Самая красивая женщина

      Выходить на сцену нетрезвым — очень дрянная затея. Мысль об этом неуютно дрейфует на дне запотевшей металлической фляжки, из которой Роджер делает крупный глоток. Затягивается, пристраивает недокуренную сигарету у бортика пепельницы. Пьёт снова. Прохладная столичная с тоником, как ни крути, хорошая смазка для мозгов, в котелок даёт быстро и крепко. Если закрыть глаза и ненадолго задержать дыхание, можно ощутить, как собственные извилины лениво перекатываются змеиным клубком. Как они разгоняются, выстраиваются ровными проборами, и парусная регата разума стартует на волнах серого вещества.       Выходить на сцену нетрезвым — очень дрянная затея. Хуже этого только надеть юбку, каблуки, парик и при полном параде предстать перед публикой, предварительно не приняв на накладную грудь ни грамма.       Карминовая, переливающаяся шёлковым перламутром помада ложится на губы чрезмерно густо. Совсем не так, как Роджеру, корпящему у зеркала с полчаса, того хочется. Во влажных после фляжки с выпивкой пальцах косметический тюбик постоянно скользит, пластмассовый корпус слишком маленький и гладкий.       — Ты опять копаешься, Лиззи?       Тейлор, сидящий нога на ногу и сосредоточенно красящий губы, вздрагивает, отдёргивает руку от лица и тут же чертыхается себе под нос. Помада нелепо вылезла за край нижней губы, некрасиво растянув маленький аккуратный рот влево.       — Кончай тормозить, — взмокший и запыхавшийся Брайан вваливается в гримёрку, стуча каблуками, на ходу стягивая с себя нежно-голубой канекалоновый парик. Следом за ним кильватерной колонной семенят такие же, как он, разодетые и накрашенные «девочки».       — Да хрена с два я так когда-нибудь закончу!       Тейлор привстаёт, опирается на руки и, близоруко щурясь, вглядывается в собственное отражение. Досадливо цыкнув, он тянет шею, выставляя вперёд густо напудренный подбородок. Косметики на нём столько, что хоть мастихином соскребай. Придётся хорошенько постараться, чтобы оттереть жирную кляксу, не испортив остальной макияж.       Роджер со вздохом опускается на стул. Берёт сигарету, зажимая её между указательным и средним пальцами, делает последнюю затяжку. Тяжёлый аромат сладковато-яблочной отдушки и табака вворачивается в поры, забивает ноздри. Здешние девочки суют себе в рот только тонкие никотиновые палочки, никакого тебе «Винстона» и «ЭлЭм». Но смолят они так много, что в маленькой общей гримёрной почти всегда стоит густой дым. Тейлор хорошо знает, что Брайан, с которым он уже не первый год делит один туалетный столик и зеркало, терпеть не может острый табачный запах. Он вдавливает свой окурок в грязный бортик пепельницы — донце сплошь забито запомаженными бычками, — и включает маленький настольный вентилятор, когда Мэй пристраивается на лиловый пуфик рядом с ним. Брайан — единственный друг Роджера, и всё это какая-никакая, но вежливость; Мэй и его антипатия к табаку были здесь в критическом меньшинстве.       Набитая разгорячёнными, блестящими от пота и глиттера телами гримёрка моментально становится тесной. Ухо режет гвалт высоких и низких, глухих и звонких, но унисонно единых в своей неженственности голосов. Роджеру эта толчея не нравится, однако делать нечего. Либо он красится тут, по-товарищески теснясь с Брайаном перед зеркалом, соревнуясь с ним в изобретательности острот и причудливости макияжа, либо наводит марафет у себя дома, а после едет на свою обожаемую работу очень яркий и красивый.       — Вы, куколки, сегодня неплохо задержались, — он вновь выпячивает нижнюю челюсть, оценивая нанесённый макияжу ущерб, пока Брайан вешает свой голубой парик на улыбчивую голову манекена, размалёванную его подружками. Помимо высохших, криво намазанных теней и румян, на лбу пластмассового чучела красуется броская и вместе с тем ёмкая надпись: «Потаскуха №1». Чего-чего, а желчи у каждой барышни тут в избытке.       — Да нас там чуть на части не разорвали!       — Всё так плохо? — Тейлор вытягивает из картонной коробки салфетку и, сложив губы буквой «О», принимается ювелирными движениями оттирать уродливую помарку.       — Что ты, напротив! — Брайан улыбается и, наклонившись вперёд, подставляет лицо под вентилятор. Тонкая, украшенная стеклярусом бретель его серебристого платья сползает вниз, обнажая левое плечо. — Лиззи, дорогая, да в «Queen» сегодня аншлаг! — довольно восклицает Мэй.       Он тянется к парику и придирчиво разглаживает наманикюренными пальцами голубые синтетические пряди, ровняя их друг к дружке. Тейлор искоса смотрит на сеточку для волос на его голове, до покраснения врезающуюся в кожу лба прорезиненными краями и надёжно приминающую копну русых кудрей. Он никогда не понимал Брайана в этом. Имея от природы такую роскошную шевелюру, тот, выходя на сцену, упорно нахлобучивал на себя парики один экзотичнее другого. Хоть бы разок покрасовался своей родной причёской! Под эти волосы можно было подобрать сногсшибательный образ и поставить не менее сногсшибательный номер… Но Мэгги была упёртой девочкой с жёстким, категоричным принципом сепарации всего сценического от той жизни, какую она вела вне стен их клуба.       — Благодарная публика никак не хотела нас отпускать! Народу — не продохнуть.       — Да что ты? — Роджер язвительно склабится и отнимает салфетку ото рта, проверяя результат. Красный цвет всё ещё виден там, где его быть не должно. — В нашем-то блядюжнике — и полный зал?       — О! Как грубо, — фыркает Брайан. Заведя руки назад, он бегло проводит кончиками пальцев по спине. Где-то там, между острых лопаток-барханов, пряталась молния платья. — И когда, скажи-ка мне, ты стала такой сучкой?       — Я всегда была сучкой, — криво ухмыляется Роджер.       Ложь. Не всегда.       Когда-то он был самым обычным ребёнком, разве что очень уж шкодливым. Родж, как и большинство сгорающих от пубертатной лихорадки мальчишек, втихаря забирался в родительскую спальню и, затаив дыхание от волнения, лез в платяной шкаф, где на полке аккуратными стопочками лежало мамино бельё, а на вешалках висели яркие платья и кофты, впитавшие в себя её повседневный парфюм. У спермотоксикозного большинства других детей на этой стыдливо-экспериментаторской ноте всё и заканчивалось. Тейлора же любопытство завело гораздо дальше.       Материнские наряды он никогда не пробовал мерить. Роджер доставал и аккуратно снимал с плечиков вещи, прикладывал их поверх собственной одежды, вертясь перед высоким напольным зеркалом и так и этак. Он просто смотрел на себя и трогал, мял в маленьких кулачках ткань, поражаясь тому, какая она нежная на ощупь и как приятно к ней прикасаться. Тогда он не знал всех этих мудрёных названий — капрон, нейлон, лайкра, — но остро чувствовал разницу между своей мальчишечьей рубашкой в клетку, грубо трущей загривок плотным воротничком и оборачивающей тело куском жёсткого упаковочного картона. И маминой блузкой. Воздушной и невесомой, струящейся по коже едва ощутимо. Обернув такой тканью растопыренную пятерню, с лёгкостью можно было увидеть линии на ладони. Совсем как прожилки на сухой осенней листве. Для Роджера это было удивительно. В его подростковом гардеробе даже близко не было ничего похожего.       Обследованием маминого шкафа он отнюдь не ограничивался. Роджер тайком потрошил шкатулки на старом и грузном ореховом трюмо, вытряхивая их содержимое на лакированную, испещрённую трещинами деревянную поверхность. Выбирал пару самых красивых бус, надевал их на тонкую детскую шею без намёка на кадык. Находил в выдвижном ящичке помаду и малевал губы сикось-накось, как получится. Он и сам толком не понимал, для чего именно всё это делал. Происходящее безотчётно волновало, стыдило и заставляло чувствовать себя очень испорченным. Но весь этот набор эмоциональных ошибок вызывал у Роджера трепетное чувство удовольствия и секретности, которой нельзя было ни с кем делиться. За тем он и возвращался снова и снова, молчаливо откровенничая с самим собой.       Спустя несколько лет ему надоело выжидать и подгадывать момент, когда освободится спальня родителей и он останется дома один. Хотелось чего-то своего, личного и приватного, что не нашлось бы в материнском гардеробе. Он долго колебался, торговался с собой, но в итоге решил рискнуть. Сполна набравшись смелости и юношеского безрассудства, Роджер стащил у сестры платье. Клэр была законченной тряпошницей, и пропажу бы ни за что не заметила. К тому же, платье было неброское — тёмно-зелёное с длинными рукавами и подолом, целомудренно прикрывающим колени. Далеко не самое красивое, у своей младшей сестры Родж подмечал вещи и получше. Но это было платье. Первое для Роджера. Его собственное. И он, заперев дверь своей комнаты, мог наслаждаться им, когда пожелает. Оно было ему откровенно маловато, жало в ребячески-угловатых плечах, а бока обтягивало слишком плотно. Но ощущение по-эфирному лёгкой, струящейся по телу ткани нельзя было сравнить ни с чем другим.       Отказаться от этого не получалось. Не то чтобы Роджер слишком старался, не в его это было характере. Уж больно приятно чувство исключительной неправильности щекотало живот и рёбра, сводя на нет любые, даже самые незначительные попытки. Он быстро понял, что оправдываться перед самим собой бессмысленно. Всякий монолог, всякое обращение к совести выходило унизительным, лживым, ведь Тейлор заранее знал, с чего начнётся и чем закончится дешёвая ярмарка его нравственности: хорошим другом и примерным сыном он вполне мог быть и в юбке…       ...Но только до того момента, пока про эту самую юбку не знает ни одна живая душа.       Вот тогда-то в нём и проснулась сучка. Маленькая, упёртая и кусачая. Пришлось её в себе не просто разбудить — в спешном порядке обнаружить, нащупать, а затем растолкать как следует, пропихивая на поверхность своей натуры. Потому что такой секрет, как у него, невозможно оберегать слишком долго, какие бы ты ни сооружал тайники в закромах своей комнаты, как бы ни старался казаться обычным. Нормальным. Как все мальчишки вокруг.       Его мать, хлопотливая хранительница очага, однажды без спроса сунулась в святая святых, захламлённую мальчишечью спальню, чтобы убраться там, где убираться ей совсем не следовало... Чужое желание привнести в жизнь немного порядка вышло Роджеру боком.       Крик и ругань родителей раздирали барабанные перепонки. Роджер краснел, униженно смотрел на выглядывавшую из-за двери сестру и, онемев, давился никому из присутствовавших не интересными, тщедушными объяснениями подростка, фактически за руку пойманного за непотребством. Как оказалось, мама давно подозревала, что с ним «что-то не так». Замечала, что шкатулка с украшениями лежала не как обычно, а вещи в её шкафу то и дело оказывались перепутаны местами. Клэр настолько горячо и безукоризненно отрицала свою причастность, что в сердце родительницы невольно закрались сомнения такого толка, что даже осмыслять их было противоестественно. Это ведь её сын, её мальчик! Он не такой, он просто не может быть таким.       Может, вообще-то. Ещё как.       Отцовская рука в тот вечер была нокаутирующе-тяжёлой и жёсткой. Роджеру было с чем сравнить. Он выхватывал крепкие затрещины и прежде. Только поводы были совсем другие, куда менее значимые. За ненарочно разбитую сервизную чашку или порванную новую куртку получать было совсем не так обидно, как за то, чем Роджер, заперевшись в своей комнате, занимался специально. Потому что хотел, потому что нравилось, потому что волновало до потеющих ладоней и щиплющего жара в паху.       Чашка была из маминого любимого сервиза. Куртку, красующуюся теперь заплаткой на бочине, ему когда-то купил папа. А вот это… Это только его, ничьё больше.       И он совсем-совсем не хотел, чтобы кто-нибудь об этом узнал.       Тогда.       Сейчас дела обстоят иначе. Роджер который год развлекает клубных завсегдатаев тем, что, красиво накрашенный и одетый в женское, манерно открывает рот под чужие песни и от бедра вышагивает на каблуках туда-сюда по высоченному подиуму с яркой подсветкой. О том, что он мужчина в платье, не догадается разве что последний идиот; в «Queen» только такие, как он, и крутятся. Специфические артисты для публики со специфическими запросами.       — Вот же мать твою, а! Ну как так-то!?       Тейлор снова подрывается с места и рассматривает собственное отражение. Пытаясь оттереть пятно помады, превратившее его рот в алую мазню, он всё-таки переусердствовал. На фарфорово-бежевом, старательно вырисованном на женский манер лице сереет прогалина с россыпью тёмных точек намечающейся щетины.       — Что у тебя там? — Брайан обернулся к нему, разглядывая отражение Тейлора в большом гримёрном зеркале. Верх полуснятого серебряного платья собирается блестящими синтетическими складками на его талии, когда Мэй, голый по пояс (не считая белого бюстгальтера и накладной груди), привстаёт с пуфика, опираясь ладонями на стол.       — Да ты только глянь! — раздосадованно ноет Роджер, поворачиваясь к Браю лицом. — Мне выходить уже пора, а тут вон чего!..       Мэй критическим взглядом оценивает нанесённый гриму ущерб. Кончиками тонких пальцев берёт Тейлора за подбородок, едва прикасаясь, и вертит его головой. Многозначительно мдакает. Размазанный, нечёткий край нижней губы и растянувшееся под ним пятно голой кожи совсем не в цвет тонального крема не то что уродует чужое лицо, но определённо подмачивает общее впечатление от выверенного сценического образа.       — Могу попробовать исправить, но я не ручаюсь за результат, — в конце концов подытоживает он. Не дожидаясь ни отказа, ни согласия, Брайан берёт кисть и одну из баночек, гороховой россыпью валяющихся перед Роджером на столе.       Взаимовыручка установилась их негласным, первостепенным правилом почти с самого старта совместной работы. Когда Родж начал выступать в «Queen», ему было слегка за двадцать. Первые смены, изнурительные, напряжённые, заставляющие покрываться липким холодным потом от роящихся в голове опасений и страхов, давались ему тяжело. И Брайан, который к тому моменту сам работал всего каких-то полгода, никогда не отказывал Тейлору в помощи. Он всё ещё хорошо помнил, что это такое, когда на единственных колготках ползёт предательская стрелка шириной с два пальца, а на тебя вся гримёрная пялится конкурентно-презрительно и высокомерно. По первости Роджер принимал его поддержку настороженно. Всё ждал плутовства, искал в любом жесте скрытый и по-женски коварный умысел, которого у старожил клуба хватало с избытком. В Брайане же криводушия попросту не было, как бы Тейлор ни пытался его разглядеть и нащупать. Мэй всякий раз учтиво отодвигал свой пуф в сторону, пропуская его к зеркалу. И без тени глумления спрашивал, если вместо улыбчивого лица встречал в отражении зеркала кислую физиономию Тейлора: «Что, куколка, тяжёлая сегодня ночка, да?»       Роджер, как правило, отвечал ему односложным кивком. Какое-то время молчал, пил, и только после этого, стаскивая парик и переодеваясь, начинал сыпать не самыми приятными подробностями. То за задницу ущипнут шибко больно, то за руку грубо схватят. А иной раз в привате попадётся совсем неласковый, очень требовательный клиент.       Определённо, выживать на такой работёнке вместе было куда проще, чем порознь. Этого принципа и Брайан, и Роджер придерживались до сих пор, даже спустя добрый десяток лет.       Тейлор вздыхает не то облегчённо, не то раздосадованно.       — Из-за тебя это всё, — сварливо бурчит он, подхватывая влажную флягу и опустошая её в один глоток, едва не уронив. Потеплевший алкогольный коктейль отчётливо нёс пресной грошовостью. — И из-за вас, между прочим, тоже! — небрежно кидает Родж через плечо остальным коллегам по подмосткам. Даже не видя этого, Тейлор ощущает сквозь платье, как в спину ему вонзаются лютые кинжалоподобные взгляды. — Не гримёрка, а проходной двор… Долбаный курятник!       — Курятник, курятник, — поддакивает Мэй. — Только при Мелине такого не брякни. И вот ещё что, — понизив голос, добавляет он, наблюдая за тем, как Роджер прячет опустевшую флягу в один из выдвижных ящичков гримёрного стола, — завязывала бы ты с этим, куколка. Тебя ведь уже ловили, — к неудовольствию Тейлора припоминает Брайан. — Сама знаешь, тут никто никого не сдаст, у всех рыльце в пушку. Но вот если опять Мелина заметит…       — Трепись об этом поменьше, тогда следующего раза точно не будет.       Липковатая от тонального крема кисточка мягко скользит по подбородку и выше, очерчивая контур нижней губы. Движения руки мелкие, быстрые. Отточенные за годы тренировок на себе любимом. Брайан почти не дышит, нависая над тянущим голову вверх Тейлором и миллиметр за миллиметром восстанавливая миловидную целостность его фальшиво-дамской мордашки. Прежде, чем он успевает закончить авантюрную реставрацию маленькой трагедии, виновником которой Мэй себя ничуть не считал, из-за ведущей в гримёрку двери раздаётся стремительно приближающийся, перекрывающий отголоски клубных битов крик:       — Лиззи! Чёрт тебя подери, ЛИЗЗИ!..       Разговоры тотчас стихают, и по маленькой набитой людьми клетушке разносится колкий шепоток.       — О-о-о… наша Мамочка легка на помине, – тянет Брайан, присвистнув. – Ну держись, крошка. Сейчас тебя поимеют.       Роджер сопит и молча сверлит насмешливо улыбающегося Мэя взглядом. Он не отвечает ему лишь по той простой причине, что хочет, чтобы Мэгги закончила как можно скорее. Лишний раз открывать рот и вякать в его положении было бы опрометчиво. Одно неосторожное движение — и он усугубит то, что и так хорошенько подпортил.       — Ты вообще видела, сколько времени!? Клиентура рвёт и мечет, требует шоу!.. А ты сидишь и до сих пор морду марафетишь! За что я тебе, спрашивается, плачу, засранка белобрысая!?       — У нас тут возникла проблема, — деловито замечает Брайан, на секунду отрываясь от своего занятия и поднимая голову. Роджер повернуться не успевает. Только краем глаза видит, как сбоку к нему приближается розово-пайеточный ураган. — Маленькая мейк-ап авария.       — Авария-шмавария, дорогуша! — негодует Мелина. — Я у себя такой халтуры не потерплю! Живо тащись в зал и начинай трясти своей дырявой жопой!       Роджер переглядывается с Мэем, драматично закатывает густо накрашенные глаза. Сколько отборной и ехидной брани вертится у него на языке, и ведь даже не возразишь! С эксцентричной, взбалмошной Мелиной Меркьюри, вне стен клуба известной под неброским работяжьим именем Фредди, тягаться себе дороже. Не потому, что у Тейлора кишка тонка, а язык завязывается морским узлом, стоит только ему услышать в свой адрес словесный тычок. Всё дело в том, что «Queen» целиком и полностью принадлежит Мелине. И сама малышка Лиззи, как элемент клубной шоу-программы, в том числе.       Плеваться в руку, которая еженедельно отстёгивает тебе жизненно необходимый гонорар — как-то чересчур легкомысленно.       — Ох и допрыгаешься ты у меня, потаскуха хренова! Вылетишь отсюда однажды, так и знай! — качает головой Мелина, постукивая носком туфли по дощатому полу. — Мэгги, детка, ты скоро?       — Почти закончила… — напряжённо пыхтит Брайан. Попадать под горячую руку за компанию с Роджером ему совсем не хотелось. — Всё, всё готово! Иди! — он совершает последние штрихи кисточкой и тычет Тейлору в лицо пуховкой, поднимая вокруг клубы переливающейся под ламповым освещением пудры. Родж отпихивает его руки, подскакивает со стула и, одёргивая подол алого платья, уверенным шагом идёт на выход. В зеркало он напоследок не смотрится. Если Брайан сказал ему, что всё готово, значит, так оно и есть.       На ходу поправляя и получше устраивая в лифе накладные груди, Тейлор пулей вылетает из гримёрки и семенит по лестнице вниз. Меркьюри бодро цокает каблуками вслед за ним, размахивая пышным перьевым боа и радушно наставляя вслед, словно это не она буквально только что распекала Роджера за безалаберное отношение к работе.       — Порви их, девочка! Покажи им! Давай!       Получив напутственный шлепок по заднице, Роджер минует Красную Ковровую Дорожку — маленький, узкий коридор, в котором никакого ковра нет и в помине, а из красного сейчас разве что сам Тейлор в своём платье. Но окрестили это место таким броским названием исключительно за дело и очень удачно. Когда ты стоишь перед бархатными портьерами и слышишь, как мягко стихает клубная музыка, а её сменяет песня, под которую ты сейчас выйдешь на публику, сияя в отблесках рамповых огней, сердце нет-нет да пропустит удар, даже если всё это далеко не в первый раз. Наверное, так чувствуют себя кинодивы голливудского масштаба. Предвкушают и смакуют неизбежное всеобщее внимание, перекатывая на языке первые слова давно вызубренного текста.       Роджер переминается с ноги на ногу, в алкогольном волнении укладывая на плечах локоны парика. Там, за тяжёлыми драпировками, в напитанном табаком и травкой дымном полумраке, его ждёт тьма-тьмущая народа, как следует разогретого и успевшего за вечер войти в раж. Публика в «Queen» самая разношёрстная, кого только сюда ни набивается. Рядом с лощёным геем в фешенебельной рубашке за барной стойкой запросто может коротать время самого невзрачного вида парень, напоминающий скорее второсортного клерка, нежели завсегдатая вечеринок с огоньком. Всю эту разнородную людскую массу надёжной клейковиной объединяет жгучая потребность на пару часов откреститься от промозглых замусоренных улиц, от зудящего на работе начальника-самодура, от просроченной оплаты штрафа за парковку в неположенном месте. Забыть обо всех препонах, в мимолётной эйфории прикоснуться к прекрасному. Хорошенько, как следует оторваться и получить экзотичное зрелище, которое в обычном клубе не увидишь ни за какие деньги.       Наклеив на губы дерзкую, самодовольную улыбку, он раздвигает руками портьеры и выходит. Блестящие пятна, отскакивающие от зеркального шара, подвешенного высоко наверху, ползут по потолку и проворно перебираются на стены. Один из бликов рикошетит Тейлору прямо в глаза. Тряхнув головой как ни в чём не бывало, он упирает руки в бёдра, покачивая ими в такт песне.

      Сижу здесь и сердце своё истязаю,       Хоть кто б из любовников мне позвонил!       Я номер за номером всё набираю,       Едва телефон не сорвав со стены!

      За исключением нескольких постановок, Роджер выступает сольно. Он любит, когда весь подиум принадлежит ему одному. Места и так впритык, а Тейлору оно очень нужно. Танцует он развязно, двигается много. И лучше, если под ногами у него в этот момент никто не путается.       Он движется вычурной женственной походкой — заводит ногу за ногу, покачивает бёдрами. Женщин, которые осмелились бы рассекать так по улице, днём с огнём не сыщешь, но именно эта утрированная сексапильность публике и нравится. Тейлор крутится, соблазнительно наклоняется вперёд и грациозно двигает руками, и это приковывает к нему внимание всех без исключения посетителей клуба.

      Я вечером этим ищу приключений,       Любовника на ночь себе я ищу!       Я вечером этим ищу развлечений,       Как следует я оторваться хочу,       Любовных страстей этой ночью хочу!

      То, насколько он успевает попадать в текст, нарочито выразительно открывая рот в беззвучном пении, интересует клубную аудиторию в последнюю очередь. За годы работы здесь Роджер хорошо усвоил — люди приходят в «Queen» не ради музыки или выпивки, и даже не для того, чтоб оттянуться и улететь от дури, которую затесавшийся в толпе кэндимен задёшево сбывает всем желающим. Такой набор бесхитростных развлечений без труда можно найти в любом клубе Лондона, при этом объёмы клиентского кошелька роли совершенно не играют. Даже если ты беден, как церковная мышь, свою порцию кислого пива и бодрого рок-н-ролла на щербатом виниле гарантированно получишь. Сюда же люди идут ради незабываемых впечатлений и сексуальной феерии. Ради блеска разноцветных огней, в чьих нежных ласках Роджер и подобные ему мужчины в женских платьях бесстыже вертят задом, трогают собственное тело и уверенно виляют бёдрами, стоя на высоких каблуках, которые рискнёт надеть не каждая девушка.       Всё, что Тейлор вытворяет на сцене перед полсотней зевак — странно, в каком-то смысле даже ненормально. Но откровенно эротично и, что важнее, вожделенно для публики. Каждое его движение встречается одобрительным свистом и криками, которые Родж из-за грохочущей музыки не может толком разобрать. Из общего гомона он выхватывает лишь отдельные восклицания и просьбы от зрителей, толпящихся в непосредственной близости у его ног.       «Покажи себя, киска!»       «Спускайся сюда!»       «Посмотри на меня! Эй, посмотри на меня!..»       Роджер замирает у самого края сцены, широко расставляя колени. Узкое и короткое платье собирается складками на его бёдрах, обнажая плотно облегающие кожу резинки чулков. Публика стонет и воет, когда он обнимает и гладит себя, проводя по телу широко раскрытыми ладонями. Самозабвенно облизнувшись, Тейлор впивается пальцами в пухлую фальшивую грудь. От обилия сальных взглядов и алкоголя в крови у него покруживает голову.

      Я жажду мужчину, который захочет       Спасти от тоски одинокой меня.       Горячего парня сниму этой ночью,       Чтоб голод развратный в постели унять!

      Он чувствует несколько непрошеных прикосновений к своим стопам и настырно отбрыкивается. Стоит чуть зазеваться, и чужие руки намертво вцепятся в него. Тейлор, которому это совершенно не нужно, резко делает шаг назад.       А потом происходит то, чего с Роджером не случалось уже очень долгое время.       За всю историю его выступлений в травести-амплуа падения у Тейлора хоть и нечасто, но бывали. Обучаясь ходить и красиво танцевать на высоких неустойчивых каблуках, никто не мог избежать малоприятных эксцессов. Чтобы хорошенько закрепить настолько специфический навык, необходимо было много и изнурительно практиковаться. Вывихнутые лодыжки и ушибленные колени становились рутинной проблемой, с которой он, как и другие, мирился, претерпевая дискомфорт. По первости приходилось особенно туго. Стоило только надеть каблуки, как с непривычки пальцы больно упирались в острые мыски туфель, плюсну тёрло, и Роджера накрывало отвратительным ощущением, будто его многострадальные ноги замуровали в глухие железные колодки. Но он держался и день за днём послушно перенимал изящные движения и походку у Мелины, которая строго гоняла неумелых новичков. В конце концов, несмотря на физическую усталость и цветущие на коленках синяки, то, чем он занимался, приносило ему неподдельное удовольствие в самом начале работы в «Queen».       Тейлор хорошо помнил своё первое публичное падение. Выступал он тогда уже несколько месяцев, правда, исключительно с кем-нибудь в тандеме — Мелина никогда не выпускала неоперившихся цыпочек в одиночку. Репетиции, на которых с него сходило семь потов, не прошли даром — Роджер чувствовал себя уверенно, просто превосходно. Он уже слегка поднаторел и активно учился заводить публику. Пышная юбка из нескольких слоёв фатина взмывала вверх, когда он бойко крутился, под возбуждённые возгласы демонстрируя стройные ноги. Длинные, искрящиеся в лучах прожекторов серьги-клипсы задорно подпрыгивали и хлопали его по шее, и Роджеру казалось, что лучше него никого попросту нет. Приступ тщеславного самообожания продолжался ровно до того момента, пока он не оступился и едва не полетел со сцены на танцпол, вовремя подхваченный под руки.       Было не столько больно, сколько удушающе стыдно. В одночасье на него обрушилось уродливое, омерзительное чувство собственной никчёмности. Он поднялся на ноги и кое-как, двигаясь механически, закончил номер. Тейлор сбежал со сцены, вынужденно взвалив на плечи тяжёлую ношу уничижительных насмешек и раскатистого, едкого хохота. Мелина не ругала его, лишь снисходительно отмахнулась: «Ну, дорогуша, с кем не бывает!»       Для Роджера это не прошло бесследно. Прилюдное бесславие не могло не оставить свой отпечаток, мысленно вернув его на десятилетие назад и ввергнув в состояние дрожащего, испуганного мальчишки, на которого обидно и совсем незаслуженно кричат. В тот раз он пообещал себе, что больше никогда не опозорится так глупо и непрофессионально. Увы, данная в порыве сýетных чувств клятва оказалась голословной. Будь ты хоть трижды профессионал своего дела, это не страхует тебя от каверзных непредвиденностей и форс-мажоров.       Неловко взмахнув руками, хватаясь за горячий воздух в попытке удержать равновесие, Роджер падает. Потолок и пол трясутся, прыгают, меняются местами. Всклокоченные людские макушки, на которые ещё пару мгновений назад Тейлор самодовольно смотрел сверху-вниз, теперь оказываются на уровне его глаз. В клубе становится так тихо, что даже записанная на пластинке сладкоголосая Донна от изумления перестаёт петь.       Тейлор растерянно хлопает накладными ресницами, безмолвно разевая алый рот. Правое бедро, на которое пришёлся основной удар, печёт и обжигает раскалённым железом. От боли на глазах наворачиваются слёзы, которые Родж смаргивает и, позабыв о косметике, небрежно смахивает пальцами. В уши перочинным ножом, вскрывающим консервную банку, врезаются первые смешки и ядовитые восклицания.       «Вот это задница!»       «Подними юбку повыше, ангелочек! Покажи свои прелести!»       Только спустя пару секунд, когда он опускает руку на бедро, до Роджера доходит, что платье на нём абсолютно непотребно задралось. Одно дело — игривыми, кокетливыми жестами демонстрировать свои чулки, но не более. И совсем другое, когда ты падаешь навзничь, неуклюже растопырив ноги у всех на виду.       Он позорно стискивает колени и хватается за подол, оттягивая его вниз как можно сильнее. В голове ухающе шумит и лязгает прорезающими музыку криками. Роджер садится, подгребая под себя ноги и обалдело озираясь по сторонам. Чужое хихиканье и скабрезные остроты кажутся далёким, невзаправдашним эхом.       — Лиззи, дорогуша, как ты!?       Перья пушистого боа лезут в лицо и щекочут щёки. Тейлор морщит нос, когда сильные руки подхватывают его в попытке поднять. Тщетно. Только Родж пробует принять вертикальное положение, как фактически тут же распластывается обратно, едва не утянув за собой подоспевшую на выручку Мелину.       — Да что с тобой такое!? — присев рядом, негодующе шипит Фредди, крепко сцапав его за локоть. — Вставай же, ну!       Роджер и сам не понимает, какого дьявола с ним творится. Даже в подпитии координация подводила редко, а сейчас ему буквально отказывал весь его опыт и умение до последнего держать лицо — равновесия достигнуть не получалось, как ни старайся. Сияющая сцена лихо отплясывала туда-сюда, ретиво извиваясь ужом и выскальзывая из-под ног. Опираясь об услужливо подставленное плечо, Тейлор спешно сбрасывает обувь и, подхватив её, поднимается, наконец-то обнаружив причину своего падения. На правой туфле нет каблука. Под пяткой удручающе пусто, как будто так оно и было задумано оригинальным, но крайне непрактичным модельером.       — Блядь… — только и может выдавить из себя Роджер, прихрамывая и на ходу озираясь по сторонам. Оторвавшегося каблука нигде не было видно.       Из колонок льётся уже совсем другая песня, когда он, освистанный, босиком убирается прочь со сцены. Мелина ведёт его под руку молча, за что Роджер мысленно от души её благодарит.       — Матерь божья!.. Тебя что, побили!?       Брайан, за время выступления перевоплотившийся в другой образ, стремглав подлетает к нему, едва Родж успевает переступить порог гримёрки. Он ковыляет к своему месту, не поднимая головы. Знает ведь, что сейчас на него косятся все «девчонки», и собирать на себе их взгляды Тейлору противно до кислого рвотного комка во рту. Кто-то наверняка глядит на него сочувственно, а кто-то, напротив, смотрит и про себя ухмыляется: «Так ей и надо, этой поганой выскочке!» Ведь сольных номеров здесь у Роджера больше, чем у кого бы то ни было. Тейлора чужая жалость, равно как и зависть, на фоне собственного бессилья безотчётно злит.       — Я упала, — отплёвывается он ответом, заваливаясь на стул и раздражённо бросая обувь себе под ноги. Мельком смотрится в зеркало. Парик съехал набок, груди сидят криво и почти вываливаются из лифа, а тушь беспощадно размазалась под глазами. Зрелище не то что комическое или удручающее. Где-то посередине. — Сломала свои последние туфли… Грёбаное дерьмо, — бубнит он, вытаскивая целую охапку салфеток из коробки.       Мелина, сопровождавшая его до самого столика, окидывает строгим взглядом всех присутствующих.       — А вы какого хрена уши греете? Что, мне теперь нужно особое приглашение делать, чтобы вы, потаскушки драные, на сцену соизволили выходить? — риторически спрашивает она, подбоченясь. — Кто под АББУ сегодня ногами дрыгает? Вы двое? Ну так шуруйте, чтоб вас!..       Едва ли в маленькой гримёрной становится свободно после ухода пары человек, однако эффект от устроенной Фредди взбучки достигается тут же. Тейлора больше никто не разглядывает, но и привычных летающих из угла в угол пересудов теперь не слышно. В комнате становится так тихо, что даже неуютно. Только из-за двери доносятся обрывки музыки и слов очередной композиции.       Роджер, тихо ругаясь себе под нос, дёргаными движениями стирает разводы туши с лица. Пальцы трясутся и не слушаются.       — Ты как? — Мэй пододвигает свой пуфик к нему почти вплотную и, немного помедлив, опускает ладонь на плечо. Тейлора мелко колотит, точно при лихорадке. — Больно?       — Просто пиздец как больно, — хрипит Родж, комкая салфетки и в сердцах швыряя их в собственное отражение. — Треснулась так треснулась, нечего сказать!       — Как тебя вообще угораздило, дорогуша? — в голосе Мелины плещется океан досады.       — Да не знаю я…       Шмыгнув носом, он откидывается на спинку стула и без тени стеснения закатывает подол платья почти до талии. Все здесь всё и у всех давным-давно увидели, как следует разглядели и оценили, поэтому он ни капли не тушуется ни Брайана, ни Фредди. Надетые на нём женские трусы из плотной чёрной ткани не вызывают ровным счётом никакой реакции.       Даже под тёмным чулочным капроном отчётливо видно, как на правом бедре полыхает большущее багряное пятно. Роджер вытягивает ногу и со стоном дотрагивается до покрасневшей кожи, слегка надавив в нескольких местах.       — Вот зараза…       Без сомнений, синяк будет грандиозно болючий.       — Что, дорогуша, ты у нас сегодня больше не танцуешь? — с разочарованным вздохом спрашивает Мелина. Ответом ей служит утвердительный кивок. — Дай-ка мне взглянуть на твои боевые раны.       Фредди склоняется, замирает на пару секунд. И вдруг вскидывает голову. Приблизившись к Роджеру, он шумно тянет воздух носом и озадаченно хмурится. Тейлор замечает, что смотрит Меркьюри с нехорошим прищуром, и зрачки в его глазах становятся узкие и маленькие, как у ощерившейся кошки.       — Роджер, ты что, опять пил?       Удостоиться быть названным настоящим, вписанным в паспорт именем из уст Мелины можно было только в двух случаях. Когда тебя принимали в «Queen», и ты ещё попросту не имел творческого псевдонима. Или когда мадам Меркьюри была очень на тебя зла.       Роджер не двигается, лихорадочно соображая, что бы такого ответить, чтоб на этот раз влетело не слишком крепко. Он уже попадался. Фред буквально ловил его на горячем, но, вволю прооравшись и спустив всех собак, всё-таки великодушно прощал непутёвую Лиззи. Каждый раз он предостерегал Тейлора, что следующая его выходка станет последней. В том же самом убеждал и Мэй, но Родж на все его увещевания и доводы отшучивался и переводил разговор в другое русло, руководствуясь простой жизненной истиной — пока катится, надо катить.       Фредди уже не сидит рядом, не квохчет обеспокоенной наседкой. Он нависает над ним и выжидающе, требовательно смотрит.       — Нет, — наконец-то выдавливает из себя Роджер. Брайан, держащий руку у него на плече, легонько его стискивает, и Тейлор понимает, что ответ неправильный.       Глаза у Меркьюри темнеют. Радужка сливается со зрачком в бездонную ониксовую черноту, не сулящую уличённому во лжи Роджеру ничего хорошего.       — От тебя, мать твою, пойлом несёт! — взрывается Фредди, сжимая пальцы с холёными ноготочками в тяжёлые кулаки. В его голосе больше не слышно прежних нарочито женственных, сладких нот.       — …Я только чуть-чуть, — сознаётся припёртый к стенке Тейлор, тем самым окончательно загоняя себя в угол.       Меркьюри от такой наглости на несколько секунд умолкает, беззвучно хватая воздух ртом.       — Чуть-чуть!? Да какое, нахуй, чуть-чуть! — Фредди почти визжит, размахивая руками, как большая розовая ветряная мельница. — Хряпнулся хуже первогодки! Родж, да ты выперся на сцену нихрена не чуть-чуть пьяным!       — Но ведь каблук… — теперь он чувствует себя просто обязанным объясниться. Роджеру кажется, что он один из всех присутствующих знает настоящую причину своего падения, и она отнюдь не в алкоголе. Он ведь и выпил-то совсем немножечко, так, для поднятия настроения. Да и водка была не чистой, а с тоником — пусть и не в равной пропорции, но всё же разбавленная. В конце концов, у него сломались туфли. И дело определённо в этом.       Фредди не даёт ему вставить ни одного вразумительного слова поперёк.       — В жопу себе затолкай свой ебучий каблук! — раскатисто орёт Мелина. — Я предупреждал тебя, Родж! Я говорил тебе, чтоб ты завязывал с этой хернёй! Говорил ведь!?       — Но я…       — Говорил или нет!?       Тейлор смотрит на него исподлобья и недовольно кряхтит. Фред не желает его слушать, потому ничего не остаётся, кроме как принять поражение и, прикусив язык, процедить сквозь зубы:       — Говорил.       — Ну вот и не обижайся теперь, дорогуша! Собирай свои шмотки и проваливай! Всё!       Меркьюри хлопает дверью гримёрки так остервенело, что штукатурка над её косяком трещит, готовая вот-вот посыпаться. Роджер сидит фактически голый по пояс и не мигая смотрит Мелине вслед. В черепушке у него творится полнейший хаос и кавардак, но виной этому отнюдь не алкогольный коктейль.       — Это что, получается, она меня, нахрен, только что уволила?.. — неверяще спрашивает Тейлор в пустоту, но уже спустя мгновение взрывается: — Блядь! Вот сука! Уволила МЕНЯ!..       — Ты допрыгалась. А я предупреждала…       — Ни слова больше! — раздражённо шипит Родж, подрываясь с места и сбрасывая ладонь Мэя со своего плеча. — Твоих ебучих нотаций мне только и не хватает, Мэгги!       Брайан поднимает руки в примирительном жесте.       — Пойдём-ка отсюда, а то тут мы с тобой как под микроскопом, — миролюбиво предлагает он, вставая вслед за оправляющим платье Роджером. Увести взбешённого Тейлора стоило хотя бы по той простой причине, что он был в шаге от того, чтоб разгромить туалетный столик, зеркало и вообще всё, до чего дотянется. — Поговорим тет-а-тет.       На улице сыро. Воздух, витающий в заставленном мусорными баками проулке за клубом, носит затхлые ароматы подножной грязи и влажного кирпича.       — Может, Мелина это всё не всерьёз? Как думаешь?       Разменяв злобу на беспокойство, Роджер вертит в руках мятую сигаретную пачку и кусает губы. Поверх красного платья на нём надета грубая кожаная куртка, на ногах — самые обычные спортивные кроссовки. Вещи не реквизиторские, а его собственные — в этом он добирается до работы. Настроения вставать на каблуки снова у Тейлора больше нет. Хватит с него на сегодня.       — Я не знаю, — Брайан зябко обнимает себя за плечи. У его наряда хоть и были длинные рукава, но от первой октябрьской прохладцы это мало спасало.       — Да чёрт бы побрал!.. — Роджер, издёрганный и нервный, ходит взад-вперёд, хромая на правую ногу. — Она же сама пьёт и нюхает при любой возможности! Все это знают! Сидит там в своём будуаре и лакает шампанское, старая шлюха… Ей можно, выходит, а мне нельзя!?       — Нельзя, — спокойно отвечает Мэй, — потому что всё здесь решает старая шлюха, а не ты.       Тейлор замирает перед ним, как вкопанный. Его глаза мечут молнии.       — Вот открою свой клуб, и там можно будет всё! Хоть пей, хоть в вену долбись… — ворчит он. — А тебя не приглашу даже! Будешь тут с этой дырявой блядюгой торчать до скончания времён!       Брайан флегматично пожимает плечами.       — Даже не представляю, как я смогу это пережить.       Роджер нарезает ещё несколько кругов и останавливается, потирая ногу. Ушибленное бедро даёт о себе знать.       — Ну всё-таки…       — Я правда не знаю, — повторяет Мэй, предвидя тревожащий его вопрос. Родж со вздохом облокачивается о холодную влажную стену и запрокидывает голову. Высоко наверху, в крохотном пятачке между двух зданий, виднеется лилово-чёрное небо.       — Вот скажи мне, — чуть помолчав, понуро и хрипло заговорил он, скинув с себя всю прежнюю дамскую манерность, — какого хрена я бросил колледж, а? Стоило ведь всего ничего перетерпеть, поштудировать книжки. Зато сидел бы сейчас в тёплом кабинете и дырки сверлил в зубах… Да и ты тоже. На кафедре, поди, всяко лучше штаны протирать, чем крутить жопой на сцене и сосать за двадцатку у кого ни попадя.       — Я не жалуюсь, — просто ответил Брай. Вопреки словам, Роджеру его тон говорил совсем об обратном. Сожалений у Брайана было куда больше, нежели он сам готов был признать. Родж, в отличие от него, свою досаду выражал прямодушно.       — Мне-то хоть не заливай, — Тейлор посмотрел на Мэя и в запале тряхнул головой. — Тебе уже тридцать пять…       — Тридцать шесть, — неохотно поправил Брайан. Роджер развёл руками.       — Тем более! Тридцать шесть лет! — воскликнул он. — И что же, за все эти грёбаные годы ты ни разу, вот даже на мгновение не задумался, не спросил у самого себя, какого хрена делаешь здесь, в этом вонючем гадюшнике?       Брайан насупился и скрестил на груди руки.       — Я доучусь. Однажды.       — Вот так же и я однажды свой клуб открою! — сунув сигарету в рот, насмешливо фыркнул Роджер. И тут же осёкся, понимая, что перегнул палку.       Брайан колко смотрел на него, уязвлённо поджав блестящие от глянцевой помады губы.       — Что-то тут прохладно стало, — коротко бросил он и круто развернулся на каблуках. Придерживая подол длинного платья, Мэй дёрнул дверную ручку. Тейлор раздосадованно цыкнул.       — Ну ты чего, серьёзно, что ли?       — Отвали.       Дверь скрипуче лязгнула и захлопнулась. Роджер остался один.       — Тоже мне! Обидел так обидел! Неженка, блядь… — бормочет он себе под нос, поочерёдно засовывая руки в карманы. Как назло, в куртке зажигалки не оказалось. Наверное, оставил на столе в гримёрке. Роджер хотел было окликнуть Мэя, однако почти сразу передумал, решив, что это плохая идея. Да и ушёл Брайан, наверное, уже слишком далеко. Он его попросту не услышит.       Чертыхнувшись и в порыве чувств ударив по стене кулаком, Роджер глухо ойкает. К больному бедру прибавляется неприятно пульсирующая ладонь.       — Дать прикурить?       Тейлор вздрагивает и оборачивается, подслеповато щурясь и вглядываясь в ночной полумрак проулка, освещённого парой апельсиново-жёлтых, перемигивающихся между собой тусклых фонарей. Поодаль от него стоит фигура, чьи очертания он едва может рассмотреть.       — Чего надо? — грубо басит Роджер. Но вместо ответа снова слышит всё тот же вопрос:       — Дать тебе прикурить?       Родж напряжённо молчит и на пару мгновений задумывается. Идти обратно в гримёрку ему не охота. Ведь, если он вернётся, Мелина выловит его и заставит собирать вещи, пока остальные «девочки» глазеют и желчно шепчутся за его спиной. Этот неприятный момент Тейлору хочется отсрочить.       — Ну давай, — соглашается он.       Фигура движется ему навстречу и при ближайшем рассмотрении оказывается вполне симпатичным молодым мужчиной, одетым в тёмно-синюю ветровку и классические джинсы. Он идёт нестройно и иногда пошатывается — явно слегка перебрал. Остановившись рядом с Роджером, незнакомец пару раз чиркает металлическим колёсиком и протягивает ему зажигалку с маленьким пляшущим огоньком на конце.       — Спасибо, — Тейлор затягивается и, выдохнув струйку дыма, отступает на пару шагов. — И давно ты… В смысле, кхм, давно ты тут стоишь? — интересуется он, прокашлявшись, чтобы сделать свой голос на пару тонов выше.       Мужчина неопределённо ведёт плечом.       — Не особо.       Угукнув и нахохлившись, Роджер кутается в куртку. Говорить с незнакомцем ему ровным счётом не о чем. Мужчина сует руки в карманы джинсов, то и дело перекатывается с пятки на носок и пытливо его разглядывает. Роджер молча посматривает в ответ и курит. От чужого любопытства ему слегка не по себе. Аляповатый ансамбль из красного платья, кроссовок и кожанки уверенности ничуть не прибавляет.       — Хорошее шоу, — вдруг нарушает тишину его визави. — Мне понравилось.       Комплимент оказывается неожиданным и оттого ещё более приятным. Роджер пару раз недоумевающе моргает, а потом принимает расслабленную позу, привалившись плечом к сырой кирпичной стене.       — Скажешь тоже, — Роджер стряхивает на землю пепел и отмахивается пренебрежительно-жеманным жестом. — Вот так концерт! Завалилась я потрясающе, ни дать ни взять падающая звезда.       — Да ладно, — улыбается мужчина. — Ты здорово танцевала! И на прошлой неделе тоже. Номер, где у тебя голубое платье, вообще сногсшибательный.       Несколько тёплых простых слов оказываются для Роджера крайне лестны. Любезности такого толка ему говорили редко. Посетители клуба по обыкновению оказывались скупы на подобные жесты, а если и хвалили, то делали это вульгарно и грязно.       Впрочем, когда Тейлор оставался с клиентами наедине, ему почти всегда было не до разговоров.       — Часто к нам заглядываешь? — мягко любопытствует он.       — Так, от случая к случаю.       Сигарета истлела почти до самого фильтра. Тейлор затягивается в последний раз, тушит её, ввинтив рыжим кончиком в кирпичную брюшину, и не глядя бросает себе под ноги. Хочешь не хочешь, а возвращаться всё-таки нужно.       — Мне пора.       Мужчина понятливо кивает. Роджер уже почти скрывается за дверью, как вдруг его останавливает оклик:       — Подожди!.. Я хотел тебе кое-что отдать.       — Отдать? — Тейлор оборачивается и озадаченно смотрит на незнакомца. Тот в нерешительности мнётся на месте.       — Вот, — мужчина лезет в карман своей ветровки. — Это ведь твоё, верно?       Родж подходит ближе, чтобы рассмотреть содержимое вывернутых карманов, и не верит своим глазам. На ладони, протянутой ему навстречу, лежит отломившийся от туфли каблук.       — Где ты его взял? — удивлённо спрашивает Тейлор, и тут же сам отвечает на свой вопрос: — А-а! Должно быть, он отлетел в толпу, и ты его подобрал!       — Ну… — мужчина опускает взгляд и неловко чешет затылок. — Честно говоря, я его купил.       — То есть, как это?       — Вот так, — продолжил слегка стушевавшийся незнакомец. — Он действительно улетел в толпу, только нашёл его не я. Пришлось покупать.       — Да на кой же чёрт? — не унимается Тейлор.       — Чтобы отдать тебе.       Роджер прыскает от смеха в кулак. На такой странный, отличный от манеры их диалога ответ он точно не рассчитывал.       — Слушай, парень…       — Джон Дикон, — подсказывает незнакомец. Роджер усмехается.       — Ты всегда представляешься как сопливый школяр?       — Да нет, я просто…       — Ну хорошо, я-просто-Джон-Дикон! Так сколько ты, говоришь, за него заплатил?       — Десять фунтов.       Спустя секунду Тейлор без стеснения совершенно неженственно начинает хохотать в голос.       — Десять фунтов!? ДЕСЯТЬ ФУНТОВ!?.. — Родж тараторит, едва переводя дыхание и сгибаясь пополам. — Это самая по-идиотски потраченная десятка в твоей жизни! Ты только глянь! Он же, нахрен, сломан!       — Да где?.. — теперь уже пришла очередь Джона удивляться.       — Ну вот же, вот трещина! — Тейлор подаётся вперёд и едва не тычет ему острой шпилькой в лицо. Джон берёт каблук из его руки и приглядывается, вертя вещицу перед самым носом.       — Действительно… — Дикон сконфуженно смотрит то на злосчастный каблук, то на безудержно хохочущего Роджера. — Чёрт возьми, я правда не заметил.... Выходит, починить не получится, — неутешительный итог.       — Да тут без шансов, полная безнадёга! — с охотой поддакивает Тейлор, будто неподдельно счастлив услышать скорбный вердикт. — Господи, блядь, боже!..       Смех у Роджера делается истерический, лающий. Он держится за колени и покатывается, надрывая горло и живот, пока не становится больно, а в висках не начинает пульсировать от невозможности нормально дышать. Тейлор выпрямляется, вскидывает голову и жадно тянет спёртый уличный воздух полной грудью. Пытаясь успокоиться и перевести дух, он обмахивает лицо руками, смаргивая собравшиеся в уголках глаз крохотные слезинки.       Джон наблюдает за ним, не говоря ни слова.       — Это были мои последние туфли, — признаётся Родж, досадливо дёрнув уголком накрашенного рта. Сполна отсмеявшись, он смотрит на сломанный каблук и не может взять в толк, как это его настолько сильно развеселило. В том, что он остался без своей танцевальной обуви, не было ничего забавного.       — Последние? В самом деле?       — Ну да, — подтверждает Роджер, безучастно пожав плечами.       Дикон слегка щурится, пристально глядя на него. Тейлору кажется, что в выражении его лица переменилось что-то едва уловимое, но он не может понять, что именно. Джон больше не смотрит с пытливым интересом. Чужой взгляд щекочет и скользко прокрадывается под куртку.       — Тебе нужны деньги на новые?       Прищёлкнув языком, Роджер криво улыбается.       Этот тон был знаком ему очень хорошо. Притворно-обыденный и слишком спокойный. С подобным выражением и интонациями с Роджером разговаривают частенько. Правда, обычно мужчины не церемонятся так, как это делает Джон. Отметая всю словесную бутафорию, они с размаху бьют в лоб прямолинейностью своих желаний и торопят, привередливо подгоняют, потому что время, как известно, деньги.       Роджер слушает каждого. Делает то, что попросят, и так, как попросят. Быть исполнителем чужих фантазий что на сцене, что за её пределами — такая уж у него работа.       Все без исключения клубные «девочки» занимаются этим. Мелина никого никогда не заставляет, да это и не нужно. Стоит повкалывать в «Queen» хотя бы пару месяцев, и тебе во всей красе откроется нелицеприятная правда. Если хочешь здесь работать и, что самое главное, сносно зарабатывать, придётся попотеть, и не только во время кривляний под бодрые поп-хиты — скудной получки за танцевальные номера едва ли хватит, чтобы сводить концы с концами. Роджеру такой расклад сначала не пришёлся по душе. Он боялся, терзался сомнениями, даже обещал себе завязать. Но в конце концов привык, распробовав вкус лёгких и быстрых денег. Переходить из клуба в клуб в поисках лучшей жизни всё равно оказалось бесполезным занятием. Ситуация везде одинаковая, как пропущенный через кальку рисунок. А у Меркьюри условия ещё очень даже ничего. Здесь тебе и койко-место за отдельную плату, и безопасность; самых наглых и грубых клиентов Мелина с лёгкостью могла вышвырнуть из клуба собственными руками, даже не снимая шпильки. Поговаривали, что в юности эта усатая красотка занималась боксом.       — Так что, нужны или нет?       Джон настолько старается задать вопрос повседневно, без единого намёка на подтекст, что вся подноготная его истинных намерений в ту же секунду раскрывается от и до, неизбежно возвращая Роджера на несколько минут назад.       «Чтобы отдать тебе. Чтобы. Отдать. Тебе…»       Никакого случайного совпадения (их попросту не бывает). Джон заранее знал, с кем и для чего ищет встречи. Однако к проституткам захаживал, кажется, крайне редко. Роджера на его памяти так по-дурацки ещё ни разу не снимали.       — Нужны, — коротко отвечает он.       Джон шумно сглатывает и складывает руки на груди. Родж видит, как он напрягся: склонив курчавую голову, стоит и раздумывает, ища правильные слова. Их разговор подобрался к опасной черте, после которой выражаться эвфемизмами становилось трудно.       — Мне про тебя сказали…       — Знаю я, чего тебе там сказали, — отмахивается Тейлор. Играть в эту игру можно до бесконечности, и если Джон готов затягивать с откровенной конкретикой как можно дольше, то Роджеру не терпится перейти к сути. Время неумолимо бежит вперёд, а вещи сами себя не собирают. — Что ты хочешь?       — Классику, — Дикон делает шаг навстречу, приблизившись. Он говорит негромко и сдержанно, будто вокруг полно людей, которые ненароком могут подслушать их постыдный разговор. — Ты ведь понимаешь меня?       Конечно же, Роджер его понял.       — Ага, — кивает он, сунув кулаки в карманы. — Минет и анал, само собой! — нарочито громко и внятно говорит Тейлор, насмешливо щурясь. — Я даже не знаю, что может быть более классическим, чем это. Речь Королевы на Рождество?       Джон, нервно елозящий ботинком по земле, игнорирует его остро́ту.       — Сколько?       Родж задумчиво сдвигает брови. Сумма, за которую он готов был отдаться, разнилась от случая к случаю. Всё зависело от запросов и, непосредственно, самого клиента. За время работы в «Queen» Тейлор наловчился определять на глаз, кто именно перед ним стоит и какой у этого человека достаток. Дикон точно был не из тех, у кого водились лишние деньги. Одет невыразительно, без изыска. Держится слишком просто, совсем не как мужчина, знающий цену себе и своим низменным потребностям.       Роджер окидывает его критическим взглядом и хмыкает. Ну сколько с такого возьмёшь?       — Пятьдесят.       — Сорок, — тут же, к его изумлению, парирует Дикон. — Я и так потратил на тебя десятку.       Как только дело дошло до денег, его прежнее смущение стремительно улетучилось, как гелий из проткнутого воздушного шарика. Джон говорит отрывисто и слегка прохладно, отчего Роджера передёргивает неприязнью. Он терпеть не мог сторговывать на себя цену.       — Меньше полтинника не беру, — врёт Тейлор, исподлобья глядя на Дикона. Тот в ответ отрицательно мотает головой. Роджер чувствует, как глубоко в грудине, под рёберным каркасом у него начинает клокотать. — Да сам у себя хуй соси за вонючий сорокет! Или, может быть, МНЕ тебе ещё доплатить? — раздражённо цедит он сквозь зубы. — Ну вот что! Либо ты соглашаешься на мою цену, либо валишь отсюда нахрен.       Тейлор замолкает и поджимает губы, гадая, передавил он своим нахрапом Джона или нет. Настаивать до такой степени рьяно и грубо рискованно, но алчную жажду не заглушить, идя на уступки по первому же слову клиента. К тому же, Роджер прекрасно видит и чувствует, что тот питает к нему стойкий и очень сильный интерес.       Дикон задумчиво смотрит на него с полминуты.       — Идёт, — неохотно соглашается он.       — Ну то-то же, другой разговор! — Роджер хищно облизывается, почуяв скорый барыш. — Подожди меня, я сейчас всё организую. Только не уходи никуда.       Джон больше не высказывает возражений, не задает вопросов. Только мычит, и Роджер, сочтя такой ответ вполне удовлетворительным, оставляет его одного. Стоит ему миновать запасной выход, и Тейлор с размаху запуляет под лестницу сломанный каблук. Выбрасывать его у Дикона на глазах было неуютно и как-то совестно.       — А вот и наша киска!.. Где тебя только носит, Лиз? — приветливо спрашивает Брайан, будто это не он с полчаса назад оскорбился, когда ему надавили на больное. Попивая газировку из изумрудной жестяной баночки, он вполоборота сидит на своём пуфе, облокотившись о стол. Судя по взмыленному виду, он только что вернулся со сцены. Если не считать его и ещё нескольких человек, прокуренная гримёрка пустует.       — Да так… Ничего особого, в общем-то, — неопределённо бурчит Роджер. Торопливо сбросив кроссовки и куртку, он встает рядом с Брайаном и начинает копошиться в столе. Мэй заинтересованно наблюдает за ним.       — Вот оно какое, твоё «ничего особого»! — зубоскалит кроткая Мэгги, подпирая щёку ладонью. Тейлор достает из выдвижного ящика пару смятых купюр, упаковку презервативов и полупустой, сморщенный от многократного использования тюбик лубриканта. — Я всё думаю, куда подевалась эта вертихвостка! А ты уже мальчиков кадришь! Плохая девчонка.       — Да завались ты, — разглядывая себя в зеркальном отражении, Роджер встречается с Брайаном взглядом и задорно улыбается. Отходчивый по натуре Мэй больше не сердится на него, и это не может не радовать. — Я возьму твои туфли? Ну те чёрные, с рюмочками. Мне только на часок, — просит он. Хоть Родж и не планировал больше вставать на каблуки этим вечером, но ради того, чтобы клиент гарантированно остался доволен и не возмущался насчёт плохо отработанных денег, своё решение приходится изменить. Всё-таки танцевать он не будет. Так, пройдётся немного, поддержит красивый образ. Да и потом, бóльшую часть времени ему нужно будет сидеть или лежать с раздвинутыми ногами. Вполне терпимо.       — Бери, — разрешает Брай. — Уже выклянчила у Мелины ключик от будуара?       — Нет ещё, — шумно вздыхает Тейлор. — Сейчас отправлюсь на съедение дракону. А что делать? Хоть в последний раз, но я в этой захудалой дыре денег срублю! — горячо заявляет он.       — Иди, иди. И не кипятись раньше срока, — напутствует ему Мэй. — Наша Мамуля уже «хорошая». Похоже, твоё увольнение откладывается в долгий ящик.       — Ты думаешь? — не скрывая ноток надежды в голосе, спрашивает Роджер.       — Ну да! — Брайан с готовностью трясет головой. — Ох и знатно она нализалась этой своей шипучки…       У Тейлора пусть и немного, но отлегло от сердца.       — Как я выгляжу?       Обувшись в одолженные у Мэя туфли, он поправляет чулки и платье. Ещё разок крутится перед зеркалом, оглядывая себя со всех сторон. Вместо ответа Брайан шлёт ему шутливый воздушный поцелуй.       Никогда ещё путь до рабочего кабинета Мелины не казался Роджеру таким длинным и тяжёлым. Несмотря на заверения, что всё пройдёт гладко, чаяния растворялись пропорционально тому, как сокращалось расстояние. Подгоняли разве что мысли о Джоне и полсотенной купюре в его бумажнике. Родж надеялся, что Дикон действительно стоит и дожидается, а не отдаёт прямо сейчас эти денежки кому-то, кто удачно подвернулся под руку и оказался порасторопнее, чем Тейлор.       Остановившись перед нужной комнатой, он слышит за дверью заливистый, кокетливый смех. Роджер не стучит — колотит кулаком основательно, чтобы у Мелины не возникло сомнений, стоит открывать или нет.       Дверь распахивается резко, и Тейлор едва успевает отступить на несколько шагов.       — Ну чего!? Я тут не одна, мать твою, что ты так дол… — сердито скрежещет зубами Мелина. Но, увидев перед собой не кого-нибудь, а крошку Лиззи, моментально меняет тон. — Ах, это ты, дорогуша!.. — заворковала она. — Боже мой! Моя девочка! Я думала, ты уже навсегда упорхнула от меня!       Фредди выходит из комнаты, мягко притворив за собой дверь. Из одежды на нём лишь волочащееся по полу длиннющее лоскутное одеяло, которым он обернул себя до самых подмышек. Чёрные глаза Меркьюри лихорадочно поблёскивают, отчего Тейлор делает вывод, что он не только пил.       — Нет, пока что нет, — отвечает Родж, нервно сглотнув. Волнение из него так и сочится, но состояние Мелины не позволяет ей этого разглядеть. — Я ещё не ушла. Не успела собрать вещи.       — Ну что ты такое говоришь! Немедленно прекрати этот вздор! — деланно возмущается Фредди и грозит Роджеру пальцем. Вид у него самый серьёзный, насколько ему это позволяет всё то, что он выпил и принял. — Ещё хоть раз услышу, что ты от меня сваливаешь…       — Ты сама меня уволила, — напоминает Тейлор, проглотив подкативший к горлу смешок. Умолкнув, Фредди озадаченно моргает пару раз.       — Ах, да. Точно… — говорит он после непродолжительной паузы. Мозги, сдобренные миксом дури и алкоголя, вертятся со скрипом. — Значит, я беру тебя обратно! — деловито заявляет Меркьюри. — Подумать только! Выгнать мою красавицу Лиззи! Да никогда!       — Выходит, мне и пить теперь можно? — аккуратно спрашивает Тейлор. Мелина хмурится.       — Только попробуй мне!.. Поймаю ещё раз — и точно отсюда вылетишь, как пробка!       Роджер раздосадованно вздыхает. Фред был соткан из противоречий, и неизвестно, когда и какое возьмёт верх над остальными. Пусть и на этот раз ничего не вышло, попытаться стоило.       — Так зачем пожаловала, дорогуша? — наконец-то спрашивает Меркьюри по существу. Роджер, окрылённый с лёгкой руки отменившимся увольнением, опомнился.       — Мне нужен ключ от Клеопатры, — спешно говорит он.       — Вынуждена огорчить. Твоя любимица занята, — отвечает Мелина. — Могу предложить Маркизу, там пока что свободно.       Роджеру ничего не остаётся, кроме как согласно кивнуть и сунуть в жадно протянутую руку Мелины скомканные бумажки в пятнадцать фунтов. Так здесь было заведено: хочешь подзаработать — плати за апартаменты для уединения с гостем, или иди в мотель. Ближайший находился в соседнем квартале, поэтому выбор был очевиден. Проще, пусть и по завышенной расценке, но дать денег на месте, чем выходить на ночную улицу, где можно нарваться на неприятности.       Фредди, падкий на всё высокопарное и изящное, ласково прозвал каждую комнату будуаром имени какой-нибудь знатной особы. Всего их было шесть, и ему самому принадлежало самое большое помещение, которое он горделиво именовал будуаром Марии Антуанетты. Роджер пересекался с Меркьюри исключительно в стенах клуба — когда бы он ни пришёл на свою смену, Фредди уже был тут как тут, поэтому у Тейлора невольно складывалось впечатление, что он здесь буквально жил. В своём будуаре Мелина решала и рабочие, и личные вопросы. Это был кабинет, в котором стояла кровать с балдахином, на стенах висели печатные копии музейных картин в позолоченных рамках, а на полу лежал подвыцветший пушистый ковёр.       Остальные комнаты похвастать габаритами не могли, однако обставлены были с такой же дешёвой претензией на оригинальность. Так, будуар Клеопатры, особенно полюбившийся Роджеру за прекрасно пружинящую и широкую постель, был выполнен в египетском стиле. Тейлору оставалось лишь гадать, где именно Фредди исхитрился раздобыть специфическое антуражное барахло: фигурки сфинксов и фараонов, светильник в виде головы древнейшего божества, имени которому Роджер не знал, и заполнившие стены эротические изображения, на которых обнажённые люди были изображены по-египетски, с развёрнутыми плечами и в профиль.       Будуар Маркизы де Помпадур нравился ему в меньшей степени. Кровать маленькая, да и матрас жестковат. С другой стороны, Роджера подбадривала мысль, что он хотя бы новый. Пару месяцев назад его поменяли, чего в других комнатах не случалось уже давно.       Фредди скрывается в своих апартаментах, но уже спустя пару мгновений возвращается, держа в руке ключ. Роджер глядит ему через плечо и замечает голого по пояс мужчину, в ожидании сидящего на постели с бокалом в руке.       — Клиент? — спрашивает Тейлор. Фредди резво привалился к двери плечом, прикрывая её.       — Допустим, нет, — отвечает он, загадочно сверкнув глазами. — Но моя личная жизнь тебя не касается. Проваливай, дорогуша! Ты и так отвлекла меня очень надолго.       На счастье Роджера, Джон всё ещё ждал его в том самом месте, где они расстались. Он расхаживал у двери и курил, делая затяжки одну за другой. Весь его вид выражал крайнее беспокойство.       — Не заскучал? — спрашивает Родж игриво.       Оживившись, Джон оборачивает к нему голову.       — Ещё как заскучал, — бросив недокуренную сигарету, он давит её ботинком в землю и потирает руки. — Надо же, ты снова в туфлях, — обращает он внимание с улыбкой. Тейлор выставляет ногу и пару раз скользит ладонью вниз от бедра к колену.       — Нравится?       Ответом ему служит бессловесный, но очень настойчивый кивок.       — Ну раз так, — Родж приглашающе распахивает дверь, — пойдём, я-просто-Джон-Дикон. Сейчас ты увидишь святая святых, клубную изнанку. Только не грохнись в обморок от обилия впечатлений.       Дикон не отстаёт от него ни на шаг, следуя, как преданная собачонка за своим хозяином. Роджер ведёт его по узенькому, замызганному коридору и мысленно надеется не встретить никого по дороге. Того и гляди Джон соблазнится чужой юбкой — в такой просак Тейлор уже попадал: вот мужик пускает слюни на него, а спустя мгновение, по одному ему известным причинам, переключает внимание на другую «девочку». Сделка с клиентом — штука хрупкая, Родж знал это не понаслышке. Чуть чего — и тю-тю, плакали его пятьдесят фунтов (тридцать пять, за вычетом аренды будуара).       — Недурно у тебя тут, — ёмко хвалит обстановку Джон, озираясь по сторонам. Апартаменты откровенно маленькие, толком и не развернуться. Зато какая атмосфера! Постель и шкаф, на створке которого большое зеркало, старомодные, с замысловатыми вензелями и ножками в виде львиных лап — самый настоящий винтажный комплект. На примостившейся в углу тумбочке, облепленной витыми узорами, стоят часы, пачка салфеток и маленькая, украшенная пасторальным сюжетом ваза, с торчащими наружу длинными павлиньими перьями. На кровати — широкое покрывало в оборках, а над изголовьем с россыпью пухлых подушек висит неприличная, но не скатившаяся в откровенную порнографию картина, изображающая нескольких переплетённых в сладострастии человек.       Пока Джон снимает свою ветровку, Роджер предусмотрительно запирает дверь изнутри, оставив в замке ключ. Его клиенту точно будет очень неловко, если их ненароком побеспокоят.       — Правила простые, — бросив поверх покрывала презервативы и смазку, Роджер садится на кровать, заводя руки за спину в поисках собачки на молнии. Говорит он буднично, так, словно читает сводку утренних новостей. — У тебя один час. Никаких поцелуев. Секс исключительно с презервативом. Да, даже отсос. Кончать в меня, мне в рот, на лицо и волосы нельзя. Если…       Роджер хочет сказать, что если Джону захочется, он может спустить ему на живот или даже на спину, на ноги, в ладонь, в конце концов. Но Дикон перебивает его, не дав договорить.       — Не раздевайся.       Роджер послушно умолкает — предупредил, и это главное. Вжикнув полурасстёгнутой молнией обратно, он выжидающе складывает руки на коленях. Джон удовлетворённо кивает.       — Подойди ко мне.       Тейлору не в новинку слышать приказы. Каждый второй, кто оказывался с ним наедине, разговаривал подобным образом в неисчерпаемых попытках ощутить себя значимым и большим человеком хотя бы за деньги с проституткой. Какое же это, должно быть, наслаждение — приказывать грязному пидору ползать перед тобой на коленях и сидеть, податливо разинув рот, пока ты влажным концом размазываешь помаду ему по губам. Шестьдесят минут беспрецедентного господства, сопоставимого по уровню вседозволенности разве что с мировым.       Джон говорит определённо приказными фразами. Только тон у него ни разу не приказной. Он не настаивает, не командует, даже не пытается этого делать. Он стоит почти у самой двери и просит. Говорит мягко и даже ласково, как будто знает Роджера прорву лет, и связывает их совсем не пятиминутное знакомство с товарно-денежными отношениями, а нечто куда более интимное.       Роджер подходит к нему и складывает руки на его плечах. Джон, слегка помедлив, обнимает его в ответ, скользя по спине горячими ладонями. Движения тягучие, небыстрые. Роджер чувствует, как дрожат его пальцы, кружащие вокруг бретелей платья, забирающиеся под них и приподнимающие над кожей. По щекам Джона ползёт пышущий румянец, но дело уже совсем не в смущении.       — Никаких поцелуев, — напоминает Родж, прикрывая ладонью чужой рот, когда Дикон, забывшись, тянется к нему.       Джон замирает, но назад не отстраняется. Смотрит в упор, глаза в глаза. Тейлор вдруг чувствует, как чужие губы целуют его ладонь, и подавляет желание отдёрнуть руку. Не потому, что неприятно. А потому, что странно. Такого обычно никто не делал.       — Не надо, не убирай, — Дикон ловит его за запястье и говорит, будто прочитав мысли: — Разреши хотя бы так. Я ведь не делаю ничего плохого.       — Ну да, — соглашается с ним Роджер и зачем-то эхом вторит, — ничего плохого…       Сначала Джон касается его рук губами очень аккуратно. Каждый раз поднимает взгляд, сосредоточенно смотрит, выискивая малейшие признаки неудовольствия. И только когда Роджер говорит, что всё в порядке и Дикон действительно может делать то, что делает, он растворяется в собственных желаниях. Джон целует ему руки, прикрыв глаза, и так упоённо, что Тейлору становится от этого неуютно. Ему! Неуютно!.. От того, как он зацеловывает кожу от кончиков пальцев и до локтя, как совсем легонько прикусывает запястья и подушечки пальцев, как гладит, трётся носом, лижет и вбирает в рот покрытые блестящим лаком ногти, у Роджера по спине бегут мурашки.       — Это что, фетиш у тебя такой?.. — спрашивает Тейлор. Молчаливое наблюдение за тем, как Дикон ласкает его руки, вызывает в нём неловкое возбуждение. Он лихорадочно роется в памяти, пытаясь понять, лизал ли ему кто-нибудь с таким подобострастием пальцы. Нужные воспоминания не находятся то ли от того, что быстро соображать сейчас не получается, то ли от того, что их попросту нет.       Джон не отвечает ему. Кажется, вообще не слышит ничего вокруг. Убрав прядь длинных искусственных волос, он припадает губами к шее, крепко сминая Тейлора в объятьях. Его ладони несколько раз обводят тело Роджера от лопаток и до поясницы — почти так же, как Родж сам это делал перед толпой на сцене, — и, опустившись ниже, ложатся на зад.       — Ты такая…       — Какая? — спрашивает Тейлор, потому что чувствует — Джон хочет, чтобы он спросил.       — Такая красивая, — возбуждённо и немного стыдливо выдыхает Дикон. — Ты самая красивая женщина, которую я только встречал… — шепчет он, очерчивая мягким кончиком языка его напудренный кадык.       И до Роджера, в смятении прижатого к чужой трепещущей груди, вдруг доходит. Осознание, откуда взялась вся эта инородная странность, и почему, оказавшись в привычной обстановке и ситуации, он стоит в ступоре и не может совладать с собой, приходит в виде догадки, подтверждающей себя с каждым поцелуем и прикосновением. Для Джона он не просто накрашенный мужчина в платье, пытающийся прикинуться тем, кем не является на самом деле.       Джон видит в нём женщину, разглядеть которую способен далеко не каждый.       Матрас уже не кажется ни мягким, ни жёстким. Родж попросту ничего такого не замечает, не думает об этом. В голове звенит тяжёлая пустота, когда Дикон заваливает его спиной на постель, в объятия пышных оборок и рюшей. Роджер смиренно падает поперёк кровати, как подкошенный, и смыкает пальцы у Джона за спиной, когда тот нависает над ним. Прохладная синтетическая ткань быстро нагревается от тепла их тел. Становится душно. Прижатый Джоном к постели, целуемый им, ласкаемый его руками Тейлор запрокидывает голову и, чувствуя выступающий пот на затылке под париком, жадно глотает воздух.       Он раскидывает руки, когда Джон, привстав над ним, трогает искусственную грудь. Оттянув лиф платья вниз, он поочерёдно спускает мягкие чашки бюстгальтера.       — Что, их тоже целовать будешь? — фыркает Роджер и слегка приподнимает голову, наблюдая за тем, как пальцы Джона обводят ярко-розовые, зазывно торчащие силиконовые соски.       — Даже и не думал.       — Мне точно не нужно раздеваться?.. — ещё раз осторожно уточняет Роджер.       Дикон отрицательно мотает головой:       — Не нужно ничего делать. Просто лежи, пожалуйста, — говорит он, оставляя Роджера распластанным на постели с вываленными наголо грудями.       Когда он задирает платье вверх, Тейлор с готовностью раздвигает перед ним ноги и бесстыже лижет губы. Джон не торопится снимать с него трусы. Он поддевает их пальцами, наклоняется, щекоча волосами живот, отчего Роджер невольно передёргивает плечами. Джон целует его в пупок и ниже, приближаясь к лобку. Родж ничего этого не видит. Только гладит его спину, трогает шею и за ушами, зарывается пальцами в короткую шевелюру и легонько тянет за волосы, чувствуя, как чужое частое дыхание шелестит по коже. Дикон ненасытно дышит им и стонет, прижимаясь щекой к бедру. Тейлору даже не нужно напрягать фантазию и домысливать — прикрыв веки, он с лёгкостью воображает, насколько, должно быть, у Джона сейчас самозабвенное выражение лица.       — Чёрт возьми…       — Что такое? — Роджер открывает глаза и приподнимается на локтях, готовый услужливо исправить малейший недочёт. Дикон выглядит растерянным и немного сердитым. — В чём дело?       — Да ни в чём, — отвечает он слишком быстро и коротко, чтобы можно было в это поверить. Он давит ладонью Тейлору на плечо и взглядом указывает на кровать. Роджер опускается обратно, но украдкой успевает увидеть, как его клиент снимает с безымянного пальца левой руки кольцо.       Больше Джон ничего не просит, не выдвигает никаких требований. Он молча устраивается рядом, и Роджер тянет к нему руки, торопливо расстёгивая пуговицы на рубашке, а следом и пряжку ремня.       Член у Джона толстый, с большой бордовой головкой и копной рыжих волос на лобке. Тейлор гладит его костяшками пальцев и налакированными ноготками, берёт в ладонь и тискает, крепко обхватив у основания. Они лежат висок к виску. Дикон смотрит слегка нетрезво и масляно из-под полуприкрытых ресниц, тяжело дышит ему прямо в лицо, через раз охая, и Роджер, впитывая кожей его скулёж, ловя его приоткрытым ртом, невольно плавится следом.       Взяв под коленом и закинув на себя ногу Роджера, Джон гладит его по маленькой худой попе, по бедру, водя ладонью вокруг резинки, держащей чулок. А потом лезет влажными от волнениями пальцами Тейлору в трусы. Он не спешит. Трогает очень медленно, стараясь тактильно распробовать, с благоговейным сосредоточением глядя вниз и наблюдая за собственными движениями. С первых минут становится ясно — Джон знает, как обращаться с любимой женщиной. Руки у него бесконечно ласковые и чувственные. Настолько, что Роджер совсем непрофессионально прерывается, на пару мгновений разжав хватку, рассеянно ловя себя на мысли, что белой завистью завидует его жене.       Когда Джон садится рядом с ним и берёт упаковку презервативов, распечатывая её, Роджер понимает — пора. Подгребая к себе ступни, он стаскивает бельё, цепляясь им за каблуки-рюмочки. Пару раз чертыхнувшись, он в конце концов снимает трусы и небрежно сбрасывает туфли следом. Тейлор ложится к краю постели, кончиками пальцев поглаживает свой прижавшийся к животу член и замирает, глядя на Джона. Нелепый и опьяневший, растрёпанный и раскрасневшийся Дикон льнёт к нему и бестолково тычется носом в коленку, блаженно прикрыв глаза.       — Ох… Самая красивая… — негромко вздыхает он.       Закатав платье повыше, чтоб не мешалось, Тейлор упирается босыми ногами в постель. В натянутом ожидании он вскидывает бёдра, и вдруг, к своему удивлению, чувствует, как матрас слегка качнулся. Потому что на кровати Роджер остался один.       — Ты чё делаешь?..       Он выпрямляется и тянет шею, глядя вниз себе промеж ног. Джон, спустившись на пол, сидит перед ним и усердно старается раскрутить на его члене скользкое латексное кольцо. Джинсы у него спущены уже до колен, и его собственная эрекция топорщится и багровеет.       — Я хочу тебе… Ну, орально, — облизнувшись, сконфуженно говорит Дикон, упорно избегая слово «минет». Ведь женщинам минетов не делают. — Что, нельзя?       Со вздохом предвкушения Роджер откидывается на спину.       — Можно.       Кого у него только не было за эти годы. Красивые и обрюзгшие, молодые и откровенно старые, холостые и окольцованные. Мужчины и женщины. Таких, как Джон — скромных женатиков, таящих свои грязные причуды глубоко внутри, подальше от семейного очага, — Роджер повидал предостаточно. Более того, они были его самыми частыми гостями. Однако Джон никак не вписывался в рамки привычного, выверенного стандарта.       Уставшие от рутинной домашней жизни (секс в которой вытеснило супружеское ворчание) мужчины смотрели вечернюю шоу-программу в «Queen» и, соблазнённые пестротой спектакля, покупали у Тейлора его интимное внимание. Их приходилось нощно обхаживать, без устали заглядывать в рот и либо по-кошачьи ластиться к ногам, либо у тех же ног унижаться, — смотря что потребуют. Джон был из совершенно иного теста. Он не ждал от Тейлора лизоблюдства и эротического заискивания. Не ждал фальшивых ласк и пластмассовой нежности. Он хотел угодить ему сам. Только Роджер совсем не понимал во всём этом — чего именно Джону не додала его женщина.       Такие, как Дикон, искренне желающие доставить ему удовольствие, попадались редко. Куда чаще Роджеру приходилось сталкиваться с нарциссами, всеми правдами и неправдами заставлявшими его выстрадать оргазм, только чтобы продемонстрировать их постельную состоятельность. Этих Тейлор не переносил на дух. Их взгляды и прикосновения за час успевали размазаться по коже слоем склизкого сала, которое потом уставшему Роджеру приходилось долго оттирать мочалкой в душе. Но, даже вымывшись, он, закутанный в банное полотенце и выжатый как лимон, всё ещё слышал патетичный шёпот, мелкой сошкой скребущийся в ушную раковину: «Ну что, девочка, хорошо кончила?»       Тейлор легко может отличить умелый минет от паршивого, и Джон не то чтобы делает это плохо. Он просто не практиковался слишком часто и потому не знает, как правильно; долго не может понять, как лучше будет устроить голову, какой задать темп, жмётся к внутренней стороне бедра щекой и сосёт так слюняво, что капает прямо на мошонку. Но всё это он делает до такой степени старательно, с такой самоотдачей, что дыхание у Тейлора становится загнанным, бешеным, в опустевшей голове гудит, и он протяжно стонет, сминая складки на покрывале. Вожделение разгорается нежными искрами, щиплющими пах и живот.       Джон громко сопит, облизывая его член. Как вдруг прерывается, заменяя язык на собственную ладонь.       — Я хочу лечь под тебя.       Сначала Роджер даже не поднимает голову и продолжает получать редкое в его работе удовольствие. Ему кажется, что это просто случайная мысль Дикона, которую тот ненароком слишком громко подумал, совсем не планируя произносить вслух.       Но когда он повторяет, Тейлор уже не может игнорировать его слова.       — Я хочу… — Джон часто сглатывает и взвинченно шепчет заплетающимся языком. Родж слышит, как в этот самый момент, пока говорит и трогает его, Дикон оголтело себе дрочит, — …чтобы ты взяла. Меня. Чтоб как следует поимела.       Теперь Тейлор, сам того не ожидая, находит однозначный ответ на свой вопрос. Жена не додаёт Джону крепкого, горячего стояка.       — Я заплатил, — приняв молчание Роджера за отказ, настаивает он.       — Да, — соглашается Тейлор, хотя никаких денег на руки пока что не получил. Но выполнить просьбу Джона он совсем не против. — Иди ко мне.       Переставляя затёкшие ноги, Дикон неуклюже взбирается на постель и как может расторопно стаскивает с себя джинсы. Оставшись в одной лишь расстёгнутой рубашке, он падает грудью на покрывало и, зарываясь носом в ворох рюшек, оттопыривает кверху зад.       — Как ты хочешь?       — Как захочешь ты, — стонет Дикон, не поднимая голову.       Роджер, мажущий лубрикант поверх глянцевого от слюны презерватива, понимает, что на оставшиеся от часа двадцать минут он только что получил полный карт-бланш.       Он трахает Джона быстро и напористо, но совсем не жёстко. Всё-таки вынести высокий темп и грубость такому, как Дикон, тяжело. Он широко расставляет ноги, скользя коленями по покрывалу, и то орёт, то задушенно всхлипывает, туго сжимая жопу, когда Роджер вдалбливается слишком глубоко.       Правое бедро непрестанно печёт и простреливает от боли, но Тейлор не обращает на это никакого внимания. Он крепко держит Джона, вцепляется трясущимися руками ему во взмокшие бока и спину и хрипит, импульсивно насаживая на колом стоящий член.       — Ну давай же ты, блядь, ну-у… — на грани слышимости тянет Роджер, кусая губы. Кудри парика липнут к вспотевшей шее и неприятно колются, узкие бретели платья и бюстгальтера сползают с плеч. Он дерёт Джона, кое-как сдерживаясь на пределе своего терпения. Клиент всё-таки. А наслаждение клиента всегда в приоритете.       Опираясь на локоть и слегка приподнявшись над кроватью, Дикон дрочит себе быстрыми, влажными шлепками.       — Я почти, милая… Почти… Я сейчас, — сдавленно хнычет он.       Родж обливается потом и громко мычит сквозь стиснутые зубы. Джон очень жаркий и тесный. Член невыносимо ноет, сладко дрожит и течёт в презерватив, и Тейлор, чувствуя это, уже не знает, насколько долго продержится. Он слегка сбавляет темп и, пыхтя, приваливается Джону на спину, когда тот наконец-то кончает, пульсирующе зажимая его в себе.       Роджер утыкается лбом во влажную рубашку и замирает, обняв чужие трясущиеся плечи. Дикон оргазмирует тихо, даже сдержанно, совсем не в пример тому, как надрывался до этого. Он выкручивает в кулаке кусок покрывала и еле слышно подвывает, глотая истомные вскрики, среди которых Тейлору, сгорающему от раскалённой духоты в комнате, с трудом удаётся разобрать только два членораздельных слова.       «…в меня…»       Он кончает в Джона много и долго. Лежит на нём и всё ещё толкается, но теперь уже слабо и почти полностью обессиленно, елозя скользкими от капрона коленями по кровати. Гудящие ноги норовят разъехаться в стороны, когда Роджер со стоном облегчения и усталости откидывается назад. Только сейчас он замечает, что Джон, до кончиков ушей пунцовый, всё ещё трогает себя и, повернув голову, неотрывно смотрит в зеркало шкафа напротив кровати.       Искомканное покрывало впивается толстой складкой в обнажённую, влажную от капелек пота поясницу. Роджер лежит на смятой постели, подтянув под голову маленькую расшитую цветочным орнаментом подушку. Джон ничком растягивается рядом с ним, едва слышно поскуливая. От резко воцарившейся тишины и гулкого сердцебиения в ушах дребезжит.       — Понравилось? — спрашивает Роджер. Скорее для проформы, нежели интересуясь очевидным ответом.       Всклокоченный и измотанный, Дикон поднимает лицо и смотрит с нескрываемым блаженством во взгляде.       — Ты невероятная, — говорит он. Со стоном переваливаясь на бок, тянется и мажет указательным пальцем Роджеру по бедру, устало роняя руку. — У меня такой женщины ещё не было, — язык заплетается, да и шевелит губами Джон вяло, едва приоткрывая рот.       — Заглядывай как-нибудь, — подмигивает ему Роджер, лукаво щурясь. Аккуратно, чтобы не порвать, обеими руками он стаскивает с члена использованный презерватив. — Придёшь ко мне снова, а, Джонни?       Дикон ничего не говорит. Дёрнув плечом то ли в качестве немого ответа, то ли просто так, он подносит к лицу запястье с наручными часами. И, взглянув на них, тускнеет.       У них остаётся ещё немного времени, но Джон начинает собираться, даже не дав себе толком перевести дыхание. Роджер всё так же лежит и только молча наблюдает за ним. Как Дикон торопливо протирает салфетками член, одевается и оправляет на себе одежду, впопыхах шнурует ботинки и приглаживает волосы. Ничто уже не выдаёт в нём человека, имевшего счастье заниматься сексом, который был ему действительно по душе и соответствовал его предпочтениям. Разве что глаза блестят совсем не как у утомлённого работяги.       Достав из ветровки бумажник, Дикон отсчитывает честно отработанные Роджером деньги и кладёт их на кровать. Тейлор цепляется за купюры взглядом, бегло их пересчитывая.       — Тебя проводить?       — Не стоит, спасибо. Я запомнил, где выход.       — Как знаешь, — Роджер потягивается и вдруг, опомнившись, вскидывает голову, крича вслед Дикону, за которым почти захлопнулась дверь:       — Кольцо! Кольцо не забудь надеть!..       Джон пропал так же быстро и внезапно, как и появился в маленьком замусоренном проулке за клубом чуть более полутора часов назад. Оставшееся от оплаченного свидания время Тейлор бесцельно валяется на кровати и перебирает купюры. Что-то подсказывает ему, что если он и увидит Дикона снова, то очень, очень нескоро.       На стул в гримёрке Роджер плюхается с обессиленным стоном, не чувствуя ног. Бросает деньги и резинки со смазкой на столик. Лезет в выдвижной ящик за флягой, проверяя, осталось ли там хотя бы немного водки с тоником.       Мэй, рыскающий на своей половине стола, поглядывает на Тейлора заискивающе.       — Стрельну у тебя парочку? — спрашивает он, взглядом указав на презервативы. Получив в ответ великодушное «валяй», берёт несколько блестящих квадратиков. — Не понимаю, куда подевала свои...       — В мусорке искала, красотка? Там горой валяются твои обконченные гондоны.       Брайан смотрит на криво сидящее на Тейлоре платье, на разлохмаченные локоны парика и его лоснящееся лицо. На искусанных губах почти не осталось помады.       — А я гляжу, кого-то хорошо затрахали! — беззлобно хмыкает Мэй. — Что, Лиззи, сумасшедшая ночка сегодня, да?       Роджер тщетно вытрясает последние капли из фляжки себе на язык.       — И не говори.