«Любовь бежит от тех, кто гонится за нею, а тем, кто прочь бежит, кидается на шею.»
— Уильям Шекспир
Кюбину тяжело засыпать около четырех утра и просыпаться в восемь. Он привык разговаривать со стенами, привык, что соседи бросают косые взгляды и привык выкуривать целую пачку за сутки, кажется так становится проще, но нет — ему все еще тяжело. В который раз за неделю он входит в закрытый ресторанчик, ключи помятые с глупым брелком-сердечком, в стиле Юджона, утопают в замочной скважине, и та громко чавкает. — Мы закрыты! — светлые волосы волнами стекают на тощие щеки, что, кажется, наливаются румянцем, стоит Кюбину облиться тусклым светом. — Ты напугал меня. — Не ждал? — Не ожидал, — парень протирает барную стойку вафельной салфеткой, та светится. — Я скучал, — бархатно вещает Кюбин, Юджон останавливается, но глаз не поднимает. — Скучал, поэтому пришел. Ты закончил? — Нет еще. Днем они так сильно поругались, что напряжение в воздухе становится почти осязаемым. Наговорив гадостей обычно сложно вести себя как обычно, но Кюбин — настоящий виртуоз. — Я думаю, да, — его ресторан, его правила. — Тогда я увольняюсь. — Я тебе не разрешаю. Через минуту Юджон перескакивает через стойку и оказывается рядом. Соскользнув на высокий стул, он подгибает под себя ноги и робко улыбается. — А я не спрашиваю, — младший смотрит на дорогую жилетку, не менее дорогой галстук и вытягивает хрупкую руку вперед. Пальцы касаются шелка, и Юджон готов поклясться, что притянуть Кюбина на себя за этот самый галстук, сейчас было бы очень кстати. — Мы расстались, ты забыл? — Если ты думаешь, что после парочки твоих обидных слов я позволю нам расстаться, то ты еще наивнее, чем я полагал. — Мне повторить парочку этих обидных слов? — меньше всего на свете Юджон хочет расстаться с Кюбином. У него на эти глупые разговоры свои причины. — Зачем мне опять слушать, как ты меня обманываешь? — снова читает, как открытую книгу, Юджон убирает ладонь и опускает взгляд. — Я же сказал, что не хочу тебя видеть. — А я тебя хочу, — резко приблизившись, заставляет потупить взгляд. — И не только видеть. Младший снова краснеет, улыбается. Он ведь совершенно ничего не сделал, совсем ничего не сказал, а Кюбин уже готов разложить его здесь и сейчас по маленьким кубикам. — Такой прямолинейный... — Это ты все. Это он все. Когда Юджон впервые вошел в этот ветхий ресторанчик, Кюбину показалось, что здесь не все так тускло. Своей улыбкой и золотыми ручонками этот парень действительно превратил скучную забегаловку в милое местечко, куда часто приходили студенты и сладкие парочки, живущие в этом районе. Юджон был гораздо младше. Не очень общительный, смущающийся при каждом взгляде на начальника; всегда соглашался на любую работу и ничего не просил дополнительно, в отличие от Кюбина, который напрочь забыл о приличиях и поддался неподдельному шарму юноши. Он и не помнил когда тот занял все его мысли, позабыл в какую минуту захотел целовать каждый сантиметр бледной кожи и в какой отрезок жизни, в принципе, свернул "не туда". Однако, это оказалось больше, чем просто влечение — для такого ледяного человека, как Шин Кюбин, подпускать кого-то ближе, чем на три метра было непостижимым. Но Юджон, он такой, ему Кюбин и сердце открыл, и душу, и приличный счет в банке, который младшему совершенно не нужен. Ему хотелось немного нежности, которой в Кюбине отродясь не было, поэтому и привязываться боялся. Кроваво-алые розы, рестораны с мишленовскими звездами и "Audi R-8" в понятии Кюбина — то, что нужно отдавать за мягкую улыбку и хороший секс; его никто не научил, никто не сказал, что хотят другие люди, да он и не интересовался никогда. Пока Юджон не позвал первый: — Поедем к озеру? Пребрежная трава, солнечный диск апельсинового заката и пушистые волны разбудили романтика в душе Кюбина. Это было в прошлом году, когда волосы Юджона еще не были испорчены девятипроцентным окислителем. Тогда он впервые позволил Кюбину себя коснуться. Соблазн старшего только лишь убрать развеенную челку с чужого лица обратился для Юджона зависимостью; зажегся зеленый свет, ломая Кюбина на две части. В ту секунду он осознал, что его ждут лучшие выходные в жизни вместе с лучшим человеком в мире. Но сейчас опять стоя под холодными ветрами, ласкающими белую рубашку долго ждет, когда младший позвонит. И такой старомодный, у него правда нет мобильника, постоянно твердит упрямо, что тот отнимет время и сожрет его мозг словно одинокий зомби. Кюбин всегда злится, а когда злится — курит, пусть Юджон умоляет бросить. У старшего все нервы изуродованы из-за этого мальчишки. Опустошает пятый, шестой и седьмой хайболл "Макаллана", кружится голова и немного тошнит. У Юджона выходной, дома пустота. Квартира странно холодная, у Кюбина есть ключи, но тут свет отключили, отопления еще нет: сентябрь. Прохладно. Подушка пропитана ароматами хвои, лака для волос и яблочной жвачки, не так выраженно, но приятно. Кюбин около трех минут лежит на постели, ему кажется прошел час. До одури пьян, стоять на ногах трудно. Облокотившись о подоконник выдыхает кисло-горький туман в открытое окно, опять злится, глядя на пустой журнал вызовов, черт бы побрал сучонка, «Где его только черти носят?» — думает и возвращается под осеннее черничное небо. Облака пружинят, кляксами замазывают звезды и пока не ясно завтра солнце будет или очередной дождь. Кюбин идет пешком, перебирая непослушными ногами по ветхому райончику, приглядывается в темноту каждого угла. Ему совестно, честно, он совсем не знает куда Юджон уходит ночами, чем занимается и вообще, что у него в голове. Мужчина останавливается и вздыхает тяжело и громко, как будто от этого его заметят. Ну что за глупости, кто звонит по городскому телефону в 2022 году? Юджон звонит. Стоя под прозрачностью телефонной будки, словно та его спрячет, пальчиками перебирает кнопки и держит трубку у груди. Вид у него растерянный, как будто... Стекло открывается, Кюбин падает лицом в костлявое плечо и хочет разрыдаться, слабеет. Юджон не сразу понимает в чем проблема, он удивлен и едва успевает коснуться ладонью чужой лопатки. — Я чуть с ума не сошел. — Ты... ты пьян? — Почему ты не дома? — игнорирует, хорошо. — Прости, у меня не вышло. — Потому что нужно нормальный телефон иметь, — Кюбин отстраняется и оперевшись о корпус телефонной будки вздыхает, опускает голову, буравя взглядом пол. — Ты вечно так пропадаешь, — головокружение усиливается из-за эмоций, беспомощное тело скользит вниз, но Юджон перехватывает мужчину. Руки ложатся на грудь и придерживают, прижав к стеклу. — Прости, — тихо отвечает младший и кладет ладони на плечи. — Пожалуйста, не злись. — Ты мог просто вернуться домой, я ждал тебя там. Ты мог переехать ко мне, и тогда я бы не искал тебя каждый ёбаный раз. — Знаю, — одной рукой берет за подбородок, вторую заводит за голову, чтобы не ударился. — Посмотри на меня, — у парня звезды в глазах, забрал с неба, а у старшего — бесконечность, проглатывающая бездна, черная, мать его, дыра. — Прости, — повторяет. Юджон контролирует дрожь, но быстро меняет настроение — виновато улыбается, поэтому Кюбин невесомо касается пальцем его щеки, убирает прядку жестких волос. Они смотрят друг другу в глаза, романтика, ведь касаются едва ли. — Я не хочу тебя терять, Юджон-а. — Я здесь. — Разве? Кюбин тянется за поцелуем, внутри Юджона за секунду падают башни, рушатся города, но когда это происходит он способен измениться до неузнаваемости; жаден, страстен, постанывает в приоткрытый рот и жмется телом к телу внезапно. — Да. Я правда здесь. Чувствуешь? За секунду превращается в извергающийся вулкан и впивается ноготками в белоснежную ткань на плечах Кюбина, которому достаточно малейшего сигнала. От него веет алкоголем и табаком, опьяненный разум уступает развязному сердцу. Снимает одежду с парня, с себя, медленно; пуговица от собственной рубашки отскакивает и глухо падает на грязный пол. Старший целует задыхаясь, не контролируя ни пульс, ни собственную силу — кусает за пухлые губы, зализывает языком не менее грубо. Может Юджону больно, но он не останавливает, только сильнее оттягивает отросшие волосы на затылке и снимает резинку. Руки Кюбина везде, блуждают по обнаженной спине, пояснице и крадутся ниже, под прочную ткань джинсов. Ладони сильно сжимают ягодицы, тянут на себя, примагничивая тела. — Блять, Юджон-а... — Кюбин втягивает губами кожу на шее, один за другим расцветают багровые бутоны. — Я так сильно люблю тебя. — Не надо... Тон Юджона внезапно становится тяжелым, Кюбин заглядывает в морозные глаза и сердце крошится на части. Вот снова он... — Что? — Я все еще хочу расстаться, — младший щекочет впалые скулы кончиком носа, успокаивающе. — Прекращай. — Мне жаль, что все так вышло. Ты ведь не винишь себя? — Странно, что ты спрашиваешь об этом сейчас. — Сейчас? — лукаво усмехается Юджон, у Кюбина мурашки и возбуждение в одно сплетаются, и сложно определить во что падать. — А что такого, сейчас? — Например, твой член, которым ты прижался к моему. — Я прижался? — младший вдруг возмущенно смеется, ладонью прикрывает лицо. — Но ты... — Опять я? — смех младшего становится более искренним, он целует Кюбина в щеку и снова льнет к губам. — Не говори, что я все испортил. — Как ты можешь так думать? — губами трется о скулу, рваное дыхание прерывает поцелуй Юджона, которому кажется, что он тоже наглотался горького виски. — Тогда... раздень меня? — в подтверждение словам Юджон проезжается пахом по пьяному возбуждению Кюбина, кусая собственный язык. Напор младшего выбивает из колеи, Шин давится от восторга. — Ты ведь понимаешь, что будка прозрачная? — И что? — тихий смешок, Юджон снова проникает языком в горячий рот. — Пусть все увидят, что я твой, — блестящая нить тянется от губ, младший сладостно красив, запретно желанен. — А ты мой. — Ты... — да, он. Только наедине с Кюбином из смущенного ребенка Юджон превращается в сумасшедшего парня с завлекающими огоньками в глазах. Да, он. Он такой — отчаянный, забавный и невероятный; маленький глупый комочек счастья, в котором Кюбин утонул будто в проклятом озере. И даже труп не нашли. Отпечатки поцелуев со вкусом яблочного "Орбита" громкие; засосы на острых ключицах блондина невыносимо влажные. Они застревают в глубине ямок словно воспоминания в подсознании. Юджон расстегивает молнию на брюках Кюбина, не в силах сдерживать рассеянный порыв одержимости. Оставляя следы от мокрых губ на выразительных кубиках пресса, парень соскальзывает вниз подобно дождевой воде. — Хочешь отыметь мой рот? — подняв глаза, щебечет он; дразнится, ведя пальцем по коже. — Очень хочу, малыш, — пальцы утопают в пшеничных локонах, Кюбин ощущает прохладное дыхание на чувствительной головке и внутри все трепещет от нетерпения. — Попроси по-хорошему. Хотя Кюбину нравится держать все под контролем, с Юджоном все идет наперекосяк. Он нарушает собственные правила, стирает гребанные границы без сожалений. Когда младший ведет себя так, Кюбин хочет ему принадлежать, хочется самому вот так встать на колени и молить о пощаде, ибо уничтожит. — Пожалуйста, Юджон-а... — старший прикрывает глаза, запрокинув голову назад и встречаясь с холодом телефонной будки. — Возьми... возьми его глубоко, как ты умеешь, я... я прошу тебя... Младший хлопает ресницами, касается кончиком языка лобка. — А если по-плохому? — Блять, Юджон-а... сколько можно? — ему кажется сейчас умрет от перевозбуждения, потому что такой блядский взгляд снизу давит на виски. — Я сейчас сам насажу тебя так, что подавишься. — М-м, — язык проводит по основанию, мочит пульсирующие венки. — Как же я обожаю эту грань в тебе... — малиновые губы смыкаются на головке, Юджон вбирает разгоряченный член почти до основания. — У тебя она еще сильнее... стёрта... Язык щекочет вены, Кюбин немного выгибает спину, щуплыми пальцами сжимая светлые волосы. Его зрачки темнеют при свете уличного фонаря. Младший давит рефлексы, отвлекаясь на томный стон Кюбина, который направляет его вперед и едва покачивает бедрами. С характерным звуком, Юджон продолжает смешивать выделяющуюся смазку с большим количеством собственной слюны в полости горячего рта. Жидкость пенится, стекает по подбородку, капает на бетонный пол, и у Кюбина перехватывает дыхание от этой пошлой картины. Он сильнее нажимает на затылок и быстрее толкается вперед, действительно заставляя младшего давится. Тот закатывает глаза, на мгновение отстраняясь, чтобы перевести дыхание и продолжить топить старшего в ощущениях. — Иди ко мне, — хрипло просит Кюбин, слегка тянет за волосы вверх, поднимая с колен. — Ты так хорошо постарался, — проводит большим пальцем по дьявольски мокрым губам и проникает им глубже. Юджон посасывает, будто мало, причмокивает, не нарушая зрительный контакт. Свободная рука пробирается под растегнутые брюки, отодвигает ткань белья и сжимает изнывающий от недостатка внимания член в кулаке. Юджон толкается вверх, давя в себе очередной всхлип, трется бедром о эрекцию Кюбина через свою одежду, вынуждая того сжать губы, кусать их до крошечных ранок. — Ты такой холодный... — неожиданно замечает Кюбин. — Весь. — Просто ты горишь, — выпуская палец изо рта постанывает Юджон. — Это из-за меня? — Все всегда из-за тебя. Сняв с парня остатки одежды, Кюбин прижимает его к холодному стеклу, однако тот температур не ощущает. Пальчиками проводит по груди Кюбина, россыпь мыщц вздымается от присутствия вожделения в загустевшем воздухе. — Какой ты красивый, хён, — шепчет на ушко Юджон, лаская языком мочку, зубы стучат о серебро сережки. — Как же я скучаю, ты знаешь? — двинувшись бедрами, прижимается собственным членом к его, они скользят меж тел в разнобой; немного душно, премного липко. — Знаю, я тоже. Он целует смазанно, тяжело дыша в распухшие губы. Вены на шее вздулись, эрегированные органы пачкают животы, до помутневших рассудков приятно касаются друг друга. — Кюбин-а... я... — Хочешь, — язык заплетается, несмотря на протрезвевший разум. — Чтобы взял тебя? — Д-да... Дрожь Юджона отражается в Кюбине, как в зеркале — теперь очередь младшего умолять. Выпустив его нижнюю губу, заглядывает в затуманенные похотью глаза: — Или чтобы грубо трахнул? Ладонь старшего ложится на узкую талию, скользит ниже, сжимая мягкую кожу на ягодицах. Издав громкий стон, Юджон еще сильнее двигается вверх-вниз, неравномерно распределяя предэякулят. Все, что в нем осталось — это приверженность к касаниям Кюбина: властным, грубым, жестким... Тот пальцами обвивает горло, давит так, что Юджону больно глотать накопившуюся слюну, к запотевающему стеклу прижимает затылком. — Пожалуйста, молю... — хрипит Юджон, впиваясь пальчиками в каменные предплечья. — Пожалуйста, молю что? Это на грани безумия, но младшему нравится, пусть и не говорит. Он готов задохнуться от одного лишь взгляда черных авантюринов, что говорить об удушениях в порыве страсти?... — Молю, чтобы ты оказался во мне, я... — зависим. — Я хочу, — эта игра их любимая. — Податливый, очаровательный, — когда его мальчик просит Кюбину сложно отказать; он вообще Юджону отказать не посмеет. — Мой сладкий. У него одно единственное желание: быть всегда рядом, оберегать, целовать костяшки пальцев и зализывать душевные раны. У Юджона — чтобы его оберегали, целуя костяшки пальцев и зализывая душевные раны. Кюбин мочит пальцы слюной безгранично, и Юджон ощушает подушечки теплых пальцев. Мягкие прикосновения ласкают, старший неожиданно нежен. Он медленно проникает внутрь, вызывая дрожь вдоль позвоночника, ловит губами губы, заглушая стон. — Повернись, — немного погодя, шепотом просит Кюбин. Юджон послушный. Едва запотевшее стекло телефонной будки стыдливо прячет утонувшие друг в друге тела. Кюбин нежен, и это кажется Юджону странным. Еще ему кажется, что они будто на "Титанике", поэтому оставляет отпечаток ладони, однако тот тут же растворяется. Обхватив мускулистыми руками плечи младшего, Кюбин зажимает его меж прозрачной стены и собственного взмокшего тела. Ускоряя темп, целует отчаянно в плечо, шею, упирается носом, щекотя бешеным дыханием. Если однажды Юджон его бросит, Кюбин сойдет с ума и скорее всего застрелится. Он зависим куда сильней. Кюбин застегивает старомодную рубашку Юджона на каждую пуговку, кроме той, что оторвалась. Тот хотел выбросить, потому что стала велика, но старший не позволил, и теперь она его любимая во всем гардеробе. В тишине перемешанных дыханий гремит мобильный телефон Кюбина. Недовольно поморщив лоб, мужчина смотрит на яркий экран, режущий глаза, и не торопится отвечать. — Если возьму трубку ты... ты уйдешь, да? — Ты сразу все понял? — Я все еще надеюсь, что это не правда... — не отвечает на вопрос мужчина. — Скажи, что это не так и ты правда со мной... — Мне так жаль... все должно было быть иначе. Я хотел, чтобы ты никогда не узнал, теперь тебе будет больнее, — Юджон обхватывает ладони своими, улыбается слегка, но глаза выдают всю боль, всю тоску. Телефон смолкает, однако через мгновение настойчиво звонит опять. — Это наша последняя встреча. Ты должен перестать меня любить. — Ни за что, — Кюбин машет головой подобно капризному ребенку, душится слезами. — Ты не можешь так просто взять и уйти, слышишь? — Я уже ушел, — парень проводит пальцем по экрану, отвечая на входящий. — Господин Шин? — раздается на том конце провода. — Это детектив Пак Джисон. — Детек... — Кюбин смотрит на Юджона, убирающего свои руки в карманы. Медленно подносит телефон к лицу, чувствуя, как неприятные ощущения давят на легкие. — Я слушаю? — Примите мои соболезнования и... — и дальше Кюбин ничего не слышит. Голос детектива оборачивается белым шумом, в ушах мужчины лишь мерзкий писк, скрежет, разрывающий голову изнутри.***
Юджон стоял на краю обрыва и сщурив лисьи глаза изучал горизонт. Красиво. За легкой вечерней дымкой тумана прятались кучерявые деревья. Они тонули в глубине озера из-за дальнего обзора, скрещивая ветви между собой. Парень стер предательскую слезу с худого лица и посмотрел наверх, на безоблачное серое небо, на растаявшие в прошлом сожаления. Всю свою жизнь он скрывался под куполом притворства, прятал порезы на теле под пластыри и надеялся, что однажды справится со всем гнетом, который общество взвалило на его хрустальные плечи. Никто никогда не спрашивал как у него дела и о чем он думает. Может поэтому все, о чем он думал лишь мольбы о том, когда закончатся минуты постоянной боли, которой не было конца. Пока отец избивал до черных синяков, пока одноклассники бросали в него мусор, пока лучший друг смеялся над ним — все это время Юджон упрямо верил, что когда-нибудь он будет, назло всем, будет счастлив. А потом появился Кюбин. Со всеми своими ненужными подарками и нужными объятиями; тот, кто постоянно говорил Юджону какой он красивый и добрый, какая чистая у него душа и нежные руки. Парень смотрел на него, завидуя самому себе и понимал, что любит его больше жизни. Наконец его улыбка не была притворной, наигранной, она была самой настоящей. В день, когда они познакомились шел дождь, ледяной ветер гнал грозовые облака на север, гремели раскаты апрельского грома. Юджон вымок до ниток, продрог до костей, но все же заявился в ресторан с потертой картонкой на двери: "Требуется сотрудник", и улыбнулся так ярко, что Кюбину показалось гроза резко закончилась. Юджон еще раз смотрит вдаль, опускает глаза на бурлящее под скалой течение. Это то самое место, где его впервые поцеловали. Истерическая улыбка касается лица, он помнит каждую секунду того, что было год назад. Полгода назад — уже нет. Юджон болен и ему осталось пару месяцев. — В следующей жизни я снова буду искать тебя. Он думает, что лучше бы не рождался никогда, чем так мучается. Отец умер от этого и хорошо, у Юджона достаточно шрамов, даже от осколка разбитой бутылки от соджу есть, можно похвастаться. Только самому умирать больше не хочется, потому что у него есть Кюбин, которого он во все это втянул. Так считает, ненавидит за причинение боли, той самой, которая сожрет старшего стоит только ему узнать правду. Они расстались несколько часов назад, и Юджон соврал, что больше не хочет его видеть. Скорее всего, Кюбин опять напивается и злится; скорее всего потом придет к нему домой; скорее всего никого там не найдя, будет долго бродить по улицам. Достав прозрачный пузырек "Донормила", Юджон проглатывает все белые таблетки, что были внутри. Любовь до самой смерти, так ведь писал Шекспир? Кюбин ненавидел Шекспира, Юджон обожал. Но Кюбина — больше. — Мне так жаль, — слезы не слушаются, льются крошечными ливнями по щекам. — Мне правда жаль... Жаль, что скрыл, потому что смысла не было. «Я найду лекарство» — сказал бы Кюбин, но не нашел бы. Юджон понимает, что собирается сделать глупость, но лучше так, чем рядом с тем, кого полюбил больше Шекспира и яблочной жвачки. Долгожданное расслабление, на которое Юджон уже не расчитывал. Он ощутил, как подействовало снотворное, тело внезапно сломило, а на душе стало еще тоскливее. Его бессонница все тяжелее с каждым днем; словно дикий зверь мучала, накрывала одеялом из частых панических атак и ночных галлюцинаций. Скрывать стало сложнее, и тогда Юджон увидел в себе тоже самое, что было с пьяницей отцом. Ему было 17, и он думал тот ведет себя, как испуганный псих, потому что вновь напился. Теперь ему 25, и он сам — испуганный, черт подери, псих. Он спал последний раз шесть дней назад около сорока минут, и на самом деле это сложнее представить, чем кажется. У Юджона фатальная инсомния. — Прости меня, — он вытер лицо ладонями, волосы прилипли к влажным дорожкам. — Я не хотел, чтобы все так получилось... я правда был самым счастливым. Целый год я радовался, что наконец в моей жизни появился ты и... — не сумев сдержать себя, Юджон разрыдался. — Я надеюсь меня никогда не найдут, и ты решишь, что я бросил тебя, уехав в... черт, я ведь никогда бы тебя не бросил. Я так долго ждал тебя, я так много хотел сделать вместе с тобой, почему же все так...***
— ... можете опознать тело? — продолжает детектив. — Алло? Господин Шин? С Вами все в порядке? Юджон по-прежнему здесь. Кусает изнутри губы, глядя на Кюбина из противоположного угла кабины. Телефон падает на пол. — Зачем? — дрожь в голосе больше не скрыть, Кюбина разрывает и он до последнего не желает складывать пазл воедино. — Только не смей извиняться опять, ты... нет, нет... ты же здесь сейчас, да, ты... и... — словно в бреду заикается, пытаясь найти оправдания. — Я ощущаю твое дыхание, и... — Кюбин подскакивает за один шаг, обхватив холодное лицо ладонями, и понимает, что сам выдавал желаемое за действительное. — Я пожалел о том, что сделал почти сразу, — шепчет Юджон. — Мне казалось, что я сплю, когда внезапно очутился в твоем ресторане, и.... ты пришел так внезапно, что я растерялся и решил сделать вид, будто ничего не произошло. Прости, что заигрался... — Не смей, — рыча перебивает Кюбин, сильнее сжимая пальцами скулы и линию челюсти. Пелена слез обволакивает черные глаза, отражает такие же слезы напротив. — Не смей извиняться... — Я не думал, что так рано заболею. Это наследственное. Нужно было тебе рассказать, но я боялся, что ты не сумеешь меня отпустить. Теперь же, разницы нет никакой, я только хуже сделал. — Юджон-а, — Кюбин обнимает, так крепко и ласково, что Юджон ощущает себя живее, чем прежде. — Ты чертов эгоист, как ты мог вот так... — Пожалуйста, — бледное тело парня больше напоминает тряпичную куклу. Он приподнимает руки для ответа на объятия. — Не думай обо мне часто и бросай курить. Это мое последнее желание. — А мое последнее желание, чтобы ты остался, — отстраняется, шмыгая носом, снова хватает руками за лицо. — Разве ты не можешь, м? — Юджон отрицательно кивает. — Почему? — Потому что мой труп, в котором полно воды и озерных рыбок уже нашли. Мне правда пора уходить... — Нет, нет... — Я буду любить тебя всегда, слышишь? — Юджон-а, — Кюбин обнимает еще крепче, давится истерикой. — Н-нет...нет, нет... — а когда отстраняется вновь, понимает, что в телефонной будке с прозрачным словно озерная гладь стеклом, никого нет, кроме его собственного, всепоглощающего одиночества.