***
Потом с новостями и пойманной добычей пришел, наконец, Паша. Работа в Главке сошла с мертвой точки и уже скоро везде царила суета. Расслабляться вновь стало нельзя. Горсть таблеток Шилов как-то незаметно закидывал в себя едва ли не каждые три часа, чтобы не свалится от слабости и от высоченной температуры где-нибудь в самый неподходящий момент. Возможная передозировка лекарствами как-то не учитывалась. Болезнь Ромы выдавала теперь только неестественная бледность кожи, но ее никто не замечал, кроме Жеки. Последний даже удивлялся тому, какой из начальника оказывается хороший актер. Он всем своим видом давал видеть другим, что с ним всё в порядке, хотя так явно не было. Последние пару десятков часов прошли в усиленной работе и не было времени ни на перекус, ни на хотя бы несколько минут сна. Это, конечно же, сказалось на состоянии Ромы, но тот усердно продолжал делать вид, что все хорошо.***
Задержание. Дело всегда опасное и требующее не только смелости, но и профессионализма. Все шло хорошо ровно до тех пор, пока не появился заложник. И его надо было высвободить. Оперативникам было уже понятно, что там, за дверью, находится убийца нескольких человек, среди которых есть дети, а потому убить заложника для него будет не сложно. Роме удалось договориться, что сам он куда больше подойдет в качестве заложника и с ним этому парню дадут уйти. Когда к его, Роминому горлу был приставлен нож, в глазах того слегка поплыло. Когда этот нож надавил на горло, делая слабый надрез и пуская струйку крови, чтобы точно не обманули и дали уйти, Шилов был уже готов действовать, но решил помедлить. Действовать начальник убойного начал, когда парень слегка опустил нож, чтобы не упасть, спускаясь по лестнице. Шилов резко выбил нож и, не обращая внимание ни на плывущие стены в глазах, ни на кровь текущую струей по шее и груди, начал бороться с бугаем. Тот был чуть больше самого Ромы и не такой тощий, поэтому собственно и не такой ловкий. Несмотря на свое состояние, Рома был профессионалом и хуже из-за болезни не дрался. Столкнуть бугая с лестницы не составило особого труда. Тот полетел четко в лапы группы захвата, а Рома облокотился тем временем о стену и тихо по ней соскользнул вниз. К нему вмиг подлетело большое пятно, в котором узнавался Жека и, подняв друга на руки, Иванов понес его в машину. Там он обработал ему шею, заклеил рану большим пластырем, непонятно откуда взявшимся и повез их в отдел, потому что забыл Ромин адрес, а спросить не мог. Но тут им делать больше нечего, а Рома еще и с опять поднявшейся температурой… Ну, хотя бы спит, а не бешеной крысой носится в поисках улик.***
В теле чувствовалась слабость и поднять руку сейчас было бы чудом природы для Шилова. Он чувствовал как боль волнами распространяется по всему телу, как ноет оцарапанная шея, чувствовал, как больно ему было дышать и как ныли даже самые старые шрамы из детства. Боль казалась нестерпимой, от нее хотелось уйти, убежать или хотя бы сжаться в комок, чтобы перестать ее чувствовать хотя бы на несколько секунд. Эта боль разрывала его изнутри и она была даже чуть сильнее, чем тогда, когда ему легкое прострелили. Эта мысль заставила усмехнуться и поежиться от очередной накатившей волны боли. Автомобиль же в это время уже подъезжал к зданию Главка, а водитель в лице Жеки искал парковочное место. Наконец, они припарковались и дошли до кабинета. Там Рома выпил сразу несколько таблеток обезболивающего и сел на свое место начальника. Стали готовиться к завтрашнему разбору полетов. Где-то через час в кабинет постучали и внутрь вошел человек, которого Шилов ожидал увидеть здесь меньше всего сегодня. Ковалев не имел никакого отношения к той сволочи, которую они задержали сегодня, поэтому его присутствие было непонятно Роману Георгиевичу. – Здравствуй, Роман Георгиевич! Что, не ожидал меня увидеть сегодня, да? А по конторе вон слухи ходят, что ты якобы едва не помер на задержании сегодня. – Неужели своими глазами хотел убедится? – Голос прозвучал от чего-то необычайно хриплым. Может из-за раны на шее, а может из-за болезни, а может просто из-за сигарет. – Что ты, Рома, мне твоя смертушка не нужна, хотя если бы ты сам вдруг застрелился, я бы может быть и был бы рад – Ковалев гаденько улыбнулся и перевел взгляд с равнодушного Шилова на кажется в край рассвирепевшего Иванова. – Да как ты смеешь, сволочь ты продажная?! – Вскочил Жека и схватил Алексея за воротник пиджака. Ему вдруг еще и вспомнились слова Ромы позапрошлым днем. – Спокойно, Жека – хрипловатый равнодушно-спокойный голос начальника привел в чувство и заставил сесть на место. Сам же Роман в это время подошел к двери и открыл ее, явно намекая Леше, что ему пора, иначе ему сломают несколько костей прямо тут и прямо сейчас, время то 4 утра, никого нет, свидетелей соответственно также нет. Алексей, подавляя страх в бегающих глазах после стычки с Джексоном, вышел из кабинета и дверь за ним тихо захлопнулась. Рома прислонился к косяку. Слабость брала свое и он чувствовал, как теряет сознание. – Всё, Жек, батарейки садятся – и упал. Фраза, которую Рома говорил еще несколько лет назад открылась неприятной саднящей раной и Жека подскочил к другу в два шага. Перетащил бесчувственное тело на диван и постепенно привел его в сознание. Потом Жека отвез Рому домой, перевязал второй раз кровоточащую шею. Жека очень хотел услышать историю, почему Рома не хочет принимать ничьей помощи, но умом понимал, что сейчас это не так важно. Сейчас важен сам Рома, который с сильнейшим жаром сейчас метался по своей кровати и ни в какую не хотел вызывать скорую. Его можно было бы понять, если знать его историю, но Женя ее не знал. Рома же выпил жаропонижающего и лег спать. В этот раз сон пошел на удивление легко и был глубоким и спокойным. Не было кошмаров, которые так усердно и долго мучали Рому в последнее время. Жека же тихо спал на диване в гостиной. Боялся разбудить друга настолько, что даже не храпел.***
Разговор предстоял долгий. Долгий и очень напряженный. Рома это понимал с самого начала, Жека это понял, когда увидел Рому растерянным первый раз за время службы вместе. Сейчас, сидя в гостиной друга на диване рядом с ним же, предварительно укутанным в несколько одеял, как делала бабушка в детстве Жени, он не торопил и не торопился сам. Слушал так внимательно, как только мог и поражался, какая оказывается травма лежит на сердце Ромы. – Я обещал рассказать, почему не хочу помощи чьей-то принимать… Так вот… Когда я мелким еще совсем был родители постоянно меня за что-то ругали. Даже за простуду, которую принес из школы по чистой случайности. Постоянно, как только что-то случалось в доме, так виноват был я и это подбивало меня всякий раз. Тогда я разучился доверять. Меня осыпали оскорблениями и иногда били собственные родители, что уж говорить про одноклассников. Когда, однажды, я заболел, после того, как мне было сказано: «заболеешь – сам выкручиваться будешь» я думал, что я просто буду сам лечиться и я был готов к такому. К тому же, у меня была личная аптечка. Мне тогда было тринадцать. Меня выгнали из дома. Я встретил какую-то гопоту во дворе и они избили меня до полусмерти. Я потом два месяца отлеживался в какой-то запущенной квартире, абсолютно один, ко мне никто не приходил, даже мой самый лучший друг, и это заставило меня закрыться. В школе надо мной насмехались. Тот парень предал нашу многолетнюю дружбу, а он тогда был единственным, кто помогал мне. Наверняка, тебе будет интересно, почему в какой-то квартирке, а не в нормальных условиях в больнице. Так вот, тогда меня просто выпроводили оттуда, со словами, что места нет, а сломанную руку мне и так зафиксировали. Единственное, за что я тогда был благодарен врачам, так это за то, что они хотя бы сказали, что делать с моими на тот момент треснутыми в некоторых местах ребрами. В общем, в те года я и принял решение от любой помощи в плане себя лично отказываться. И тогда же получил несколько шрамов, в том числе сделанных собственноручно на запястьях. Я научился жить самостоятельно, пошел работать в органы и там уже развивал карьеру. После того случая в тринадцать лет я пустил в душу только Стаса и тебя сейчас. И знаешь, я наверное никогда не перестану воспроизводить у себя в памяти те, наверное самые страшные дни в моей жизни. Даже тогда, когда убивал или когда люди на руках умирали, не так страшно было. А тогда, подростком казалось, что я не переживу это время… – Шилов не особо обращал внимание на свои действия во время этого рассказа, а ногти тем временем ковыряли один из старых шрамов на руке. По лицу за весь рассказ не скатилось ни слезинки, но глаза были полны невыплаканной боли. Жека, наблюдая за этим, мало того, что сказать ничего не мог, еще и единственным верным решением казалось пододвинуться ближе и обнять этот кокон из одеял. И правильно говорят, глаза боятся, а руки делают. Сильные большие руки обхватили кокон из одеял, в котором сидел Рома и прижали его поближе к телу владельца. Одновременно вздохнули. Молчали долго. Вдруг послышался тихий, едва слышный всхлип, а одеяла чуть дернулись. Жека сначала даже не понял, что это было, но потом вдруг резко накрыло волной осознания. Все те эмоции, что держались внутри его лучшего друга все эти долгие года, которые остались отпечатком еще с детства, с того времени, когда не было ни бесконечных потерь, ни тюремного заключения, ни потери ребенка и жены – ничего из того, что было с ними за годы службы, наконец позволили себе выплыть наружу. Джексон понимал, что те предательства Роме простить безумно сложно, а еще сложнее открыться вновь. Больше звуков из кокона никаких не доносилось, хотя тот временами подрагивал. Жека сделал вид, что списал все это болезнь и просто продолжал молча сидеть. Через какое-то время все же не выдержал и начал говорить: – Но ведь ты же пережил это, да? Ты же сам всегда говорил: «Что было, то было, живи настоящим.» Ром, я даже представить себе не могу, какого это и теперь понимаю почему ты тут, а твои родители за границей… Но… О боже, какую я чепуху несу, когда трезвый, а, Ромело? – Жека начал пытаться оправдаться за сказанную глупость, а одеяла в это время захихикали и из них показалось лицо Ромы. – Так, вот… Пожалуйста, отпусти это прошлое. Позволь людям тебе помогать. – Жек, я знаю. И я пытаюсь, правда… Вот только прости, но все, кто мне помогал либо мертвы, либо менты. И иногда не знаешь, что хуже. – И он улыбнулся. Улыбнулся, превозмогая всю боль, зажигая огонек надежды, и тогда Жека вновь убедился, что его друг это просто что-то с чем-то…***
После того разговора Роман Георгиевич Шилов все же позволил себе помочь и уже с поддержкой Джексона проходил через болезнь. Путь этот был долгий, но вполне уверенный. Все же, Рома все ещё скрывал болезнь от других и всячески упирался от походов к врачу. Работу он также не забрасывал и старался работать до тех пор, пока просто не свалится от усталости в обморок, но Женя этого ему не позволял и гнал спать чуть ли не поганой метлой. Приходилось слушаться друга, раз уж позволил себе помогать. Где-то через месяц Рома наконец смог выздороветь и вновь гоняться за преступниками бешеной крысой, не закидывая в себя при этом горсти таблеток.