Беспокойные воды, покорный буран

Откуда-то сверху несло вонючим сигаретным дымом. Солнце уже почти зашло, поэтому Розария начинала нервничать — она оббегала весь город, но не нашла и следа Барбары. Если бы не учуяла запах около старой мельницы, то так и вернулась бы к дверям Ордо Фавониус ни с чем. Точнее, ни с кем. — Эй, святоша! Слезай! Я заманалась искать твою бледную задницу по канавам. Видимо, докричаться удалось, потому что откуда-то сверху мельницы послышалось: — Бледную? Сестра Розария, ты себя в зеркало видела? — Ну так чего? Ты спускаешься, или мне вытаскивать копьё? — Хочешь меня — поднимайся. Это же тебе нужно отчитаться перед сестричкой. Прожгя в воздухе короткую огненную дорожку, к ногам Розарии приземлился окурок. Хочешь меня? Она вообще соображает что несёт? Ангельская крошка пусть и взбунтовалась, но острый язык ещё не наточила. Потому слушать ее препирательства — было золотом неловкой комедии. Розария даже могла точно припомнить момент, когда ее коллега по богомольному цеху начала меняться. На носу был какой-то Яблочный спас или что там обычно отмечают верующие. Событие грандиозное по меркам вечно поддатого барда. По мнению же Розарии, единственное хорошее в яблоках было то, что из них можно варить сидр. Но вот Барбара похоже считала иначе. Это был урожайный праздник, традиционная монштадтская выдумка, чтобы лишний раз повеселиться и попить одуванчикового вина. Но вместо обычной процессии бардов в этот раз главной певицей решили выбрать Барбару — всеми любимого айдола. Впервые за всю историю фестиваля. Фанаты её святейшества чуть с ума не посходили. А на Барбару смотреть было жутко — так себя загонять ради очередного праздничка распития алкоголя? Она тренировала голос днями и ночами — разогревала связки, вопила на все лады. Монашки носились с ней, как с писаной торбой. Впрочем, когда было иначе? За день до концерта Розария и Барбара совершали полуденную молитву в храме. То есть, Барбара молилась Бартобасу, а Розария стояла рядом и молилась, чтобы это поскорее закончилось. Никто из них не заметил, как двери храма распахнулись. Это был не самый частый гость храма - Кэйя . Привычно, обводя пространство вокруг ироничным взглядом, он продефилировал к своей любимой монашке. Тихонько наклонившись у самого ее уха, вкрадчиво зашептал: — "О иже еси на небеси, подари мне, Архонт Свободы, свободу пойти выпить сегодня с самым красивым капитаном кавалерии!" Удар последовал незамедлительно. Кэйя зашипел, схватившись за лицо, и неловко приземлился задницей на мраморный пол. Теперь обе монашки возвышались над самым красивым скорчившимся на полу капитаном кавалерии. — Ох, милая, ни одного глаза мне не оставила. — Тебе полезно, — Розария протянула Кэйе руку, помогая подняться, — Говорят у слепых слух обостряется. Может, тогда услышишь что Рагнвиндр строго запретил тебе на пороге бара показываться? Их голоса гулко отражались от стен и разносились по храму. Молящиеся стали неодобрительно коситься в их сторону, а Барбара не решалась их прервать, сверля Розарию строгим взглядом. Ладно-ладно, нечего понапрасну мучать малышку. — Всё, проваливай. Встретимся. Кэйя аж засветился. — Я знал, что ты меня не подведёшь! — он уже собрался уходить, как остановился и заговорил уже с Барбарой, — Кста-а-ати. Джинн просила передать — она очень гордиться, что ты будешь солировать на празднике. — П-правда? — О-о, ну разумеется, — улыбка Кэйи показалась Розарии слишком настораживающей, — И ещё: она будет рада прийти и посмотреть. Даже все вопросы сама делегировала подчиненным. Ага, как же — «сама». Лиза поди подле неё круги вытанцовывала, чтобы эта трудоголичка хоть что-то перепоручила. Самостоятельно Джинн могла только перенести свои дела на ночное время. Барбара всё не отвечала и стояла опустив голову вниз. — Ну, моё дело передать. Всего вам доброго, дамы! — вновь нахально улыбнулся Кэйя и уже собирался уходить, но его догнал голос Барбары: — Не подкрадывайтесь к монахиням, капитан. У вас осталось не так много глаз. Кэйя замер лишь на секунду, но не повернулся. А после ушел, усмехнувшись, словно его тут и не было. Розария же в недоумении глядела на макушку святоши. — Ты чего это? — Ох, — та встрепенулась, — Ничего-ничего. Старшая сестра хочет прийти… Розария… Старшая сестра хочет прийти. Барбара вскинула голову. В глазах плескалась паника. — Да ты ж сейчас разрыдаешься. — Я-я не знаю, что мне делать. — То же, что и всегда. Ты что, зря тут выла днями напролёт? Барбара приложила ладони к горячим щекам и замотала головой, словно сбрасывая морок. — Конечно, ты права. То же, что и всегда. Остальной молебен прошёл уныло и спокойно, но Розария не переставала внимательно посматривать на Барбару. Та, словно находилась где-то в другом месте. Но что с ней может статься? Старательная девочка еще чуть больше постарается для важного дела.

***

Розария ничего не знала о пении. Будем честны, что обычно в церкви она открывала рот под музыку и позволяла выполнять работу остальным. Поверьте, этим она делала всем большое одолжение. Но даже со своим дерьмовым слухом она смогла понять, что всё идёт не по плану. Площадь была битком набита горожанами, а Барбара, такая маленькая, стояла перед ними и пыталась выдавить из себя хоть ноту. Когда же это у нее получилось — лучше не стало. Во время пения Барбару заносило туда-сюда, словно телегу на скользкой дороге. Голос скакал и приплясывал. А под конец выступления, струна связки не выдержала и порвалась. Розария не разглядела Джинн среди толпы. Но была уверена, что Барбара разглядела точно. Вот так драма — ангелочек свалился со своего облачка. Пошли слухи, что после дня выступления, Барбара старшей сестре на глаза не могла показаться с месяц. Розария могла бы их подтвердить, именно ей приходилось ухаживать за охрипшей и разбитой монашкой, и вместе с остальными сёстрами держать оборону от обеспокоенных фанатов. — Альберт, ещё хоть раз придёшь сюда, я твои коленные чашечки раздроблю так, что голуби Тимми от хлебных крошек не отличат, — тихо и вкрадчиво объяснила она очередному фанату, который не переставал обивать пороги храма. С этого все и началось. Барбара мрачнела день ото дня, отвечала коротко и сухо. Потом стала откровенно хамить. Сначала Барбара грубила сёстрам храма, потом начала нелестно отзываться о фанатах, а однажды накричала на одну особо приставучую поклонницу прямо на улице. Её идеальный образ пошатнулся, и чем больше про Барбару начинали шептаться, тем больше она выходила из себя. Одни могли сказать, что она испортилась - ведь, видимо, для них люди - что перезревшие персики. Другие, что не выдержала груза славы и взбесилась — хотя кого не взбесят такие сплетники? Но с Барбарой определённо происходило что-то. Розария почти не встречала её в храме. Когда-то ярко сияющей звезде сильно подсократили количество рабочих часов на небосклоне — связки ещё недостаточно окрепли, да и свои прежние партии петь она больше не могла — звонкий высокий голос стал слишком хриплым для божественных арий. Розария недоумевала. — То же мне трагедия, — высказывала она парням во время очередной попойки, — Обосралась и обосралась разок. С кем не бывает. — Сказала та, что печётся о своей репутации холодной стервы сильнее, чем господин Кэйя, — хихикнул слева от неё Венти, сопровождая свою речь мелодичным перебором струн, — Мне ее жаль. Вы бы видели с какой завистью она смотрела на моё выступление на площади. И ни моры не положила! А раньше всегда клала… Ладно, я передумал — мне жаль себя! Розария закатила глаза. — Бедная сестричка Барбара. Но когда-то это должно было случится, - Кэйя спрятал улыбку за бокалом. — Молчал бы, хер напыщенный. Ты думаешь, я не понимаю, что ты сделал? Вот только зачем? — Считай, форсировал события. Как я и сказал, рано или поздно это должно было произойти. — То есть это всё для её блага? Кэйя отсалютовал бокалом в знак согласия: — Мы в Ордо Фавониус должны заботиться о горожанах, как о своей семье! Розария замолчала на мгновение, а потом на грани слышимости произнесла: — Просрал отношения со своим братом и решил записать Барбару в сестрички? Исправить ошибки молодости? Хуёвый из тебя семьянин, капитан. Кэйя даже не повернул головы, продолжая молча гипнотизировать напиток на дне бокала. Розария слезла с барного стула и зашагала к выходу, бросив через плечо: — В себе разберись, прежде чем к другим лезть. Братец. До двери таверны её проводила только незатейливая мелодия лиры. На Барбару она начала откровенно злиться. Хотелось понимать ситуацию, хотелось знать и предвидеть будущее. В мире было много вещей, которые могли пойти не по плану и представлять угрозу спокойной жизни. Многое могло меняться. Но не Барбара. Её светлые волосы, высокий голосок и мягкая кожа ладоней, в которых она грела руки Розарии после посещений Хребта — всё это незыблемость, земля под ногами, на которой можно крепко держаться на самых высоких каблуках. А теперь было сложно сказать, что ожидать от этой упавшей с небес ангельской девочки. Что она ещё учудит? Ответ Розария получила, когда к ней домой прибежала перепуганная Гунхильдр. Закатное солнце било ей в спину и слепило Розарии глаза. Если бы волосы не были затянуты в такой педантичный хвост волосок к волоску, то под золотистыми лучами они вправду напоминали бы львиную гриву. — Ты в курсе что уже вечер? У меня заслуженный выходной. — Прошу прошения, сестра Розария. Я бы не стала беспокоить, но я нигде не могу найти Барбару. — Это где же вы её обронили? Взгляд Джинн похолодел, но туда быстро вернулась тревога: — Я пыталась с ней поговорить. О том… что с ней происходит, предложить помощь. Мы повздорили, она не стала меня слушать. У неё был вечерний молебен, но на него она не явилась. Ни я, ни сестры не можем ее найти. И раз вы подруги, может вы знаете где она? — Уж извини. Без понятия. Розария знала, что попала в немилость славной рыцарши Львиных Клыков, Одуванчиков и прочей живности и растительности. Джинн отныне смотрела на нее косо и считала, что это Розария так плохо повлияла на ее младшенькую. Смешно. Если бы Розария правда могла хоть как-то повлиять на Барбару, то они вместе давно бы распивали не первый бокал игристого на брудершафт. И не вспомнить как давно Розария мечтала увидеть святошу пьяной, чтобы алкоголь стёр в порошок её самоконтроль. Вот началось бы веселье. Тысячу раз попросив сообщить, если что-то станет известно, Джинн убежала искать свою сестрицу. Как только магистр скрылась из виду, Розария потянулась за уличным плащом. Ну, ангельская задница, берегись. Она найдёт её и покажет, что бывает, когда Розарию беспокоят в выходной из-за взбалмошной девки. Ещё и называют их подругами, пф. Пока Розария карабкалась на мельничную лестницу, она проклинала Барбару на чём свет стоит. Хорошо хоть не надела свои привычные каблуки. Небо быстро темнело, отражая озерную глубь вокруг городских стен. Барбара облокотилась на перила и покачивала головой в такт скрипению мельничных лопастей. Розария встала рядом и уперлась в перила бедром: — Ну и? — скрестила руки на груди. — Что «и»? — Когда малышка вернётся в кроватку? — Пошла ты в бездну, Розария, ты сюда забралась, чтобы жизни меня учить? Барбара вперилась взглядом в лицо напротив. Невинные хвостики сменились неровно остриженным каре. Словно подражая Розарии, она сделала длиннее передние прядки. Мягкость своего прежнего взгляда Барбара спрятала за стеной нахмуренных бровей и плотно сжатых губ. Наивные и заискивающие интонации, от которых истекали слюнями все безумные фанаты, испарились. — Я думала, что именно ты сможешь меня понять, — тише произнесла Барбара, опустив взгляд. — Ну-ка, объясни. — Ты всем грубишь, никого не слушаешь, недовольная всё время, когда тебя достают. А что теперь? Я тебе удобной быть перестала и ты уже сама лезешь меня поучать? Да ты с того дня даже нормально со мной не заговорила ни разу. Твою-то мать. Проницательная монашка. Любит строить из себя глупую запевалу храмовых стен и хихикать на потеху безмозглым дурачкам падким на тонкие ножки в колготочках. А сама всё видит и знает. Саму никогда не раскусишь. Барбара была права. Ни Розарии, что растворяется дымным туманом, при любой попытке сблизиться, ее обвинять. Ни Розарии, которая остается загадкой для всего города, сливаясь с тенью домов. Но это Розария любила обладать информацией, а Барбара её обвела вокруг пальца. Застлала глаза сияющим блеском звёзд. А сама оказалась тёмной неизведанной рекой. Их, как выразилась Джинн, «дружба» была странной. Барбара её бесила. Нещадно доводила своими улыбочками и наставлениями. Поучала, где быть и что делать. Святоше было достаточно взмахнуть волосами, и все вокруг слюни на неё пускали, разве что в ноги не падали (хотя бывало и такое). Розарии же никогда такого не светило. Холодная, как Хребет, и крепкая, как сталь, она и не хочет быть другой. Прошлое отрезало её от судьбы обычной домашней девочки острым беспощадным ножом. Зато теперь ей никто не указ. Теперь она сама остриё судьбы. А Барбара - раздражающий солнечный блик на этом лезвии, который не ототрёшь и не скинешь, как ни старайся. И люди, глупые жуки, летят на этот блеск. Они выводят её из себя, как и сама Барбара, но не знают, как покромсает их на куски Розария, если они только потревожат их общий покой. Потому что у них были и разговоры. Не очень долгие. Розарии не так просто переносить людей, пока она не приложила бокальчик красного. Но если Барбара отвлекалась от своих нравоучений, её бывало занятно слушать. Она отпускала себя и шутила иногда столь остроумно, что выбивала смешок даже из Розарии. «А я не знала, что ты не только песни петь умеешь, святоша». Почему-то Розария ей доверялась. Мало и потихоньку, но Барбара что-то да узнавала о ней. Не выспрашивала, но Розария всё равно говорила. Раз - упомянула банду, два - рассказала пару историй про побег. К слову просто пришлось. Три, четыре, пять - очень много споров про абсолютную богохульственность. Возможно, именно поэтому Барбара так тщательно следила, чтобы Розария выполняла свои церковные обязанности. Она волновалась и не хотела, чтобы та лишилась безопасного уголка в своей жизни. Как-то раз она уломала Розарию пойти на утренние моления. Вставать было рано, поэтому обе приняли решение переночевать в келье при церкви. Комнатка была узкой и прохладной. Высокий башенный потолок уходил далеко вверх, не давая шанса свечам развеять темень. Их свет растекался у самого пола; тепло смешивалось с холодом серого камня, от которого по телу бежали мурашки. Они готовились ко сну. Барбара как всегда задержалась проверить порядок церковного инвентаря, поэтому только переодевалась, когда Розария уже заканчивала умываться в небольшой деревянной бадье. — Розария, подойди, пожалуйста, — тихо позвала ее Барбара со своей кровати, — Помоги расстегнуть. Издав нечленораздельный звук недовольства и промокнув руки полотенцем, Розария покорно уселась на белые простыни и взялась за белую чистую ткань платья. Проследила молнией вниз линию позвоночника. Ткань аккуратно начала расходиться под ее руками, и глазам Розарии предстало множество родинок. Одна за одной они показывались из под ткани платья, на такой же идеально белой и чистой коже, завораживая своей темнотой. Разукрашивая холст спины, портя первозданность. Расстегнув до копчика, Розария заметила шрам. — Откуда он? Барбара напрягалась: — С детства. Он маленький же совсем, как заметила? — она нежно усмехнулась, — Я училась сражаться на мечах. — Ты прикалываешься? — Нет, что ты! Я… думала, что буду такой же, как сестра, если научусь хорошо драться. Уговорила капитана Кэйю потренировать меня. Он посмеялся, но вышел со мной на бой. Ну вот я неудачно оступилась и на камень упала. Не получилось из меня бойца, — печально закончила она. Я откручу тебе голову, паршивец. Ещё хоть раз сунься. — Только ни слова сестре! Мы с капитаном договорились, что это секрет. — И что ж ты тогда его раскрываешь мне? Не боишься что им воспользуюсь? Буду тебя шантажировать? Розария решила что имеет право, и дотронулась до одной из родинок. Потом до второй. Тело под рукой напряглось мгновенно, но когда Розария почти невесомо погладила костяшкой молочную кожу — расслабилось. — Со мной ты так не поступишь. Только не ты, Розария. Ты хороший человек. Пелена наваждения мгновенно спала. Розария резко расстегнула молнию до самого конца. И не давая продолжить разговор, легла на свою кровать. Отвернулась к стене. — Спи давай. А то завтра сможешь только зевками петь. За спиной послышался нежный смешок. Ладно, это просто еще один секрет в её коллекции, который она сохранит, как и все остальные. И про родинки тоже, про родинки она тоже никому не скажет. Когда Барбара начала меняться — Розария растерялась. Она не очень хорошо могла общаться с людьми, но к Барбаре хотя бы привыкла. А та выбила почву у неё из-под ног, все глубже погружаясь в собственную перемену. Розария не знала, что говорят в таких ситуациях. Надо ли ей что-то говорить? Кто она вообще для Барбары, чтобы что-то говорить и кто Барбара для неё, чтобы сметь строить на этот счёт какие-то ожидания? Возможно, Розария решила притвориться, что пережидает пока все придёт в норму. Но чем дольше она наблюдала за падением этого ангелочка, тем больше хотела быть рядом. Смотреть на меняющуюся Барбару было пьяняще до жути. Из этой девицы выплескивалось то, что так долго таилось. Тихая река выходила из берегов. Но на смену интересу пришло неудовлетворение. Розарии везде чудилась фальшь и ложь: в демонстративных пропусках молебнов, в этом побеге. Неясное желание нырнуть на дно этой реки, заглянуть в темень, завладело ею безраздельно. Но так не бывает, чтобы Розария хотела чего-то столь страстно. Страсть — это не про Розарию. И поэтому она оставалась в стороне пока могла. Сейчас же её прижали к стенке. А если путей для отступления нет — сражайся до последней крови. — Ты ничего обо мне не знаешь. Думаешь, сделала стрижечку, как у меня, и стала плохой девочкой? — Конечно, нет! Всё вообще не так! А вот это похоже на Барбару. Она не была идеальной, даже хорошей не была. Но она оставалась девушкой из царских покоев, не видавшей свет, не знавшей свободы. Неловкие попытки эту свободу получить умиляли и выводили из себя одновременно. — Тогда чего ты тут устроила? Барбара не знала что ответить. Розария видела в ее глазах ворох мыслей, которые она пыталась собрать, но они рассыпались при каждой попытке. "Зачем я делаю то, что делаю?" "Имею ли я право так чувствовать?" "А что вообще я чувствую?" "Почему все вечно пытаются меня запереть?" Смотря на смущение Барбары, Розария не ощущала никакой власти, не ощущала, что победила в словесной схватке. — Ладно, не смотри ты на меня так. Дай проверю, как подстригла. Она подошла вплотную к Барбаре, ночной воздух стиснул сердце и наполнил низ живота. Эй, очнись! Это не ты здесь загнанный зверь. Не ври сама себе. Ты поймана. Тебя рыбешкой бросили в бурные воды. Барбара вновь оказалась права — Розария её понимала. Уже вышедшая луна заставляла локоны Барбары переливаться в своём свете. Розария провела пальцем по волосам, как по бардовской лире - ещё немного и её палец коснулся бы мягкой щеки. Барбара смотрела на неё снизу вверх, не отводя глаз. Пытается в дерзкую играть? — Чего ж не покрасилась? — Боялась, что не так цвета смешаю. Получилась бы какая-то нелепость. Как у тебя. Розария поражено распахнула глаза. — Ты- Барбара аккуратно перехватила ее руку и завела себе за шею. — Там тоже проверь. Нормально подстригла? Ледяными дрожащими пальцами Розария проследила невесомую линию по кромке неровно остриженных волос. Тут Барбара подалась назад и пальцы Розарии коснулись чужой шеи. Паника, ударившая ей в голову, вышла на неровном выдохе. Она хотела спрятать взгляд, но глубь в глазах напротив не отпускала. Розария аккуратно, словно каждый миг спрашивая разрешения, запустила руку в светлые волосы. Барбара наконец прикрыла глаза, последовала движением головы за ее ладонью. Этой ночью было слишком ярко. Луна, волосы, свет, собственная бледная, почти серая кожа. Не в пример пышущей здоровьем молочной белизне напротив. Сквозь сияние на тёмном небе и скрип мельницы в ночной тиши Розария услышала: — Либо ты прекратишь меня поучать, либо я тебя поцелую. На неё смотрели прищурившись. Расслабленно, но обречённо. Так совершают прыжок веры со скалы, когда внизу одни снежные равнины. Так заходят в буран, молясь, что по другую сторону ждёт ночлег. Так она в детстве прыгала в сугробы с деревьев, надеясь, что не размозжит голову о припорошенный камень. Всё это смéло, но безрассудно. — Прекрати курить, Барб. Для лёгких вредно. Поэтому кто она такая, чтобы идти против такой смелости? Из уважения, она готова дать беспокойным водам её потопить. Особенно, когда они так тепло и нежно касаются её губ.