tear in my heart

— Знаешь, я давно хотела кое-что сделать, — просто говорит Нэнси, прерывая сбивчивый монолог Робин о самых странных посетителях их видеопроката, и Робин, наверное, следовало бы уже привыкнуть, что к идеям Нэнси Уилер невозможно быть готовой. Ни морально, ни физически. Нэнси касается медленно. Смотрит осторожно, настороженно, обречённо-уверенно, и глухая тоска расплывается в голубой радужке её глаз вперемешку с чем-то опасным. Чем-то откровенным. Чем-то, что Робин отказывается понимать, — должно быть, просто игра приглушённого света. Едва ощутимое касание парализует, а прямой взгляд прожигает насквозь, и Робин с удивительной ясностью осознаёт, что ничем хорошим это всё не закончится — они, пьяные на тусовке у Стива, в комнате, собственно, Стива, уединившиеся от шума надоевшей громкой музыки и надоевших громких людей. Робин не верит. Она мягко отстраняет чужую руку от своей щеки и качает головой. Слов не находится, силы, чтобы произнести их, и подавно. Нэнси слишком близко и слишком пьяняще, слишком открыта и слишком уязвима в кривом изгибе дрожащих губ и нахмуренных бровей. Нэнси молчание понимает, Нэнси ухмыляется и выглядит раненой в самое сердце из своего револьвера — оскорблённая гордость и обида на само мироздание. Робин чувствует, будто подстрелили в этот момент её саму. Через мгновения, которые ощущаются замиранием времени в изнанке, Нэнси в последний раз мажет взглядом по её губам и отворачивается. — Ну почему? — тянет недовольно, риторически, вздыхает и откидывается назад на кровать. Робин была бы рада исчезнуть, раствориться и не слушать, но фоновый шум предательски перестаёт иметь какое-либо значение, каждое слово слышно отчётливо ломко. — Даже ты отстраняешься. Прямо как они. От меня все всегда отстраняются. Всегда и все. Несправедливо. Несправедливо. Подходящее слово, думает Робин. Подходящее под всю её жизнь в целом — и касающееся несчастной Нэнси Уилер в частности. Ведь это несправедливо — никогда не быть откровенной. Не иметь возможности быть такой, как все. Быть одиночкой долгие школьные годы. Постоянно бояться за свою безопасность только из-за того, кем ты являешься. Несправедливо — случайно оказаться в смертельной опасности. Узнать то, о чём знать не следовало. Быть вынужденной спасать не только себя, но и своих знакомых, и город, и целый мир, раз за разом. Жить в сущем кошмаре наяву, терять новообретённых друзей и выживать, сожалея. Несправедливо, наконец, влюбляться не в тех. Допустить, чтобы очередная влюблённость, пустившая свои ростки незаметно, украдкой, расцвела во что-то всеобъемлющее, глубокое, пугающе необходимое. Допустить, чтобы новые эмоции, чувства, переживания и сострадание необъятное адресовались именно ей, из всех неподходящих девушек на свете. Потому что Нэнси Уилер, на самом деле, заслуживает любви. Любви, ничем не прикрытой, не спрятанной под мутной пеленой страхов и сомнений, безусловной и беззаветной. Потому что Нэнси Уилер, на самом деле, любви жаждет — как самой жизни. Потому что Нэнси Уилер — оголённость нервов, травм и скулящего одиночества — готова собственную подарить любому, кто проявит к ней хотя бы её блёклую жалкую копию. Потому что её собственная версия — искажение неполноценное, отчаянное такое же, как она сама, и Робин видит в ней своё перекошенное отражение. Потому что на них двоих за время всей вечеринки — по неоконченной банке пива, и алкоголь выступает очевидной отмазкой, развязывающим язык фактором — Нэнси оставляет себе пути отступления, и Робин — трусиха ещё большая, чем Нэнси, на то, что к ней способен кто-то симпатию искреннюю испытывать, переставшая надеяться ещё со времён истерик в подушку по Тэмми Томпсон — её на них толкает собственноручно. Потому что за последние несколько недель они сблизились настолько, что переступить черту и испортить всё к чертям собачьим — то, чего Робин боится больше, чем каких-либо чудовищ с изнанки. Не для этого они продирались сквозь взаимные предрассудки, неловкость незнакомства и глупое одностороннее соревнование за внимание Стива, не для этого Робин вытягивала Нэнси из когтей Векны, будучи готовой пожертвовать ради неё собой. Не для этого они выбрались из кромешного ада — чтобы потерять всё сейчас. Нэнси ведь не нужна именно Робин — Нэнси нужен хоть кто-то. А Робин в Нэнси нуждается, как утопающие — в спасении, только спасать саму Робин уже поздно. Она это знает — и продолжает выдумывать себе оправдания, бесконечный список причин, лишь бы не обжечься, не сгореть, не пораниться об осколки изнывающего сердца, сделать вид, будто ещё не. Нэнси, кажется, говорить больше не собирается — закрывает глаза и лежит, словно заснувшая вечным сном, но дышит глубоко, и Робин уверена — корит себя за слабость в самых ярких выражениях. Робин плоха в понимании социальных норм, намёков и подсказок, но на Нэнси она настроилась неизбежно, и не чувствовать её не получилось бы при большом желании. — Нэнс… Слова подбираться упорно отказываются, и обращение зависает в воздухе, бесцельное и проигнорированное. Робин кусает губы. Так сильно не хотела облажаться, что облажалась с рекордной скоростью. Как всегда. Браво. Хуже, кажется, уже и не сделаешь. Что-то подсказывает Робин: остаётся или всё, или ничего. Робин предпочла бы выбрать или. У Робин, по правде говоря, выбора нет — да и не было никогда. В конце концов, невозможно выбрать синонимичное смерти, предварительно сделав всё, чтобы её избежать. — Нэнси, — пытается снова, уверенности в голосе — ни на грамм, но искренности, Робин надеется, достаточно, чтобы услышать, а не прослушать. — Я не отстраняюсь. Нэнси не отвечает, ни через минуту, ни через другую, и Робин почти верит, что она заснула. Робин больше всего на свете хочется сбежать из этой комнаты и притвориться, что ничего не было. Робин больше всего на свете хочет верить, что она не разрушила примерно всё, что между ними было. Робин делает глубокий вдох, как перед прыжком в водные врата, чуть не давится воздухом и ложится рядом. Рукой, с трепетом благоговейным почти, вслепую накрывает чужую. Через одну небольшую вечность, поделенную на двоих, Нэнси переплетает их пальцы, и Робин — сомнения, неуверенность, опасения тревожные — понимает, что ни за что её не отпустит.