Дрянное и мятное

Здесь было… разно — но всегда отвратительно. Зимой так холодно, что шерсть как ни пуши — мерзость; летом так жарко, что остаётся только пить литрами ещё теплую после кипячения воду и забиваться под тени полуобрушенных стен. Собственно… да, Кризисный Город был таким мерзким, что проще б удавиться, чем внятно в нём функционировать. А Сильвер как-то жил. Не удавливаясь, что удивительно. И одна часть его разума не понимала, зачем, а другая рвалась к жизни и редким солнечным лучам, жёлтым, как кислота: это было похоже на рыжеватый мох, медленно рушащий ранее ровный асфальт. Люди погибли, и Сильверу, такому доброму и хорошему, это как нельзя к лучшему. Морфы живы… и это к худшему: бродят, точь-в-точь дикие псы, по руинам, и во мраке алом-ночном то и дело глядят сияющими во мраке глазами. А Сильвер со своим ограниченным голодом и хрупкостью тела психокинезом может одно: бей или беги. Лучше делать последнее, когда ты омега. Сто девять тысяч раз бесплодный и с до проклятого нейтральным запахом; но вот честно — а есть в условиях дефицита разница, на кого навалиться? И на всякий случай убить, если не получится забрать себе: мне или никому, — скажет распалённый взгляд грязного мужлана в таких же, как сильвины, обносках. А потом когти вспорют мягкий живот, который только-только был объектом желания и символом наслаждения. И всё. Гудбаймайлавгудбай, — как сказал бы кто-то, кого Сильвер не хочет помнить. От одной только мысли о возможной боли ему становится не по себе. И он, конечно, не в восторге, когда посреди бела дня начинает чувствовать, как по бёдрам под тканью мешковатых джинс начинает течь. А потом живот — объект желания любого альфы, символ плотского наслаждения, притягательный для когтей и зубов  — пульсирует неправильной болью. Сильвер из тех бракованных омег, у которых не чешется и не хочется — заместо этого у него болит. А о ежонке можно даже не мечтать; он, впрочем, не сильно-то и задумывался о возможности стать юной мамашей средь руин мира. Он даже внешне с этой ролью слабо сочетался: пахнет никак — мятой буквально, — костлявый, от узких плеч нет толку, потому что бёдра узкие тоже, иглы длинные — но торчат в разные стороны, на морде завсегда постно написано «какжеявасвсехненавижутебяособенно» — чуть поморщенный мелкий нос и надменно приспущенные веки. Синяки под глазами, веснушки и уши вздёрнуты. Одет мешковато: все три грамма жира в его теле, так по-омежьи, верно, ушли в жопу, чтоб была красивая. В зеркало Сильвер не любил смотреться так сильно, что порой хотел бы выбить из него кусок и полоснуть стеклом по шкуре. Много-много раз — чтоб ещё больше стало шрамов. Если бы не психокинез, давно бы подох от истощения в какой-нибудь косой заброшке после двадцатого этак желающего, однако Сильверу с психокинезом повезло. А с желающими не очень, но хотя бы узнал о бесплодии и хоть в чём-то успокоился. Повтора не хочет — вот и забрался подальше в конуру (лишь бы никто не трогал), на третий этаж старого покошенного дома, с пачкой сухих хлопьев под мышкой. Обезболивающих у него нет, воды напился недавно, можно и похрустеть по штучке, чтоб скоротать время. Тем более, закат есть красивый. Как зубами скалится город на горизонте, как шевелится в пасти драконовой огненный язык — так и недвижны остаются руины, так и бушует далеко, на окраине Кризисного Города, иблисов огонь. Скучно слишком не будет. (… жаль, тряпки под хвост нет.) Хвост приходится поджать, садясь на каменный обломок и распаковывая пачку с хлопьями между делом. Потом, правда, приходится… удивиться, так сказать. — И-извини, ты же, ну… местный, да? — слышится незнакомый голос чёрт разбери откуда. Сильвер подскакивает, как ужаленный, и сходу, по рефлексу, замахивается пачкой шуршащей — парочка хлопьев вылетает и падает под ноги. Взгляд быстро распознаёт в полумраке, залившим пространство под стеной, сияющие голубым-льдистым глаза. А нюх распознаёт запах. Альф за километр слышно, если прислушиваться как следует. Так что вот и, блять, посидел, Сильв. — Вали отсюда. Сил никуда деваться у него уже нет, но можно хотя бы припугнуть?.. Авось сам свалит к чёрту. Раз как-то забрался — значит, и спуститься тоже сможет; Сильвер выпускает упаковку из рук и едва ли не показательно ощупывает на предмет наличия ножика карман. У него есть раскладной. Правда, драться таковым бесполезно… но… — Извини-извини! Не бойся, я точно не буду делать всякого плохого! — силуэт в полумраке поднимает руки вверх. И сам встаёт. — Я тут… тоже прячусь. Тут все как с ума посходили! Давно уже посходили, — мысленно уточняет Сильвер. По ногам проходится волна боли, те вздрагивают — и едва ли ему удаётся не ступить назад и не полететь вниз макушкой с третьего этажа. Тоже был бы хороший конец, пожалуй. — Я случайно попал! Честно, я не из этих чокнутых! — незнакомый альфа испуганно вздрагивает и подбирает лапы, пару секунд назад ещё поднятые над головой, к груди. — Ты правда можешь не бояться, я-я-я… — … не ори, а то ещё товарищей призовёшь. — Но я правда не местный, — уже тише уточняет он. … на самом деле, в его неместность легко верится — слишком холёный. Одежда чистая, шерсть светлая не запылена. Ладони, кофейно-бежевым градиентом по окрасу идущие к плечам, будто ни разу не копались в помойке, а взгляд напуганный, как у ягнёнка. Сильвер шипит коротко, когда по животу вновь скользит неприятной болью, отдающей в ноги. И всё-таки делает шаг вперед, чтобы не свалиться; он, тем не менее, не выпускает ножа из руки, и это заставляет незнакомца напротив, едва попятиться к стене, пока спина не упрётся в камень. … в этот момент Сильвер, бегавший ранее от альф, как от огня, смелеет. Медленно подступая к незнакомцу с ножом в руке, он вглядывается в него всё внимательней и внимательней. Ёж тоже. Высокий, крепкий, голубоглазый, с кремовой в кофейные градиенты шёрсткой и пышным мехом на груди. Уши острые. И — у Сильвера вновь пульсирует в животе и мокнет меж ног — мышцы крепкие, непряжённые под шкурой; у него сильные ноги, твёрдо стоящие на земле, и пахнущее свежескошенной травой тело. Может… — Правда трогать тебя не буду… — открещивается он. А Сильвер видит бугорок на его штанах и шумно сглатывает. И, делая ещё шаг, спрашивает, взглянув в глаза: — А если я разрешу? И видит, как он теряется. Сильвер подступает ближе, пока не вонзает нож в деревянную балку в десятке сантиметров от его головы — и пока не чувствует его тело своим сквозь одежду. — Как тебя зовут? (Чтобы застонать его имя.) Боль переходит во что-то, похожее на возбуждение. Сильвер утыкается носом в его грудь и вдыхает запах — сам собой задирается хвост. — Я… Венис. Ты?.. Венис. Удобное имя. — Сильвер. Рука скользит вниз по его телу, нащупывает ремень на штанах — ловко расстёгивает. — Опустись на колени, — и выдёргивает. — З-зачем? — Венис краснеет. Особенно когда Сильвер так гладит, чтоб показалась шершавая-шершавая головка его члена. — Опустись. Он слушается, и Сильверу даже не нужен для этого нож. Достаточно затянуть ремень на его шее и дёргнуть чуть на себя — и перекинуть через его плечо ногу, притеревшись межножьем к его морде через одежду. … и почувствовать, каким он напряжённым становится. У Сильвера достаточно мешковатые штаны, чтобы просто расстегнуть. И этого будет достаточно, чтобы Венис, раскрасневшийся, как мальчишка, быстро понял, что делать. Обхватил бы большими ладонями бёдра и, чуть сжав, начал бы вылизывать шершавым длинным языком намокшее и чуть припухшее от возбуждения. Сильвер без понятия, делал ли он это раньше, но… он практически сразу выдыхает сдавленно и шумно, когда горячее и шершавое притирается между половых губ перед тем, как нажать на клитор и обвести его лёгким круговым движением. Жмут плоть крепкие пальцы; язык — проскальзывает внутрь и чуть дразнит снаружи. Сильвер хватается за иглы на его голове. И сжимает зубы. — … Венис, — зовёт он шёпотом. И слышит, как хвостом тот отбивает по спине. Выдохнув — острый клык едва зажимает одну из губ — повторяет: — … Венис… И знает, как ему это нравится. Чуть сильнее раздвигает ноги. Венис крепко его держит, когда его язык выскальзывает из лона и, мокрый-мокрый-шершавый, трётся снаружи; Сильвер чуть выгибается — а альфа, урча, жадно, как пёс, вылизывает его между ног. … а потом сбрасывает его ногу с плеча и ведёт языком от паха вверх по животу. Сжимает вместе его ноги и трёт языком меж сжатых бёдер; и по ним течёт. Ноги уже почти не держат. — … я… хочу. — … можно. Только лицом к лицу. Сильвер сжимает в руке кончик ремня, когда Венис усаживает его на такой удобный камень и спустив штаны как можно сильнее, оказывается у него между ног. Чуть трещит ткань, оказавшаяся за его спиной. Сильвер разводит ноги и, коротко дёрнув поводок, заставляет его взглянуть… но Венис не смотрит долго — почти сразу, обняв за плечи, вгоняет член поглубже и крепко жмётся к нему всем телом. Шершавый. Большой. Сильвер постанывает сквозь сжатые зубы, обхватывает его ногами за пояс и машет хвостом. Смесь боли и возбуждения, как в первый раз, кажется ему безумно странной, и какой-то внутренний инстинкт заставляет его сжаться, стоит альфе начать двигаться, крепкими бёдрами вбиваясь меж его — чуть округлых и тонких, мягких просто потому, что омеги же, мать твою, как сейчас прочитал в учебнике: имеют большее содержание и иное распределение жира в теле. Мысли об этом сейчас сродни рассматриванию мух на потолке; Сильвер открывает глаза только для того, чтобы взглядом, пока лёгкие с трудом впитывают воздух, найти воткнутый в стену нож, вырвать его и притянуть в вытянутую вперёд руку. Обхватить тонкими пальцами и, стоит Венису толкнуться внутрь слишком резко, оставить царапину на его руке; Венис вздёргивает острые уши и, замирая — сука, глубоко всадил — чуть ближе наклоняется к Сильверу морда к морде. Полушёпотом подхрипловатым: — Ты чего?.. — и смотрит по-прежнему наивно-наивно, хлестая себя хвостом так, что даже со стороны слышно. — Что ты вцепился? — спрашивает Сильвер голосом куда более ровным, чем можно было бы от него в таком положении ожидать. — На локти опирайся. «Не на меня». Потому что Сильверу совсем не нравится ни тяжесть его крупного сильного — да, охуенного, но тяжелого — тела, ни ощущение, что он ничего уже не контролирует. — Ну… ладно? Когда Венис глупо улыбается и тычется носом в нос, Сильвер только слегка отворачивает голову и прикрывает глаза. Тяжесть крупных рук спадает с плеч, и пушистая крепкая грудь притирается к его собственной; он чувствует на шее, ближе к щеке, горячее дыхание, и ему от этого немного странно. Сильвер тратит немного энергии ещё и на то, чтобы обхватить его руками вокруг шеи и прижать к лопаткам лезвие ножа ребром. При этом, правда, тыканье мордами неизбежно, но… — Теперь всё как нужно? — больно учтиво уточняет Венис. И глядит ещё в упор, как дурак. — Давай уже. Сильверу теперь и правда всё так, как надо, а пока он устраивался — несколько раз успел точно почувствовать, как неприятно, оказывается, может ему стать постфактум таких развлечений: шершавость знать о себе даёт чувством, будто между лап уже натёрло. Не из самого приятного — но чувства, наполняющие его нутро, меняются, когда Венис вновь начинает двигаться. Сильвер, длинно простонав, откидывает голову назад и чувствует, как в иглы вплетаются крепкие пальцы — и в свою очередь оставляет на спине альфы порез; низ живота сводит, когда движения того становятся более резкими и размашистыми. Мягкий ком меха на его пахе щекочет чувствительное, и Сильвер чувствует, как о мокрые бёдра трутся его бока — боль притупляет удовольствие, но не лишает его совсем. (Когда Венис лизал — ему было приятнее. Хотя любое «не впечатлило», в конце концов, так зависит от вожделения перед телом партнера… Да, чёрт возьми, у Вениса сильные руки; твёрдый живот, красивая хищная морда и крепкий член, после которого Сильвер будет лежать с разодранной щелью и трясущимися ногами… и не понимать, почему ему вообще нечто подобное понравилось.) — Ты… ты такой нежный, — вдруг шепчет на ухо Венис. Сильвер жмёт ребро ножевого лезвия к его спине и глухо стонет, когда альфа легко прикусывает его за ухо и до шлепка резко ударяется бёдрами о его; Сильвер немного выгибается лишь для того, чтобы почувствовать его живот своим. Когда он так делает… это, м-м-м, то же, что шлепнуть по клитору подушечками пальцев, и Сильвер, наверное, хотел бы, чтобы во время секса его трогали. Но раз не дают ему… пальцы одной из рук соскальзывают со спины Вениса, и рука трудновато протискивается между телами. Слабые круговые кончиком пальца — и нутро непроизвольно сжимается, выбивая стон уже из альфы. Альфа, принимая вызов, перекладывает одну из рук на его грудь только для того, чтоб оттянуть сосок почти до боли, одновременно с тем замедлив движения… и сделавшись более интенсивным. Сильвер шумно, в нос, пыхтит, кусает губы — и видит перед собой яркие голубые глаза, впившиеся взглядом своим в него. В этом взгляде даже что-то нежное есть. Будто не… будто не то произошло и происходит, что есть, а что-то другое. Чувство псевдонужности неприятно царапает изнутри, и Сильвер, растекающийся под красивым-мужиком-которого-немного-сложно-воспринимать, находит снова рукой превращённый в ошейник ремень и немного стягивает его шею. «Просто не смотри на меня так». «Так — это как щенок на хозяина». … хотя Сильвер старался его подчинить и сделал это успешно. Венис проводит по его щеке шершавым языком, делает несколько движений резких, практически выбивающих воздух из тела. И он начинает чувствовать, как внутри него нечто расширяется и раздувается в округлую форму — узел. Начинают подрагивать на кожаной полоске пальцы, разжимая. Сильвер очень хотел, чтобы его оттрахали так, чтоб он чувствовал себя хотя бы живым. Сильвер, по идее, очень даже готов к тому, что сцепка — это довольно больно, как бы не лизал ему альфа щёки и как бы этот альфа ни пытался теперь своими пальцами погладить его межножье. Сильвер не кончил и не кончит, потому что помимо расплывающихся ляжек, умудряющихся при этом быть тощими, у него… кхм… может, связано с бесплодием — но пизда такая узкая, что от сцепки, которую другие омеги отлично переносят, он воет, как битая псина. Уххх, бля. Сильвер заранее чувствует, как всё в нём становится единым дрожащим комком. Венис, конечно же, не вытащит, потому что ему чертовски приятно покрывать самку, которую пьяный бы не окрестил хорошенькой, а этот ёжик, схожий на пёсика, каким-то образом смог. Ещё и нежным назвал. Придурочный-придурочный-придурочный-боже-как-же-больно-у-него-же-не-резиновое-там. Он до последнего сдерживает громкие звуки, но… скулёж вырывается сам собой. А Венис придерживает и вылизывает, шумно отбивая хвостом себя по красивым крепким ногам. — Сильв, тебе… так больно? Да пошёл ты. Сильверу всё это время было немного больно и это очень даже правильно. Быть может он, сучкой чтобы быть, дёрнулся бы и заставил бы его вытащить, если бы не эти слова. — Нет, — (чтобы доказать что-то, наверное, только себе самому — вот и улыбается). Хотя больно. И руки трясутся, как бы Венис, вкусно пахнущий свежескошенной травой, ни пытался приласкать его… или… или?.. Сильвер начинает довольно быстро привыкать попросту из-за того, как альфа мягкими подушечками пальцев потирает ему между ног осторожно-осторожно, будто приглаживая по влажному, и так странно и неожиданно втягивает в поцелуй. Ему немного странно чувствовать его длинный язык во рту, и нож делает очередной росчерк по его спине, а трясущиеся ноги прижимаются к горячим бокам, укрытым плотной приятной шерстью. Сильвер дышит носом и боится ёрзать. И сцепка длится совсем недолго, будто экстренные условия хоть как-то на это влияют… если он ждал, что проваляется в трясучке минут десять минимум, на деле всё кончается меньше, чем за пять. Внутри разливается что-то тёплое, а лёгкий щипок мягких пальцев заставляет приязненно содрогнуться; тогда тепло становится странным, приятным и чем-то схожим со спазмом, но лишённом страданий и желания удавиться: Сильвер глухо стонет и выгибается, постепенно чувствуя, как узел начинает идти на спад. А с тем, как исчезает узел, что-то меняется. Спадает возбуждение, сменяясь чувством тепла уже эмоциональным. Маленькими-маленькими сокращениями отзывается мягкое нутро, из которого выскальзывает шершавый член альфы, постепенно опадающий — будет болеть, но будет уже потом. Он не успел поймать момент, в который закончился поцелуй. Во время этого поцелуя Сильвер даже не укусил наглого ежа за язык. Голубые, как сияющий лёд, глаза не отпечатались в сердце, даже не коснулись, но отпечатались в разуме. Из руки выпадает нож, и вместо него отчего-то уже вжимаются во взъерошенную спину пальцы. Сильверу от чего-то очень хорошо, но он не может объяснить словами, от чего. Однако хорошо. Хотя чувствовать, как липкое семя вытекает из него, он начинает совсем не сразу, и этот момент сам Венис ловит взглядом очень коротко и стыдливо, будто напакостил и сделать что-то не так… и есть при этом в его взгляде нечто очень-очень удовлетворённое. Биологически альфа всё-всё с самочкой сделал правильно. А Сильвер немного… много? Потерян. Холод начинает знакомо обнимать плечи, и мир, ранее отошедший на второй план, становится вновь очевидным и осязаемым. Ветер. Мрачно, темновато-ало и противно. Какая-то заброшка, мусор и выброшенные на землю хлопья, которыми Сильвер хотел похрустеть. Порванные штаны, ткань которых слегка трещит, когда Венис приподнимается на руках и смотрит на омегу, запрыгнувшего на него чуть ли не с разбегу и не с угрозами, несколько стыдливо, и-и-и… Ладно. Наверное, уже поздно о чём-то беспокоиться. Слишком врезается ветер под шерсть и слишком диким Сильверу кажется то, что он сотворил. Или они сотворили. Это не так уж и важно. — Я-я-я… ты… ну… Мнётся так. — Ты сам не расстроился? — ни с того ни с сего, словно это вообще его колышет и волнует, спрашивает Сильвер. Ага, надо же — отлизать и оттрахать такую дрянь. С ножом, к тому же. — Н-нет! Ты чего? — Венис улыбается наивно, но искренне, даже тепло. — Мне… неловко просто. Ну, что мы сразу так… — Плевать. Сильверу главное, в самом деле, что он совсем уж этого парнишку не изнасиловал. Но тот вроде хвостом машет и улыбается искренне. Он, кажется, не так уж и против. Даже отстраняться от него толком не хочет и проводит, как напоследок, рукой по хрупкой груди и впалому животу. А Сильверу холодно и немного странно, потому что он не знает, что и чувствовать. … наверное, стоит поговорить с ним: откуда он, как здесь оказался на самом деле и что он вообще хочет получить от этого поганого места, если только случайно не закинуло. И, раз уж хлопья выкинул, а просто сидеть не очень… — Давай чай сделаем, — устало, но с неким удовлетворением в подхрипловатом голосе предлагает Сильвер. Несмотря на то, что на Вениса ему, в самом деле, плевать… пожалуй, он хочет, чтобы Венис согласился узнать друг о друге побольше. И попить горячий чай из жестяных банок. Хочет услышать о другом мире, в существовании которого бесповоротно убежден, и о том, где этот наивный неловкий дурачок научился так неплохо делать куни — или узнать, что это интуитивное. Но в первую очередь горячий чай хочет. И под бок к Венису залезть ещё. Почему-то.