В дивном новом мире

Солнечным утром середины августа очередной свежевозведенный торгово-развлекательный комплекс славного корейского города Сеула распахнул свои двери. Сверкая стеклом и металлом, негромко напевая эскалаторами, вентиляцией, ненавязчивой музыкой и голосами персонала и немногочисленных посетителей, приглашая и завлекая приобщиться не только к обычным, но и к традиционным развлечениям широко разрекламированной недели Корё - так звучало, светилось и переливалось на каждой стене и в каждом углу комплекса. Еда, косметика, музыка, танцы, сувениры – все, что можно было бы каким-нибудь боком отнести к эпохе расцвета древней империи. И всем этим предлагалось насладиться, а при желании и просветиться. В самом сердце комплекса в просторных светлых залах организовали выставку исторической живописи эпохи Корё. Начало экспозиции посвятили знаменитому императору Кванджону, жившему больше тысячелетия назад, реформатору, правившему страной железной рукой, человеку, при котором окончательно объединенная Корё достигла расцвета и могущества. Не сказать, чтобы выставку осаждали толпы любителей прекрасного – все-таки ценность данная живопись представляла скорее историческую. Художники древности, безусловно, старались как могли, но уровня Леонардо да Винчи от них определенно ожидать не стоило. Правда, интересующихся все равно хватало. К примеру, на удобном диванчике под развесистой искусственной пальмой прямо напротив входа на выставку вольготно расположился мужчина очень интересной наружности и в самом расцвете сил. С дорогим смартфоном и стаканчиком кофе в руках, в деловом костюме и пока закрытым ноутбуком, своим существованием намекающим, что устроился здесь его владелец надолго и всерьез. Если хорошенько присмотреться к пальме, то можно было заметить маленькую камеру, трудолюбиво снимающую вход в художественную галерею, да и сам мужчина постоянно туда поглядывал – видимо, кого-то ожидая. Он ждал… Очень и очень долго ждал… Посетитель про себя усмехнулся, допил кофе и со свежими силами продолжил с кем-то переписываться. Висящий прямо перед ним рекламный баннер изрядно раздражал - с него взирала физиономия древнего императора Кванджона Ван Со, к счастью, запечатленная с долей художественной условности, иначе было бы совсем неловко – мужчина ухмыльнулся своим мыслям еще разок. И все равно постоянно рассматривать собственное лицо, пусть и тысячелетней давности, то еще удовольствие. Если бы не Хэ Су… Все ради нее. Все всегда было ради нее одной. На этот раз посетитель нежно улыбнулся. Су… Его маленькая хрупкая возлюбленная крепко держала в своих нежных ручках сердца всех, с кем ее сталкивала судьба. Равнодушных не существовало – слишком яркой, необычной, искренней и живой оказалась эта девушка. Чего стоило одно ее знакомство прямо в дворцовых купальнях чуть ли не со всем королевским семейством разом… Ее любили, ее ругали, ее обожали и ненавидели, кто-то ухитрялся завидовать и ревновать. Под чары Хэ Су попал даже сам король-отец, чудом не взявший ее в жены, зато ставший ей другом, пусть и ненадолго. «Надо, чтобы они обязательно встретились и в этой жизни, в этом свободном времени, - мелькнула светлая мысль. – Я обязательно познакомлю тебя со своей семьей, моя Су. Вот только сначала найду тебя…» Ли Джун Ги, один из сыновей главы известнейшей корпорации, некогда бывший аж целым императором Корё Ван Со, поудобнее откинулся на мягкую спинку диванчика и изволил предаваться легкой мечтательной флегме. Мирно журчавший неподалеку фонтанчик данному настроению определенно способствовал. В этой жизни ему куда больше повезло с семьей – или с окружающим миром, чего тоже не стоило исключать. Как и тысячу с гаком лет назад, маменька досталась ему несколько сумасшедшая, но тогда ее приступ безумной ревности к отцу привел к появлению на лице Ван Со уродливого шрама, чуть не лишив на тот момент девятилетнего ребенка глаза, зато изрядно перепахав ему щеку и всю дальнейшую жизнь. И ничего отец-король с безумной женщиной сделать не смог… или не захотел. Только вызвал лекарей, предварительно все-таки отбив его у мамаши, бодро размахивавшей кинжалом, и уехал на очередную войну, по завершении которой изрядно пополнил гарем. На этом инцидент был исчерпан, если не считать отправки четвертого по счету принца фактически в заложники одной из знатных семей в дальней провинции, дабы тот своим уродством не смущал ничей взор. Все это Ван Со прекрасно помнил на протяжении своей прошлой жизни и совершенно не намеревался забывать в нынешней. Просто чтобы больше ценить свою настоящую семью, в которой маменька, к сожалению, ухитрилась провернуть прежний фокус, правда, с участием кухонного ножа и бутылки соджу, после чего закономерно переехала в заведение с мягкими стенами и улыбчивыми врачами. На мальчика же тогда свалился не только шок от предательства самого дорогого, как ему казалось, человека, не только боль от операции, но и одиночество в больнице, впрочем, изрядно скрашенное внезапно обрушившейся на его (или в его) несчастную голову памятью о прошлой жизни. Воспоминания отнюдь не самого доброго и милосердного из императоров, жившего в эпоху с абсолютно другой моралью, иным жизненным укладом и сомнительной системой ценностей… В таком юном возрасте это было не совсем тем, что стоило переживать, но выбора никто ему не предоставил. К счастью, времени в больнице оказалось достаточно, чтобы все воспоминания слегка улеглись, разложились по полочкам, а большую их часть удалось благополучно задвинуть на задворки сознания, припоминая по мере взросления. И вот это действительно являлось чудом, потому что в ином случае под большим вопросом оказалась бы сохранность психики, да и просто вменяемость самого Ли Джун Ги, ну или Ван Со – он так до сих пор и не определился, какое имя ему ближе. Мужчина проводил цепким взглядом стайку девушек, впорхнувших было в галерею, но тут же поспешивших сбежать от такой скучной истории в направлении косметических отделов. А ведь Хэ Су увлекалась всякими притираниями. Каким светом загорались ее глаза, когда она лично составляла, смешивала, варила все для красоты и чистоты. И с каким восторгом принимала искреннюю похвалу своим трудам. А как помогла ему – фактически именно Су возвела на престол изувеченного четвертого принца, ведь человеку со шрамом на лице нереально было бы стать королем. Но вот если умело применить грим… Может быть, стоит прогуляться в соседнее крыло? Купить тональник, произведенный якобы по древним рецептам, поностальгировать, поумничать на предмет несоответствия состава… А вдруг именно там он и сможет отыскать свою Хэ Су, свою любимую, после смерти которой безутешный император Ван Со поклялся найти ее, в каком бы времени и в каком бы мире они оба не оказались в следующей жизни. С другой стороны, пытаться отыскать девушку, зная лишь о ее увлечении косметикой… Безнадежно. Лучше все-таки придерживаться первоначального плана и караулить ее у выставки, надеясь, что картины сумеют пробудить память прошлой жизни. Вспомнились слова звездочета: «Говоря о госпоже Хэ Су – не думаю, что она была из этого мира». И ведь действительно – с каким трудом и какими жертвами она пыталась вписаться в придворную жизнь, и как у нее это так до конца и не вышло. Теперь-то ему стало понятно, насколько страшными казались девушке двадцать первого века самые обычные события, происходившие во дворце. Но тогда, в древности, ее странные идеи и рассуждения вызывали в лучшем случае недоумение. Ну правда, где гуманизм, а где Корё – постоянно воюющая страна с далеко не самыми дружелюбными соседями, раздираемая к тому же изнутри интригами влиятельных семей? Вот Хэ Су и не справилась, а тихо угасла, оставив после себя на память тем, кто ее любил, лишь солнечный лучик – маленькую Чиён. Мужчина грустно улыбнулся. Император Ван Со предпочитал думать, что малышка была именно его дочерью, но… Су так ничего и не сказала ему об этом. Не успела. Ничего, в этой жизни он, Ли Джун Ги, такого точно не допустит. Не зря же с младых лет стремился сделать свою семью счастливой, дабы не повторились события, происходившие в Корё. Конечно, сильно помогало то, что отец ограничился одной супругой и не спешил признавать бастардов, даже если они и существовали в природе. В результате чего в наличии имелись всего четыре сына, а не тридцать пять только официальных от двадцати девяти жен. В этой жизни бедному несчастному травмированному ребенку удалось без особого труда убедить отца и наследного принца, то бишь своего самого старшего брата, заняться своим физическим здоровьем и пригласить хорошего психолога для младших детей – самого Джун Ги и Чжон Хёна, третьего принца в прошлом воплощении. В то, что сумасшествие драгоценной матушки могло передаться по наследству, ему охотно верилось. Склонность к жестокости и садизму у третьего принца была избыточной даже для того веселого времени, ну а у самого Ван Со, конечно, имелся изрядный набор обстоятельств, оправдывавших любые выкрутасы психики, но и выросло тогда то, что выросло. Волком четвертого принца называли не за красивые глазки, а за кровь на клыках. Много крови, очень много… К счастью, в нынешнем времени все, обнаруженное врачами, удалось если не излечить, то купировать, а огромная корпорация отца позволила каждому из трех старших сыновей найти место приложения своих организаторских талантов, ну а самый младший пока спокойно учился в школе. Маменьку маленький Су Чжон абсолютно не помнил по весьма уважительной причине – на момент роковых событий ему было всего два года. Мужчина отвлекся на очередной звонок, после которого хмуро побарабанил пальцами по подлокотнику. Так получилось, что младший братик не помнил только эту маменьку. Пусть за прошедшие века мир в целом и стал безопаснее, но не для всех, далеко не для всех. И сыновьям настолько известного и влиятельного человека точно не стоило пренебрегать охраной, которая, к сожалению, тоже не являлась панацеей. Вот и младшего братика в свое время не уберегли – похитили его тогда внаглую прямо из школы. К счастью, домой смертельно испуганного ребенка вернуть удалось в целости и сохранности, зато, как выяснилось, с прибытком в виде проснувшейся памяти четырнадцатого принца Ван Чжона. Сам Ван Со практически сразу по выходу из больницы в аналогичном состоянии подсунул всем родным и близким записки в красивых конвертиках, в которых поименно перечислил многочисленную семью короля Тхэджо. Причем собственное имя не поленился заключить в изящную рамочку из листиков, чтобы уж наверняка дошло, если вдруг у кого тоже завалялся скелет-другой в шкафу. Маленькому Су Чжону тоже такой конвертик достался сразу после разбирательства с похитителями, и любопытный ребенок заглянул туда буквально на следующий же день. После чего долго и обстоятельно рыдал на груди у старшего брата, наотрез отказываясь отпускать его куда-либо. Тогда Ван Со пришлось бросить все дела и неделю провести дома, успокаивая и помогая упорядочить, разобраться с воспоминаниями. Хорошо еще, что жизнь четырнадцатого принца Ван Чжона была куда менее насыщенной, чем у самого Ван Со, и протекала в основном в отдаленном поместье в стороне от дворцовых интриг и потрясений. В качестве претендента на престол самый младший из многочисленных принцев рассматривался разве что его сумасшедшей матерью, так что он имел уникальную по тем временам возможность спокойно растить малышку Чиён и вообще жить в мире и покое. Так что разобраться с внезапно свалившимся наследием братьям удалось довольно быстро. Су Чжона немного расстраивало то, что отец и остальные два брата не помнят Корё, и неизвестно еще, где искать оставшуюся часть семьи и стоит ли вообще это делать. Лично Ван Со считал, что остальным принцам и принцессам принадлежность к королевской семье ничего хорошего не принесла – уж больно качественный серпентарий образовался тогда в террариуме дворца. Ввязываться в такое еще и в этой жизни Ван Со не желал категорически. И постарался донести до младшего братишки, скучавшего по друзьям, что вдали от отца тем всяко будет лучше. Су Чжон припомнил собственное похищение и вынужденно согласился. Зато на открытие выставки загнал отца и старших братьев чуть ли не пинками, а потом часто с надеждой поглядывал - вдруг вспомнили? Ну хоть кто-то еще? А после закрылся в собственной комнате, и только Ван Со сумел оттуда извлечь расстроенного неудачей подростка. Хотя выставку с тех пор братишка посетил далеко не один раз. И поисками Хэ Су очень интересовался – все-таки в прошлой жизни он ее тоже любил и даже был на ней женат, хоть и очень недолго. И года не прошло со дня свадьбы, как их любимая угасла. В этом же времени Су Чжон скорее стремился обрести подругу и еще один осколок прошлого, а влезать в отношения брата с его истинной любовью совершенно не планировал. Незаметно подошло время обеда. Мужчина поднялся с честно оккупированного им диванчика, немножко потянулся, размялся и прогулялся до ближайшего ресторанчика, а уже на обратном пути к насиженному месту что-то заставило его поторопиться. Какое-то внутреннее чувство буквально подстегивало, направляя прямиком в уже изрядно надоевшее за эти дни помещение выставки. И, как оказалось, не напрасно. Посреди зала прямо перед монументальным портретом императора Ван Со стояла и глотала слезы самая прекрасная девушка всех времен и миров. Его Хэ Су. - Простите, простите, что оставила вас одного… Простите… - полный неизбывного горя девичий голосок вывел мужчину из счастливого ступора и вогнал в сердце иззубренную стрелу боли. Его любимая, его драгоценная Су страдала из-за того, что… Из-за него?! Это нужно было срочно исправлять, и мужчина решительно загородил собой собственный портрет. - Наконец-то я нашел тебя, моя Су. И под неверящим взором заплаканных, но таких прекрасных глаз притянул к себе обретенную возлюбленную и впился решительным поцелуем в ее дрожащие и немного соленые от слез губы. - У волка может быть только одна волчица. Теперь твой волк всегда будет рядом, моя Су. - В-в-ваше в-величество? В-ван С-со? – изумленно пролепетала в ответ любовь всех его жизней и все-таки упала в обморок прямо в объятия бывшего императора всея Корё. Видимо, от счастья - по крайней мере, Ван Со на это очень надеялся. - А потом вокруг них летали бабочки и лепестки сакуры, - с хорошим чувством момента возвышенно продекламировал появившийся в дверях Су Чжон. – Водички принести? - Братишка, ты безумно вовремя… - процедил сквозь зубы Кванджон Ван Со, транспортируя возлюбленную на все тот же лично им насиженный диванчик.