Сокрытие

Пит смотрит на человека перед ним и язык не поворачивается назвать его по имени. Даже в своей голове, даже просто ради обращения, - привлечь внимание, - ничего из этого. Тот Вегас, который был до прихода в комнату - совершенно другая личность, а тот, кто сидит на полу, положив затылок на кровать и рассказывает о своем детстве, слушает рассказ о детстве другого - воистину живая душа. Питу не страшно: ни холодно, ни жарко, ни больно и даже не тревожно. Его вообще не заботят внешние условия задачи, куда входят и его собственные эмоции, реакции, потому что всё, на чём он может быть сконцентрирован, так это на смысле проговоренных в воздух слов. Однако же, повисшая между двумя тишина означает больше, чем всё вокруг. Только что оба поделились чем-то важным. Для Вегаса свой рассказ, как туша полумертвого израненного и окровавленного животного, с еще распахнутыми в ужасе, но уже побелевшими глазами, которое он тащил на своем горбу с рождения, вываливается на сервированный стол. Для Пита свой рассказ, как кусок прожаренного стейка под крышкой серебряного, начищенного до блеска, блюда, стоит по другую сторону стола, а когда купол поднимается, от стейка исходит густой дым и впечатляющий аромат. Озадачен ли он, хочет ли что-то сказать в ответ, чтобы утешить или насмехаться? Ответ: нет. Вегасу будто бы это тоже не надо, потому что он также молчит, уставившись черными глазами в потолок комнаты. – Ты думаешь, я чудовище? Без диалога в обществе невозможно существовать больше отведенного. Только так можно разрушить домыслы как в своей, так и в чужой голове. И хотя кажется… Нет, откуда-то есть уверенность, что Вегасу это не надо, Вегас всё-таки зачем-то спрашивает, но тоже не зовёт его по имени. Может быть, когда слова проговариваются вслух, их существование обретает форму, которую люди как раз интерпретируют по-своему и тогда получается нужда в еще большем количестве слов. Но так устроено общество, так принято и так на вопрос “зачем?” появляется ответ “затем”. “Насилие порождает насилие”, - думает про себя Пит. Не произносит вслух, вместо этого поворачивая голову в сторону, и встречается с черными глазами, только что смотревшими в потолок. Может быть. Может быть и нет. Пит не знает как долго, возможно долго, поэтому Вегас повернулся посмотреть на того, кто молчит и не отвечает. То, что Пит видит Вегаса, а Вегас видит его, единственное, Пит знает наверняка. В черных глазах отблеск пелены умирающего животного на столе. Слышно немую просьбу добить и приготовить из туши такой же ароматный сочный стейк, как стоит у него. Просьбу забрать со стола, приготовить и поставить обратно уже в другой форме, потому что у того, кто тащил всё это время, больше не осталось сил. – Нет, - соглашается закованный в цепи обеими руками, израненный, голодный и бледный телохранитель основной семьи, находящийся в плену под пытками у старшего сына второстепенной семьи. - Ты не чудовище. Вегас смотрит так, словно никогда не было смертей, боли, как переносимой, так и наносимой. Словно нет холодной войны в его семье, ненависти, словно он никогда никого не пытал, а Пита никто никогда не похищал. Словно бы ему не хочется извиниться, услышать извинения, простить и проститься. Если бы Вегас действительно был чудовищем, он не задавался бы этим вопросом. – Ты хочешь, чтобы я тебя отпустил? Конечно же Пит хочет, что за глупые вопросы. Если бы не хотел… Вегас долго смотрит в глаза. Так долго, кажется, что время переходит под другим законом. Ответы на поверхности и одновременно настолько глубоко, насколько слов для них не подобрать. Если так подумать, Пит просил убить его, снять цепь, но не просил отпустить. Странно, учитывая, что это обычно первая просимая милость у заложников. Может быть, он настолько умён и понимает нерабочую тактику этого плана, зато если попросить снять цепи, будет больше шансов самому воплотить любой план в жизнь. Как две крайности, где с одной стороны либо полный проигрыш - смерть, либо полный выигрыш - свободное тело. – Я хочу, чтобы у меня был выбор. Ожидаемо и одновременно неожиданно. Как удар под дых. На лице Вегаса едва заметное удивление проскакивает со скоростью. Если не следить, можно и не заметить. Но Пит замечает. Видит всё, до мельчайших подробностей. Не на лице - всё отражается в глазах. И даже то, что не относится к разряду обычного понимания: когда вот так, видишь больше в другом человеке, чем можно выразить каким-то разговором. Пит видит полное понимание друг друга и заполняющую до кончиков пальцев нежность там. Щемящую, переваливающую через край. Почти что болезненную. Ещё чуть-чуть и может сорвать болты, чтобы прикоснуться к ней руками, вдохнуть полной грудью, выпить, поглотить в себя. Раствориться в порождаемых ею последствиях. Чувство, столь сбивающее с ног своей силой, что дыхание спирает при одном лишь колыхании мыслей в сторону действия. Или, может быть, это отражение собственных чувств. Всё может быть. Вегас открыт настолько. Именно поэтому им не нужно звать друг друга по имени - это ярлыки, висящие с самого рождения на шеях каждого человека. Как и гендер, цвет кожи, волос, глаз, пропорции тела, голос, ориентация. Нужные часто обозначения, чтобы просто иметь представление друг перед другом и перед другими. Сейчас это не нужно. И не нужно притворяться кем-то, чтобы произвести впечатление. Будь Вегас хоть тысячу раз садистом, а Пит случайной жертвой, кому какая разница, если есть что-то большее. Как, например, обозначение страха, когда Пит следил за Вегасом ранее, а тот его дразнил. Пробирающее изнутри, вперемешку со смущением каждый раз, когда Кхун оказывался в зоне определения. От того Вегаса исходит опасность. Он - зверь, а Пит - добыча. Он - подавляющий, а Пит - ведомый. И хотя Пита нельзя назвать таковым в другое время, Вегас будоражил его своим существованием, создавал новые, непонятные для него же самого, чувства. Никакой любви в обычном её определении или что-то подобное, ничего романтического, как положено бы подумать. Чистое животное желание. Инстинкты будущей добычи перед огромной стопроцентной опасностью. Обезболивающее, чтобы было не так мучительно, когда тебя пожирают живьём. Именно так Пит для себя определил только что чувства, испытываемые перед Вегасом раньше. Сейчас это нежность. Словно добыча вдруг стала бы ластиться к хищнику и тот, вместо того, чтобы перекусить шею, лижет добычу за ухом и просится быть утешенным. – Ты боишься меня сейчас? - спрашивает… Нет, не Вегас - Пит. – Чертовски сильно, - сглатывает Вегас, приоткрывая на выдохе губы. Его щека почти прижата к мятой постели, брови слегка напряжены, а тело при этом расслабленно, как бывает, если выпить нужную дозу алкоголя. У Пита же нечитаемое выражение на лице, как если бы они поменялись ролями обычной версии: Старший сын побочной семьи - Пит и телохранитель старшей семьи - Вегас. Только когда он собирает в себе силы поднять отведенные над головой и стянутые наручниками с цепью запястья, чтобы затем опустить их на живот, лицо морщится от физической боли, а контакт взглядами прерывается, сопровождаясь лязганьем металла о пол и прочие вещи. Он возвращается к контакту через секунды, но ни глаз, ни самого Вегаса в прошлом положении больше нет. Вегас поднимается с пола, направляется к комоду, который совсем недавно избивал руками и ногами в гневе из-за отца, прежде чем застать свою жертву в бессознательном состоянии из-за собственных действий. Интересно, как давно это было… Вегас открывает верхний ящик и долго смотрит туда. Питу слышно только шуршание одежды, негромкое дыхание и как ёж в клетке топочет маленькими лапками по своему полу золотой клетки. Высматривать каждое движение Вегаса нет ни сил, ни желания, ни возможности в ослабленном теле. Теперь он снова в полной мере ощущает себя разбитым. Возвращаются к осознанию воспоминания прошедших дней: все стычки с побочной семьей, увиденные смерти, пережитые эмоции, пропущенный не единожды через всё тело адреналин. Мысли, домыслы и планы. Чувство, когда скучаешь по родным и друзьям. Комплексы. Переживания. Автоматизированные навыки владения оружием. Собственное имя. – Пит, - зовет его Вегас где-то над головой, медленно закрывая ящик. – Я вернусь сюда сегодня попозже. Пит закрывает глаза и кивает пару раз, облизывая пересохшие потрескавшиеся губы. Не то чтобы он его будет ждать, скорее наоборот. Учитывая с каким шквалом разных “сюрпризов” возвращается Кхун’Вегас каждый раз, желать возвращения не хочется. И всё же… Перед самым уходом, когда комната снова погружается во всевозможные фоновые звуки, Пит ощущает безумно легкое прикосновение к спутанной грязной челке, которую отводят в сторону и ставят на своё место. Какое это “своё” место и где её ставят - сказать сложно, но становится действительно легко ощущать её на себе, будто бы там ей и нужно находиться. Удаляющийся стук каблуков и задвинутая дверь следуют уже позже.