Разрешите обратиться

Когда Берт зажигает керосиновую лампу, Селена кривится и прикрывает рукой лицо. Искусственный свет, олицетворяющий собой солнце, вытесняет темноту за пределы комнаты, и та стыдливо пятится за угол в угрюмом молчании. Мужчина по-прежнему обнажен, и, хотя его тело не выказывает более признаков возбуждения, все ещё умудряется эффектно смотреться с редкими капельками пота на жилистом торсе. После близости никто не решается высказаться, спросить о чем-нибудь или обсудить произошедшее. Два человека просто молча смотрят друг на друга, не желая признаваться в содеянном. И снова Селене вспоминается, как она сидит в полицейском участке, на этот раз за мелкую кражу. В тот злосчастный вечер в её кармане оказалась фруктовая жвачка из маленького магазина напротив дома да несколько мятных леденцов. Грузный господин в темно-синей фуражке сидел напротив девушки, склонив голову набок, в его глазах читалась боль от невыплаченной вовремя ипотеки и трое детей, которых приходилось содержать на мизерную зарплату. Полицейский вздыхал и поправлял седые усы всякий раз, когда Селена запиналась, путаясь в своих показаниях. Ему не хотелось возиться с беспризорницей, но в последнее время она зачастила в государственное учреждение, будто специально нарываясь на неприятности. Может, Селена и нарывалась. Она не знала. Тогда ей было всего двенадцать лет. — Я знаю, что ты хотела сделать. Берт нарушает тишину первым и поднимает с пола револьвер. Недолго крутит его в руках, изучая, а затем прислоняет ребро оружия к виску, собираясь с мыслями. Этой ночью они переступили грань дозволенного, стерли невидимую черту. Селену же не заботили порывы его запоздалой нравственности, Берт перестал раздражающе «выкать», то ли сблизившись с ней, то ли наоборот отдалившись. Это её заинтересовало куда больше. Жажда приключений и новых эмоций — вот для чего жила Селена. Для чего просыпалась по утрам и пила кофе без сахара, ездила на работу на новеньком мерседесе, громко ругалась на мимо проезжающих «козлов» и «идиотов», по неосторожности или по природной глупости умудрившихся втиснуться перед ней на светофоре. — Пошел на хуй, мудила! — кричала она, и средний палец правой руки, наманикюренный и длинный, высовывался из приоткрытого окна машины, привлекая всеобщее внимание к вопиющей несправедливости, неправильной реальности, фальшивой, иллюзорной и тупой, и еще много какой, насколько хватало у Селены духа выкрикнуть из дорогого, кожаного салона. Затем она облегченно выдыхала, выкуривала сигарету-другую, пока чертов светофор лениво отсчитывал остаток её нервных клеток. 10…9…8… — К черту! Селене было не привыкать нарушать правила, и этот раз исключением не стал. Только вот полицейский, догнавший её машину без особых усилий на стареньком рено логан (не только при помощи мигалок, но и при должном знании коротких путей в городе), порывы свободы и жажды эмоций молодой бестии не оценил. И она бы его обязательно засудила за целый час нахождения в участке с целью уточнения паспортных данных и установки личности, только вот мерзавец оказался весьма хорош собой. Единственный изъян, который девушка нашла в нем, пока он рылся в верхнем ящике стола — чрезмерная вежливость, Только «Вы» и «Вы», «Вы» и «Вы». Воспитывался в семье девственников, не иначе. — Если ты хотела убить меня, то попытка оказалась неудачной. Шанса такого больше не предоставлю. Моя глупость — моё бремя. Голос Берта возвращает Селену в реальность. Или в то, что так скрупулёзно всё это время пытается на неё походить. Мужчина стоит совсем рядом, и щёки девушки краснеют. Её подбородка касается дуло револьвера, но Селена и не думает отворачиваться, смотрит на Берта снизу вверх, пытаясь сосредоточиться на его лице, выражающем неподдельную скорбь, за которой прячется постыдное желание. Он хочет её, жаждет, но одновременно ненавидит себя за слабость, за глупость, за безрассудство. Он считал её монстром, правой рукой убийцы, но всё равно позволил ей проникнуть в свой разум, разрешил быть ближе, чем стоило, так многим он лучше? Берт вздыхает, почти театрально, но недостаточно, чтобы зал взорвался аплодисментами. Кинул короткое «Скоро буду», оделся и вышел из дома, не забыв прихватить с собой оружие. *** Селена досчитала до ста, прежде чем дверь открылась, и её новоиспеченный любовник показался на пороге с плетеной корзиной в руках. Пахло чем-то вкусным, но девушка была всё ещё голая, и свежая булочка с деревенским маслом и козьим сыром непременно подняла бы ей настроение, будь она в подходящем виде. Берт был немногословен, но то, в чем Селена сейчас нуждалась больше всего — получила. Бордовое платье оказалось на размер больше, но проблема такого рода легко решалась крепко затянутым корсетом. Впрочем, она соизволила с этим повременить, пока вдоволь не наестся. Девушка была очень голодна. Мужчина молча разливает чай по кружкам, и с любопытством поглядывает на барышню, уминающую уже вторую булочку. Не переставая удивляться её аппетитам, отправляет в рот кусочек деревенского сыра и закрывает глаза от удовольствия, смакуя изумительный молочный вкус. — Я такое в жизни не ела! Это очень вкусно! — Селена восхищается искренне, почти как ребёнок, и Берт хочет её верить, но всё равно видит в ней невидимую угрозу, поэтому предпочитает не поддерживать с ней диалог, чтобы не наговорить того, что ей знать не положено. Или того, что она уже знает, но говорить не хочет. — Ты действительно не хочешь обсудить наши с тобой… взаимоотношения? Мужчина едва не проливает на себя чай. — Ты хотел убить меня час назад, потом передумал, нашел где-то одежду, принёс еды. — Всё так. Селена поправляет волосы и одергивает вниз платье, оголяя зону декольте. Мужчина даже не повёл бровью, только откашлялся себе в кулак и потянулся за булочкой, чтобы намазать на неё масло. — На столе есть нож, — говорит девушка. — Не поспоришь. Берт невозмутимо соглашается с её высказыванием и продолжает трапезу с лёгкой улыбкой на губах, будто что-то знает такое, о чём она догадываться не должна. — Я могу тебя убить. Мужчина пожимает плечами и делает глоток чая. Морщится. Он горячий. Щекочет язык. — Я узница тебе или любовница? Насильно мил не будешь, знаешь ли. Я могу за себя постоять. Берт хмыкает и медленно протирает уголки рта салфеткой, обдумывая её слова. — И что тебе это даст? Селена задумалась лишь на миг. — Свободу. — Вот как? — Мужчина устало потер висок, словно этот диалог ему уже наскучил. — Так ты сейчас в оковах? Я тебя к чему-то принуждаю? Девушка молча делает глоток чая. Берт расстроен, и его настроение заразительно. Деструктивно. — От тебя требуется только информация и подтверждение оной, ты не демон и не ведьма, но ведь и человек бывает куда опаснее зверя. Отпущу тебя — окажешься убийцей. Или его пособницей. И какой из меня блюститель закона, если я допущу развитие подобного сценария? Голос мужчины становится тише. — Докажи мне свою невиновность. Я был бы рад узнать, что ты к этому не причастна. Особенно после того, что между нами было. Последние слова он почти прошептал. Селена ловит на себе взгляд мужчины. За миг изменившийся. Отстраненный. Чужой. Заставляющий смотреть прямо в съеживающуюся от страха душу, наполненную бесконечным горем и страданием. Словно он был сам соткан из хрупкой материи. Правильный человек. Безупречный. Следующий за своими идеалами. Не терпящий изъянов. Человек-часы. Одна секунда — и стрелка уже в движении, неумолимо гонится за тенью, которую не суждено поймать. Он предал свои принципы ради неё. Впустил в свою жизнь, чтобы она потешила своё эго. Он совсем другой. И теперь мучается. Страдает. Считает, что подпустил слишком близко. Он раздражён? Он злится? На его лице не читается ничего, только вселенская тоска по чему-то давно забытому, тому, что испытал лишь однажды. Хороший полицейский. Он хороший полицейский. Считает Селену плохой, но всё равно добр с ней. Даже чересчур. Серьёзно относится к своей работе. Обострённое чувство справедливости. Потерял кого-то? Не может смириться с утратой? Вынужден всегда приносить людям пользу, иначе внутренние демоны сожрут его душу? Спускает их с цепи при виде внешней опасности? — Мои пальцы не дрогнут, если всё же придётся нажать на спусковой крючок, — Берт прерывает долгое молчание первым, встаёт из-за стола и оттряхивает чёрный костюм, — но мне бы не хотелось этого делать. Селена послушно кивает, с горечью узнавая в этих словах саму себя. В тот день в полицейском участке именно они прозвучали из её уст по отношению к молодому сотруднику с бездонными, почти черными глазами.