Научного интереса ради

Харон был хорошим наемником не только потому, что умел стрелять и попадать, преодолевать большие расстояния по пустошам и регенерировать от небольших доз радиации шустрее человека. Еще он был наблюдательным и терпеливым. Способность или выработанный навык следить за обстановкой спасали его не реже, чем натренированное тело с рефлексами бойца. Он живёт уже очень долго, он ровесник этим пустошам и видел даже больше, чем было нужно. Владельцы контракта меняли друг друга и были разными: кто-то был хитер и предпочитал действовать скрытно, кто-то был отбитым наркоманом и вваливался в логово противника стреляя в лоб, кто-то сидел всю свою жизнь в безопасной зоне и полностью доверял решение внешних проблем наемнику, было ещё очень много кого-то и Харону приходилось присматриваться к нанимателю и приспосабливаться. Именно благодаря этому опыту гуль сразу выделил некоторые особенности своего нового хозяина - зелёного мальчишки из убежища. Любимец радиоведущего и местный герой был еще совсем ребенок, пусть и одаренный. Сколько ему там было когда они впервые встретились? 19? Скорее уж трехмесячный новорожденный, недавно выпавший из чрева своего безопасного убежища. Возможно, именно поэтому он с любопытством и глупостью ребенка лез (продолжает лезть) везде, где было опасно или очень опасно. Как оголодавший тянется к уродствам ядерных пустошей, хватая, изучая и принимая новый мир. То, что «герой» смог дойти до Подземелья, само по себе чудо. Харон думает, что на пацана должен трудиться не один ангел-хранитель, а как минимум взвод. Теперь и он в их подразделении, проданный за две тысячи крышек. Любимое место Одинокого путника, сразу после Мегатонны, был не Ривет-Сити – практически местная столица – а Подземелье. Грязное место обитания таких же грязных гулей. Путник мог оставаться в этом городе необоснованно долго, щедро раздавая комплименты женскому населению, ведя бессмысленные разговоры с местными и просиживая перед стеклянным атриумом со светящимися гулями в Разделочной. Он даже прихватил себе сувенир из этого цирка уродов в лице самого Харона. Он предпочитает в свои спутники супермутанта, пусть и разумного, паладину братства стали. Он тащит с пустошей не только полезное барахло, которое можно продать, но и блохастую псину со свалки, раненого кротокрыса, осиротевшего детеныша яо-гая, что через пару лет может откусить ему голову, и не проклюнувшееся яйцо когтя смерти, далеко не для того, чтобы сделать из него яичницу. Любимец диджея местной станции на самом деле не герой и не свет пустошей, а очередной ненормальный выкидыш постъядерного мира. Харон в этом уверен точно, а еще уверен, что парень извращенец. Нет, он не ест людей, не крадет детей, не насилует женщин, не совокупляется с животными и даже не придерживается радикальных верований, а заглядывает своими ореховыми глазами прямо в душу наемника и улыбается так, будто нашел своего ненаглядного папашку в придачу со смыслом жизни. Детка из убежища таращит свои любопытные глазищи, когда думает, что Харон спит или не видит. Он рассматривает наемника как чужую новенькую винтовку – завороженно и опасливо. Это раздражает. Еще он тянется своими проворными ручищами и трогает: когда латает раны, когда ночью ложится ближе спасаясь от холода, когда неуловимо и ненавязчиво крутится под боком на вылазках, когда дома в Мегатонне оказывается совсем неожиданно рядом под рукой, возясь с какими-то вещами или книгой. Это заставляет напрягаться. Сто первый треплет своим языком не хуже его поклонника с радио и порой затрагивает совсем неинтересные и неуместные, по скромному мнению Харона, темы. Обычно темы эти поднимаются не без помощи алкоголя – как ощущаются прикосновения гулями, не больно ли им, что хотели бы почувствовать, как размножаются и способны ли еще на размножение традиционным образом. Харону уже совсем не интересно, на какие подвиги способно это старое полусгнившее тело, а пацану отчего-то очень. Он упорно спрашивает, краснея ушами, и делает вид, что это интерес сугубо научный и крайне важный для выживания. Отчего-то важно для выживания знать, будет ли у Харона эрекция на различные раздражители, такие как другой гуль, проститутка Нова или совершенно случайный парень, вот, к примеру, похожий на Сто первого. Потому что нужно рассмотреть все варианты, вдруг Харону по душе не женщины, и он совсем этого не осуждает, ведь люди разные. Это все настолько смешно, что уже не смешно на самом деле. Харон привык к презрению и отвращению, к вынужденной терпимости или злобным насмешкам, привык ко многим оскорблениям и травле. К тому, что дает ему Одинокий путник – не привык. К оленьим глазам, доверчиво моргающим на его хмурую рожу, к аккуратно перебинтованным ранам, к запасным патронам для его дробовика в чужом походном мешке, к чистому и удобному спальному месту в доме, к застенчивым улыбкам. И это раздражает. Раздражает, потому что не вестись на это у него на удивление не получается. Пару раз ему снились сны, которые уже не снились лет сто, без преувеличения. После этого Харон узнал, что его дряхлое тело еще способно на эрекцию, а рейдеры, заставшие его за этим откровением, узнали, что его тело способно еще и удивительно ловко сносить их головы зарядом дробовика.