Занимательная геометрия

Говорят, что три - число магическое, в нем заключена особая сила. Недаром в сказке у отца всегда три сына (а младший побеждает дракона, получает в награду принцессу и полцарства в придачу), в "Божественной комедии" Данте три части, а у светофора три цвета. Но водительские права им не полагались по возрасту, Данте был для них разве что площадью в районе Реколетт, а сказки они читали в далеком детстве. И все-таки их было трое. *** Нет, сначала их, конечно, было двое. И вместе им было очень хорошо. Они и сами не помнили, когда познакомились, так давно это было. Возможно, у их отцов были какие-то общие дела, может быть, они познакомились на очередном детском празднике, а может их матери встретились в одном клубе и решили выпить вместе кофе и посплетничать. Но в один прекрасный день два четырехлетних карапуза стояли в залитом солнцем саду и подозрительно разглядывали друг друга. Наконец Томми, выпятив нижнюю губу, на правах хозяина гордо заявил: – А у меня новый Лего. Из него, что хочешь собрать можно. Но его гостя это не слишком впечатлило. – А у меня машина. Красная! На ней по всему дому кататься можно. И по саду, - ответил Паблито и, довольный разочарованным видом нового знакомца, смилостивился. - Пошли в твой Лего играть. С тех пор они были, не разлей вода, где один там и второй. Кажется и дня не проходило, чтобы они не встретились. Они ходили в один детский сад, а потом сидели за одной партой в начальной школе. И все знали: там, где Пабло рядом непременно будет Томас и наоборот, если видишь темноволосого Эскурру, значит, неподалеку окажется и светлая макушка Бустаманте. Все проказы совершались ими на пару, и даже если более спокойному и немного робкому Томасу не удавалось урезонить Пабло, он никогда не бросал своего бедового друга в его каверзных начинаниях. Их родители быстро привыкли к тому, что мальчишки все время вместе и перестали разделять их на своего и чужого. Потом они окончили начальную школу, и Пабло узнал, что ему, как и его старшим братьям, придется идти в Elite Way, и не было никаких сомнений, что туда же пойдет и Томас. И учителям элитной школы пришлось быстро запомнить: если видишь Томаса, значит где-то рядом Пабло, а если Бустаманте опять что-нибудь натворил, значит, тут не обошлось без Эскурры. А потом их вдруг стало трое. Он влился в их компанию сам собой, хотя поначалу они совсем не хотели его принимать. Но странно, шумный, тщеславный, бесцеремонный Гидо Лассен сам по себе, ни спрашивая ничьего разрешения, вдруг стал такой неотъемлемой частью их компании, что они не могли себе представить, как раньше обходились без него. Теперь уже радости и горести, успехи и неприятности делились на троих. И преподавателям пришлось привыкать к тому, что если видишь светлую голову Бустаманте, рядом непременно окажутся еще две темноволосые: Эскурры и Лассена. И если один из них замешан в неприятностях, то и двое других имеют отношение к случившемся. И хотя Гидо появился в их компании совсем недавно, их дружба приобрела тот весьма редкий и оттого особенно ценный вид, когда не двое дружат с кем-то третьим, а между собой лишь приятельствуют, а была похожа на равносторонний треугольник - на какое ребро не поставь, будет совершенно одинаково. Они всегда были вместе, они были настоящими друзьями… *** Они дружили всегда. Томас не мог вспомнить своей жизни без Пабло. У него вообще было мало друзей, а Пабло… если бы Томас умел красиво говорить, то сказал бы, что Пабло ему как брат, больше, чем брат, потому что родство крови еще ничего не значит. Но Томас не умел говорить красиво и потому он просто дружил с Пабло, всегда был рядом, влезая во все проказы, которые выдумывал его не умевший, кажется, сидеть на месте товарищ. Томас никогда не задавался вопросом, почему все всегда бывает только так, как хочет Пабло? Почему они идут туда, куда хочет Пабло, играют в то, во что хочет Пабло, почему Пабло достается самый большой кусок и самое лучшее место в кинозале. И он никогда не обижался - они же друзья. А еще он втайне немного завидовал Пабло. Тот ничего не боялся: влезть в полуразрушенный дом на окраине квартала, хотя ходят слухи, что там живут привидения, съехать с самой высокой горки в аквапарке или разыграть глуховатую и очень вредную старуху-соседку, хозяйку визгливого терьера, который так и норовил укусить за ногу любого, кто шел мимо. А еще Пабло был ужасно общительным, и пяти минут не проходило, чтобы он не завязал беседу с какими-нибудь совершенно незнакомыми ребятами в парке, ну или не полез с ними в драку - довольно часто это было одно и тоже. Сам Томас был очень стеснительным. Казалось бы, какая ерунда - подойти и сказать, "Привет! Я Томас, давайте играть в футбол вместе!». Но это легко выходило у Пабло, глазом не моргнешь, а у него уже пара-тройка новых приятелей. Но у самого Томаса так не получалось: горло пересыхало, руки потели, и он двух слов связать не мог. Ему всегда казалось, что он сейчас скажет какую-нибудь глупость, и все станут над ним смеяться. Он не любил новых людей, с трудом вливался в компанию, и, если уж совсем по-честному, то друг у него был только один – Пабло. Может еще и поэтому, он старался с ним не ссориться, просто боялся, что тогда останется совсем один. Пабло везде таскал его за собой, но в чужой компании Томас чувствовал себя неловко. Вдвоем было лучше, веселее. Правда, бывали минуты, когда ему казалось, что он всего лишь приложение к Пабло. Тогда, чтобы доказать самому себе, что это не так, Томас пытался отстоять собственное мнение, и они даже ссорились. Такие размолвки всегда давались ему тяжело, но Пабло не умел долго дуться и приходил мириться первым, заговаривал, как будто ничего не случилось, и Томас радостно отвечал, забывая про обиды, – они снова были друзьями. В первый раз за их дружбу ему стало по-настоящему страшно, когда однажды Пабло пришел к нему расстроенный и злой. Они сидели на заднем дворе, и Пабло кидал в забор мелкие камни. – Предок хочет отправить меня в элитную школу! Ну ту, где братья учились! Придурок! Хочет, чтобы я стал таким же кретином, как они! Это интернат! Сидишь там всю неделю! Так им и сказал – сдайте меня сразу в приют! Чего проще! – Пабло зажмурился, прогоняя злые слезы. Он много чего еще говорил, но Томас не слышал, сидел как будто ему на голову наковальня упала, как в мультиках про кролика Багзз Банни, разве что птички перед глазами не мелькали. Что значит интернат? А ему что делать? С кем он будет тогда дружить? – Может он еще передумает? Уговори его! Но Томас и сам знал, что это бесполезно. Пабло, конечно, мог уговорить любого: он делал такое невинное лицо и так хлопал глазами, что и не пересчитать, сколько проделок сошло им с рук. И только на одного человека не действовал этот ангельский вид. Это был сеньор Серхио. И Томас отлично знал, если папа Пабло что-то решил, то переубедить его невозможно. Пабло пойдет в этот интернат, а он, Томас, останется совсем один. И он крепко зажмурился, чтобы не расплакаться. Но судьба смилостивилась над бедным мальчишкой, не позволив остаться без верного товарища. К счастью его мама, донья Елена, которая вот уже третий день сидела дома, потому что ей неудачно сделали какой-то пилинг, и теперь она не могла показаться в приличном обществе, заметила, что ее Томми чем-то ужасно расстроен. Сначала она решила, что он что-то натворил, и долго не хотела верить, что никаких страшных преступлений вроде разбитого футбольным мячом школьного окна или похищения надоедливого терьера (жаль, что нельзя было заодно похитить и его вредную хозяйку) ее сын не совершал. Потом, когда она все поняла, то только улыбнулась. – Я же не знала, что ты так расстроишься. Мора на прошлой неделе рассказала мне. Но мы с папой не стали тебе предлагать, ведь это же интернат, а ты так тяжело заводишь друзей. Но если ты сам хочешь... Надо ли говорить, что не было свете человека счастливей, чем Томас Эскурра. Впрочем, и Пабло пришел в не меньший восторг оттого, что в противном интернате он будет не один. И жизнь потекла по-прежнему, даже еще лучше. Потому что оказалось, что жить в интернате без присмотра родителей, особенно, если научиться водить за нос старост, довольно весело. А два года спустя в их компании появился третий. Вначале Томас принял Гидо Лассена в штыки. Еще бы, ведь из-за ссоры с Пабло (конечно, он был виноват, но ведь Вико сама его соблазняла) тот занял его место. Причем в прямом смысле – за партой, а потом еще и из комнаты выгнали, его комнаты, где он жил два года. Томас не мог поверить, что такое возможно. Ведь они дружили всю жизнь, а этот нахал только появился. Но день шел за днем и однажды Томас понял, что вместо одного друга у него их два. Гидо неунывающий, фонтанирующий совершенно невероятными идеями и умеющий вывернуться из любой неприятности стал такой же важной частью его жизни, какой до этого был только Пабло. И самое главное: он чувствовал, Гидо дружит с ним не за компанию. Он дружит именно с ним. И пусть Томас все так же трудно сходился с людьми, но теперь у него было два друга. А два, как известно, лучше, чем один. *** Сколько они дружили, Пабло не помнил. Зачем? Да и кому нужно считать. Знакомых у Пабло была куча: он вообще достаточно легко сходился с людьми. Были среди них просто приятели, были и те, кого он мог бы назвать друзьями, например, Факундо, с которым они сошлись на почве общей страсти к музыке. Но лучший друг у него всегда был один – Томас Эскурра. Вообще-то они были очень разные, многие удивлялись, что у них может быть общего. Возможно, дело было в покладистом характере самого Томаса – он почти никогда не спорил, всегда соглашался с более деятельным другом и охотно признавал его лидерство. И Пабло, росший с двумя братьями, которые хотя и были намного его старше, но не упускали возможности покомандовать «мелюзгой», был рад верховодить товарищем. Да и это было не главное. Томас просто был, и Пабло не представлял своей жизни без него, как не представлял ее, скажем, без музыки. Они вместе запускали воздушного змея, соревновались в приставку, Томасу можно было пожаловаться на жизненные невзгоды и покупать сладости на его карманные деньги, когда самого Пабло в наказание за какую-нибудь очередную выходку лишали собственных. Нет, без Томаса он своей жизни представить не мог. И, конечно, Пабло очень обрадовался, когда узнал, что Томас будет учиться с ним в одной школе, это хоть немного примирило его с мыслью об Elite Way. Правда сначала оказалось, что жить они будут в разных комнатах, но Пабло из телефона-автомата в холле тут же позвонил отцу. На Серхио обрушился поток жалоб, из которых и у менее стрессоустойчивого человека сложилось бы впечатление, что несчастный ребенок вынужден ночевать в подвале с крысами. Когда же приехавший в колледж взволнованный отец смог вычленить истинную суть жалоб младшего сына, то, конечно, пришел в ярость. Ведь ради такой ерунды его сорвали с важного совещания со спонсорами его кампании. Отвесив Пабло подзатыльник, он тем не менее заглянул в кабинет директора. -Понимаете, Дуноф, они дружат с самого детства. Сделайте, что-нибудь! – разумеется, директор не могу отказать в такой маленькой просьбе такому большому человеку Сначала Гидо ему ужасно не понравился. Особенно раздражало, что тот ходил за ними по пятам. Просто преследовал. Наглый, шумный, деться от его навязчивости было некуда. И главное, именно ему, Пабло, он просто прохода не давал. Нет, с одной стороны, было приятно – значит, уважает, с другой – ужасно утомляло. Была в этом, конечно, чего греха таить, своя польза: Гидо делал, что ему скажут, а когда начинал мешать, можно было просто велеть ему уйти. И ведь уходил же, делал вид, что у него какие-то важные дела. Пабло не воспринимал его всерьез. Гидо так и остался бы для Пабло надоедливым, смешным, а иногда полезным клоуном, если бы не предательство Томаса. Чтобы посильней уколоть, теперь уже бывшего друга, Пабло стал нарочно демонстрировать свою дружбу с Лассеном: даже предложил ему занять место Томми за соседней партой. Потом, конечно, они помирились, но… Гидо уже стал частью их компании. Пабло и сам не заметил, как это случилось. Несмотря на желание казаться лучше, чем он есть и неистребимую привычку пускать пыль в глаза, сам по себе Гидо был неплохим парнем. В его голове жили сотни, даже тысячи разнообразных, часто совершенно невероятных и безумных идей. Он никогда не унывал, всегда был полон оптимизма и, казалось, мог найти выход из любой даже самой трудной ситуации. Но главное было даже не это, а то, что Пабло уже не представлял своей жизни без «Кофе», так они прозвали приятеля за смуглую кожу, а может и за тот заряд бодрости, которую придавало общение с ним. Чего-чего, а задремать от скуки с Гидо явно не грозило. Словом, он был просто другом. *** Сколько они дружили, он помнил хорошо – чуть больше года. Вроде совсем чуть-чуть, но это как считать. Мама любила говорить, что иногда день идет за год. Так что, если так пересчитать, то выходило не так уж мало. Но это его волновало мало, а вот то, что он был на равных с сыновьями мэра города и одного из самых богатых бизнесменов страны – от такого просто захватывало дух. Они были друзьями, настоящими друзьями! Родители разбогатели неожиданно: удачное вложение денег, немного везения. «Это Господь послал нам награду за то, что мы были честными и работали, не покладая рук», - говорила мать. «Это наш упорный труд», - говорил отец. «Подфартило» – говорил Гидо и раздумывал, как бы получше этим воспользоваться. Разбогатеть - как оказалось не самое трудное. А суметь этим богатством правильно распорядиться – вот это задачка посложнее. Его родители считали, что нельзя порывать с корнями, надо помнить о том кто ты. Помнить о том, что он из бедняков Гидо не хотел, а вот стать своим среди сливок общества даже очень. А где можно познакомиться с самыми важными и влиятельными людьми, если ты сам еще ребенок? Ну, конечно, в школах, где учатся дети этих самых богатых и влиятельных людей. Гидо несколько месяцев выбирал лучшую – ею оказалась Elite Way School, количество отпрысков богатых и знаменитых на единицу площади здесь превышало все мыслимые и немыслимые нормы. Особенно поражал воображение третий курс, на который Гидо и собирался идти. Сын сталилетейного магната Агиллар, дочь известного модельера Коллучи, дочь владельца сети супермаркетов Менендес-Почеко, и даже сын мэра. И в этом блестящем и, казалось, таком далеком мире Гидо должен был стать своим. Его ум, ум изворотливый, ум, доставшийся ему в наследство от предков-бедняков, своим трудом пробивавших себе дорогу, рисовал перед ним не только заманчивые перспективы, но и выискивал наиболее удобные пути, чтобы занять достойное место среди этой золотой молодежи, чья жизнь казалось ему ожившей картинкой из телесериалов про богатых и знаменитых. На месте он быстро разобрался, что к чему и прикинул с кем выгодней водить дружбу. Сын сталелитейного магната оказался шутом класса, над которым не издевался только ленивый. Ему понравился умный и серьезный Мануэль Агирре, но тот оказался стипендиатом, и такая дружба не могла принести никакой выгоды. Дочка модельера ожидаемо была красавицей и самой популярной девчонкой в школе, и хотя воротила нос, Гидо решил, что она непременно будет его. После тщательного анализа Гидо остановил свой выбор на сыне мэра Пабло Бустаманте и его друге Томасе Эскурре, чей отец входил в десятку самых богатых людей страны (если верить аргентинской версии журнала Forbes, но отчего бы не поверить серьезному изданию). Гидо не составило труда оказаться с ними в одной комнате, но дальше дело не шло. Они смотрели на него свысока, использовали как мальчика на побегушках, а как только дело доходило до каких-нибудь секретов, давали понять, что он тут лишний. Но Гидо не унывал, он знал, что терпение – это добродетель и поэтому ждал. И судьба вознаградила его, причем довольно быстро. Разругавшись с Томасом из-за девчонки, Пабло тут же стал демонстрировать дружбу с ним, Гидо. Насчет искренности этой дружбы Гидо иллюзий не питал, он понимал, что Пабло использует его, чтобы досадить обидевшему его товарищу. Но это был шанс, его шанс и упускать его было нельзя. Ко всему прочему, когда Гидо немного освоился и разобрался что к чему, то сделал одно поразившее его открытие. Оказалось, что тот блестящий, красивый мир, который он себе рисовал, мало соответствовал действительности, и «богатые тоже плачут» – это не только красивый слоган из дневных теленовелл, которые смотрела его мать. Взять того же Пабло Бустманте. Когда они только познакомились, он показался Гидо тем самым крутым в школе мальчиком из американских подростковых сериалов– звезда, любимец девчонок. А на самом деле – обычный парень. Поначалу он даже удивлял Гидо своей простотой. Никаких амбиций, никакого тщеславия, никаких грандиозных планов на жизнь как полагалось, по мнению Гидо, сыну такого высокопоставленного человека, как мэр города. Его вообще, судя по всему, интересовала только музыка – о ней Пабло мог говорить часами и столько же терзать струны гитары. Гидо и сам любил послушать новый популярный диск, но Пабло был просто одержим. Он утверждал, что это главная радость его жизни, хотя, по мнению, Гидо – это была его главная проблема. По какой-то причине мэр Буэнос-Айреса не разделял страсти своего сына к мучению струн, и Пабло скрывал от отца свое увлечение. Если бы его отец был мэром города, Гидо бы никогда не стал его огорчать. Кому нужны эти песенки, если перед тобой открываются такие перспективы. Нет, Пабло явно не ценил тех возможностей, что плыли ему в руки. Он бесконечно жаловался на отца, бесконечно ссорился с ним, после чего напивался и отправлялся мучить несчастный инструмент дальше. Хотя даже Гидо иногда проникался к Пабло сочувствием. Серхио Бустаманте, который на экране телевизора выглядел спокойным и доброжелательным, на деле оказался раздражительным, грубым и резким человеком любящим ко всему прочему распускать руки. Поначалу этот контраст между картинкой и реальностью Гидо шокировал. Если бы его отец не то что ударил бы его на глазах у одноклассников, а повысил на него голос, Гидо бы никогда больше не стал с ним разговаривать. Но Пабло хотя и жаловался все время, но держаться подальше от скорого на расправу родителя не так, чтобы стремился. Он постоянно названивал ему с просьбой решить ту или иную проблему, и что удивительно не проходило и часа, как мэр прибегал на помощь. И хотя каждый раз сопровождал свое появление возмущением, что ему приходится тратить время на всякие глупости, ни разу не прислал вместо себя жену, что заставило Гидо заподозрить, что грозный градоначальник, пожалуй, очень бы расстроился, если бы Пабло прекратил ему названивать. Это открытие снова вернуло его к печальной мысли, что будь он на месте приятеля, то сумел бы использовать эту странную отцовскую привязанность себе на пользу. Но, быть сыном Бустаманте он не мог. Зато он мог быть другом Бустаманте. А это тоже, согласитесь, совсем немало. День шел за днем и однажды, Гидо понял, что перестал воспринимать Пабло и Томаса как выгодное знакомство, инвестицию в свое будущее. Он стал думать о них, как о своих друзьях. И он даже не мог точно решить, к кому тянется больше. Пабло был рубаха-парень: чья душа и кошелек всегда были открыты для друзей. Всегда желающий быть главным, он легко позволял более изворотливому и хитрому Гидо играть первую скрипку. Томас был совсем другим. Неуверенный и даже робкий, зависящий от мнения своих более активный товарищей, он в тоже время мягко сглаживал острые углы. И еще он был единственным, кто в саму трудную минуту не отвернулся от Гидо, и тот это запомнил. *** Их дружба сложилась сама собой. Всегда и везде они были вместе. Вместе попадали в дурацкие истории и покрывали друг друга в разных неприятностях. Шумные, бестолковые, несмотря на разность характеров и случавшиеся ссоры, они, тем не менее, были друг за друга горой, без громких слов и красивых поз, потому что никто из них и не сумел бы придумать эти самые высокие и красивые слова о дружбе и верности. Они просто дружили. *** Пабло стал странным, это борьба за место президента школьного совета превратило его в чудовище. Он не узнавал своего друга, и это было больно и обидно. Это был не тот Пабло, которого он знал всю жизнь. Это был какой-то другой совершенно незнакомый человек с лицом его друга - холодный, расчетливый и жестокий. Было мучительно трудно и очень страшно, но Томас все же решился. Для него необщительного и неуверенного в себе это действительно был подвиг – высказать все, что он думал, и знать, что после этого, вероятно, их дружбе придет конец. И все же он решился и сказал, и теперь остался один… И теперь он остался один. Томас, верный Томас, который всегда был рядом, наговорил страшных гадостей, и они больше не друзья. Гидо! Гидо просто обворовал его, нагло и бесцеремонно. Это было вдвойне обидно потому, что для друзей Пабло никогда и ничего не жалел, его кошелек всегда был открыт для них и вот теперь… За что? Почему?. Все предали его, бросили. Все! Сначала мать, теперь друзья. Сколько всего ими было пережито и вот теперь… За что, почему? Он же не виноват? Или виноват? Он же не виноват! Или виноват? Да, он обокрал друга. Как это мучительно стыдно и страшно. Ведь Пабло верил ему и ведь можно было пойти и просто попросить. И тот бы дал и не спросил, зачем и назад бы не потребовал. А он не попросил. Как же стыдно! А чего стыдился? Того, что они узнают, что он беден, того, что он плебей? Но почему он так решил? Никогда прежде они не давали ему повода думать, что для них все это важно: Он стал своим в их компании, они простили ему предательство с «Мафией». Зачем, ради чего он врал им, своим лучшим друзьям? *** – Знаешь, я голосовал за Мариссу, «Ну и что? Разве это важно? Важно, что я не хочу терять друга из-за такой ерунды как президентство, которое совсем мне не нужно. Важно, что эту дурацкую шоколадку надо делить на троих, потому что, когда ешь ее один, она никогда не будет такой сладкой, как поделенная на три неравные части. И пусть ему достанется лишь средний кусок, а Томасу самый маленький, важно, что целая, пусть и самая сладкая и большая плитка будет хуже самого острого перца чили – Я пришел, чтобы извиниться и сказать, что обязательно отдам тебе деньги! «Да разве дело в деньгах? Важно, что лишь то, что им все равно богат он или беден, и они снова доказали это, простив очередной обман. Совсем не важно, что его фамилия так незначительна и так проста, и что у него нет длинной родословной и не менее длинного счета в банке. Ведь они дружат с ним совсем не поэтому. Почему? Кому это важно? Важно то, что не двести и не два миллиона песо не стоят того, чтобы из-за них он потерял дружбу «сына мэра и того брюнета». *** Говорят, третий всегда лишний. Может быть. Но там, где речь идет о настоящей дружбе, третий не бывает лишним, потому что лишь один треугольник человеческих отношений имеет право на существование – тот, где все стороны равны.