***
Тот день был очень туманным в памяти Напьера. И очень, очень плохим. Вместо того, чтобы идти на очередные пробы, на которые сослался Джек в разговоре с женой, он направился прямиком в бар, где обычно выпивал в конце недели стопку самого поганого джина и стрелял у кого-нибудь сигарету. Там он встретился с преступниками, которые нуждались в человеке, способном провести их через завод. Они поедали креветки и обсуждали план операции (Джек в основном бормотал что-то, выражая согласие, или молча слушал). Потом к столу подошли полицейские. Мужчина подумал было, что их накрыли ещё до того, как те что-то смогли организовать, но этого он боялся напрасно. Едва не заикаясь, он подтвердил, что его зовут Джек Напьер, а после обмер от испуга. Его попросили на минуту выйти из бара для разговора. Джек не понимал ни слова из того, что ему говорили. Уже услышав «Мне очень жаль», он осознал, наконец, в чём дело. Ошарашенный, Напьер прошёл обратно, рассказал о произошедшем, а после попытался вывернуться из петли, которую добровольно надел на себя, чтобы вылезти из нищеты. Но ему не позволили соскочить с крючка его новые «приятели». Джек провёл всё время до вечерней встречи в баре. Он цедил джин, надеясь, что тот выжжет горечь утраты. Думал о том, что ему сообщили полицейские: попытка Дженни разобрать устройство для подогрева бутылочек, когда то перестало нормально работать, не могла хорошо закончиться. Почему она не дождалась его? Он говорил, что вернётся поздно, но это, чёрт возьми, можно было сделать в любой другой день! Короткое замыкание… Она даже вилку из розетки не вытащила, наверное, раз это произошло. Всё из-за его эгоизма. Ему стоило отказаться от этой затеи с ограблением карточной компании, остаться с ней, уберечь её. Поступиться своими амбициями и найти нормальную работу. «Нормальную» в понимании знакомых Джека и Дженни, конечно. Ему очень хотелось пойти в квартиру и оказаться в объятиях любимой женщины, живой и невредимой, сознаться ей во всём и разойтись с этими двумя ублюдками раз и навсегда. Домой он попал только ночью. К этому времени оба грабителя были мертвы, получив каждый свою порцию пуль, а Напьер сходил с ума от жжения по всему телу. Джек прокручивал в голове то, что произошло в здании «Эйс Кемикалс» вечером, с момента, когда он покинул дрянной бар и прошёл к месту встречи. Гибель Дженни казалась ещё совершенно нереальной. Джек не мог ни на чём сосредоточиться, думал о ней, хотел убедиться, что его не обманывают. Больше хотел, чтобы это оказалось обманом. Его компаньоны требовали выбросить всё из головы и сосредоточиться на деле, но это было труднее, чем они могли себе вообразить. Он изредка возвращался мыслями к тому, что делал на тот момент. Например, когда перед входом в здание Напьеру дали красный колпак с плащом, от которых ужасно разило чесноком. Этот едкий запах заставил Джека вспомнить о чумных докторах. Он подумал, что в их масках запах был такой же. Сообщники держались рядом с Напьером всё время, разве что за руки его не вели. Джек видел только прямо перед собой. В красных тонах завод выглядел ещё более зловеще. «Гаже», как он выразился сам. Идеальные декорации для кошмара. Потом были крики и выстрелы. На колпак брызнула кровь одного из грабителей, лишив Джека возможности даже худо-бедно ориентироваться в пространстве. Он наткнулся на лестницу и взобрался по ней, убегая по мосткам, позабыв и о Дженни, и о своих убитых сообщниках. Бэтмен появился будто из ниоткуда. Джек в жизни так не боялся чего-либо. Он что-то лепетал, пятясь, а после, не раздумывая, спрыгнул в водоём, отведённый под жидкие отходы. Избежал удара от Бэтмена, а может, чего-то похуже. Жидкость была густая и тёплая. Он погрузился в неё быстро; всплывать было сложнее. Шлем тут же наполнился водой. Напьер хлебнул этой дряни от неожиданности. Он едва лёгкие свои не выплюнул, когда выбрался на берег и снял этот проклятый красный аквариум со своей головы. Откашлявшись, Напьер увидел своё отражение в луже. Джек услышал чужой смех, рвущийся из его горла, и побежал без оглядки.***
Он брёл, словно отравленный, по грязному узкому проулку; машинально достал ключ из кармана, машинально распахнул парадную дверь, и так же, по слепой привычке, отмерил сорок шагов по пыльной лестнице. Дальше он уже не считал. Он просто сжимал пальцами отвратительный ему, как и всё окружающее, кусок дерева, перила — единственную вещь, которая помогала ему удержать равновесие. Различив в полумраке знакомый лестничный пролёт, он вцепился в перила, пошатнувшись, рванулся вперёд, споткнулся и рухнул на плитку, ощущая тут же резкий запах хлорки. Ткань пальто омерзительно хлюпнула, и по ступеням побежали струйки воды. «Ты всё ещё насмехаешься надо мной. Нет, ты хохочешь. Конечно, этого было мало... Мало...» Поднявшись и дёрнув очередную дверь на себя, мужчина обнаружил, что она не заперта. Мгновением позже пришло осознание простейшей истины. «А чего ты ждал? Здесь были полицейские, которые и обнаружили твою мёртвую Дженни, которая тебя уже не ждёт, и никогда не будет ждать... Откуда бы ты ещё узнал о её смерти и гибели твоего нерождённого сына?» — зашептал незнакомый голос в голове, ухмыляясь. Он ответил. Ответил! А ему было нечем парировать. Ботинки мерзко чавкали; за ним тянулся мокрый след. Когда петли на дверном проёме жалобно всхлипнули, он понял, насколько пусто теперь стало в их спальне. Только угловатое малиновое пятно мигало на том месте, где раньше было окно, да на полу была неудачная его розоватая копия. Всё остальное стало засасывающей тьмой, в которой лишь угадывались очертания предметов. Пятно то вспыхивало, то потухало; цвет сокращался, как сердечная мышца. А ему казалось, что так колотится в нём одна-единственная навязчивая мысль. Но какая, понять он уже был не в состоянии. Напьер прошёл внутрь, наконец, решившись, дрожа всем телом не то от холода, сковавшего его тело слоями сырой ткани, не то от непосильного груза, который он, будучи на самом пике напряжения, не мог больше нести. Опустился на свежую постель со своей стороны. Притянул к себе подушку, пахнущую сладко, даже приторно, духами, уткнулся в неё мокрым лицом... Вопль прорезал тишину в квартире под прохудившейся крышей, с окном, выходящим на стену соседнего дома. А после — истерический хохот. «Теперь я, я буду смеяться над тобой. Слышишь? Я!» Из петли за полой пальто со странной лёгкостью выскользнул нож. С ещё более уверенным движением и треском была вспорота чистая белая наволочка. Он встряхнул подушку — и ещё раз, и ещё, вновь начиная смеяться, горько и надрывно. Загрохотали разбившийся стакан, скинутая рывком с тумбочки следом настольная лампа, будильник, пепельница, давно уже пустовавшая, какие-то женские мелочи... Был опрокинут стол с вазой на нём, разбито зеркало на стене, падали одна за другой вещи, трещали швы. В окружении перьев, лоскутов, осколков, обрывков газет и бумаг, обессиленный, он упал на колени, судорожно дыша. Хохот затих, всё ещё сотрясая его грудную клетку, всего его. Изнутри вырывались лишь слабые хрипы. Тревожно озираясь, Джек увидел мертвенно-бледное лицо, уставившееся на него пустыми глазницами и с одной стороны походящее на уголёк, раздуваемый порывами ветра (в окне, завешенном алыми шторами, мигала до сих пор неоновая вывеска захудалого бара на углу). Рот растянулся в страдательном оскале. Ему и этого казалось недостаточно. «Время вспороть тебя, выпотрошить, чтобы потом перекроить во что-то другое». Нащупав нож, он сделал первый надрез, содрогаясь от пронзительной боли и смеясь. «Как же это происходит? Может, твой отец-коп, надравшись в хлам, пришёл домой и решил наказать никчёмного сынка? Может, компрачикосы² сделали тебе бесплатную пластическую операцию перед тем, как ты попадёшь в палату лордов?» Окровавленное лезвие выпало из его руки, когда лицо перечеркнула широкая алая ухмылка. От поистине безумной боли впору было уже потерять сознание, но всё усиливающееся жжение, сконцентрировавшееся теперь в нижней части лица, в местах, где разошлась плоть и клочьями висела кое-где кожа, не собиралось прекращаться, так вот просто обрываться обмороком, вызванным болевым шоком. Зажмурившись, Джек, помогая себе руками, поднялся с пола — крохотный осколок зеркала, впившийся в его ладонь, снова упал в груду разбросанного хлама,— а затем пошёл в другую комнату, а точнее, побрёл, прижимаясь к стене, чтобы не упасть снова. Кухня. Распахнутая дверца холодильника. «Прижечь... Нужно прижечь. Смерть пока не входит в наши планы, верно? — снова проговорил голос в голове, коротко хохотнув.— Наши планы — это он... Бэтмен». От последнего слова мужчина непроизвольно дёрнулся, шумно выдыхая. Пальцы сами собой сжались на горлышке бутылки. Дешёвый спирт. То, что надо. Раны адски жжёт, струи сбегают по щекам и подбородку, а Джек улыбается так, что у него сводит скулы. Намного лучше. Спирт он не проглотил, а выплюнул в раковину. Рот всё ещё жгло, но это было прекрасно для Напьера. Он не хотел, чтобы это заканчивалось. Джека обуревали настолько сильные чувства, что он дрожал всем телом и думал, что для полного счастья ему не хватает лишь потерять от боли сознание. Потом, смотря сквозь пелену мути на быстро мигающую лампу в старом холодильнике, вдруг осознал, что это уже не Джек стоит здесь. Джек был трусом. Джек боялся боли. Джек разучился улыбаться. Кто же это теперь, если не Джек Напьер? «Надо было спросить «папочку», большого и грозного Бэта, который бросил жалкого инженеришку в тот водоём для дистилляции и создал меня. Он зовёт себя «Бэтмен». «Бэт-сын»? Нет, это не звучит. Но мне нравится, что это можно быстро обратить в ругательство. «Бэтов ты сын», ха. К дьяволу это мнимое родство. «Джоукмэн», по аналогии с Бэтсом… Тоже отстой. Это во мне Напьер ещё говорить пытается. Никакой фантазии. Тьфу. Нужно что-то короткое, запоминающееся, звучное… Джокер?» Он произнёс это вслух, словно пробуя на вкус. Порезы заныли от сладкой боли. Идеально. Он повторил это сотни, тысячи раз, начиная смеяться, оседая на пол и надрывно шепча своё новое имя, пока силы не оставили его. Растянувшись на полу, Джокер вздрогнул от хлюпанья мокрого пальто, затем закрыл глаза и уснул. Завтра, если он проснётся, он оставит эту квартиру навсегда. Не потому, что здесь множество неудобств, а раньше ему жилось лучше. Не потому, что здесь погибла его семья. Просто гореть вместе со всем этим хламом в его планы не входит. По крайней мере, пока среди этого хлама нет Бэтмена.