Красный цветок

Разноцветные фонарики сверкают от яркого света луны, полной, не скрытой редкими облаками. Громкая музыка разносится по улицам, зазывая народ выбираться из домов, поглядеть на задорно танцующих дев. Все вокруг оживает, спешит пуститься с остальными в пляс. Редкие пылинки, задорно гоняющиеся друг за дружкой по воздуху, тоже стремятся поспеть за счастливыми людьми. Нет чувства опасности, тревоги — только свобода, почти первобытная, такая легкая. Душа, спрятанная у самого сердца, стремится высвободиться, слиться с атмосферой веселья, радостного покоя. Очутиться в центре праздника, отдаться непорочному счастью. Жизнь на улочках цветет, кружа голову нежным ароматом. Не изысканным, как у подаренных в знак уважения корзин с дорогими растениями, не едкими лекарственными травами. Едва уловимым запахом чистых полей, весенней росы, опавших у дома по осени лепестков яблони. От чувств, непонятных, но отчего-то родных, заполняющих черствое для всех сердце, глаза наполняются слезами. Не от боли, обиды — ощущения неправильной безмятежности. Попав в морок, Лю Цингэ ожидал увидеть совершенно другое. Пошло обставленную комнату весеннего дома, не скрытые дорогими тканями тела; душные залы императорского дворца, безвкусно позолоченные стены огромных залов с трофеями; комнаты пыток, залитый горячей кровью пол. Он думал об извращенной, жестокой мечте, что могла скрыться на задворках ослабевшего от морока разума. О возмездии ничем не виновным людям, обидевшим недобрым словом, водящих по бедрам руках. Никак не о празднике, чарующей игре путешествующих музыкантов. Стыд, забытый со времен детства, бросал в жар, опалял щеки. Хотелось извиниться: перед самым желанием оказаться в сказочном месте, его жителями. Перед угодившим в ловушку по его вине Шэнь Цинцю, ни за что оклеветанным в мыслях. Пробираясь через толпу, юный воин не удостоился слышать оскорблений за небрежные жесты, легкие толчки, как бывало всегда. Только смех, искренний, довольный, да пожелание скорее присоединиться к семье. Вот так просто, без угроз и оскорбленного тона. Оглядываясь по сторонам, пытался выцепить взглядом зеленый наряд, очертания знакомого лица. Услышать по-юношески грубоватый голос, поймать плавные движения или шаги. Все что угодно, лишь бы найти, отыскать среди остальных. Образ, на котором остановился потерянный взор, рушил хрупкие убеждения внутри, осыпавшиеся никому не нужным пеплом. Мальчишка. Худенький, нескладный, с загорелой кожей, какая бывает у небогатых рабочих, на которой четко виднелся каждый шрам. Ребенок, тихо сидящий между лавок со вкусностями, с интересом наблюдал за людьми. Простенький, повидавший жизнь наряд не скрывал костлявой фигурки и тоненьких рук, небрежный хвост на голове удерживался простой ниткой, не давая волосам прикрывать плечи. Пальцы в волнении перебирали букет явно сорванных неподалеку цветов. Лю Цингэ застыл. Позорно прирос к земле, не двигаясь, редко дыша и не сводя взгляда. Почему? Как может правда настолько отличаться от собственных домыслов? Должен ли быть урок настолько болезнен, чтобы его усвоить раз и навсегда? Заслужил ли он это? Да, заслужил. За слова, необдуманные фразы, необоснованные предположения, лживые сплетни, глупое-глупое осуждение того, о чем совсем не знал. Найти в себе силы пойти навстречу оказалось непросто — куда сильнее хотелось сбежать далеко, не видеть, не знать. Ведь так было бы легче. Присаживаясь на колени перед любопытно глядящим во все глаза ребенком, Лю Цингэ не знал, как верно донести свои мысли. Но его, как всегда, опередили. — Мы знакомы, — уверенность мальчишки заставляла застыть в недоумении. — Ты глазел на меня не меньше трети палочки благовоний. Так пялятся на тех, кого знают или хотят украсть. — Почему же ты думаешь, что я не пришел тебя красть? — голос, неподчиняющийся владельцу, режет слух хрипотой. — Рожа больно добрая. С такими с мечами по лесам за всякими тварями гоняются и в храмы по просьбам ходят, а не детей воруют. — Как давно ты тут сидишь? — не стал заострять внимание на хамоватых словах. По тому, как пальцы сжались на тонких стеблях, понял — давно. Неприлично давно. Неуютную тишину между ними прерывала лишь веселая музыка. — Знаешь, что тут празднуют? — Без понятия, — куда охотнее отозвался Шэнь Цзю, пожимая плечами. — Как я понял, тут каждый день что-то празднуют. Типо традиции, чтобы нечисть отгонять и злые помыслы. По рассказам работает. — И тебе тут нравится? Ответ не заставил себя долго ждать. — Ты полоумный? Кто такие глупые вопросы задает? Конечно мне тут нравится. Кому не понравилось бы? — Но это все… — Ненастоящее, я без тебя знаю. Должно быть вид у него был донельзя комичный, раз колючка перед ним разжалобилась на короткую ухмылку и объяснения. — Таких мест не бывает, несложно догадаться. — Почему же ты… — Зачем? Такой простой вопрос, но Лю Цингэ правда не знал, какой дать ответ. И правда, зачем? Тут есть все: люди, с радостью заключающие в искренние объятия, без задней мысли разделяющие с нуждающимися кров. Безопасность, искусство, уверенность в завтрашнем дне. Счастье без причины, понимание. Он знал, что сам бы остался бы тут жить, обменяв вечные упреки и боль на свет маленьких фонариков и ярко-красные цветы. Наверное, это безумно эгоистично — не желать кому-то обрести долгожданный покой. Отвратительно, абсолютно бесчестно, совсем не так, как учат поступать великих героев. Но… Ему хочется поступить плохо и быть подлецом. — Я не хочу уходить без тебя. Жалкая, такая жалкая фраза заставляет трепетать в ожидании. По лицу Шэнь Цзю видно, что он сомневается, пытается понять слова безумца, ищет подвох. Думает о чем-то своем, взвешивает последствия будущих решений, кривится, хмурится, но продолжает безмолвную борьбу сам с собой. Ему не мешают. Дожидаются приговора со смирением смертника, не подгоняют или помогают определиться. — Я… я пойду с тобой… но только если мы вернемся в этот город… там, — условие, скрывающее отчаянную мольбу, взрывом фейерверков взрывается в груди. — Вернемся, — Лю Цингэ никогда не думал, что может улыбаться благодарно, — вернемся и найдем еще лучше. Букет, всунутый под самый нос, не дает увидеть пылающих щек и в смущении опущенной головы. Запах, кружащий голову, затмевает все ощущения и поднимает ураган неописуемых эмоций. Это же… — Учти, я не забываю обещаний… Лю-шиди. Ох, он знает. Прекрасно знает и помнит… … как и красные цветы, что растут между двумя воюющими пиками.