все бестолку, слова, слезы и мольбы до них не дойдут, в их голове лишь исполнение приказа. — Дорогая, — мягкий и родной голос вывел девушку из оцепинения, заставляя вздрогнуть и вцепиться за ворот одежды супруга. — все будет хорошо, я обязательно вернусь и найду вас. Уезжай вместе с дочкой, она не должна все это видеть. — тот перевёл взгляд на спящую рядом с лавочкой девочку, похожую на мать и крепко обнял женщину. — Обещай, нет, клянись, что найдёшь меня и дочь, что вернёшься живым и жизнь вернётся в прежнее русло! — девушка все не успокаивалась, отпускать супруга было тяжело, очень, зная что с фронта можно не вернуться. — Клянусь. — прозвучало убедительно с мужских уст, за которым последовал поцелуй на прощанье. Никто их них двоих не знал, что они прощаются навсегда.

***

— Нас бомбят! — кто-то заорал во все горло, когда услышал первый взрыв, а за ним и последующие. Все, кто был в это время в помещении, резко подскачили и спешно стали искать безопасное место. Но вот незадача, вместе с бомбешкой, в развалиный дом ворвались вражеские солдаты с автоматами. Бежать никто не успел, мирных расстреляли в мгновение ока. Ранее вместо выживших жителей, остались лишь проколотые трупы. Это зрелище было ужасным. За что, мы должны так страдать? За что, нас лишают жизней? за что? — Мама.. Что там за звуки были? — внезапный детский и хриплый голос, вывел девушку из клубка мыслей, заставляя взять девочку на руки и уходить как можно быстрее из этого проклятого места. — Ничего милая, ничего. Мы уходим отсюда. — поспешно твердила брюнетка, прижимая дочь плотнее к себе. — Мама, я кушать хочу.. — урчащий желудок на протяжении пяти дней давал о себе знать, проводить столько времени без еды ребёнку было нельзя, может появиться истощение и возможно с лёгкостью подхватить гулящую по городу чуму. Пройдя ещё несколько метров и убедившись, что никого нет рядом, брюнетка зашла в полуразрушенный дом, опуская ребёнка на кровать. Немного пошарпав в уцелевшем крыле здания, девушка укутала ребёнка в найденные ей одеяла, протягивая корку хлеба. — Это пока все, что я могу тебе дать милая. — голос дрожал, не от холода, что уже пробирал до костей, а от осознания собственной беспомощности. Она даже не может накормить ребёнка, хоть на грамм больше, не может увезти её отсюда. Именно по её вине, ребёнок видит все жестокости войны, именно по её только вине. — Мама, а папа скоро придёт? — жуя корочку хлеба, вдруг спросила девочка, поглядывая на родителя своими аметистовыми глазками. Внешностью она была как мать, но глаза у неё отца.. — Да! Он скоро придёт, найдёт и заберёт нас от сюда. Мы сможем жить как раньше, Акико. — стараясь не падаваттся панике, девушка как могла отвлекала ребёнка сказками и историями, под которые последняя в скором времени уснула, облакотившись на родителя. Когда девочка крепко уснула, девушка переложила её поудобнее и поплотнее укутав в одеяло, дала волю слезам, что катились безиерным градом из прекрасных янтарных глаз. — Прости, Акико, я больше не могу ничего тебе дать.. Я ужасная мать..