не в первый раз

серёжа видит — вокруг вани толпы народу. кучи людей, которые хотят урвать хоть каплю его внимания. а ване всё равно — он прожигает взглядом тёмные кудри и крутится весь вечер где-то рядом, пытаясь ухватиться за любую возможность поговорить. серёжа тоже хочет, но не будет. только потому, что дразнить ванино самолюбие — любимая из его игр. тому, может, кажется, что всё будет просто, когда в твоих руках гремучая смесь приятной внешности, вежливости и детской глупости, что всех умиляет. что серёжа — такой же. легко поведётся на его очарование. но пешков считает, что по-настоящему красивым, честным перед собой, блять, ваня является, когда его раздразнишь. когда показательно не обратишь на него внимание, когда проигнорируешь попытку заговорить и от рук, что вопрошающе тянут на себя, отобьёшься. тогда и просыпается настоящий иван бессмертных — по крайней мере, одна из его тысячи ипостасей, та, что требует к себе должной… чего? безусловной любви? серёжа хочет показать, что любить будет только бесконечный список «после». что готов сдаться, но не без борьбы. а ваня в нескольких чужих победах уже видит поражение для себя. это смехотворно. и за этими качелями, скрипучими слегка — серёжа всё же не изверг, избегающий такого очевидно влюблённого ваню, — начинается не игра, а охота. или, скорее, рыбалка, потому что приходится долго и муторно подыскивать добычу под мутной гладью серой воды. попробуй не поймать на удочку грязный, мхом поросший ботинок. серёжа тоже рыбка не простая, а ваня тот, кто нырнёт в неизвестность ради ещё одной награды на полочке. для пешкова это больше, чем вызов «поймай меня, если сможешь», для него это — возможность разглядеть под слоем уверенности маленького, ничтожного в своих порывах к вниманию мальчика. обнимите, пожалейте и убедите, что не хуже других. хотя бы в чём-то. ваня — дурак, потому что делает всё сам, стоит кудрявому только носом поворотить на людях. результат налицо. чужая явная потребность, выражающаяся во взглядах из-под ресниц, из-под чёлки обстриженной. кстати, с длинной ему больше шло. но серёжа так не скажет — он же не идиот. он субъективен. а в ване всё сплошь многозначное, неоднородное, похожее на песчаную бурю. никогда не знаешь, что там скрывается. всего один вечер — вань, потом, я сейчас занят — и тот сам тащит на диваны в чилл-зоне, усаживает криво, надавливая на грудь отросшими ногтями, и припадает на пол рядом, потираясь о коленку подбородком. серёжа ухмыляется картинке. серёже ярко, как в детской книжке, а ваня в ней — случайная страничка, вырванная отцом из плейбоя. затесавшаяся ребёнку в руки грудастая блондинка. серёжа и не говорил, что он против. — я что-то сделал не так? — спрашивает, целуя поношенную джинсу, словно ласковый котёнок. серёжа знает, что под женской манерностью скрывается обычная запуганная зверюшка. серёжа хочет сорвать всю эту обертку, потому что именно под ней — настоящий подарок. серёжа и не говорил, что хочет плейстейшн. ему достаточно десерта. — нет, с чего ты взял? — просто отвечает, всё так же осматривая сверху вниз, чувствуя если не своё превосходство, то точно маленькую радость. да, ваня перед ним. да, уже на коленях. да, серёжа даже не успел поиграться. это немного скучно, но ваня никогда не разочаровывает. он интереснее, чем его образ. и вот серёже, в отличие от всех других, кто перемещается по двум этажам снятого клуба, реально хочется докопаться до сути. он знает, что ничего не знает. и смотря в доверчивые глаза, блестящие запретным плодом, он в этом только уверяется. готов честно признать, руку на библию положив. — не знаю, — ваня тянет время, отвлекая лёгкими поглаживаниями по бёдрам, подсматривая из-под полузакрытых век слегка лукаво. щурится, словно на солнце; не может придумать, что ответить. уже позволил себе вольность — признал, что замечает чужое игнорирование. что обращает внимание на общение, которого нет. — как-то ты смотришь… — с любовью? — …жестоко. серёжа смеётся, запрокидывая голову назад. если бы он смотрел жестоко, ванины глаза не были бы на уровне его паха. ванины пальцы бы не порхали по джинсам, норовя забраться под них. нет, серёжа не против, конечно, но ваня — не единственный, кто умеет выебываться. в отличие от него, серёжа реально знает себе цену. поэтому специально не повышает — он и так люкс, который доступен лишь единицам. для бессмертных по скидке. по карточке постоянного клиента. — и что же, нельзя смотреть? — усмехается, тягуче укладывая ладонь в чужие волосы. кажется, в тот раз под пальцами было больше густоты. кажется, в тот раз ваня дольше сдавался, чем сейчас, когда он дёргается от мягкого касания и подсаживается ещё ближе, почти упираясь грудью в чужие ноги. пешков не против. ему всё ещё очень хорошо. испытывает он прежде всего себя, а открывается ваня. выстрел один, а оба зайца мертвы. осталось только содрать с одного из них зимнюю (прилюдную, то есть) шкурку. — тебе можно не только смотреть, — тянет томно, укладываясь щекой на бедро. получается искренне. серёжа думает, не холодно ли его коленям на полу. серёжа думает, не рано ли тот сегодня проигрывает. и думает: не план ли это. да, это игра не на любовь — на внимание. они хотят одно и то же, но добиваются по-разному. ваня, словно заводная балерина, крутится и скачет, серёжа — поворачивает маленький ключик в спине. нельзя ведь испортить игрушку — мама наругает. он готов обращаться бережно, если речь о зелёных больших глазах, закрывающихся от пересвета серёжиной власти. — а что ещё мне можно делать? — ты мог бы… — ваня ползёт по шершавой ткани руками, небрежно задирая, почти откидывая наверх поношенный свитер. — например, — тот задыхается всего на секунду, цепкими пальцами расстегивая пуговицу на чужих джинсах. — приподняться? серёжа мог бы. думает — джинсы надо всё же снять. рядом с чужими тонкими руками становится жарко. член, всё ещё спрятанный за блестящей пуговицей, заинтересованно дёргается. почти болезненно. всего лишь издержка, пешков потерпит. он опускает руку, давая ей свободно упасть на своё колено, почти ударив ваню по щеке, с огорчением чувствуя на подушечках пальцев пустоту, а не мягкость русых волос. хочется сказать — «делай всё сам», но пряник в воспитании всегда полезнее. действеннее. и ване, вроде, нравится. вздохнув, он приподнимает бёдра, давая всего несколько секунд, чтобы скинуть с себя ненужную одежду. интересно, насколько горячо сейчас у вани в штанах? насколько сильно трясутся бёдра, спрятанные за широкими трениками? у вани быстрая реакция, особенно на серёжу, — аллергическая, отчасти. сыпью желания рассыпающаяся по коже. реагирующая на цветение (в данном случае — на серёжину привлекательную обаятельность, недоступность и приближенность одновременно), болезненная до забивающегося сердца и уже привычная. — и что ты хочешь сделать? — будто контекст ситуации не предполагает, что сейчас же ваня отсосёт ему, грязно, по-блядски красиво, униженно размазав слюну по подбородку. — хочу, чтобы тебе было хорошо. это даже не ложь, если счастье одного предполагает счастье второго. получается взаимовыгодное сотрудничество, где серёжин член сосут, а ваня и рад, что ему накончали в рот. у каждого свои понятия хорошего времяпрепровождения, пешков не имеет права кого-то судить. особенно если этот кто-то — ваня бессмертных, который спешно захлопывает дверь в маленькую накуренную комнату, в первый раз не обращая никакого внимания на кальяны. главное, чтобы им не помешали. — ты хочешь приступить прямо здесь? — я уже приступил. у вани в глазах сияет безумие похоти и пьянства, хотя он кристально трезв, лишь немного пропах анашой — явно чужой — и сладким дымком от мундштука. у вани аккуратные руки и ухоженные ногти. широкая футболка, сковывающая выглядывающие очертания рёбер и коричневатые соски. серёже нравится, что у вани есть мышцы. это хоть немного скрашивает то, что у него нет достоинства. у каждого свои недостатки, напоминает себе кудрявый. у него самого, например, нет совести. а желание оттрахать большой, почти не затыкающийся рот бессмертных, — есть. и для вани оно тоже очевидно. для вани оно — найденная мятая сотня в зимней куртке. будто он сам не запихивал её в карман, делая себе сюрприз из прошлого. — тогда почему мой член всё ещё не между твоих губ? ваня улыбается. ликующе. серёжа не хочет спорить о победителях и проигравших. он не уверен даже, что в таких спорах эти роли вообще есть. но уж точно не он — жертва, если бессмертных отзывается тихим стоном и подлезает ближе, обжигая бельё горячим дыханием. если именно так выглядит проигрыш, то серёжа готов быть последним идиотом, самым неразумным, несуразным человеком, неудачником. но он продолжает сидеть, так, будто это нужно ване, а не ему самому. делает вид, что он не включает в своей голове слайд-шоу из фото на память аккуратного мальчика, за щекой которого самым подлым образом видно собственный хуй. господи, как же хорошо он выглядит, когда его рот занят чем-то полезным. почему именно его анкеты серёжа не видел на порносайтах? ваня облизывается пошло, подливая зрелища в их маленькую публичную игру. лижет по ткани трусов, игнорируя сухость, остающуюся на языке, и заглядывает наверх. там серёжино лицо, скорчившееся в удовольствии, и крепкая грудь, надувающаяся от дыхания. там медовые глаза, отливающие металлом пира, что смотрят, как на само собой разумеющееся. словно ваня, старательно вылизывающий чужой член под бельём, очередное приложение к тусовке, что-то между строчками «отвёртка, литр» и «сок свежевыжатый» в меню. ещё одна провокация — ваня где-то там, внутри себя, это осознаёт. но ведётся не менее охотно, стягивая белую ткань ниже, аккуратно смачивая губами красноватую головку. собственное возбуждение давит не на штаны — на мозг, выжигая однозначное «горячо». всё остальное больше походит на дикую пляску из букв и воспоминаний, где серёжа, сосущийся с какой-то девчонкой, мешается с компанией, что передаёт по кругу трубку кальяна. — ты какой-то вялый. я у тебя не первый за сегодня? — ваня мычит, передавая всё своё недовольство несравнимо приятной вибрацией по чужому члену. его возмущение похоже на очередную попытку разнообразить почти приевшийся порядок действий. всего в два пункта в серёжином блокноте: нагнуть бессмертных морально — нагнуть бессмертных физически. план — стопроцентно рабочий. ваня отстраняется, широко открывая рот, и вытирает вязкую слюну с нижней губы: — не слишком ли ты много пиздишь для человека, который весь вечер меня игнорировал? серёжа тянется рукой к своему члену, мягко постукивая им по горячим щекам обиженного вани, размазывая предэякулят и распутство. бессмертных прикрывает глаза, не отодвигаясь. это странно, но — неожиданно приятно. — тебя никто не держит. а по ване видно, что коленки влипли в ковровое покрытие, что он и шагу не сделает без серёжи. пешков — умный мальчик, умеет пользоваться чужими слабостями себе во благо. особенно, если они ванины — с ним проще. а ещё серёжа не моралист. это облегчает работу с грехопадением — для них обоих. хочется загладить свою грубость. у вани в зелени глаз отражается уязвлённость, давить на которую чересчур сильно серёжа точно не хочет. — не делай вид, что это нужно мне, а не тебе, — врёт — ване это нужно ничуть не меньше, но пешков тут же задабривает, ногой в одном носке проходится по чужому бедру, поднимаясь к паху. голос, почти дрожащий от безразличия, тут же вянет, сменяясь жалобным стоном — стоит надавить под ремнём чуть сильнее. ваня опускает голову, смаргивая искры в глазах. — извини, — усмехается. — продолжишь начатое? продолжает. вбирает в горячий рот налившийся член, помогая себе рукой, оглаживая по яичкам, и сдерживает стоны, чувствуя, как массируют через одежду между ног. позорно, но приятно, если быть уверенным, что никто не увидит. никто — кроме серёжи. ему можно. тот и сам знает. серёжа уверен, что самое сексуальное, что можно увидеть — ваня, сидящий на коленях, бессовестно скулящий с членом во рту. ваня, который для других остаётся горделивой высокой скалой, а для пешкова падает всё ниже, доставая мизинцами до преисподней. эдакая ручная собачка, гостеприимно встречающая на коврике в прихожей. у которой слюна по подбородку стекает и щёки раздуваются с пошлым звуком. — посмотри на меня, — просит неожиданно мягко, встречаясь с блестящими слезящимися глазами, топями затягивающими внутрь. посмотри, но не трогай. полюбуйся, подрочи, может, но не смей касаться. статный, как главная музейная экспозиция, но теряющий свою горделивость тогда же, когда в его рот попадает член. и от этого взгляда — расфокусированного, со спрятанным меж ресниц «я всё для тебя сделаю», у серёжи вырывается громкий стон. он подаётся бёдрами вперёд, почти заставляя бессмертных задохнуться от рвотного рефлекса, и кончает. пока ваня кашляет, игнорируя стекающие по губам остатки спермы, серёжа приходит в себя. поправляет бельё, не отрывая взгляда от усталого парня, и натягивает джинсы, вставая. он бы хотел, чтобы этот процесс длился дольше, но при виде сосущего ему бессмертных терпеливость вылетает из головы. ни одна мёртвая собака не перебьёт сладкое ощущение мокрых губ на своём члене. с такого ракурса ваню даже жалко — тот, словно провинившийся, залипает в одну точку, где-то в районе серёжиных колен, стирая с подбородка белёсую жидкость. пешков, подчиняясь проснувшейся нежности, расцветающей от груди и ниже, двумя пальцами манит парня к себе. осторожно помогает подняться, дожидаясь, пока тот разомнёт затёкшие колени, и лижет в уголок губ. дразнясь, отбивается от нормальных поцелуев. снова выводит ваню из себя. снова пользуется его чувствительностью. — тебе было хорошо? — спрашивает тот, внимательно вглядываясь в серёжино лицо. ищет возможную ложь, которую слышать не намерен. устал уже на сегодня играться, устал отдавать, но не получать. теперь хочется, как у людей — понежнее и поближе. он уверен, что кудрявый поймёт, что следует остановиться. — я готов был позорно кончить, как только тебя увидел, — улыбается, спускаясь резвыми руками к чужим ягодицам. ваня сверкает глазами: — лучше, чем остальные твои девчонки? — а у вас соревнование? серёжа уверен, что знает, чего ваня хочет. по крайней мере, он замечает в тёмной зелени, которую за широким зрачком почти не видно, ожидание, как на новый год. где подарок, куда спрятали? и он готов вознаградить — за терпение, трудолюбие даже, которого уж точно ни у кого из «его девчонок» нет. толкает на диван, на своё нагретое место, устраиваясь сбоку, нагло закидывая ногу на чужие коленки. бессмертных смотрит большими глазами — ждёт-ждёт-ждёт. расслабляется, понимая, что получит своё. желанное. горячее. заставляющее трястись в предвкушении. и серёжа стоит того. пальцы, аккуратно забирающиеся под резинку штанов, вдвойне лучше наблюдения за ним весь вечер. поглаживания по сочащемуся от возбуждения члену — компенсация за игнор. ване только и нужна капля внимания, хоть в таком виде (особенно в таком виде). особенно от серёжи. тот быстро ведёт рукой вверх-вниз, не отводя взгляда от чужого лица, хмурящегося в попытке не умереть от перевозбуждения. маниакального, давящего на виски бульдозером. сносящего нахуй с дивана, с орбиты, с адекватности. — ты сегодня хорошо постарался, — говорит, вызывая новый тихий стон вперемешку с матами. — хороший мальчик. да, ваня хороший. готов быть плохим для всех, но самым лучшим для одного. или тоже плохим, но только если попросят. готов открываться, унижаться и просить на коленях, только чтобы потом — пожалели, умыли, подрочили мокрой ладошкой. может это не очень традиционно, но и он не мамина радость. он накрывает чужую руку своей, двигая ею быстрее, грубее и жёстче, как хочет. жмётся к серёжиной груди плечом и укладывает голову на его руку, закусывая губу. хорошо. дотяни. продолжай, дай побыть счастливым ещё немного, подержи на пике. серёжа что-то шепчет, воркует куда-то в макушку, свободной рукой поглаживая по спине — широким жестом обладателя по праву. с гордостью, как на выставке. он и не скрывает, что ваня его раритет — не просто красивая безделушка, которая может бесстыдно отсосать. главное, чтобы ваня не растёкся восковой фигурой раньше времени. тот давит на серёжины костяшки, выдыхая до рези в горле, и кончает, смотря, словно заворожённый, как к пальцам пешкова липнут капли его спермы. всего несколько секунд эйфории — ощущаются десятилетиями стараний, долгожданным результатом. — понравилось? — усмехается серёжа, будто бессмертных, устало откинувшийся на диванчике, прикрывший безумные глаза, мёртвый от довольства, не говорит сам за себя. серёжа знает, что может сделать ване хорошо. ваня никогда и не скрывал. просто любит повыебываться, привык к обожанию со стороны. — могло быть лучше, — выдыхает парень. должно же и ему полагаться немного времени, чтобы надавить на пешкова. задеть — но не сильно, поцарапав ноготком самодовольство. он усмехается, возвращая чужую колкость. — я у тебя сегодня не первый? — ты весь вечер отгоняешь от меня поклонниц. как думаешь — не первый? — сосу я в любом случае лучше них, — улыбается. серёжа не будет спорить. ваня и так знает, что прав. ване чужое мнение требуется разве что в выборах места.