Осенний ноктюрн

Аккерманы шли по расчищенной от снега извилистой парковой дорожке, обсаженной молодыми елями. Метель улеглась, и недвижимые деревья спали под пушистыми сливочными шапками. Безлюдно и тихо. Толщи снега мерцали в синеватом лунном свете. Сидевшая у отца на руках Иви безостановочно щебетала и с шалопайским задором хватала его за нос, сдавленно повизгивая. Леви не мешал ей озорничать и послушно подставлял лицо, когда к нему тянулись горячие ладошки. — Мама, дай кису, — попросила Иви, повернувшись к Лив, шедшей в обнимку с любимой игрушкой. — Держи, радость моя, — отозвалась Лив. — Папа, скажи за кису, — обратилась малышка к Леви, ткнув ему в лицо игрушкой. — Киса спит, — ответил Леви, не успев увернуться от вероломного удара плюшевой кошачьей головы. — Ну скажи за кису! — заканючила Иви. — Давай, папа, скажи за кису, — посмеиваясь, подначивала Лив и легонько пихнула Леви кулачком в бок. Издав притворный усталый вздох, Леви прочистил горло, взял игрушку, прошёлся ей по плечику Иви, а затем оскалился и издал похожее на кошачье шипение. — Укушу-укушу маленькую бандитку! — высоким и в нос голосом проговорил Леви, попрыгал кошачьими лапами по тёмной курчавой макушке. — И эту рыжую нахалку тоже! — добавил он после и «укусил» Лив кошкой за щёку. — Плохая киса, — подыграла Лив и, прыснув, вцепилась зубами в кошачий хвост. Иви переливчато засмеялась, задрыгала ногами от удовольствия. — А я предупреждал, что киса спит, — деловито заявил Леви, — сами разбудили. — Такая же злющая спросонья, как папа, — парировала Лив, отпустив хвост. Иви выхватила игрушку, запросилась вниз и бросилась наутёк, едва подошвы сапожек из овечьей шерсти коснулись земли. Свернула с дорожки на обочину, проворным зверьком юркнула под еловую лапу, потрясла её и радостно взвизгнула, попав под снежный водопад. — Смотри, папа, смотри! — крикнула она. — Мама, смотри! «Играл ли Паоло со своими детьми? Стучало ли его сердце при взгляде на сына с дочерью так же, как стучит моё, когда я смотрю на Иви? Кажется, будто он неплохой отец. Его дети будут горевать, если этой свиньи не станет. Вот только… моей Лив было примерно столько, сколько той девочке, когда она познала всю силу паоловской «любви». Чёрт, и уживается же такое разом в одном человеке». — Сегодня я собирался убить Паоло, — признание само сорвалось с языка Леви. — Что?.. — Лив остановилась и растерянно уставилась на мужа. — Убить?.. — Смешно и нелепо: я шёл по пустынной улице и увидел его — совершенно одного. Подумал, что мне подвернулся шанс убрать его быстро и без свидетелей. — А если кто-то в окно смотрел в тот момент? Да и вообще! — Лив вспыхнула в негодовании. — Убийства мне не по нутру. И мы же договорились, что будем действовать осторожно… — Знаю, Осень. Прости. — Леви дошёл до ближайшей скамьи и устало опустился на неё. — Всё равно ничего не вышло: он с дочерью встречался. Я бы не смог… Лив сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться — бессмысленно было стыдить его за опрометчивость, всё уже случилось. «Он устал. Давно. Сильно. Он всегда был и будет таким — соображающим на ходу: как-никак разведчик. Но безрассудность и поспешность совсем не про него. Он что-то не договаривает. Есть что-то ещё… Он был спокоен и собран этим утром, а сейчас будто на куски растаскан, вот и действует импульсивно». Она села рядом и лёгким движением повернула его к себе лицом. — Но это не всё. Так ведь, капитан? — деловито спросила Лив, поведя бровью. — Твоя прозорливость временами пугает, — серьёзно произнёс Леви. — Это не прозорливость, просто мы давно вместе, родной. — Она выдержала паузу, а затем сощурилась и добавила: — Так что ещё случилось? — Я кое-что узнал про Кайлу. И всё, что я узнал, было против моей воли, если уж быть откровенным. У тебя есть сигареты? — внезапно спросил он. — Дай одну, а то так и не расскажешь. Лив достала из кармашка две штуки: одну закурила сама, вторую вставила в зубы Леви и помогла прикурить. — Она оставила в подсобке свой дневник, а мне на глаза случайно попалась очень провокационная строчка, и я прочитал его. — Что узнал? — выдохнув в сторону дым, спросила Лив. — Что она варит на обед жён всех поцелованных ею чужих мужей? — Не паясничай, — невольно прыснув, отозвался Леви, а затем на миг обернулся — убедиться, что Иви не пропала из поля зрения. — Узнал, что она одержима… мной. — Он насупился. — Это даже звучит абсурдно. Я спас её, когда она была ребёнком, и с тех пор она изо всех сил искала встречи со мной. Ну и наврала с три короба, разумеется, когда устраивалась помощницей в парадизскую лавку. И вообще всё время врала… На словах это концентрированное безумие не передашь: как она следила за мной, как подглядывала, как хитрила и манипулировала. У меня обычно нюх на такое, как я не разглядел в ней подвоха? Сам виноват. Перед тобой и даже перед ней. С тех пор, как появился Холден со своей компашкой и начались проблемы в чайных, я будто медленно схожу с ума, принимаю одно идиотское решение за другим. В общем, с Кайлой пришлось попрощаться. — Не скажу, что расстроена, — ответила Лив. — Извини, если звучу как стерва, но вообще-то она моя соперница! — Тебе никто не соперница, Осень, — затушив окурок, произнёс Леви. — Сколько живу на этом проклятом свете, никогда не встречал даже отдалённо таких, как ты. По счастливой случайности в твоём вкусе оказались неловкие уродливые карлики без чувства юмора и со скверным характером, так что мне всего-навсего повезло оказаться в нужное время и в нужном месте. — Ага, а ещё кончаю, когда они до кучи говорят о себе в уничижительном тоне, — добавила Лив. — Так что ты мечта. — Я что-то не понял, а где привычное «нет, родной, всё совсем не так»? — Спорить, когда ты поливаешь себя дерьмом — бесполезное сотрясание воздуха. Никогда не работает. — Она подалась вперёд и обезоруживающе поцеловала его в висок. — Уж лучше подыграть тебе, это хотя бы забавно. — Тебе лишь бы забавно, артисточка. — Но тебе ведь тоже нравится, — контратаковала Лив. — О да, кончаю от этого, как ты от моих самоуничижений, — передразнил её Леви. — Кстати, это не сарказм. — Ты так бодро перескочил с Кайлы на меня, что я не успела посочувствовать тебе. — Ты отлично посочувствовала мне перед выходом из дома, — многозначительно ответил Леви, — этого вполне достаточно. На скамью неуклюже взлетел заснеженный жучок и примостился рядышком, положив мокрую кудрявую голову на колени Леви. — Шапку-то куда дела, а, бандитка? — с нежностью проворчал он. — Держи кису, — скомандовала Иви, всучив ему игрушку, а затем слезла со скамьи, потянула его за брючину и прошепелявила тоненьким голоском: — Пошли. Леви повиновался и послушно последовал за дочерью. Она, запыхавшаяся, вела его за собой по глубокому снегу и, оказавшись посреди широкой молочной глади, бухнулась в снег. Раскинула руки и ноги, зашебуршила ими, звонко посмеиваясь. — Папа, ложись, — сказала Иви. — Вжик, вжик… — приговаривала она, перебирая пушистый снег. Леви нерешительно сел рядом и осторожно опустил голову в снег, положив на грудь кошку. — Вжик, вжик… — не унималась Иви. — Вжик… — повторил за ней Леви, поелозил по снегу руками и ногами и тихонько улыбнулся, сомкнул отяжелевшие веки. — Знаешь, а здорово ты придумала, малявка. Вжик! И он мысленно взметнул в тёмно-синюю высь — к одинокой яркой луне, к бескрайнему полотну чернеющих облаков. Туда, где ветер свистит в волосах, а в ушах раздаётся лязг тросов УПМ. Где разносятся голоса боевых товарищей. Паря когда-то в вышине, он не представлял себя таким — глядящим в небо под тоненькое «вжик, вжик». Не воображал, как плеча будут касаться детские ручки. Что кто-то легко и незатейливо назовёт его «папа». Над головой послышался скрип, и рядом очутилась Лив: легла на снег и уставилась в небо. — Что это вы тут делаете? — спросила она. — С вами хочу. — Насчёт бандитки не знаю, а я, кажется, смотрю в прошлое, — честно ответил Леви. — В далёкое? — То, в котором нет тебя и Иви. — И как там? — В основном паршиво. Лив повернулась и посмотрела на острый профиль Леви, залитый белым светом, на капельки теней, залёгших в зарубцевавшихся ранах, и грудь её налилась свинцом: в памяти восстали обрывки чудовищного сна, в котором она неприкаянно шаталась по междумирью. Лив придвинула кисть и обхватила мизинчиком мизинец Леви. Ужасно захотелось признаться. Рассказать обо всём, что она тогда увидела. Но как это прозвучит? Как прозвучит то, что после этого она ещё не раз видела Эрена во снах? В них они частенько сидели под его любимым деревом и говорили обо всём на свете, гуляли по довоенной Сигансине, напивались в местных кабаках и танцевали до упаду. В дни тоски по Леви и непонимания, что с ним происходит, ночные встречи с Эреном стали для Лив утешением, мгновениями беззаботности и возможностью ненадолго уйти от проблем. Правда, вот уже несколько дней новый милый друг не приходил к ней во снах, и это вызывало тревогу, которой она ни с кем не могла поделиться. Леви крепко сжал ладонь Лив и стал вместе с ней перебирать снег, подражая Иви. — Это что? — со смешком поинтересовалась Лив. — Это? Вжик, вжик, — отозвался Леви. — Бандитка придумала. Здорово, да? Я в детстве никогда не валялся в снегу, в Подземном городе такой роскоши не было. — Мы с мамой лепили снежные замки, — надломленно произнесла Лив, с трудом удержав подкатившую волну слёз, — и я представляла себя принцессой, охраняемой ледяным драконом, которую обязательно однажды спасёт отважный принц… — Вот только вместо принца приковылял старый бродяга, ещё и непристойностей всяких хотел за деньги. — Не переживай, принцессе понравился бродяга. А его непристойности оказались не такими уж непристойными. Они гуляли до самого утра, а на рассвете напросились в сани к проезжавшему мимо дровосеку, направлявшемуся в город из лесополосы. Иви, тихонько посапывая и прижимая к животу плюшевую кошку, спала между родителями. Лив задумчиво наблюдала за хороводом деревьев и взрывающимся под санями пушистым снегом, а Леви со скрещенными на груди руками любовался Лив: «Тёмные времена настигнут меня ещё не раз и не два, но отталкивать родных и откладывать жизнь из-за этого я больше не собираюсь, — пообещал он себе. — Проблемы от этого не исчезают, лишь теряешь связь с реальностью, теряешь себя и всех, кем дорожишь».

***

Разморённый майским зноем Леви уснул под яблоней, что росла у дома: с раннего утра он сооружал для дочери качели, а затем ставил деревянный столик с лавками. Закончив во второй половине дня и порядочно вымотавшись, он сел в тени цветущей яблони и не заметил, как задремал. Правда, дремал он вполглаза — следил за игравшей рядом с клумбой маргариток Иви. Её звонкий голосок сливался со щебетом птиц и, разносясь по саду, окутывал покоем и безмятежностью. Это был один из тех редких дней, когда у Леви совершенно не было никаких дел, и можно было всего себя посвятить семье и домашним хлопотам, которые с момента примирения с Лив стали для него особенно ценными. Лив! Нехотя открыв слипающиеся веки, Леви взглянул на наручные часы, что подарила жена: без четверти пять. «Проклятье — опоздал…» — сокрушённо подумал капитан, поднимаясь с душистой мягкой травы. — Малявка, бери кису и пошли! — сонным голосом позвал он дочь. — У мамы через полчаса выступление. «А я всё проспал! Только бы успеть». Бух! В колени уткнулась прискакавшая Иви, одетая в хлопковое голубое платьице: волосы всклокочены, бант набекрень, руки испачканы в земле и одуванчиковом соке. — Вот же чудище мелкое, — на выдохе заключил Леви, покачав головой. — Ты где так извозилась, а, поросюшка? — Взглянул в сторону клумбы и в ужасе схватился за голову. — Эвелин Аккерман, ты смерти моей хочешь?! Это ж мамины драгоценные маргаритки… Да она нас обоих закопает теперь в этой клумбе. — Я делала норку для жучка, — деловито заявила Иви, улыбнулась чумазым ртом и протянула на ладошке разноцветного жука, заботливо обложенного цветочными розовыми головками. — Держи, дарю. И веночек ещё… — Протянула вторую руку с венком из одуванчиков. Леви наклонился и позволил ей надеть себе на голову жёлтый венец с торчащими в разные стороны мятыми зелёными ножками. — Король жуков! — смеясь, произнесла Иви, приложив кулачки к щекам. — Тогда своей королевской милостью я дарую жуку свободу, если вы не против, Ваше высочество, — подыграл ей Леви, выпрямившись и поправив положение венка. — А теперь давай-ка быстро умоемся и в путь, не то мама будет очень расстроена. Вошли в дом и поднялись в ванную комнату. Леви поставил Иви на приземистый стульчик, чтобы она смогла дотянуться до льющейся из-под крана воды, всучил ей кусок мыла, а сам принялся поправлять бант на её голове. Пока он пытался расчесать спутанные кудри, Иви то и дело капризничала и попискивала, хваталась за волосы, супила по-отцовски брови и дула губы. Устав терпеть, она спрыгнула со стульчика и дала дёру. — Тц! Вот же!.. Бандитка и есть бандитка, — приложив ладонь ко лбу, запричитал Леви. Спустился на первый этаж, поймал беглянку и насилу умыл её чумазое лицо. — Ну никуда ведь не годится, — ворчал он, намыливая раскрасневшиеся щёчки. — Пусти, пап! — протестовала она, упираясь кулачками ему в грудь. Леви сгрёб её в охапку и звонко поцеловал в мокрый нос. — Ладно, грязнуля, — сдался он, — пошли уже к маме. Перед выходом Леви быстро сменил рубашку на свежую, повязал жабо и наскоро уложил волосы. — Веночек, пап! — воскликнула Иви, тыча пальчиком в свой подарок, лежавший на зеркальном столике. Леви надел обратно свой королевский венец, подхватил Иви на руки и выбежал из дома. Ещё в начале весны Леви настоял, чтобы Лив оставила подработку разносчицей и посвятила всю себя любимому занятию — музыке. Пускай его ревность к Холдену никуда не ушла, но он перестал изводить ею жену. Леви изо всех сил старался быть участливым и неравнодушным к увлечению Лив: купил на скопленные деньги фортепиано, чтобы она могла практиковаться дома, и новые пластинки для подаренного Холденом проигрывателя. Когда Лив объявила ему неделей ранее, что снова будет выступать вместе с ребятами в ресторане, он пообещал, что непременно явится на концерт. И теперь бежал со всех ног по залитой дурашливым солнцем мостовой, по утопающему в белом мареве городу — только бы успеть! Только бы вновь не подвести свою Осень. Когда он ураганом влетел в зрительный зал, Лив уже была на сцене: заметив мужа, она не смогла сдержать непреднамеренной улыбки и едва не позабыла к чертям весь текст песни. Холден, сидевший за соседним столиком и вальяжно потягивающий сигарету, окинул осуждающим взором капитана и неодобрительно покачал головой, дескать, другого я от тебя не ожидал. Леви было плевать. Едва он приземлился на стул и взглянул на сцену, как зрелище поглотило его без остатка. Он подпёр ладонью щёку и глядел на жену со смущением и восторгом. Даже расшалившаяся по дороге Иви, сидевшая у него на коленях, притихла и заворожённо смотрела на маму, игриво водившую плечами и отщёлкивающую пальцами в такт озорной мелодии. На цыпочках и пригнувшись, за столик к Леви с дочерью перебрались Габи и Фалько. — Мы уж думали, что не придёте, капитан, — шёпотом произнесла Габи, тотчас перехватившая малютку. — Говори за себя, — тихонько возразил Фалько, — я вообще-то не сомневался, что капитан придёт. — Вечно тебе надо умничать, а?! — шикнула Габи. — Смотрю, семейная жизнь бьёт ключом, малышня, — резюмировал Леви, переведя на них взор. В начале месяца ребята наконец сыграли долгожданную свадьбу. — Да ну его! — Габи махнула рукой, а затем сунула довольную моську к Иви. — Это ты на папку такой красивый венок повесила, да? — Не папка, король жуков! — воскликнула Иви и шкодливо улыбнулась. — Так, а ну цыц, сопляки! — прошипел Леви. — Вы на базаре, что ли? Дайте послушать. Габи невольно прыснула: сердящийся капитан с одуванчиками на голове выглядел до жути забавным. После концерта Лив была уставшей, но крайне оживлённой — она впервые получила стопку писем от поклонников. Вдоволь наобнимавшись с Иви, она козочкой скакала вокруг Леви, размахивала белыми конвертами и увлечённо читала пылкие послания. — «Госпожа Лив, не могу выразить словами, как глубоко ваш голос проник в моё сердце…», — сбивчиво читала Лив, произнося некоторые слова по слогам. — Нет, ну слышал?! — взвизгнула она, прижав письмо к груди. — Этот мужчина пишет, что мой голос «глубоко проник в его сердце»! Ну что за прелесть? — растроганно спрашивала она. — «А какое ангельское у вас вибрато, как к месту вы используете мелизмы…» Леви с трудом скрывал свою растерянность: он понятия не имел, что за «вибрато» и о каких таких «мелизмах» пишет восхищённый слушатель. «Я законченный деревенщина, — только и носилось в его голове, пока он согласно кивал. — Чёрт! Даже разговор-то теперь поддержать не могу, Лив как начнёт сыпать этими своими музыкальными терминами, так хоть дуло к башке снова приставляй…» — О чём грустишь, мой король? — Лив прервала думы Леви и заботливо поправила одуванчиковый венок на его голове. — Король жуков! — вклинилась Иви и стала крутить руку отца из стороны в сторону. — А? — выйдя из задумчивости Леви посмотрел на жену и залился краской. — Я выгляжу грустным? — Немного. — Чепуха, — умолчал он по привычке. — Просто устал.

***

Настойчивый стук в дверь прервал спокойный вечер Холдена, ленно развалившегося в шезлонге на балконе гостиничного номера. «И кого только принесла нелёгкая?» — туша окурок, подумал он и нехотя поднялся: допил остатки скотча, застегнул верхние пуговицы мятой льняной рубашки и отправился открывать. — Капитан? — Холден удивлённо вскинул брови. — Добрый вечер. Вот уж кого не ожидал увидеть. — Он улыбнулся из вежливости и приветственно кивнул. — Чем могу быть полезен? — Научи меня разбираться в музыке, — без церемоний пробубнил Леви. — Научить… что? — Холден издал непроизвольный смешок. — Глухой, что ли? — Леви сердито насупился. — Отнюдь. Просто решил, что послышалось. — Тц! — Скрестив на груди руки, Леви на миг сконфузился, а затем вновь уставился на Холдена. — Долго будешь мариновать меня на пороге? Холден любезно посторонился и сделал рукой изящный пригласительный жест. Леви прошёл в гостиную и оценивающе огляделся по сторонам — всюду был творческий беспорядок: у рояля в кучу свалены книги, на софе веером лежали нотные листы, придавленные грифом гитары, а на кофейном столике покоилась переполненная окурками пепельница, напоминавшая полуразрушенную каменную башню. Чуть поморщившись, Леви повернулся к внимательно уставившемуся на него Холдену, который, казалось, вовсе не собирался допрашивать и торопить своего нежданного гостя. — Хочу, как ты… ну, обсуждать с Лив все эти… музыкальные штуки, в общем, — сдавленно пробормотал капитан. — Интересно… — протянул Холден. — А тебя как, в совершенстве выучить «музыкальным штукам»? — Хорош издеваться. Хочу… да твою мать! — не выдержав напряжения, вспыхнул Леви. — Я всего-навсего хочу не чувствовать себя деревенщиной, когда Лив делится своими успехами, ясно тебе? — Предельно, — спокойно отозвался Холден и вальяжно расселся на диване, закинув ногу на ногу. — Она говорит про какое-то вибрато и грёбаные меланиз… мелуниз… чёрт, я даже названия не запомнил! — Леви издал усталый вздох и зажмурился. — Какой-то тип в письме называл одну из этих штуковин ангельской, а про другую сказал, что Лив использует её к месту. Я ни хера не понял и только кивал, как умственно отсталый. Хочу просто уметь поддержать разговор — как минимум, а как максимум — понимать, о чём вообще речь. — Этот… тип, как ты выразился, — с ноткой высокомерия начал Холден, — говорил о вокальных приёмах. — Уж догадался, что не о тактиках ведения боя, — огрызнулся Леви. — Если упрощённо, то вибрато — это такое лёгкое колебание звука, как волны, — с поэтичной отрешённостью произнёс Холден, перебирая пальцами в воздухе. — Покажу на примере. Он подскочил с дивана, взял из стопки пластинку, бодро поставил её в проигрыватель и установил язычок в нужном месте. — Вот, послушай, — сказал он, приподняв вверх указательный палец. Леви нерешительно приблизился, расцепил руки и деловито вытянул шею, состроив серьёзную мину, вызвавшую у Холдена очередной снисходительный смешок. — Слышал, как звук немного колебался перед началом припева, когда исполнительница тянула ноту? — спросил Холден, приглушив пластинку. — Ну, допустим. — Это и есть вибрато, — покровительственным тоном пояснил Холден. — Я приверженец академического вибрато — более сдержанного, идеального с точки зрения техники. У нашей птички эстрадный вариант — более дерзкий и вычурный. Как правило, мне такой не особо по вкусу, но Лив это делает с такой непосредственностью и лёгкостью, что я вмиг забываю о своём снобизме. У её голоса есть, как принято говорить, эдакий природный магнетизм. Шарм! — Он вскинул над головой кисть. — Лив чувствует публику и умеет интриговать. Где нужно, она скромна, а где нужно иначе — раскованна. Не просто певичка, а настоящая артистка. Артистка. Ревность так некстати кольнула сердце Леви: незамысловатое милое прозвище, придуманное впопыхах, брошенное невзначай, в устах Холдена приобрело вес и силу, стряхнуло ореол легкомыслия, которым его наделил Леви. Ему сделалось не по себе, неловко и почти стыдно. «Лив оттого и тянулась к Холдену, что он воспринимал её всерьёз, в отличие от меня — малодушного, зацикленного на своей идиотской ревности. Каким бы напыщенным индюком он ни был, но он настоящий профессионал и фанатик своего дела, не просто ремесленник. Холден способен дать Лив то, чего не могу дать я. И как бы я ни бесился, как бы ни ревновал, нельзя мешать Лив черпать у Холдена знания и развивать с его помощью талант. Тогда она всегда будет такой же счастливой, как после вчерашнего концерта». — Ладно, вроде разобрался, — с облегчением произнёс Леви. — А второе что такое? Ну эти, как их… — Мелизмы, — помог ему Холден. — Да, вот они. — Это собирательное название вокальных украшений. Но тут будет уже посложнее объяснить. — Я, конечно, тот ещё неуч, но соображаю быстро, — заверил Леви недовольным тоном. — Не томи, певун, объясняй: с примерами своими и унылыми разъяснениями. Я пришёл за тем, чтобы разобраться, так что готов вникать. Холден был окрылён возможностью вновь почувствовать себя преподавателем, светилом и хранителем тайного знания. Он ничего не мог поделать со сладостной дрожью в конечностях, с эйфорией, какая охватывает страстного в своём деле человека, когда его просят поделиться частичкой опыта. — У меня вопрос, капитан: почему я должен тебе помогать? Мы не друзья. Более того, мы с тобой соперники, — с ухмылкой добавил Холден. — Хочу, чтобы ты знал — я всё ещё неравнодушен к твоей жене и не оставлю попыток завладеть её сердцем. — Ну, удачи тебе, — буркнул Леви. — Бесячий говнюк. А на бесплатную помощь я и не рассчитывал, у меня есть средства, чтобы оплатить твои услуги. — Так, значит? — Рот Холдена растянулся в ухмылке. — Нет, капитан, денег не нужно, приходи образовываться за так. Меня, знаешь ли, жутко будоражит твоя самоуверенность!

***

— Выходит, Паоло сейчас затаился? Видать, разминает заплывшей задницей кресло члена городского совета и осваивается в своей новой акульей пещерке. Но держи ухо востро, Леви: он о тебе не забыл, просто выжидает удобный момент. — Не сомневаюсь. Но, знаешь, Себ, я рад возможности поменьше видеть его убогую морду и немного… пожить, что ли. Закрыв вечером чайную, Леви решил навестить Себастиана: между ними быстро установилась негласная традиция — встречаться по вечерам каждого четверга без предварительных договорённостей, и оба никогда ничего не планировали на это время. Иногда они выбирались в центр города, чтобы пропустить стаканчик-другой в одном из баров, или гуляли по окрестностям Либерио. Сегодня Леви застал Себастиана за излюбленным занятием по снятию стресса и напряжения — за колкой дров. Капитан молча засучил рукава и помогал полковнику разрубать брёвна, а затем переносил готовые после колки дрова в металлический дровяник. — Одобряю, — ударив топором по полену, ответил Себастиан. — У тебя хоть рожа повеселела в последнее время. Уверен, и мозги больше не набекрень. Сильно только не расслабляйся: сытость и покой отупляют. — Не волнуйся, я держу себя в тонусе: вчера закинул удочку в ту независимую редакцию, которую заприметил ещё зимой, а в прошлом месяце связался с полицейским спецподразделением, на которое дал наводку твой братец. Разумеется, личность свою пока раскрывать не стал, хочу прощупать этих ребят. Но они постоянно настаивают на личной встрече, чтоб их… — Я помогу в случае чего, можешь на меня рассчитывать. Леви кивнул в знак признательности, а затем взял глиняный кувшин и, сделав несколько жадных глотков, задумчиво уставился на горизонт, на тающее алое солнце. — Как с Лив? — поинтересовался Себастиан, утерев пот со лба, и перехватил из рук Леви кувшин. — Отлично. Трахаемся как кролики. Мне кажется, я её окончательно утомил, пускай она ничего и не говорит. Даже нижнее бельё перестала дома носить… Какой я, оказывается, извращенец. — Леви неловко насупился. — Тц! У меня такого подъёма даже в начале наших отношений не было. А ведь я давно не мальчик. — Так радоваться надо! — гоготнул Себастиан, хлопнув Леви по лопаткам. — А раз она поощряет твои закидоны, то и расслабься. У вас, полагаю, вне в койки тоже всё ладно? — Лучше некуда. Ну, почти. — А что не так? — Всё так, просто… когда она начинает говорить о музыке, я неизбежно превращаюсь в ничего не смыслящего осла. И несколько дней назад завалился к Холдену — попросил научить меня разбираться. — К Холдену? К музыкантишке, который тянет ручонки к Лив? — К нему. — Железные у тебя яйца, капитан! — Да хрен там, Себ. Я весь провонял отчаянием, и теперь этот индюк знает об этом. — Капитан, отставить упаднические настроения. Не то «стручок» обмякнет в самый ответственный момент. — Можно тебя цитировать? Себастиан гоготнул, как нашкодивший юнец. — О своём бы «стручке» побеспокоился, — пробубнил Леви. — Напомни-ка, когда там тебе Си ответное письмо прислала? — На хер иди, стрелочник. Мой «стручок» всегда наготове! — Себастиан задиристо стиснул ладонь в кулак. — Ты поэтому, баран, уже почти два месяца не можешь поехать навестить жену? — Поеду через неделю. — Ты это говорил неделю назад. — Говорю же, стрелочник! — возмущённо гаркнул Себастиан. — Мы вообще-то о твоём музыкантишке вели беседу. Леви стиснул зубы. — Да о чём там беседовать? Кажется, я возвращаюсь к тому, от чего был уверен, что избавился — к ублюдской ревности. Само собой, Лив не знает, я держу себя в руках при ней, но когда она уходит на занятия к Холдену, я начинаю себя изводить: только и думаю о том, что этот индюк шепчет ей на ушко, пока она играет с ним на рояле в четыре руки. — Скажи, Леви, ты ей не доверяешь? — серьёзно спросил Себастиан. — Доверяю. — То есть, ты уверен, что твоя драгоценная Осень не прыгнет в постель к этому Холдену? — Не прыгнет. Знаю, что не прыгнет. — Тогда какого лешего ты себя изводишь? — пробасил Себастиан. — Слушай, капитан, взгляни на эту ситуацию вот с какой стороны: коль уж Холден не угрожает вашему с Лив счастью, тогда почему бы не воспользоваться этой ситуацией? — Воспользоваться? — Леви поморщился. — Разве не добавляет это огонька в ваши отношения, а? — с хитрой ухмылкой спросил полковник. — Эдакой перчинки. Где твой охотничий инстинкт, капитан? Соперник — это хорошо! Значит, ты ещё в игре, и жизнь не выкинула тебя за борт. Ты вроде говорил, что Лив такое нравится, так подыграл бы ей. Глядишь, самому понравится. — Рано я себя посвятил в извращенцы, ты позабористее будешь. — Ну да, такого идиота, который будет разводиться с женой, чтобы наладить отношения, надо ещё поискать!

***

Мерзкое утро, мерзкий день и мерзкий вечер. Духота, от которой не спрячешься. Паоло ненавидел май — с каждым годом переносить его становилось всё труднее. А когда-то он любил влажный душный климат. Правда, тогда он был вдвое моложе и вдвое худее. Теперь на каждый сезон приходилось шить новые костюмы — живот рос даже быстрее, чем утекало сквозь пальцы проклятое время. Паоло случайно увидел своё отражение в окне дверцы экипажа: лицо обрюзгло, под глазами мешки, глаза потухли. Намертво. «Зато раньше я был ничего, красавец», — жалкая попытка утешить себя, оправдать беспощадный бег времени. Раньше… Раньше он был доволен и счастлив. Наверное. По крайней мере, до того момента, пока мелкая огненная чертовка не стащила его любимую трубку из орехового дерева и, кривляясь, не начала изображать, будто прикуривает. Пока не превратилась в адскую рыжую бестию, лишившую его покоя и прикарманившую его счастье. Паоло стиснул руку в кулак, бешено ударил по экипажному окну, и оно, жалобно лязгнув, раскрошилось на осколки. Вместе с ноющим паоловским сердцем. Слабак. Сам затеял этот ничтожный спектакль с капитаном Леви, из которого теперь не имел понятия, как выпутаться. Желание отомстить поработило Паоло, но какой же всё-таки месть оказалась изматывающей! Где найти силы для следующего шага и заставить заплатить островного выродка за все унижения? Оставалось тешить себя тем, что Леви у него в ежовых рукавицах, что страдает под его пятой. А страдает ли? Капитан давно перестал тяготиться выплатой дивидендов и молча исполнял мелкие капризы Паоло. Неужто смирился со своим рабским положением? Ещё бы! Ведь каждую ночь он засыпает в объятиях рыжей бестии, трогает её нахальными дьявольскими ручонками. — Мою, мою бестию! — безутешно взвыл Паоло, сжимая окровавленный кулак. Извозчик испуганно обернулся и робко спросил: — Вы в порядке, господин Ланчетти? — Захлопнись, болван! — взревел Паоло, устыдившись минутной слабости. За спиной раздались шаги — лёгкие, будто спасительная поступь ангела, посланного неведомо какими богами. — Значит, это вы, господин Ланчетти? — раздался за его спиной незнакомый женский голос. Паоло обернулся и недоверчиво оглядел невысокую девушку с короткими платиновыми волосами, робко перетаптывающуюся на месте. — Чего вам, юная леди? — Меня зовут Кайла, — ответила незнакомка, — и у меня есть для вас информация о Леви Аккермане.