Без солнца

      Начало ноября было чересчур холодным и грязным. Кутаясь в свое старое облезлое пальто, которое носило такое название с большой натяжкой и более походило на бесформенный кусок ткани, чем на одежду, Сатин, как никто другой, чувствовал наступившие заморозки. Чтобы защититься от ветра, он как можно сильнее и выше натянул изношенное тряпье, но это почти никак не помогло, а иного предмета верхней одежды у него не было. За неимением ничего другого, приходилось обходиться тем, что есть. Вид его одновременно вызывал и сочувствие, и презрение. Озябший, тощий, в огромных, натянутых до ушей лохмотьях, скрывающих большую половину мертвенно-бледного лица, с растрепанными в разные стороны кудрявыми русыми волосами он шел по одной из не самых благополучных улиц Москвы. Но даже здесь находились люди, один лишь взгляд которых был направлен в сторону мужчины и прямо говорил: «Вот же мерзавец идет! Как такого шарлатана еще земля носит? Экий ленивый паршивец!»       Из-за этих неприятных чужих взоров молодой человек чувствовал себя прескверно. Когда он выходил из ночлежки, ему всякий раз казалось, что народ, который мог собраться на улицах и площадях, непременно начинал просверливать его этим диким нечеловеческим взглядом. Будто в глазах этих людей собралась вся ненависть, вся жестокость и обида на мир, которая только могла быть в их жизни. И ушат со всеми этими отвратительными чувствами и эмоциями обрушивался на него снова и снова, кажется, еще с большей силой. Конечно, кто же по мнению большинства мог еще удостоиться пренебрежения. Разве что только такой человек как Сатин, опустившийся что ни на есть на самое настоящее дно жизни. К такому отношению общества юноша понемногу начинал привыкать, все же сказывались последние несколько лет жизни. Но ему все-таки было далеко не плевать на это. В конце концов, хоть какое-то чувство собственного достоинства у него оставалось. Да и он мог вполне постоять за себя, если было необходимо. Иногда происходили стычки в кабаке, иногда не выплачивали в срок за работу, и обычные уличные разборки не выходило решить без применения физической силы. По сравнению с немногочисленными, но неприятными драками, ядовитые взгляды усталых от жизни людей были не так ужасны.       Но осознавать, что для других ты попросту ничтожество, было действительно больно. Должно быть, молодой человек никогда до конца не примет тот факт, что жизнь его полностью пошла под откос. Для Сатина такое положение дел было слишком глупо и несправедливо. Чувство поддельности, неестественности всех событий давило, но с ним приходилось мириться как со многими другими обстоятельствами, в которых он находился. Последнее время для юноши было особенно тяжелым, он был в каком-то раздражении и напряжении. Ухудшало все и невозможность ни с кем разделить горе, некому рассказать о всем, что лежит на душе и тяготит. Если для самоутверждения и успокоения обычные люди срываются на Сатине и на ему подобных из низших прослоек общества, то ему приходится одному жить с грузом невысказанных проблем на плечах. О сожителях ночлежки и речи быть не может. Вряд ли их может волновать чужая жизнь, когда о своей собственной задуматься горько. А у иных соседей, кажется, вообще нет способности сочувствовать. Да, сочувствие — вот что сейчас было необходимо. Не жалость. Чувствовать себя жалким Сатин терпеть не мог. Даже те грубые выкрики в его сторону, язвительные взгляды и угрозы рукоприкладством казались для него не такими уничижительными как проявление к нему жалости. Он думал, что все-таки еще не настолько скатился и находится не в таком глубоком отчаянии, чтобы пойти с протянутой рукой к церкви и просить милостыню Христа ради. У него еще есть остатки гордости. Но иногда, когда молодого человека слишком сильно накрывала тоска, это, конечно, было очень редко, но все же случалось, к нему приходили странные мысли. Иной раз хотелось ему на оскорбления ответить. Не так как он обычно это делает, бубня что-то неразборчиво себе под нос, а громко, чтобы все, кто из живых людей есть, услышали. Да так, чтобы и голос сорвать, но кричать.       «Черт возьми! Я точно такой же человек, как все вы. Неужто, скоты, этого не видите, а? Чем я хуже вас? Да! Может я и в лохмотьях. Да! Может я и шулер, убийца, арестант, но все же в первую очередь человек!» — вот что хотелось по-настоящему ответить Сатину. И он иногда отвечал, но это было нечасто, и в основном когда он напивался очередной раз в трактире. Но и тогда, когда юноша решался не отмалчиваться, его выходки быстро всем надоедали. И молодого человека спешили скорее увести под белы рученьки из заведения.       Но несмотря на такие выходки, все же единственным местом, где Сатин мог немного забыться и утопить свои тревоги в алкоголе, был трактир. Там же он мог обычно и подзаработать, играя в карты, а мог и проиграться, всегда бывало по-разному. Зависело это от того, насколько другой игрок внимателен, и имеет ли он зоркие глаза. От Сатина лишь требовалась ловкость рук, которая у него, конечно же, была. Однако после употребления некоторого количества водки или пива она имела привычку все время куда-то исчезать. И вот тогда возникали проблемы.       Как раз сейчас он и направлялся в распивочную, захватив с собой немного из небольших сбережений — пятнадцать копеек. Основным способом его заработка было мошенничество, которое совершалось достаточно удачно. Иногда Сатин подрабатывал, иногда у него получалось выпросить немного денег у знакомых. Реже и неохотно брал он в долг, потому что возвращать, как правило, было нечем.       Проходя далее по тротуару, Сатин продолжал все глубже и глубже погружаться в собственные неутешающие мысли о настоящем и будущем. Его разум находился в каком-то отстраненном состоянии, и он не мог должным образом сосредоточиться на пути до кабака. Он прекрасно знал как добраться до заведения и шел бессознательно, не обращая внимания на дорогу. Возможно поэтому он и не заметил экипаж, подъезжающий к нему сзади.       — Эй, ты! Чучело, прочь с дороги. — послышалось от кучера. Должно быть, он подумал, что юноша уже пьян. Это обращение напомнило Сатину, где он находится, и привело в чувства. Он отошел на тротуар, на котором не так давно был, и последовал все в том же направлении, мысленно ругаясь на извозчика. Он осознал, что все больше и больше хочет напиться.       Пройдя немного, Сатин оказался перед трактиром, из окон которого струился тусклый свет. Но было что-то странное в виде здания. Казалось, будто внутри что-то происходит. Драки — это обычное явление в такого рода заведениях. Но молодому человеку как бы нечто подсказывало, что дело совсем не в этом. Немного погодя, он все-таки решил, что терять ему уже особо нечего, а сильное желание выпить перебороть нельзя. С такими мыслями он и вошел в кабак.       Его странное, как юноше ранее казалось, предчувствие оказалось весьма небеспричинным. Очутившись у порога трактира, Сатину пришлось стать свидетелем очень необычной картины.       Все вокруг было сильно пропитано запахом алкоголя. За стойкой находился уже давно знакомый бородатый хозяин трактира в коричневом засаленном жилете и накрахмаленной рубашке. Только по одному взгляду на него можно было сказать, что мужчина находился в каком-то забытье и очень внимательно смотрел куда-то в сторону. Трактирщик устало опирался рукой, сжатой в кулак, о щеку, машинально приоткрывая рот в форме буквы «О» от удивления, которое на него производило происходящее в кабаке.       В комнате как обычно стояли в несколько рядов грязные и липкие столики. Но сейчас внимание всех находящихся в питейной посетителей было приковано к одному столу посередине. Вокруг него и столпились все люди, которые только могли подойти ближе, и смотрели с каким-то упоением снизу вверх. В центре, возвышаясь над всеми, находился молодой человек в какой-то необыкновенной, но придававшей всей его фигуре красоты, позе. Одной ногой он стоял на стуле, а другой опирался на стол. Блеклый свет от немногочисленных светильников, находившихся на потолке трактира, удачно озарял его приятные черты. Казалось, что свет исходит не откуда-то еще, а именно от этого человека. Юноша рассказывал какой-то неизвестный Сатину куплет. При этом эмоции на лице человека часто менялись и были очень живые. Он часто по-разному жестикулировал руками с изящными длинными пальцами. Но взгляд его был устремлен куда-то вдаль, поверх всех присутствующих, будто он вглядывался в то, что другие не могли увидеть. Казалось, он сейчас находится не на столе какого-то захудалого трактира в одном из самых худших кварталов Москвы, а прямо на сцене большого театра.       К своему удивлению, Сатин тоже оказался очарован этим необычным выступлением незнакомца, все же не каждый день такое увидишь. Еще юноша заметил, что до сих пор стоит в проходе, оперевшись плечом о стену возле входной двери. От того, что он тоже легко повелся на вид и речь этого чудного человека, стало смешно. Он начал чувствовать себя, как будто опоздал на очень важный спектакль. И вот теперь ему приходится стоять у входа в самый разгар представления.       — Вот же Гомер! — со скиптическим выражением лица произнес Сатин и присвистнул в знак искреннего удивления. До сих пор молодой человек не понимал, что все-таки в этом чудаке привлекло внимание не только его, но и всех этих людей. Однако он нехотя, но признавал, что все-таки внешне этот Актер, как уже успел прозвать его про себя Сатин, был весьма хорош собой и играл довольно неплохо. Видимо, чтобы заполучить восторженные взгляды неизбалованной публики, многого не требуется. Несмотря на обаятельность этого чужака, Сатину он показался подозрительным. И действительно странно было наблюдать приличного на вид человека в таком месте. Незнакомец был одет в чистый длинный черный плащ, который удачно выделял его высокий и тонкий силуэт, отчего Актер и выглядел так изящно. Под плащом виднелась белоснежная хлопковая рубашка, которую покрывал сверху темно-серый теплый вязаный жилет, заправленный в широкие, такие же чистые, выглаженные и опрятные, как и остальные элементы одежды, брюки.       — Цыц! — послышалось откуда-то со стойки. Это трактирщик просил новоприбывшего не шуметь, прикладывая указательный палец к губам, мол, сам не слушаешь, так другим не мешай. Хозяин был единственным человеком, который его заметил.       Хорошенько обдумав тот факт, что все настолько сильно заняты выслушиванием Актера, что ничего больше вокруг себя не видят, Сатин решил воспользоваться возможностью подзаработать. Он не был карманником и привык зарабатывать себе на жизнь «честным» мошенничеством. Картежник считал так: раз уж его не разоблачили во время игры, значит и он никого не обманывал, а выиграл все благодаря собственному труду, снаровке, блестящему умению играть и толике удачи. Даже у такого шулера как Сатин были принципы, которых он придерживался. До этого самого времени. Все же пропустить такое удачное стечение обстоятельств он просто-напросто не мог себе позволить. Он шустро, незаметно и бесшумно проскользнул кошкой ближе к толпе, собравшейся вокруг артиста. Обчистить несколько человек оказалось не так сложно, как могло показаться. Особенно если принять во внимание ловкость, с которой мог и привык работать Сатин (все же в его профессии без нее никуда) и внимание людей, которое было напрочь украдено уже другим юношей. Теперь шулер задумался, что даже рад появлению этого непонятно откуда взявшегося артиста, и как было бы хорошо, выступай он почаще. Стараясь никак не подавать вида, Сатин поспешил сесть за пустующий грязный столик в темном углу распивочной и продолжил слушать очередные куплеты поодаль от остальных, сложив руки на груди.

…Конец стихам! Как осенью глухою Поселянин в увядший сад идет И смотрит: под последнею листвою Не притаился ль где забытый плод, — Так я хожу, ищу. Но все увяло; На дереве ни листьев, ни плодов: Корзины не наполнить, как бывало… Меня покинул светлый дар стихов. Конец стихам! Но я душой внимаю Зов бога к вам, поникшие сердца: «Воспрянь, народ, тебя провозглашаю Отныне я наследником венца!» И радостен, и полон веры ясной, Тебе, народ-дофин, я петь готов О милости и кротости… Напрасно! Меня покинул светлый дар стихов.

      Жуткое и какое-то тревожное молчание резко наполнило комнату, когда Актер закончил читать. Только откуда-то донеслись рыдания некого, по-видимому, очень тронутого прослушанным стихотворением, человека. Рядом с ним был товарищ, который тут же принялся утешать растроганного мужчину. Чтобы снизить градус напряжения, скопившегося в помещении, и прервать неловкую тишину, Сатин медленно принялся хлопать в ладоши, сам не понимая почему решил, что непременно должен это сделать. Остальные тут же последовали его примеру, и зал моментально разразился бурными аплодисментами. Удивившись, Актер быстро повернулся в сторону, туда, где сидел молодой человек. Только тогда Сатин наконец смог хорошо рассмотреть светящееся радостью и возбуждением лицо этого удивительного человека. Он был очень взволнован. Его грудь, скрытая под одеждой, беспрерывно вздымалась. Если бы Сатин не видел все, что происходило здесь в недавнее время, то мог спокойно подумать, что этот человек вовсе не читал куплеты, а был на долгой, изнурительной пробежке. Низко поклонившись публике, артист поспешил достаточно ловко, как для пьяного человека, сойти на пол.       На столе за которым сидел Сатин оказались две большие кружки пива. Их крепко держали изящные, но сильные мужские руки. После своего небольшого выступления Актер решил сесть вместе с молодым человеком.       — Разрешишь? — ради приличия спросил артист с улыбкой, уже садясь на старый скрипучий деревянный стул рядом с картежником и передавая ему вторую кружку с пенящимся напитком.       Сатин все еще был насторожен и внимателен к каждому жесту и слову незнакомца и просто кивнул в знак согласия, косясь исподлобья на человека напротив.       — Это тебе от меня, угощайся! В знак благодарности. Как почетному зрителю, так сказать.       По разговору и заплетающемуся языку Сатин начинал понимать, что талантливый чудак уже был изрядно пьян. Как он сохранял равновесие и ясность мысли, когда выступал было загадкой. Тогда юноша почувствовал себя намного свободнее и сделал вывод, что может вести себя раскованней в общении.       — Не стоило. — наигранно ломался Сатин, не подавая вида, что внутри искренне рад появившейся вдруг возможности выпить за чужой счет. Кажется, сегодня вечером он останется только в плюсе. Это не могло не радовать.       — Нет, нет, нет, никаких возражений. Сегодня я плачу! — демонстративно заявил Актер и наклонил вниз голову, приложив ладонь к груди в уважительном жесте. — Дмитрий Сверчков-Заволжский, актер и ваш верный слуга. — протянул руку мужчина, чтобы пожать. Ладонь у Актера была приятная, нежная и теплая, в отличие от руки Сатина. Он еще не успел согреться, недавно зайдя в помещение.       — Константин Сатин, — ответил в свою очередь молодой человек, сделав уже не первый глоток пива.        Ему одновременно нравился мягкий и бархатистый голос нового знакомого, но и смущала его эта необычная манера жеманничать и обращаться слишком уж любезно, хоть и на «ты». За все прошедшие несколько лет Сатин отвык от такого уважения. Чаще всего в разговоре с кем-нибудь мелькали только какие-то обычные повседневные скучные грубости, которые уже успели знатно поднадоесть. Но с другой стороны, такое разнообразие в общении было интересным и даже доставляло удовольствие.       — Замечательное имя. Пока у человека есть имя, у него есть и он сам, понимаешь? По моему скромному мнению, одной из самых страшных вещей, которая может приключиться с человеком, является потеря имени. Ведь даже, извини за пример, собаки имеют клички.       — Пожалуй, что так, — Ничего не поняв, приходится отвечать Константину. Он и сам ни раз начинал говорить всякую чушь, когда сильно напивался, да и ему часто приходилось быть свидетелем вот таких странных речей. В конце концов, большую часть времени он проводил в распивочных, а здесь услышать самый разнообразный бред очередного пропойцы можно постоянно.       — Прав ли я буду, если скажу, что мы с тобой коллеги, а? — все ближе и ближе пододвигаясь к лицу Сатина, поинтересовался Дмитрий.       Константин помедлил и прищурился, будто выискивал что-то в светло-серых блестящих глазах напротив, но так и не заметив ничего, что ему было нужно, решил наконец ответить.       — Отчасти. Мне приходилось выступать, но недолго.       — Ага! — всплеснув руками, ударяя после одной о стол и внезапно подпрыгнув на стуле, крикнул Актер. — Я сразу замечаю талантливых людей и оригиналов, у меня чуйка, видишь ли! Я ведь тебя сразу приметил, стоило только перешагнуть порог. Сразу понятно, что ты умеешь ценить труд артиста.       Это заявление очень озадачило юношу, ведь ему казалось, что Актер вообще ничего не замечал, пока рассказывал куплеты. Такая прозорливость даже немного пугала. Чтобы не нарваться на последующие вопросы о личной жизни, которые молодой человек терпеть не мог, Сатин решил сам спросить Актера о том, что волновало уже некоторое время.       — Да, друг, это ты чертовски прав. Я вот вообще во многих вещах кое-что смыслю побольше других, несмотря на вид. Я, может, вообще много чему учился, много где бывал, многое делал, видел разное. Я своего рода Цезарь… Да-а-а. Это ты, конечно, верно подметил. — В этот момент лицо Сатина выражало какую-то недолгую задумчивость. — Но уж у меня своя история. А ты почему такой талантливый и молодой здесь пропадаешь? Да и не видел я тебя нигде раньше. Константин говорил правду, он впервые видел Дмитрия, хотя бывал и во многих других трактирах города.       Вид прежде радостного и разгоряченного молодого человека резко изменился. Уголки губ, которые были приподняты все то время, пока он общался с новым приятелем, медленно опустились. Взгляд притупился и стал каким-то холодным. Такая перемена была очень внезапной. Кажется, Сатин нашел легко и быстро то, что искал.       — И на нас обрушилися беды, и налетел нежданный ураган, — по-видимому, что-то процитировал Актер, расслабленно опускаясь на спинку стула. — Так уж случилось, что я, можно сказать, уже бывший актер. Похоже, что потерял имя. Прямо как конченый человек.       — Да не может такого быть.       — Как есть говорю. — подтверждал свои слова Актер и крепко сжал губы, перестукивая кончиками пальцев по столу.       — Вот же странность! — Сатина искренне удивил факт, что такого неплохого актера без сожалений выгнали со сцены, — Только погляди, что ты здесь устроил, а? Просто фурор! — пожимал плечами Константин и указал куда-то рукой с тонким запястьем в глубину зала. — Они же на тебя смотрели как на второе пришествие.       — Да… Наверное, только в трактирах за еду мне теперь и придется выступать. — Дмитрий поднял очередной стакан с остатком алкоголя золотого цвета на самом дне, выпил, затем быстро поставил обратно на стол так, что от удара стекла об дерево раздался громкий характерный звук.       Остатки логики и не до конца опьяненного сознания подсказывали Сатину, что не могли без причины вот так исключить из состава этого артистично выступающего человека. Значит что-то обязательно должно было случиться. Только вот что?       — Неужели в какое-нибудь другое место нельзя попробоваться? Я уверен, что, если как следует постараться, то можно отыскать…       — Чего ради искать, если даже крыши над головой нет! — перебил его вдруг Актер, — Я между прочим на самой мели, ни гроша за душой не имею. Можно сказать, последнее, что есть, пропиваю. А ты со своими поисками. — он глубоко вздохнул и отмахнулся.       Мужчины молчали. Дмитрий совсем поник, пока Константин опять принялся о чем-то очень усердно думать.       — Стало быть, тебе сегодня идти некуда. Это дело вполне поправимое. — прирвал молчание картежник — и ты лучше все-таки деньги прибереги, они никогда лишними не бывают.       Актер с недоумением поднял взгляд на Сатина.       — Ты, я вижу, человек приличный, образованный. Я тебе вот что предлагаю, — говорил юноша, сам не до конца уверенный в правильности своего одолжения — Ты расскажешь, что с тобой все-таки произошло, а я договорюсь насчет места, где ты сможешь переночивать. Согласен?       Как только Сатин огласил свое предложение, улыбка и яркость глаз моментально вернулись к Актеру.       — Вот это да! Разве же так бывает? Костя, друг, ну спасибо! — обрадованный такой внезапной удачей артист поспешил скорее заключить в крепкие медвежьи объятия молодого человека.       Сатин начал думать, что этот чудной, но, несомненно, харизматичный человек уже как второй раз смог его провести. Наверное, даже сам себе шулер не был в силах объяснить, даже если бы и хотел, с чего это вдруг ему захотелось помочь юноше. Возможно, глядя на этого, потерявшего почти все, мужчину, Сатин видел себя. Ведь их судьбы в чем-то похожи. Да и он, конечно, хотел бы в трудный момент встретить кого-нибудь, кто смог бы помочь. Ведь они оба люди, оказавшиеся в сложном положении, и должны помогать друг другу. Сатину Актер казался вполне сообразительным и далеко не бестолковым, но все равно было за него неизвестно отчего тревожно. Непривыкший к неблагополучным ночным улицам Москвы, в стельку пьяный, он вполне мог нарваться на неприятности, из которых не легко получилось бы выбраться. От таких мыслей почему-то Сатину было неприятно. Он чувствовал себя глупо оттого, что переживал за малознакомого человека. Но избавиться от странных и навязчивых мыслей, чувств не выходило.       Они еще немного времени беседовали о разных пустяковых вещах, пока из трактира мало-помалу не начал исчезать народ, и молодые люди не остались одни вместе с хозяином заведения и парой мальчишек, которые подавали закуску.       — Милый человек, я даже и не знаю как тебя благодарить. — продолжал заваливать комплиментами Сатина и кланяться Актер, выходя неловко из-за стола. Кажется, количество выпитого алкоголя наконец начало давать о себе знать. Каждый шаг он делал с большим трудом, перед глазами все плыло. Артист только мог кое-как опираться руками о стоящие рядом столы и стены, чтобы ненароком не упасть.       — Успокойся, Симонид. Я ведь даже ничего еще для тебя не сделал, — с усмешкой в голосе отвечал Константин и был прав.       Не без обоюдной помощи и поддержки спустя некоторое время юноши смогли, качаясь из стороны в сторону, выйти из трактира.