ненужность

в нас — до краев любви, мы выбираем — жалить. Рупи Каур

Избегает взгляда Питера. Он пронесется по взбухшим венам Санни маленьким торнадо и вырвет гнилое сердце, а за ним и все нервную систему. Вот такая забавная эта ваша игра в безответную любовь, что последним пеплом покрывает губы. На прокуренных стенках глотки оседает садящий крик — победный манифест его запущенной психопатии и не более. А Балларду нравится непозволительно сильно. Ломать ему нравилось, казалось с самого рождения. Санни чувствует, что бежать уже бесполезно, дышать, впрочем, тоже. Воздух спертыми спиралями давит на иррациональные мысли, дуло у виска и курок взведен. Вся власть в его паучьих лапах и страхи тысячами бабочек оседают под четкой тенью дрожащих ресниц. Питер неуловимой дымкой проникает под ее бледную кожу, и она уже молит о выстреле. Мороз по коже и первый надрывистый вдох. Герои умирают стоя? Досадно, но Санни Мур уже на коленях. Стрелки наручных часов замирают, и кожа покрывается мурашками от хладнокровности его решений. Теперь он смотрит не на нее, а в нее. Питер натягивает ее веки и оптические иллюзии впиваются зубами в сетчатку глаз. В этой абстрактной агонии умирающего разума они вместе, ладони Балларда дарят ей тепло, а губы Мур оставляют на его коже невидимые послания. Питер смотрит ее глазами, он дышит ее легкими, он ее страх и Бог. Мур знает, что все давно уже вышло из-под контроля. Знает, что это щемящее ощущение в груди, быстро кончающиеся пачки дешевых сигарет и бессонные ночи не прибавляют ей плюсов к карме. Санни уверена, что не доживет до ответных чувств Питера. Он просто не умеет. В этой блядской истории она далеко не паук, а скорее бабочка с оторванными крыльями. Мерзкая в своей беспомощности и стоящими поперек глотки никому не нужных чувств. Ненужных ему чувств. Баллард не понимал их, но так искусно играл чужими. И все что ей остается делать так это из раза в раз прыгать в его паутину и верной псиной сидеть у ног собственной одержимости. Последнее, кстати, выходило из ряда вон плохо. Недосказанность свинцом стояла в глотке, не давая нормально вздохнуть, и Санни запивала ее до потери сознания, до потери ощущения собственной ненужности. Аспирин прописывается в полке ее стола на длительный срок, как и бутылка водки. А ведь сначала все казалось таким простым, смешным и быстро проходящим. Он был ее не первой любовью, но был тем к чему образу она возвращалась всегда. Год в лаборатории на позиции биохимика подходит к концу, а все становится только хуже. Прошлой весной она худеет так сильно, что в нездоровому выступающих ключицах можно поместить все его горящие поцелую, что были подарены не ей. А ведь это все для него. Ведь такие ему нравятся? Легкие невесомые бабочки, как Лизи из столовой для работников. Он улыбается своей невероятной улыбкой чаще обычного. Он всегда улыбался не ей. Питер лишь отмечает к концу лета, что выглядит Мур не очень. Она неуклюже врет, что все это хмурый Хоукинс высасывает из нее жизненную силу и охотно принимает протеиновый батончик из его рук. Обертку, кстати, она любовно прячет во внутреннем кармане рабочего халата, а сам батончик выбрасывает стоит пересечь границы лаборатории. Есть все еще не хотелось. Санни думается, что сухостью его жеста можно было бы вскрыть вены всему персоналу лаборатории. В тот вечер она хочет вскрыться сама, но венозная кровь разбавлена трусостью и жалостью к самой себе. Фарфоровая кукла покрывается трещинами под его острым взглядом, и ее находят на полу в предсмертных судорогах ненужности. Впервые Санни видит улыбку Питера для нее одной. Бесконечный белый коридор и лента люминесцентных ламп. Десяток незнакомых голосов, холод лезвия скальпеля его безразличия у шеи. А у нее полное ощущение пустоты. Только блядские оптические иллюзии заставляют разряды жизни рвать подушечки пальцев и осадок от его острой улыбки. Санни Мур сквозь окутывающие иллюзии понимает одну простую вещь — она лабораторная крыса и вряд ли станет кем-то большим для Питера. Висок таранит его идеальный образ и взвывает подбитой псиной. Такие как Баллард не оставляют рациональности шанса на выживание. Выстрел в упор и Санни рыбой, выброшенной на сушу, открывает рот. Ее боль теряется в бесконечных коридорах лаборатории. Питер резал без ножа и своих способностей. Санни с радостью ломалась под его еле осязаемыми прикосновениями. Ей нравилось делать ему приятно и не получать ничего взамен. Она нервно выкуривает третью сигарету подряд и голова слегка кружится. От никотина образ Баллард тускнеет и впервые она свободна от навязанных иллюзий. Трезвость не к лицу ее потрепанной психики от блядских чувств, Мур крутит в руках тлеющую сигарету. Ей думается, что Питера привело бы в восторг затуши она бычок о свое запястье. Мур знает, что чужая боль нравится ему сильнее горлового отсоса, что она делает ему по четвергам после планерок. Она знает — Питер еще тот больной ублюдок, но ничего не может с собой сделать. Таким как Санни — хрупким бабочкам, всегда нравилось попадать в чужую паутину. Когда его безразличный взгляд таранит между лопаток, Санни тушит окурок о свою ладонь, кусает губы в кровь. Посмотри, Питер. Посмотри на меня еще. И он смотрит. Смотрит таким пустым и выворачивающим взглядом, что Мур готова хлебнуть щелочи лишь хоть что-то мелькнуло на роговицах его глаз, кроме безразличия. Она зависима от его улыбки, как наркоманы от всплеска эндорфина. Вот только это привычно не взаимно и Санни грустно улыбается той самой улыбкой, что посмертно застынет на ее тонких губах, когда Питер Баллард свернет ей шею.