Мы играем, я вожу

      А Коля врёт запускает свои руки под рубашку, заключает в объятия, больше похожие на мёртвую хватку и всё продолжает говорить много сладких, режущих слов. Ваня тоже знает, что он врёт, и ничего с этим поделать не может, поэтому пропускает его слова. Иногда он тихо и монотонно повторяет: «Прекрати». А напоследок, пытается набрать полную грудь воздуха, чтобы всё-таки возмутиться, но не выходит. Получается лишь недовольно оглядывать сидящего перед собой. Вокруг слишком много пыли, слишком мало кислорода. К тому же, голос говорящего становится всё тише, и вскоре вовсе замолкает. В ушах всё ещё бьётся отдалённый шум слов Гоголя. И отвлекает от этого только пристыльный хитрый взгляд. Вот снова тишину прерывает звонкий и такой стеклянный смех. — Ты меня боишься? — приблизившись спрашивает Гоголь.  — Нет, — всё так же холодно отвечает Иван, поднимая глаза. — Я не боюсь тебя, просто странно. Ты не можешь перестать, даже зная что может произойти. — Могу. Но не хочу, — говорит Гоголь.  — Чего тогда ты добиваешься? — во взгляде его, пару минут назад безразличном и мутном, расплывается страх и последняя надежда. — Что это? Шут в очередной раз расплывается в улыбке. — Это игра! — радостно всплеснул он руками. — Между нами игра. Сплошное притворство и ничего святого! И чем глубже мы входим в эту игру, тем больше лжи, и всё про любовь тоже враньё! Ты ведь любишь меня? Я знаю, любишь. Поэтому никуда от меня не денешься. Понимаешь? Потому я в состоянии отодвинуть любовь твою. И что дальше? Не слышу ответа, — скучающе произнёс Гоголь. — С чего это ты взял, что я тебя люблю? — в недоумении произнёс Ваня.  — Ты сам себе противоречишь! Ты же сказал, что мы оба говорим не правду.       И снова истеричный смех ютится в этом тесном помещении. — Да если бы ты меня не любил, то давно бы смог оттолкнуть и уйти. Но разве ты так сделал?       Сначала Иван даже не понял от чего почувствовал холод, пока не стало ясно, что это сидящий перед ним снова запустил руги под рубашку и начал исследовать его тело. Он нервно уставился на ухмыляющееся лицо. Ответа не последовало. Иван прокручивал в голове одну мысль. Из этой ситуации нет выхода. Гоголь прав, если бы он хотел, то давно бы ушёл, а то что происходит сейчас нельзя оправдать. Если же он останется здесь, то этой муке не наступит конец, он никогда не скажет ему правду. Мысли в голове заставляли судорожно вздрагивать.       Иногда он чувствовал как ногти впиваются в спину, оставляя там розовато-красные отметины. Шута сейчас не спасает даже извечная маска, он не понимает, чего хочет от Гончарова. Ему сложно с тем, что впервые то что он делает и то что чувствует могут быть искренними. По этой же причине предпочитает называть это игрой. После очередного пореза внутри что-то мучительно заскрипело. Тогда Николай решает продолжить и его руки уже тянуться к пугвица на рубашке Вани. Он чувствует как тот отодвигается. Тут же Гоголь на секунду выпускает, а затем хватает ещё раз, только сильнее. Его взгляд направлен на Ваню, что он скажет на это. Тот продолжает сидеть на месте, его глаза похожи на два заледеневших озера и трудно сказать кто из них виноват. Гоголь же тянет его к себе. Обхватывает кисти рук и удерживает их за головой, пока второй рукой продолжает расстгёивать рубашку. Гончаров чувствует прикосновения чужих губ. Его руки отпустили, а на запястья не осталось и следа. Иван уже не сопративлятся, а Гоголь не сомневается, что тот ничего не захочет сделать. Слегка подаёт вперёд голову и касается губами его виска. Запускает руку в Ванины волосы и притягивает его к себе. Потом целует. Это ни на что не похоже, не ясное чувство, и Ване даже нравится это ощущение. Он чувствует, что жив, и в нём происходит что-то помимо вечного чувства обязанности кому либо. За этим приливом новых ощущений он не замечает как Николай уже ловко стянул с него рубашку, и взгляду шута представился худое, почти костлявое тело с выступающими ключицами, которое до этого скрывала одежда. И ведь самое удивительное, что это тело совсем не кажется странным. Оно даже нравится. Но тут Иван начинает осознавать, что если б не это проклятое чувство вины и брезгливости, не этот унизительный для него страх чего-то непохожего на повседневную рутину, он бы, может быть, так не волновался сейчас. Может быть даже не было так стыдно за свой нездоровый и усталый вид. А Николай, воспользовавшись своим преимуществом, покрывает его шею поцелуями оставляя засосы на коже. Ваня хватается за его рубаху. Они совершенно забыли про действительность, и теперь, уже, кажется, выбрались из её холодных объятий.       Он хочет задержать Николая, чувствуя что и сам увлекается. Но тот будто в порядке вещей поднимается и отходит на пару шагов. — Мне наскучило. — с улыбкой произносит тот и незаметно пропадает из комнаты. Ваня же так и остаётся в холодном помещении. Он не спешит одеться и поскорее уйти. Внутри снова отражается раздражение, причин которому он может назвать множество, но так не хочется, и то место, где только что был Николай, уже не кажется безопасным.       Неужели это всё и правда была игра.