ex habit - who do you want
Свет медленно появляется, стоит ему сесть на пол, упрямо глазами выискивая взгляд со стороны. Сегодня он в белом. Цвет непорочности, невинности и наивности. Таковым его должны считать оттуда, с дивана. Каждый наряд — не просто одежда, это образ, роль, которую Юнги выбирает на свой вкус, хорошо зная, что понравится его хозяину на вечер. Он запрокидывает голову назад, закрывая глаза. Эта музыка — его спасение. Она течёт по венам, заполняя тело ритмом, битами, отголоскам бэквокала. Она пробирается в мозг, настолько быстро, что всё, что было там внутри — выходит во внешний мир с тяжелым выдохом и пускает мурашки по чужому телу. Банни с него глаз не сводит, хитрым взглядом обводит, на вид, такое вкусное тело. Каждый изгиб в танце, каждую напрягшуюся часть. Волосы, которые наконечниками падают на глаза, придавая некой таинственности вперемешку с лёгкой соблазнительностью. Юнги манит его к себе, перебирает руками, мягко прокручивая кисти рук. Он проводит по шее, приоткрывая рот и смотрит так, словно не он сейчас на полу лежит, а у его ног целая орда поклоняется, возводит своего правителя и на губах застывают слова молитв. Банни чувствует некую связь. Этот юноша непреклонен, он смотрит свысока, волчьими глазами наблюдает за тем, кто напротив сидит и ноги шире расставляет. Рука, что на диване лежала, резко оказывается на собственном бедре, крепко сжимая. Рыжего хочется прямо сейчас. И от чего такая тяга появилась — объяснить невозможно, но одно Банни знает точно, удержаться сил едва хватает. Мужчина склоняет голову в сторону, подкатывает рукава своей рубашки, из-за чего можно увидеть черные татуировки, которые по телу расползлись диким хищником и подкуривает. Дым обжигает лёгкие, остаётся на языке горьким осадком, но перед глазами настолько невозможная сладость, что сигарета даже на уровне не стоит, тухнет где-то на фоне. К чёрту всё идёт ровно в тот момент, когда парень своевольно решает спуститься со сцены и продолжить танец на коленях того, кто со скрытым обожанием наблюдает. В голове что-то щёлкает, но он не двигается. Сидит, расставив ноги широко, с запрокинутой рукой на спинку, медленно делает глубокую затяжку. Парень словно дикая львица — перебирает обнажёнными ногами медленно, крадётся, оценивая сторонний риск. Брюнет смеётся на чужое поведение. Склоняет голову вперёд, осматривая с ног до головы из-под лба. Дым из его рта медленно рассеивается и вот уже перед глазами чёрные, будто глубокая ночь, зрачки. Юноша тянется руками к своей блузке, расстёгивает пуговицы одну за другой не сводя глаз с чужих. По плечам мягко сползает шёлк, облизывает мраморную кожу, вскоре падая к ногам. На его теле лишь белоснежный чокер, который он одолжил у Чимина и кольца, украшая длинные пальцы камнями, которые блестят от освещения. Сегодня сцена снова красная. Это — незваный цвет их встреч. Когда тот, что моложе, с непонятным выражением лица заходит в комнату, пытаясь понять, какого статуса человек перед ним. И брюнет, засовывая нож поглубже в ножны, с некой страстью представляет его на своем алтаре безумия, боясь сорваться и растерзать молодое тело прямо на сцене, освещаемой страстью. Рыжий залезает к нему на колени, садясь ягодицами прямо на ширинку и поднимает подбородок, продолжая свой танец. Он проводит руками по своему телу, откидываясь корпусом назад настолько, что не остаётся выбора, кроме как поддержать младшего за поясницу, впиваясь ногтями в обнажённую кожу. Он горячий, влажный и сексуальный. Вмиг оказывается у лица Банни, заглядывая не в глаза, а душу, переворачивает все с ног на голову и тут же отстраняется. Его волосы сияют ярко, красные лучи проходят среди рыжих прядей, подсвечивая. — Я трахну тебя через месяц и ты не будешь против, — в губы ему шепчет мужчина и зверски прижимает к себе. Юнги в удивлении приоткрывает рот и останавливается, пропуская сквозь уши музыку. Старший поднимает ладонь, кладёт её на чужой живот и ползёт кверху, ощущая снизу неровное дыхание. От танца ли иль ощущений — его не особо волнует. Юнги не стоило спускаться, не нужно было садиться на незнакомца, пусть даже он на своей территории. Быть вблизи танцоров нельзя, касаться их — запрещено и мужчина ничего первым не нарушил, парень сам сошёл к нему с пьедестала гордости. Сам сел на колени и сжал плечи. Он бы никогда не поступил так опрометчиво, не мани его желание в чужих глазах. Он сглатывает накопившееся, желая отодвинуться и вернуться на сцену, не заходить дальше, но рука, что так властно движется выше к груди, словно якорь, удерживающий его на месте. — Исключено. Только и отвечает он, пытаясь встать с крепких бёдер, но мужчина надавливает на поясницу, а ладонь уже мягко обхватывает горло, без возможности двинуться. Паниковать он отказывается, это гость и он здесь временно. Но почему тогда коленки сжимаются? Почему сердце заходит в непонятном для него ритме? Юнги понимать сам себя отказывается. — Как тебя зовут? — спрашивает старший и ладонью исследует дальше, поднимаясь к щеке. Тот, дёргаясь в крепких руках, безрезультатно выдыхает, хватка у незнакомца неплоха. Взгляд падает на предплечье, обводит мельком татуировку, поднимается по его рубашке выше, с трудом улавливая силуэты остального рисунка и останавливается на ключице, на которой мирно расположен китайский дракон, разинув пасть. — Хамелеон. В ответ ему тишина, мужчина наблюдает за его заинтересованностью своей татуировкой, но не придаёт значения, лишь дёрнув краем губ. В глазах Юнги резко темнеет, а на спине нет ощущения грубой ладони, лишь мягкая ткань окутала его. Он оказывается скинутым на диван, а незнакомец прихватывает свой пиджак, нависая сверху. Шею притягивают за чокер, мужчина смотрит уже без эмоций, словно перед ним не человек, а кукла, без дела лежащая. Бумажки шуршат близко, между кожей и украшением застревают. Парня валят на поверхность вновь. Тень исчезает, по телу лишь мурашки от подобного и что-то заставляет подняться его на локтях, взглянув вслед. — Как твоё имя? Пытаясь перекричать музыку, озвучивает Хамелеон, свесив ногу с дивана. Тот останавливается у двери, не оборачиваясь, лишь пиджак на ходу надевает и серьёзно смотрит на дверь перед собой. Секунды молчания и он приоткрывает ту, напоследок обернувшись. — Банни, — дверь громко закрывается с другой стороны. Юнги хмурится и вымотано падает на треклятый диван, прикрывая глаза. Стук сердца приходит в норму, мурашки проходят, лишь чувство непонятное в горле сидит. Доселе ни один гость не вызывал подобное. А если говорить за Малена — то здесь всё по-другому. — Ебливый кролик.🐉🐉🐉
Просыпаться не хочется до жути. Глаза, что так и не сумели раскрыться, сощуриваются, подрагивая ресницами от слепящего солнца. Обстановка его отнюдь не тешит, потому перевернуться в другую сторону, пытаясь спрятаться от навязчивых лучей — кажется идеей из лучших. Закидывая ногу поверх одеяла, тело пронизывает ноющая боль. Чёткий контраст температур словно электрошокером ползёт от кончиков пальцев на ногах к макушке, заставляя волоски на спине привстать. Оттуда, где звук кажется совсем далёким, слышно урчание машины. За пределами комнаты, в которой парень так намертво заперся, эти звуки не кажутся такими ужасными. Наоборот — убаюкивают. Тэхёну бы всю жизнь спать, не выспится. Как минимум брат не позволит упустить молодость, не насладиться её прелестями и беззаботностью. Тот самый брат, который повторно сейчас в дверь стучит и упрямо зовёт. Встать и открыть кажется задачей невыполнимой. — Тэхён? — встревоженно спрашивает упомянутый. Ручка двери под натиском прогибается, но дальнейшего её открытия не происходит. Своё пространство он ценит даже очень. Собираясь мысленно и физически с духом, парень тяжко поднимается корпусом, резко хватаясь за голову. Головная боль обрушилась так внезапно, будто молотком, прямым краем крошат вдребезги синюю голову. Свешивая ноги, неприятное ощущение вновь прошло сквозь, вызывая табун мурашек. В глазах странно двоится, собственный комод кажется ему задачей непостижимой для точки опоры. Брат, притаившись, замер у двери. Присутствия своего не выдаёт, но младший яро уверен, что мужчина находится прямиком за ней. Ему это присуще. Выжидать. Кое-как дойдя до стены, Тэхён опирается о неё, как за спасательный круг, всё ещё удерживая второй рукой голову. Глаза открыть нормально он так и не смог. Второй щелчок замка оповещает о разблокировке двери, которую тут же внутрь толкает старший брат, проходя внутрь. — В молчанку играем? — немного раздражённо произносит Банни и поправляет галстук на шее. — Если бы. Ты слишком громко говоришь. Голова на куски сейчас разлетится, — и только сейчас брюнет замечает подкошенное состояние юноши. Забывая тут же про галстук, он подходит ближе и притягивает того за талию, уверенно удерживая, дабы не свалился. — Думаю, простудился. — И думать нечего, — тяжело выдыхает, поднимая руку к белому и вспотевшему лбу. Горячо. Не то, что бы как в Калифорнии. Тут прямиком в Майами можно. Банни достаёт платок из нагрудного кармана и прижимает всё туда же, утирая. — Вызову врача. Хочешь, Хосок с тобой побудет? — Нет! — резче, чем ожидалось, вылетает, но синеволосый смахивает это на раздражительность из-за состояния и уже тише говорит, придерживая брата за плечо: — Незачем тревожить человека глупостью, хён. Я уже не маленький. Мужчина на это лишь поджимает губы и мысленно соглашается, осматривая того с ног до головы. Лёгкий кивок головы и он медленно ведёт Тэхёна к кровати, усаживая на мягкую постель. В висках гудит, солнце сейчас совершенно не радует, что особенно подмечает внимательный и такой заботливый братец. Он подходит к окнам и задёргивает шторы, параллельно набирая кого-то в телефоне. Младшему не интересно, думать не хочется ни о чем. — Доктор приедет через полчаса, дотерпишь? Мне на работу нужно уезжать, — с маленькой складкой между бровями произносит и присаживается сбоку от младшего. Его состояние никакой надёжности не вызывает, но буквально час назад раздался звонок с новостями о западных друзьях. Чужая семья уже дожидается его в одном из помещений. Тэхён на это лишь машет головой, отпуская Банни в свободную плавь и укладывается на подушку, прикрывая глаза, обещая держать в курсе. Целомудренный поцелуй в лоб, звук каблуков лоферов о паркет и хлопок двери. Винить Чонгука не в чём, он взрослый человек и нянчиться со взрослым парнем не в его приоритете, работа ждать не может. Практически погружаясь в царство Морфея, в дверь вновь стучат, но уже не так уверенно. Брат бы так не стучал. В комнату входит женщина лет шестидесяти, удерживая в руке сундучок оранжевого цвета и сгибается в поклоне, снимая обувь в пороге двери. Вот она выглядит сейчас более надёжной. По-новой стараясь присесть на кровать, синеволосый юноша начинает вещать о самочувствии.🐉🐉🐉
cacahete - trauma
Который час? Куда делось солнце? Эти вопросы всплывают один за другим. Плотные шторы уже давно разъехались в стороны, приглашая ненасытные лучи внутрь комнаты. Вот только нет их. Как и настроения, мотивации, трудоспособности. Его ноги — не его. Несут наобум, куда глаза взгляд кинут. На широкое худи, которое чёрным полотном у кровати валяется; на джинсы, что на размер больше и потрёпанные жизнью кроссовки где-то в уголку всё той же комнаты. Парень накидывает капюшон, прихватывает наушники и тихо прикрывает дверь, спускаясь по лестнице вниз. Она будто вечность, испытывает больные ноги на прочность, которой в теле нет порядка нескольких дней. Тэхёна развезло. В глазах нет чёткости, фокусировка лишь на зажатых в руке зажигалке и сигаретах. Охранник, который по периметру дома ходит, поднимает взгляд, не узнавая юного господина, но тут же быстро подходит и интересуется, куда в столь вечернее время он направляется. — Мозги проветрить, — сухо отвечает парень и опускает голову. На улице свежо, недавно прошёл дождь, после которого холодок так по-наглому забирается в самую душу и устраивает ураган, заставляя чувствовать себя не таким уж и одиноким. Тихой поступью позади идёт телохранитель, осматривается, хоть и знает здесь каждый угол, каждого возможного соседа и дворнягу. Он не мешает, лишь руку держит за пиджаком, чтобы в случае чего молниеносно достать оружие и навести прицел на нарушителя. Молодой господин. Так его называют в этих кругах. Так к нему обращается охрана дома и личные телохранители. Так к нему обращаются в школе и, он уверен, не будь Хосок другом его брата — обращался бы так же. На Тэхёна иногда накатывает. Всё сразу и невыносимо шумит где-то в черепной коробке. Воспоминания о прошлой жизни особенно. Доходя к детской площадке, парень удобно укладывается на качель-гнездо и откидывает голову назад, поднимая глаза к небу. Звёзд сегодня много. Когда Чонгуку было семнадцать, мама с отцом повезли его на дачу, где их уже ждали тётя, дядя и их маленький сын. Это лето Чонгук никогда не забудет, а Тэхён.. Ему тогда было только два года, всё, что было дальше соски — он не помнит, но помнит старший брат. Он рассказывал, а на лице ни эмоции не проскочило. К тридцати двум его чувства притупились, сдержанность возросла и только сам мужчина знает, как вытирал слёзы, стоило перешагнуть порог собственной комнаты.Christian Leave - Safe and Sound
Пятнадцать лет назад
Брюнет собирает вещи на ближайшие выходные, которые его семья планирует провести за городом на даче у родственников. Тётя рассказала, что Тэхён уже подрос, пытается бегать и почти выговорил слово «мама». Он его ещё не видел, зато слышит каждый раз, когда своя мама созванивается с сестрой. — Тэхён довольно крикливый, — говорит Чонгук и пристёгивается. Папа уже за рулём, а мама выбегает из квартиры, закидывая последние сумки с подарками в багажник. — Он же совсем малютка, Гукки, — отвечает мужчина и поправляет ремень безопасности на груди. Юноша лишь хмыкает и отворачивается к окну, за которым дома начинают сменяться деревьями, долгой дорогой, а после вновь домами, но уже на частных территориях. Колёса крутятся быстро, собственная чёлка трепещет у открытого окна, мама радостно улыбается, представляет, как чудесно отдохнут и вдвоём с отцом подпевают под мелодию их юности. Чонгук поворачивается к родителям и счастливо тянет уголки губ вверх. — Мам, — зовёт её Гук и приближается к переднему креслу корпусом. Женщина поворачивается и спокойно смотрит, приподнимая вопросительно бровь. — А родной брат или сестра у меня будет? Отец присвистывает и глядит в зеркало заднего вида на сына, гордо хмыкает. Тёмноволосая поворачивается к младшему чуть больше и удерживается за сиденье мужа, удивлённо расширяя глаза. — Чего это ты так спросил? — интересуется она и видит лишь, как их сын пожимает плечами. — Мне хотелось бы кого-то мелкого. Научил бы многому, Намджун-хён тоже, он умный, — вспоминает за очень близкого друга и усаживается обратно к спинке. — Так что подумайте над этим, родители. Те, кого он назвал, оба прыскают со смеху и кивают одобрительно. Чонгук смущённо улыбается. На даче солнечно, ещё за поворотом к дому уже можно увидеть тёмный дым, который выше самого строения. Сегодня они объедятся мясом и овощами уж точно. Тётя с дядей встречают всех любезно, подталкивая в спину маленького хозяина дома знакомить с родственниками. Тот перебирает пухленькими ножками, удерживая в одной руке соску, а в другой — машинку за строительный кран. Большие детские глаза бегают с одного незнакомого человека на другого, пока в итоге не цепляются за юношу позади взрослых. Тот стоит молча, держит в пальцах новую игрушку и вдруг присаживается перед малышом, протягивая. — Тэхён? — зовёт он и мягко тянет уголки губ чуть выше, настороженно глядя на ребёнка. Родители обеих семей без единого слова наблюдают за своими детьми, предвкушая, как они будут вместе проводить время. — Не знаю, какие игрушки ты любишь, но я взял свою старую, с которой когда-то часто игрался. Она дорога мне, обещай, что будешь её беречь, — делая маленькие шаги вперёд, малыш медленно, но уверенно подходит к парню и склоняет голову, осматривая игрушку. Из его руки выпадает машинка и он забирает из чужих плюшевого красного мишку. Большие глаза вновь поднимаются на него и если кто-то посмотрит в отражение чонгуковых, то без труда заметит в них улыбку самого меньшего из них. Обещаю. — Как славно, — искренне произносит тётя Сон Ми и подхватывает своё чадо на руки. — Чонгук-ки, ты так подрос за два года. А каким красивым будешь, когда ещё мужественнее станешь. — Лепечет она и приглашает всех в сад, мужчины ушли жарить мясо. Пропуская всех вперёд, она сбавляет шаг и вдруг подмигивает Чонгуку. — Бедные девчонки. Ну, красавец! Чонгук уж слишком смущённо опускает глаза в пол и улыбается, толкая мягко тётю локтём в бок, дескать перестань, ты что, не видишь мои красные щёки? Они уходят на кухню и выносят салаты в сад на стол. Сон Ми успешно перенаправила своего сына кочевать на руки к Чонгуку, чтобы узнавали друг друга ближе и быстрее, а сама ушла помогать сестре. Юноша делает с дитём фотографию и отправляет её Намджун-хёну, получая в ответ: «Не рано ли ты папкой заделался, Гукки?». В ответ улетел эмодзи среднего пальца. — Сонми-нуна говорит, что я разобью не мало сердец, но ты, Тэхён, — он усаживает малыша где-то в ромашках недалеко от сада и сам садится рядом, протягивая в маленькие пальчики ещё одну игрушку. — Ты разобьёшь больше. У тебя глазища огромные, но красивые, и щёчки вон какие. А знаешь, я хотел бы своего родного брата, но родители пока не думают об этом. Чонгук сидит с Тэхёном около часа, пока жарится мясо, а мамы секретничают между собой. Эта ноша в виде маленького ребёнка ему не тяжка, наоборот — приятна. Он ведь так хочет кого-то себе крошечного. И Тэхён, будучи его двоюродным братом, вмиг становится кем-то родным. Заваливая мелкого щекоткой в ромашки, он ярко и отчётливо слышит детский заливистый смех, не замечая, как и сам начинает смеяться. — Чонгук! — зовёт мама, а глазами ищет детей. Резко из длинных стебельков ромашек выглядывают две взлохмаченные головы. Чонгукова — потому что мама позвала, и тэхёнова — потому что всё тот же Чонгук за собой на руках приподнял. Женщина, видя это, тает с каждой секундой, чувствуя, как внутри материнское тепло разливается. Она зовёт его за стол, забирает из сыновьих объятий Тэхёна и усаживает его за маленький специальный стул, начиная кормить. Ужин проходит в небольшом шуме. Взрослые обсуждают, кажется, всё на свете, не забывая про детей. Чонгука про его отношения с девочкой спросили уже, наверное, раза четыре. Трапеза продолжается до девяти часов вечера, когда Тэхён зевает каждый миг, а родители просто и лениво болтают ни о чём. — Сонми-нуна, — Гук зовёт тётю и говор за столом прекращается. Та переводит на него заинтересованный взгляд и поддерживающе улыбается. — Можно я Тэ спать уложу? Сегодня не холодно на улице, и звёзд много, может ему- — Гукки, ну ты даёшь, — мягко перебивает она его и смотрит на своего сидящего рядом сына, который увлеченно сосёт соску и бьёт ладонью по столу. — Дай бог каждому подростку такие тёплые чувства к младшим. Конечно, можно, — Сон Ми поднимает своего сына, кутает в лёгкое одеяльце, вкладывая в него новую плюшевую игрушку и передаёт в руки Чонгуку. Тот сразу отдаляется от сада, ныряя в ромашки. — Смотри, Тэхён, какие звёзды большие. Тебе нравится? — Нравится, — произносит парень и прикрывает глаза, покачиваясь на качели. Брат рассказал всё в деталях, ничего не утаивая. Режущими движениями по сердцу, каждым осколком делился, все моменты, вплоть до последнего вопроса. Тот день старший запомнил на всю жизнь. В тот день он обрёл родного брата в лице маленького мальчика. Так сильно жаждущего, такого желанного, но совершенно невыносимой ценой. В голове гудит саксофон, в грудной клетке что-то зудит, хочется разодрать её к чертям собачьим и завыть волком. У него ведь могла быть такая счастливая семья, такая полноценная. Не то, что бы таковой он не считает Чонгука, нет. Но маму и отца ему иметь хотелось всегда. Время потеряло счёт, сколько секунд он здесь лежит? А, может, недель? Если так долго, то почему солнца ещё не видно? Он любит его, греться под искристыми лучами, подставлять бока. И неважно, что к звёздам его приучил брат. Телохранитель склоняет голову вбок и осматривает юного господина, мирно держа руки в карманах своих брюк. С момента прихода прошло часа два, не меньше, он сам почти сбился, смотря на то, как рукава чёрного худи то и дело поднимаются к глазам, намокая. Тихие шмыганья носом ему слышны, но вопросы задавать не в его компетентности. На плечо мужчины резко опускается чья-то ладонь и он тут же оборачивается, успевая за несколько секунд выбить руку незваного гостя и навести прицел оружия. Сай довольно улыбается и поднимает ладони кверху, мирно кивая головой. Телохранитель опускает пистолет. — Неплохая реакция, — комментирует он и опускает руки, стирая с лица улыбку, — для калеки. — Сайко? — непонятно глядит на него телохранитель и заправляет тяжёлую ношу обратно за пояс. — Если бы я хотел тебя убить, то сделал это так быстро, что ты даже не успел бы понять, — серьёзно говорит, но всё же поворачивается к тому, на ком внимание должно быть сфокусировано. — Поработай над своей сосредоточенностью. Банни бы этого не простил. — Да, сэр. Тэхён не слышит их. Он в своём мире, смотрит на звёзды, наблюдает за каждой и запоминает созвездия, которые смог заметить. Ему чужой лепет сейчас не в радость. Кто там пришёл? О чём говорят? Плевать. Качель давно не успокаивает, она замерла на месте, будто тоже не хочет отвлекать. А вот Сайко хочет, и будет. — Давно он так? — интересуется. — Третий час пошёл. Хмуря брови и засовывая руки в карманы своего анорака, он подходит к юноше, опираясь о металлическую толстую трубу. Этот юнец ещё не выздоровел, а уже ходит ночами по улице и лежит на мокром. Смотреть на такое не более, чем жалость. Мужчина прокашливается и смотрит прямо в глаза. Точнее туда, где по его догадкам они могут быть. Чёрный капюшон и голубая чёлка всё кроют, и как, скажите, он смотрит на небо, остаётся загадкой. — Хо, — произносит Тэхён и продолжает смотреть вверх. Брюнет отзывается ленивым мычанием. — Забери меня домой. — За этим и пришёл, давай вставай. Время позднее. Голубоволосому приятно. Приятно, что даже после того случая в машине Хосок заботится. По-своему, немного грубо, скомкано, но заботится. Вон, приехал даже ночью. И совершенно не ебёт, что изначально он был у него дома, а услышав от охранника про ночную вылазку, сразу на всех порах рванул сюда. Мужчина помогает встать из гнезда, натягивает на младшего свой анорак и ведёт за собой в машину, незаметно поглядывая на такого осунувшегося и непривычно молчаливого Тэхёна. Телохранитель садится рядом на переднее, а юноша — позади водительского. Едут в тишине, которую даже музыка не разбавляет, зато дождь вновь пробуждается. Бьёт по крыше машины и стекает каплями по стеклу. Смотреть на это приятно, но душевную тоску о прошлой жизни не заглушает. Ему, такому неопытному, лишь в догадках сидеть и думать о том, какими были его родители. Брат показывал фотографии. Даже ту, которая была первой совместной. Он там ярко улыбается и держит в руках плюшевого друга. Сейчас игрушка греет место на полке, рядом стоит рамка, в которой фотография обеих семей. — Забери меня домой, — совсем тихо шепчет Тэхён. Телохранителю не услышать. — Забери меня к ромашкам, — слышит Сайко и тяжело выдыхает. Чонгук встречает их, пока кормит своих собак во дворе. Пристальным взором проводит мимо проходящего Тэхёна и, делая глубокую тягу сигареты, поворачивается к другу. — Что это с ним? — Он просил забрать его домой, — отвечает тот и поворачивается к брюнету корпусом, головой всё ещё провожая парня. Чон лишь мычит и возвращается к кормёжке псин. — К ромашкам.В воздухе виснет рука с человеческой костью. Собака его, злая такая, от голода с ума сходящая, рычит во весь двор. А Чонгук, выкидывая окурок себе под ноги, рычит изнутри.