Смотри внимательно

Гун Цзюнь сжимал в пальцах карандаш и придирчиво рассматривал получившийся рисунок. Лишь грубый набросок, его предстояло довести до ума и как же было жаль, что модель явно собиралась уходить. Он поднял взгляд на без конца улыбающегося молодого мужчину, которого выбрал из целой толпы людей, отдыхающих в парке. И снова опустил — добавил больше деталей его улыбке. И все равно это осталось грубым наброском. Без оригинала перед глазами его не закончить. Закрыв альбом и убрав карандаши, Гун Цзюнь не стал дожидаться ухода своей сегодняшней музы и решил уйти первым. Хотя он и мог попробовать запечатлеть больше деталей или дорисовать начатый рисунок, опираясь лишь на воображение, но уже сейчас ему казалось, что сути так не передать. Вот если подойти поближе и постараться обогатить образ, который уносил в своем альбоме, хотя бы голосом… Забросив на плечо рюкзак, быстрым и широким шагом он пошел по направлению к шумной компании, недавно игравшей в баскетбол на общественной площадке в парке. Не зря. Смех человека, которого он полтора часа безуспешно зарисовывал в разных позах, заставил остро пожалеть, что шаг и правда был быстрым. Уже через минуту Гун Цзюнь оказался у ворот, через которые обычно и ходил, а смелости обернуться так и не хватило. Ни разу. *** Домой из парка Гун Цзюнь всегда добирался быстро и только в этот раз шел бесконечных полтора часа, хотя и жил в десяти минутах ходьбы. Может, он добрался бы и быстрее, если бы почти дойдя до дома не решил взять на вынос лапши и не вернулся в парк. И если бы не сидел там еще полчаса рядом с остывающей упаковкой уличной еды, которую не стал бы есть и под угрозой немедленной смерти от голода. Чувствовал себя идиотом. Сам же видел, что доиграв вся компания начала копошиться и явно собираться, заслонив сегодняшний объект художественной страсти Гун Цзюня. Лапша остыла, а в сквере рядом с площадкой так и не появилось никого настолько же интересного. И тот, кого так глупо ждал Гун Цзюнь, конечно же, тоже. Ждал и гладил края своего альбома в твердом сером переплете, и изнывал от желания порвать все наброски, что сегодня нарисовал. Не делал этого только потому что точно знал, что будет жалеть. Встретить этого парня снова в таком крупном городе почти невозможно, а значит — эти наброски всё, что у него есть. Так, Гун Цзюнь маялся какое-то время, даже полистал свой обожаемый и ненавистный альбом. На первых страницах располагались зарисовки пейзажей. Они получались хорошо, потому Гун Цзюнь всегда сначала смотрел на них, прежде чем начать листать дальше. Их он никогда не вынимал, даже если полностью менял листы. А дальше шли люди. Самые разные. Старики, подростки, красивые и уродливые. Точнее, уродливых не было, Гун Цзюнь смотрел на людей и в каждом видел хотя бы каплю привлекательности. И заглядываясь на неё, рисовал этих разных людей. Какие-то эскизы были лучше, другие — хуже. Но все они были его драгоценной коллекцией. Таких красивых, как сегодняшний парень в альбоме не было, но были такие же по степени зацикленности Гун Цзюня. Полистав, он нашел ту пожилую женщину, кормящую кошек у пельменной. Она не получалась в эскизе. Линии не передавали её живых черт, каждый набросок смотрелся печальным свидетельством стремительно угасающей жизни. Вот только вживую та старушка казалась живее всех живых. Сколько же недель он потратил пытаясь уловить это незримое очарование воли к жизни. Поэтому Гун Цзюнь сильно не винил себя в зацикленности. Ему она была свойственна. Прилично потратив времени от драгоценного выходного дня на смирение с тем, что не сможет закончить наброски, Гун Цзюнь во второй раз за день захлопнул альбом. Лапша в коробке отправилась в мусорное ведро, а он сам — прямиком домой. *** Квартира встретила привычной тишиной. Небольшая скамейка с двумя полками для обуви и тапочек приняла на себя рюкзак, а следом сел и Гун Цзюнь ногой ловко вытаскивая тапки с нижнего яруса скамейки. Подхватив только снятые кеды за шнурки он легко поднялся и прошел в ванную. Он стоял у раковины, мыл подошву, чистил щеткой тканевую часть обуви и мог бы легко выглянуть из двери и увидеть прихожую с висящими там тремя куртками, да стоящие дружно в ряд под скамейкой идентичные друг другу кеды. Его квартира и близко не создавала того ощущения простора и бесконечности, как парк со сменяющими друг друга людьми. Средней ценовой категории, в средненьком доме, с такими же усредненно безликими соседями, его жилище не было ему неприятно, но вдохновение редко посещало здесь. Закончив с обувью и решив повременить с готовкой, чувствуя приятное нетерпение, он достал из рюкзака альбом. На ходу щелкнув выключателем от настенного освещения, он прошел к компьютерному столу, где лежал ноутбук, отодвинул его в сторону и положил на коврик для мыши альбом. Бережно открыв на нужных страницах, он аккуратно отжал пальцами скобы и высвободил целых три листа. Не выбирая, взял все, где на каждом красовался один и тот же мужчина в просторной майке для игры в баскетбол, шортах с уродливым принтом и улыбкой, что не сходила с его губ. Гун Цзюнь еще раз внимательно рассмотрел наброски. Паршивые. Тем не менее, он собирался повесить их все. Повернувшись к стене, на которой с самого своего заселения расположил самую большую пробковую доску для прикалывания записей, какую только нашел в продаже, он окинул свои сокровища взглядом. Рисунки уже наслаивались друг на друга и иногда замещали друг друга. Обычно Гун Цзюнь после похода в парк выбирал только одну страницу, или вообще ни одной. Сейчас же без оценки качества проделанной работы он собирался повесить всё, что нарисовал. Не сняв ни одной работы, он немного их подвигал и разместил новые листки между особенно удачными пейзажами как раз того парка, где встретил и своего героя этого дня. Удовлетворенно улыбнувшись Гун Цзюнь переоделся и пошел готовить себе ужин, планируя провести вечер за игрой или чтением. Через плечо Гун Цзюнь еще раз посмотрел на наиболее законченный из набросков на новых листах. Мужчина смотрел в сторону с неизменной улыбкой. Правильно. Привычно. Такие всегда смотрели мимо Гун Цзюня с его скучной работой, скучной жизнью, скучными увлечениями. И Гун Цзюня это всегда устраивало. Он не выносил излишнего внимания к своей персоне. Не любил, как такие, изо всех щелей экстравертные, люди лезли к нему… а потом осуждали. Не то чтобы он знал, каким человеком был этот парень из парка, но что-то подсказывало, что для него не было проблемой очаровать столб на вокзале. Вряд ли он посчитал бы интересным четыре часа кряду смотреть видео о том, как варят суп. А Гун Цзюнь не только так считал, но еще и делал. Бросив последний взгляд на рисунок, Гун Цзюнь просто отвернулся и пошел готовить ужин. Он вообще многие вещи делал просто. Просто решал — просто делал. Его немногие друзья удивлялись как у него получается так легко буквально всё. Занять неплохую должность в крупной фирме. Да, чисто техническую, зато с зарплатой, которой хватало не только на аренду, но и отложить на ипотеку, которую он планировал оформить лет через пять. Просто жить. Просто не париться по поводу своих ста двух загонов. Помешивая лапшу в воке, Гун Цзюнь вернулся мыслями к тому баскетболисту, которого рисовал. Наверняка же он жил совсем иной жизнью. Потянуло попытаться передать это в рисунке… *** Неделя пролетела незаметно. Вечер пятницы обещал целых два выходных дня. Коллеги за своими столами как всегда не закончили свои дела и задерживались, собираясь пойти выпить потом. Они вяло зазывали с собой Гун Цзюня, но он уже выключал компьютер и собирался вместе со своим рюкзаком свалить на повышенной скорости. Закончил с работой он и вовсе часа два назад, но чтобы не раздражать окружающих, создавал ощущение некой деятельности. И вот наступил час свободы, задерживаться ни минутой дольше именно сегодня он не собирался. С улыбкой со всеми распрощавшись, он отправился домой, хотя мыслями уже был за столом с карандашом в руках. В планах и немного больных фантазиях, Гун Цзюнь совершенно не заметил дороги до дома. Влетев в квартиру он торопливо всё помыл, переоделся и снова бросился к листам, отложив на попозже ужин. Ноутбук на столе был отодвинут как никогда раньше — практически в угол стола. Везде лежали наброски, дофантазированные образы, за неделю ставшие отличаться друг от друга, хотя первоисточник и был один. Гун Цзюнь так старался придать ему чуть ли не фотографическую четкость, но не мог уловить образ. Слишком мало деталей успел запомнить. Мало их детализировал, оттого один рисунок не походил на другой. За неделю полноценно он нарисовал только два портрета. И тоже разные. Он покусал губы и смял оба, а через секунду они уже лежали на дне корзины для бумаг. Их не было жалко, он рисовал их исключительно по памяти, а она совершенно не помогала. Технически человек вроде бы был похож, но по факту, Гун Цзюнь смотрел на него и не испытывал ничего. А вот кривые наброски из парка вызывали щемящее чувство восторга. Каждая черточка дышала неуловимо, почти жила. Прочеркав весь вечер и так и не нарисовав ни одного полноценного рисунка, Гун Цзюнь все же отправился готовить себе ужин, пообещав сам себе встать завтра пораньше и найти в парке себе другую цель. Покончить уже с этой ненормальной манией. *** Проблем с выполнением обещаний, даже тех, что он давал самому себе и совершенно не строго, Гун Цзюнь не имел. Потому в парке был на три часа раньше, чем обычно. И даже подготовил альбом — насовал побольше разных по фактуре листов, в начало пихнул вдохновляющих пейзажей, а в конец ранние наброски кошатницы и разных людей из этого парка. Засев на облюбованной в прошлый раз лавочке, боком к площадке для баскетбола, он высматривал кого-нибудь интересного среди отдыхающих. Скучно переводил взгляд от одной фигуры к другой и вздрогнул всем телом, когда со спины донесся голос, ради которого он неделю назад подрывался спортивным шагом с места. Через несколько секунд мимо прошла шумная компания. Та самая шумная компания и Гун Цзюнь осек себя только спустя минуту, а до этого жадно вел их взглядом, высматривая нужного человека. Как назло тот шел в центре, и разглядеть его было просто невозможно, пока они не дошли до площадки. Смеясь так громко и разговаривая одновременно, группа парней сразу привлекла всеобщее внимание. Пожилая пара снялась с "насеста" рядом с Гун Цзюнем и тот чуть ли не бегом занял их место. Эта лавочка была ближе к площадке на каких-то три метра, но ближе! И значительно удобнее. Так как по велению дизайнера этого парка все скамейки находились под разными углами друг к другу, то эта на площадку смотрела уже практически прямо, в отличие от предыдущей. Словно куда-то спешил, Гун Цзюнь быстро достал альбом и пенал с карандашами. Рассмотрев вожделенную фигуру, он приложил карандаш к листу… Сегодня они играли дольше. В какой-то момент один из компании сбегал за коробочками лапши, и вся шумная команда уселась прямо на землю. А пальцы Гун Цзюня дрожали. Он рисовал не экономно, по одному наброску на страницу, иногда только детали, насколько мог рассмотреть. Уши, губы, глаза, совершенно потрясающую линию подбородка. А сейчас он быстрее пытался запечатлеть, как предмет его помешательства открывает рот, как подхватывает зубами лапшу, как набивает щеки и жует. Где-то на границе сознания грохотала мысль — это не нормально. Должно было хотя бы чуть-чуть поотпустить. Увидев Его сегодня утром, Гун Цзюнь бросился утолять свою жажду, которую не чаял утолить. Рисовал без остановки, иногда частями. В последний час всё больше целиком. Несколько набросков вышли отличными, учитывая, что он уже три часа рисовал — запечатлел он всё или почти всё. И даже солнечную улыбку, в которой увяз с первого взгляда. Он вернулся на пару листов назад и придирчиво стал рассматривать недавно законченный эскиз. Столб у самого края площадки, асфальт, даже кусты зарисовал. Но детальнее всего — этого парня. Большую часть времени тот не играл, наверное, был судьей. На рисунке стоял и подпирал плечом столб, сложный, как будто бы грустный, его взгляд неотрывно следил за игрой. Длинные уродские шорты в этот раз были с темным принтом, слишком яростным, Гун Цзюнь не стал его передавать и тратить время, на рисунке шорты стали черными. Черная майка без принта красиво подчеркивала внушительные бицепсы, на запястьях напульсники. Тщательнее же всего было прорисовано лицо. Нетипично длинные для спортсмена волосы не доставали плеч и красиво лежали даже после игры. Весь образ делали законченным. По сути дела Гун Цзюнь добился желаемого и смог передать то, что пленило его в образе этого человека. Запечатлел буквально каждую черту, так почему его не отпускало? Отчего так сложно было отвести взгляд, отчего он не чувствовал ни капли удовлетворенности? Отчего так яростно желал нарисовать того, кого уже запечатлел в свою коллекцию? Ещё раз, и ещё. Он сглотнул вязкую слюну, поглядывая на объект своего помешательства. Зарисовывал уши, точеный профиль и чуть не подавился, когда в очередной раз, подняв свой явно не самый здоровый взгляд — натолкнулся на ответный, только спокойный и словно отсутствующий. Сердце пропустило удар и не успело снова забиться ровным ритмом, как взглядом обладатель самого чарующего образа заскользил дальше и через секунду вообще увлекся разговором с кем-то. Эта случайность неплохо отрезвила. Гун Цзюнь отчетливо осознал, что переступает всякие дозволенные границы со своим больным интересом. Усилием воли он умерил пыл, но заставить себя уйти все же не смог. Рисовал упорно, до самого ухода интересующей его группы людей из парка. Точнее, одного единственного человека. И когда в парке не осталось приковывающих его словно цепями причин, Гун Цзюнь быстро покинул любимое место. Дома он долго перебирал всё, что нарисовал за день… *** На следующей рабочей неделе он ждал вечера как никогда в жизни и секунды не думал о своих коллегах, заканчивал все свои задачи вовремя и сматывался едва попрощавшись. Ноутбук лежал в стороне, он так долго не игнорировал игры больше пяти лет, но сейчас легко забросил все. Его пожрала другая страсть и для её удовлетворения у него теперь было полно материалов. Непонятно было только почему рисуя каждый вечер чуть ли не до глубокой ночи он всё никак не мог её удовлетворить. По обыкновению не найдя ответа и не увидев проблемы, он отмел терзания за ненадобностью. Вечером четверга, забыв на рабочем месте свою папку, он вернулся и невольно подслушал, как о нем говорят. Если бы это были злые, презрительные слова, он бы сделал вид, что не слышал. В конце концов, он понимал, что нарушил общепринятые правила приличия, которые раньше старался как-то соблюдать. Но за дверью не скрываясь, привыкшие, что Гун Цзюнь ничего не забывает и никогда не возвращается, коллеги с добрыми смешками обсуждали в кого он мог влюбиться. Не став дальше подслушивать и наплевав на папку, с горящими щеками Гун Цзюнь чуть не бегом отправился домой. Спустя станцию, магазин продуктов, мытье ботинок и почти доготовленный ужин, в его голове перестало звенеть. Выключив плиту и накрыв крышкой свой ужин, чтобы дать ему потомиться, на ватных ногах Гун Цзюнь прошел в комнату и упал в кресло. Вытащенное от дивана ближе к центру комнаты — туда, откуда удобнее всего смотреть на доску с рисунками, оно использовалось больше, чем когда-либо. А на доске висело множество почти законченных эскизов. Это не наброски, где детали терялись в рабочих штрихах, а почти готовые картины. И на всех был изображен один и тот же человек. Гун Цзюнь сел в кресло напротив доски и стал разглядывать рисунки, как делал каждый вечер на этой неделе, в ожидании, что насытится образом и, наконец, сможет жить дальше как обычно. Слева висели наброски из парка. Каждый из них Гун Цзюнь довел до ума. Вычистил каждую линию, а некоторые вовсе перерисовал. На многих из них безымянный мужчина улыбался юной, заразительной улыбкой и смотрел на своих собеседников, на которых Гун Цзюнь не стал тратить грифель. Все эти листы занимали почти половину доски, справа же висели рисунки, которые он рисовал из головы. На них всё тот же персонаж был изображен в приличной одежде. Сначала уродские шорты были заменены на менее объемные чуть ниже колена, майка оставлена и таких рисунков была парочка, на остальных Гун Цзюнь дал себе полную свободу. Рисовал в стиле ретро, укладывал отросшие волосы своей “игрушки” в прически, соответствующие образу, одевал в разные костюмы. Рисовал улыбающимся и нет. Даже придумал ему образ, словно персонаж в компьютерной игре. Высветлил Ему волосы, сделал их длиннее и разодел в красные соблазнительные одежды. Пока рисовал эту картинку — весь изляпался, так редко он использовал цвет и краски. Гун Цзюнь снова встал и сходил за своим альбомом для набросков и карандашами. Вернувшись в кресло он не поднимая взгляда стал вычерчивать знакомые черты. Недавнее волнение тут же схлынуло. И с чего он так распсиховался. Ну придумывают люди, которые о нем знают только то, что он позволил узнать. Ну и пускай. Они же не знают о страсти Гун Цзюня к карандашам и бумаге. Естественно, придумывают версии, которые вписались бы в их представление о мире. Не объяснять же, что отношения для него это очень серьезный шаг и в любовь с первого взгляда он не верит. Влюбился… Гун Цзюнь фыркнул презрительно и наложил блики на волосы того, кого мог рисовать по памяти даже не вдумываясь. Он получался улыбающимся, снова в “своем облике”, со слегка растрепанными волосами и безразмерной майке, он держал в руках тарелку лапши и только это было своеволием художника. На рисунке мужчина смотрел на кого-то, на кого Гун Цзюнь снова не стал тратить грифель. Вечер пятницы он провел так же, как и все вечера на неделе, а к субботе готовился с трепетом, которого очень хотел бы не осознавать. Неприятно думать о себе, как о немного двинутом. *** В парке он был так рано, как это вообще было возможно. Занял ту лавочку, которую в прошлый выходной ему лишь посчастливилось ухватить после ухода излишне ханжеской пожилой пары. Гун Цзюнь их совсем не осуждал. Напротив, в душе он был так же неприветлив ко всем шумным компаниям, но не сейчас. Сейчас он занимал место поближе и с трепетом надеялся, что они придут поиграть сюда и в третий раз. Он о большем не просил и не смел мечтать, но хотя бы еще один раз… Поскольку Гун Цзюнь заявился в парк с самого утра, а “баскетбольная компания” приходила ближе к двум часам дня, то делать в ближайшие часы было решительно нечего. Он отпил немного воды из бутылки, которую захватил с собой, и закинул в рот леденец. Есть на улице он терпеть не мог, потому заранее обеспокоился как будет подкрепляться, чтобы желудок не пел излишне громко. Погрузившись в ожидание, он попробовал рисовать прохожих, но все они получались невзрачными тенями. В итоге он увлекся идеей и нарисовал этот самый скверик, который не раз видел и зарисовывал кусками. Детализировал каждый листочек на ветке, подробнейше прорисовал цветы на клумбе и каждый мелкий камушек в асфальтовой дорожке. По этому самому скверу скользили тени, силуэтами напоминающие людей. И только в самой дали, у площадки, окруженной сетчатым высоким забором, стоял нарисованный по памяти человек. В картину Гун Цзюнь вложил все свое помешательство, полностью передал как видел сейчас мир, пока ждал. Он делал последние штрихи, когда со спины, как и в прошлый раз, послышались голоса. Сердце Гун Цзюня с места сорвалось в бешеный бег. Стучало в венах, в голове, мешало различить голоса и заставило-таки срочно обернуться. И чуть не выпрыгнуло через горло — Он действительно пришел. Снова шел где-то посередине компании, улыбался, кому-то что-то весело рассказывал и приковывал к себе взгляд. Взгляд Гун Цзюня точно приковал. В этот раз руки не дрожали. Четкими, уверенными линиями он рисовал всё, что видел. На этот раз даже не давился желанием запечатлеть каждый изгиб — спасибо стопроцентному зрению, он видел всё, что вообще возможно было увидеть с такого расстояния. И архитектору парка спасибо — расстояние было небольшим. Сегодня Он снова почти не играл, но в какой-то момент вся компания на площадке начала соревновался. Наверное, они считали кто больше мячей подряд забросит, но Гун Цзюнь был не уверен. Да и ему было все равно, его заворожила сосредоточенность, с которой все бросали. Ну и, конечно же, больше всего пленила Его сосредоточенность. То, как тело напряжено перед броском. Это он и решил зарисовать, в этот раз даже не сильно скупясь на прорисовку друзей “своего помешательства”. Они стояли вокруг, кто-то кричал, Гун Цзюнь постарался не столько уловить человека, сколько эмоцию, которую он транслировал на бросающего мяч. Бросал мяч Он. В Нём как всегда было больше всего деталей. Его напряженные руки только отпустили мяч и всё тело подалось вверх в этом усилии… Прекрасная сцена. Гун Цзюнь даже без особых раздумий решил не оставлять её наброском и принялся класть тени, добавлять деталей. Он изредка поглядывал на площадку, в основном просто чтобы подпитаться эмоцией. Чтобы рисовать Его уже не надо было никуда смотреть и Гун Цзюнь низко наклонился к альбому… — Ого! Парень, да ты талант! Гун Цзюнь замер весь, даже дышать перестал на долгий миг, пока медленно поднимал голову, чтобы уткнуться взглядом в стоящего прямо перед ним героя собственных рисунков. А Он стоял себе спокойно, наклонившись немного и заглядывая в альбом. Прямо туда, куда Гун Цзюнь считанные секунды назад выплескивал все свое восхищение тем, что видел. Свое восхищение Им. Гун Цзюнь сглотнул: — Спасибо. — Я думал у нас появился постоянный зритель, а оказалось, что почти фанат. Так нравится баскетбол? — совершенно беспардонно наклоняясь еще ниже, обдавая запахом своего дезодоранта и свежего жара слегка вспотевшего тела, спросил Он. Наверное, Гун Цзюнь сошел с ума, потому что никогда и ничей запах он не любил, а тут втянул носом и не почувствовал отвращения. Вот и забылся. Соврать забыл. — Нет. Смешинки в глазах и яркая улыбка слегка подернулись непониманием. Что ж, вот Это Гун Цзюнь прекрасно знал, но пока не мог исправить. Он правда собирался соврать, если бы не отвлекся на чувственные открытия в самом себе, то обязательно сделал. Это предотвратило бы ту неловкость, которая сейчас поднималась между ними. Гун Цзюнь лихорадочно искал, что же он может добавить к своему ответу, чтобы не показаться глупым, или странным… или странным и глупым. Неожиданно минутное замешательство соскользнуло с Его лица: — Если не любишь, то почему рисуешь. И тут до Гун Цзюня дошло — правду, надо просто сказать правду: — Я люблю рисовать людей. — Ух ты! А общительным не выглядишь. — Многие так считают, — Гун Цзюнь попытался улыбнуться. Наверное, вышло натянуто. — Чжан Чжэхань. Будем знакомы, — обретший имя «герой» выпрямился и Гун Цзюнь, который все это время до побелевших пальцев цеплялся за альбом, позволил себе поднять голову сильнее, увидеть всё четче, тогда тот снова и заговорил. — А тебя как зовут? Его улыбка была как… как камнем по голове. Мысли путались. — Гун… Гун Цзюнь, — почему-то запинаясь, ответил Гун Цзюнь и мысленно отвесил себе подзатыльник. Надо же быть таким придурком, сколько ему лет, чтобы так тушеваться. В конце концов, если всё пойдет совсем плохо, он просто больше никогда не придет в этот парк и даже близко не подойдет. А работу, на которую ездил с автобусной остановки неподалеку, всегда можно и сменить. Или место жительства, это как пойдет. — Красивое имя. Тебе идет, — просто заключил Чжан Чжэхань. — Не буду мешать, рисуй. С обычной улыбкой он махнул Гун Цзюню рукой и вернулся к своей компании. Конечно же, он не услышал, как вслед ему почти шепотом прозвучало: — Ты не мешаешь. После этого компания еще немного поиграла, о чем-то поговорила и свалила значительно раньше, чем в прошлый раз. Когда все собрались и покинули площадку — уходили они все разы не той дорогой, что приходили — Гун Цзюнь вцепился в затылок Чжан Чжэханя взглядом. И когда тот повернулся и его глаза удивленно расширились, столкнувшись с взглядом Гун Цзюня, он улыбнулся так солнечно. Невозможно было ничем не ответить. И разумный, закрытый на тысячу замков Гун Цзюнь, поднял руку, наверное, прощаясь. Чжань Чжэхань точно помахал прощаясь. До дома Гун Цзюнь шел как в бреду. Колени грозили подогнуться, а во рту сохло. Если бы он наткнулся на кого-то из соседей, они бы точно не подумали про него ничего хорошего. Он и сам не подумал, увидев себя в отражении зеркала в ванной, где на автомате встал мыть обувь. Зайдя в комнату и положив альбом на стол, Гун Цзюнь сел в кресло напротив доски. Выдохнул. Ему было о чем подумать. *** Весь вечер субботы Гун Цзюнь думал. Даже вызвонил друзей и пригласил их в бар. Друзья удивились, спросили не подменили ли его инопланетяне, но подвинули свои планы и пришли. И весь вечер подкалывали. А Гун Цзюнь смотрел по сторонам и никто ему не был интересен. Домой после бара он вернулся омерзительно трезвым, когда уселся за стол, карандаш в его руках совсем не дрожал. А вот на рисунке Чжан Чжеханя сотрясала неслабая дрожь. Такой сцены Гун Цзюнь, конечно же, не видел. Рисовал из головы. А в голове… Наверное, как и на листе перед ним. Чжан Чжэхань лежал на простынях, обнаженный. Его руки были вскинуты вверх, сам он изгибался томной дугой, а руки того, кто больше ничем не вошел в рисунок — прижимали колени Чжан Чжэханя к его же груди. Рисунок вышел незаконченным, рисовать то, что было ниже пупка Гун Цзюнь застеснялся. А вот через десять минут пойти в душ дрочить — нет. *** Эта рабочая неделя для Гун Цзюня оказалась и проще и сложнее предыдущей. Он не сбегал с работы как ошпаренный. Не черкал как помешанный все вечера напролет портрет одного и того же человека. Нет. Он спокойно дорабатывал свой рабочий день, возвращался домой привычным путем. Готовил, ел, убирался. Смотрел телевизор во время всего этого. А потом шел в комнату, садился перед доской, увешанной рисунками Чжан Чжэханя, и рисовал ещё один. Или не один. Но все эти рисунки на стенку не попадали, их он складывал в папку, а папку в комод под груду вещей. Этими вечерами он рисовал Чжан Чжэханя в разных образах, но если раньше это была игра в переодевание, то сейчас он ощущал себя извращенцем. Да и был, наверное. Когда откладывал карандаш и шел в душ дрочить — точно был. К вечеру пятницы в папке было чуть больше десятка картинок скабрезного содержания. На них Чжан Чжэхань был соблазнителем и соблазненным. Сминал руками подушку, изгибал спину, стоя на коленях или сидел на столе полностью одетым, но с разведенными ногами и томным взглядом. Почти на каждом рисунке его тело сжимали, трогали и пятнали руки, так сильно похожие на руки Гун Цзюня. А субботним утром Гун Цзюнь был в парке заранее, с чистым готовым альбомом, где из старых листов оставлен только рисунок с тенями. За неделю он принял свою манию, анализировать не стал, позволил себе всё, что мог позволить. В парк пришел, чтобы понять. Наверное, себя. Чжан Чжэхань с друзьями явились довольно рано относительно предыдущих разов. Как всегда шумные, яркие, они внесли в этот скверик ощутимую радость. Гун Цзюнь задумчиво следил за тем, кого рисовал уже несколько недель и когда его заметили, то одарили радостной улыбкой и приветственным взмахом руки. Он тоже помахал в ответ, улыбнулся наверняка не так заразительно. Ему сейчас было простительно. У него сердце билось с перерывами на подышать. Замирало, тянуло и выкручивало. Он смотрел на Чжан Чжэханя и понимал, что всю неделю, когда он малодушно считал, что как пигмалион переборщил с восхищением собственным творением, жестоко обманывался. То, что он творил карандашом на листах было лишь мучительным желанием неосознанного влечения. Гун Цзюнь же не верил в любовь с первого взгляда. А ей оказалось всё равно, верит он или нет. Чжан Чжэхань как обычно немного побросал мяч и отошел в сторону. Громко комментировал что-то малопонятное для Гун Цзюня, смеялся, улыбался и не смотрел на него. Оставалось только хмыкнуть, заткнуть глупое сердце, достать карандаш и позволить себе то единственное, что мог позволить — рисовать. Гун Цзюнь сделал кучу никуда не годящихся зарисовок. Даже попробовал зарисовывать всю команду во время игры. Немного помогало. В какой-то момент он даже стал получать извращенное удовольствие от того, что он как будто бы знакомится с друзьями своего… кого своего? Разве что своего помрачения рассудка. Если о себе он прекрасно знал, что бисексуален с уклоном в признание “мама у тебя никогда не будет внуков”, то о случайном парне из парка можно было строить лишь догадки. Гей-радар у Гун Цзюня не работал отродясь, все его отношения были прискорбно короткими и невнятными. Так еще и партнеры велись только на его лицо и совершенно не были в восторге от геймерства, задротства и ста двух пунктиков. Так что Гун Цзюнь медленно выводил линии и сладостно страдал от ощущения абсолютной бесполезности испытываемого чувства. Он поднимал голову, смотрел на Чжан Чжэханя и понимал, что чудо уже то, что узнал его имя. В один из таких моментов, он поднял взгляд и столкнулся, как раньше, со взглядом Чжан Чжэханя. Внутреннее вялотекущее страдание сбойнуло и он им подавился, когда увидел как к нему ленивым, но неожиданно быстрым шагом, направилась его влажная мечта. Гун Цзюнь воровато проверил какая страница открыта, к его счастью не портретная, он как раз дорабатывал сделанные за день наброски и в момент погружения в глубину самого себя добавлял теней в общий рисунок. Там были все игроки. — Привет, наш не-фанат Гун Цзюнь! — еще даже не подойдя поздоровался Чжан Чжэхань. Знал бы он как не прав. Еще какой фанат. Правда не баскетбола и не команды, в неё играющей, а отдельно взятого человека. Но зато очень страстный фанат. Хотя… наверное, хорошо как раз, что не знал. — Привет, — Гун Цзюнь не смог определиться будет ли уместно обратиться по имени, поэтому просто улыбнулся к своему скупому приветствию. Видимо, Чжан Чжеханю это показалось приглашением присесть рядом, потому что он с потрясающей наглостью опустился на скамейку рядом и мельком заглянул в альбом Гун Цзюня. — Потрясающе рисуешь, — уже не глядя в альбом, а смотря прямо на площадку, сказал Чжан Чжэхань. — Спасибо, — Гун Цзюнь задумался требуется ли от него ответный комплимент? Но он совершенно ничего не понимал в баскетболе, да и внутри его сейчас лихорадило. Он обычно был максимально не тактилен, но от близости Чжан Чжэханя у него внизу живота сладко ломило и хотелось хоть чего-нибудь еще. И это точно была не дилемма века “какой сделать комплимент”. — Ты художник? — сквозь вату уже довольно судорожных раздумий донесся вопрос Чжан Чжэханя, повернувшего голову к нему и выглядящего расслабленно и доброжелательно. Как выглядит человек, который легко заговаривает с незнакомцами. — А? Нет… Нет. Я тестировщик, это просто хобби. — Вау! Это хобби? Да ты талант! Гун Цзюнь почувствовал как горят его щеки и не в силах выдерживать открытый взгляд Чжан Чжэханя, его солнечную теплую улыбку, отвел взгляд, прежде чем почти прошептать очередное: — Спасибо. Внутри бурлил странный ком эмоций. Он вроде как был счастлив пообщаться с Чжан Чжэханем. Хотел спросить почему он так мало играет. А еще узнать какой у него любимый цвет, как он относится к онлайн и не онлайн играм, и не против ли сходить на свидание с первым встречным. А если первый встречный — мужик? Всему этому противопоставлялось внутреннее же желание разочароваться поскорее в образе, который он сам себе придумал. И оно тоже требовало побольше пообщаться, поэтому всему этому отвечало банальная трусость. Она хранила лицо Гун Цзюня не битым долгие годы и сейчас не давала потерять голову. — Да ты не очень разговорчивый, — Чжан Чжэхань улыбнулся и вытянул свои ноги, его шорты немного задрались и открыли взгляду бледные шрамы, на которые невольно засмотрелся Гун Цзюнь. — Я медленно схожусь с людьми, — абсолютно честно ответил Гун Цзюнь и спохватился, что пялится на колени Чжан Чжэханя. Вот только поздно, его поймали. Внутри похолодело. — На шрам смотришь? Это я во время игры повредил. Врач сказал, что мог гораздо серьезнее себе все сорвать, запретил мне нагрузки на год! Представляешь, я год не играл, только сейчас получил добро. А нога не позволяет… — Ты поэтому больше в стороне стоишь? — вообще Гун Цзюнь не хотел светить то, что наблюдал за Чжан Чжэханем, но ему показалось, что эта фраза вполне безопасна, учитывая, что он уже был пойман за рисованием их игр. — Да. Хотел бы и поиграть, но нога болит да и форму растерял. Гун Цзюнь окинул фигуру Чжан Чжэханя взглядом. Сегодня он был в довольно облегающей майке, не таких уж и бесформенных шортах, его волосы как всегда красиво обрамляли забавно выглядящие уши, а какую форму он потерял было решительно не понятно. — По тебе не заметно, — в итоге Гун Цзюнь вполне деликатно выразил свое восхищение образом Чжан Чжэханя. Чжан Чжэхань состроил смешную гримасу, сам указал на себя пальцем, словно спрашивая “ты обо мне?” и Гун Цзюнь засмеялся, активно кивая. Вот так, ни о чем, они проговорили почти полчаса, пока друзья Чжан Чжэханя не подошли к нему и не предложили пойти перекусить в закусочную за углом. Открытый киоск, коробочки и мясо неизвестного происхождения. Когда Чжан Чжэхань также легко, как и в целом завел с ним разговор, предложил пойти вместе с ними, Гун Цзюнь твердо отказался, соврав, что ему уже пора. Внутри он буквально ненавидел себя, потому что очень сильно боялся показать это самое — то, что у него внутри. Боялся, что если скажет о своем отношении к уличной еде, или что-то еще такое же странное, то потеряет и без того неверный шанс еще раз пообщаться с Чжан Чжэханем. А так… так он получил своё “до следующей субботы” и почти не жалел, что пошел домой. А не слушать дальше голос Чжан Чжэханя и смотреть на его улыбки, которые могли бы посоперничать с солнцем в личном космосе Гун Цзюня. *** В воскресенье Гун Цзюнь проснулся рано, но из постели вылезать не спешил. Лежал под одеялом в утренней прохладе спальни и крутил в голове вчерашний день. Вспоминал голос Чжан Чжэханя, его взгляды, каждую фразу. Спустя минут пятнадцать бесполезного валяния, Гун Цзюнь все же встал и совершив в той же задумчивости весь утренний туалет, налил себе кофе и прошел в гостиную. Он встал напротив доски, опираясь рукой о кресло, недвижимое уже несколько недель, и посмотрел внимательно на свои рисунки. Спустя несколько минут поставив чашку с кофе на стол, сходил к своей тайной папке, придирчиво рассмотрел откровенное или не очень откровенное порно, которое успел намалевать. Выбрав несколько картинок, к которым у него был не столько стояк, сколько ком в горле и жар в груди, повесил их среди других иллюстраций Чжан Чжэханя. Точнее того, каким Гун Цзюнь Чжан Чжэханя придумал. В реальности тот оказался смешливым нормальным парнем. Общительным, немного резким, но очень добрым. Он и походил, и совершенно не был похож на того, кого так маниакально рисовал Гун Цзюнь. Кофе остывал на столе, а задумавшийся Гун Цзюнь все смотрел и смотрел на свои картины. Один и тот же человек во множестве образов не смотрел с них в ответ. Одетый в исторический костюм, раздетый до консервативных черных трусов, улыбающийся и серьезный — разный, но одинаково прекрасный. Ни на одном рисунке Гун Цзюнь не нарисовал его прямой взгляд, хотя видел его. Уже дважды разговаривал с Чжан Чжэханем и точно мог бы нарисовать портрет с проникновенным “взглядом с картины”. Но отчего-то не хотел. Это словно и был тот рубеж, который отделял реальность от выдумки. А реальность обещала себя в следующую субботу, вот только до нее полных шесть суток и как их прожить влюбившемуся идиоту? На этот вопрос Гун Цзюнь отвечал себе всю неделю. Он рисовал Чжан Чжэханя, рисовал свои руки на теле Чжан Чжэханя. Во вторник, когда встреча казалась невероятно далекой, он даже нарисовал его изогнувшимся, выставившим свой аппетитный зад, и член в этом самом заду. Вставленный наполовину, картинно раздвигающий круглые половинки, конечно же он был срисован с того, что у Гун Цзюня в штанах. Вот только картина ему совсем не понравилась. Закончив её и посмотрев уже глазами зрителя, он почувствовал себя гадко. А еще крайне неудовлетворенно. Он не видел этой задницы и он не получит этого тела. Нечего себя дразнить, когда оригинал так близко. И если самоосуждение повлияло на творчество — Гун Цзюнь рисовал Чжан Чжэханя либо одетым, либо сцены страсти были больше эротическими, чем порнографическими — то дрочить ему ничто не мешало. В душе, там, где он оставался один на один со своим стоящим членом и расстроенными чувствами, он крепко сжимал первый и отгонял вторые. Ласкал себя без фантазии, просто водил туда-сюда кулаком, стоя под льющейся водой, а вот в голове… В голове Чжан Чжэхань улыбался ему, стонал, открывая свой красиво очерченный рот в сладостную “о”. Позволял вжимать себя в постель, держать за коленки и долбить вожделенный зад. В рабочее же время Гун Цзюнь сам себе напоминал робота. Никаких фантазий на рабочем месте он себе не позволял, а думать о чем-то третьем просто не мог. К концу недели он уже опасался, что двинется умом. Ещё сильнее. Готовя вечером пятницы рюкзак к… нет, это точно будет не свидание, это он понимал, но лично для него — почти. Поэтому готовя рюкзак, он плавал в розовых облаках. Чуть не забыл пополнить альбом чистыми листами и с час выбирал какую наденет футболку. А потом полночи не мог заснуть и вопреки собственным правилам о чистоплотности, ласкал себя в кровати, под одеялом. Грыз подушку, скулил в неё, пока под плотно зажмуренными веками личный демон в майке и с растрепанными волосами, наклонялся к нему с улыбкой. Гун Цзюнь впервые дрочил на воспоминание. Меняя постельное белье, на которое все равно попала сперма, как он ни старался уделать только трусы и футболку, он думал, что слишком много у него “впервые”. А главное, что всё в один момент. И с таким сильным помешательством на поприще рисовального хобби, и с влюбленностью этой. Надо же было так, совсем недавно он не то чтобы посмеялся, он никогда не смеялся над чувствами. Нет, он просто не поверил бы, что сам так может. Никогда он не терял голову настолько, до розовых соплей. Увлеченность? Это, конечно же, было. Он же геймер, он понимал что такое мания. Понимал очень хорошо, умел с этим жить и жизнь эту самую не портить. Но чувства… это же так нематериально. Ужасно бесполезно. А еще больно. Сердце буквально лихорадило в ожидании утра. От приятного волнения ожидания встречи до мучительной тяги, осознания, что он не сможет сделать первый шаг. И это накладывало новое чувство, сродни отчаянию. Гун Цзюню определенно не нравилось быть влюбленным. До самого утра субботы и всё то время, что он ерзал на лавочке, делая вид, что рисует, он немножко ненавидел всё то, что чувствовал. А потом услышал голос Чжан Чжэханя… Веселая компания как всегда шла по той дорожке, к которой Гун Цзюнь сидел спиной. Говорили все одновременно, но голос, заставляющий осознавать новые глубины собственной зависимости, он вычленил безошибочно. И чувства, только что душившие, породили внутри если не фейерверки, то проклятущих банальных бабочек доставили экспресс-доставкой. — Утра! — Чжань Чжэхань махнул ему рукой, проходя мимо. Он сам же не успел решить, как хочет отреагировать, поэтому разулыбался и глупо помахал, не выпуская из объятий альбом. Улыбка Чжан Чжэханя от этого стала шире, а Гун Цзюнь смутился. В этот раз Чжан Чжэхань играл чаще, а на ноге красовался какой-то то ли бинт, то ли каркас. Держатель для колена. Гун Цзюнь лениво зарисовывал игру. В основном это были эскизы — площадка, игроки, броски. Игроки увлеклись, они много смеялись, о чем-то постоянно говорили, даже дилетанту было ясно, что обычно игра должна проходить напряженней. Из этого можно было делать вывод, что вся компания — хорошие друзья, и они подстраивались под нетравматичный темп для Чжань Чжэханя. Вот только Гун Цзюню баскетбол совершенно не был интересен, логично что спустя некоторое время эскизы стали более персонифицированными. Он прорисовывал руки Чжан Чжэханя, рисовал его вытирающим собственной футболкой пот с лица. К сожалению он видел это с такого ракурса, что смог оценить только впечатляюще узкую талию. Зрелище было аппетитным, но все же хотелось посмотреть и “анфас”. Собственные мысли заставляли щеки пощипывать жаром, а руки творить непотребства. Не только в прямом, но и в переносном смысле. Задумавшись Гун Цзюнь нарисовал всё то, что распаляло его воображение. На бумаге Чжан Чжэхань стоял боком, рукой держал свою футболку задранной, а второй — схватил за запястье… другого человека. Схватил за запястье и приложил его ладонь к своему животу. Гун Цзюнь врал сам себе про “другого человека”, он рисовал свои руки, не решаясь-таки нарисовать целиком. Пальцы покалывало от эфемерного ощущения теплой и гладкой кожи, легкие бугорки вздутых после физических нагрузок венок… Из мыслей вырвала смутно знакомая мелодия, диссонирующие звуки с акцентом на слабую долю звучали слишком близко. Это же его телефон и мелодия, которую он поставил на рабочие звонки! — Алло, — чуть не уронив телефон, едва выровняв дыхание, ответил в трубку Гун Цзюнь. — Господин Гун, простите, что беспокою в выходной, — речитативом проговорила менеджер Ван, он узнал её по голосу, — но отдел старшего менеджера Сяо выложил новую версию с большим объемом правок. Боюсь, я вынуждена просить вас выйти на работу сегодня. Гун Цзюнь разочарованно прикрыл глаза. Не то чтобы он не мог отказаться, но морально — не мог. Он знал как на него рассчитывали и объективно понимал, что нет причин подводить коллег. — Понял. Буду через полчаса-час. — Я у вас в огромном долгу, господин Гун! Менеджер Ван руководила его отделом и за всё время его работы считанные разы просила о сверхурочных или, тем более, выйти на работу в выходные. Видимо, обновление программы, которое выкатили программисты, было и правда масштабным. Но главным образом, если менеджер Ван позвонила, а не сбросила ему сообщение — значит всё горело синим пламенем уже не первый час. Он быстро покидал вещи в рюкзак и сорвался с места. Чжан Чжэхань выглянул с площадки и вопросительно вскинул брови. — Работа, — максимально извиняющимся тоном, крикнул Гун Цзюнь и умчался в сторону автобусной остановки. Он очень рассчитывал, что доберется быстрее, чем за час и выйдет с работы сегодня, а не уже завтра. Хотя, задачи от отдела менеджера Сяо всегда больше походили на новое слово в пыточном деле, а не на софт. Буквально за пять минут Гун Цзюнь донесся до остановки и счастливо увидел автобус. Повезло! Он заскочил в полупустой салон и тут же плюхнулся на сидение, прикрывая глаза. У него было еще двадцать минут до работы чтобы отдохнуть. По всей видимости, это будут единственные его двадцать минут отдыха до следующих выходных. Он поставил рюкзак к себе на колени, чтобы тот не мешал, если кто-то захочет сесть рядом, и похолодел. Дыхание застряло в трахее, а на спине выступил холодный пот. Мягкий, слишком мягкий рюкзак, набитый всякой фигней и имеющий более или менее привычный вес, не имел нужного объёма. Дрожащими руками Гун Цзюнь открыл его и сердце ухнуло в пятки. Альбома не было. И снова раздался звонок. — Алло, — безэмоциональным голосом произнес он в трубку. — Мистер Гун, отличная новость! Буквально просто включение уносит новую версию в бесконечный ребут. Отдел менеджера Сяо откатил ее на доработку до понедельника. Конечно, неделя будет ужасной, но эти выходные мы точно свободны! — совершенно счастливым голоском проворковала менеджер Ван. — Простите, что отняла ваше время и, наверняка, нарушила планы! — Ничего страшного, — соврал Гун Цзюнь. Они попрощались и как только автобус остановился, Гун Цзюнь вышел. Ноги как цементом налили. Едва передвигаясь, он еле перешел дорогу и встав у остановки в обратную сторону, через секунд двадцать увидел автобус. В грудине разлилась кислая и больная надежда. На полном автомате он заскочил в автобус и глянул на время первого звонка. Прошло всего пятнадцать минут. Пять он бежал, еще десять ехал. Сейчас еще десять минут потратит на езду и пять на бег обратно в парк. Тридцать минут. Есть же шанс, что его альбом никто не тронет? Он точно должен быть! Если кто-то откроет и увидит в каком виде там изображен Чжан Чжэхань… Он же больше не сможет играть в этом парке! И всю дорогу назад Гун Цзюнь чуть не бежал, а там где никому не мешал, там он бежал на самом деле. И всё это время в голове он твердил только одно: “Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, я никогда не был плохим, пожалуйста, пусть мне повезет!” Когда он завернул на дорожку, которая вела к скверу с баскетбольной площадкой, ему захотелось сильно зажмуриться. Но так бежать было бы опасно, поэтому он судорожно искал свою лавку глазами. С этого ракурса он сквер никогда не рассматривал и не сразу понял, что его лавочка, это та, на которой кто-то сидел. Мозг воспринимал информацию медленно, наверное, организм Гун Цзюня просто так работал в целях самосохранения. Он и так оказался на грани обморока, как только понял, что “кто-то” это Чжань Чжэхань. И он не просто сидел, а листал альбом. Его шумной компании не оказалось рядом и только это не позволило малодушно сбежать. Ну и то, что Чжан Чжэхань очень не вовремя поднял голову и увидел его. Он не улыбался. Идея свалить по-английски снова заполонила сознание. Все же если альбом у самого Чжан Чжэханя, то позор ему не грозил, а значит, можно было и о своей шкуре подумать. Вот только его взгляд не отпускал и Гун Цзюнь решил, что за свои действия надо отвечать. В сквере как раз практически не было людей, так что получить по роже будет не так стыдно. Вздохнув, он снова двинулся вперед. До этого и не понял, когда успел остановиться. Между ними оставалось два метра, когда Чжан Чжэхань захлопнул альбом и встал. — Работа оказалась не такой важной? — изогнув бровь, спросил Чжан Чжэхань. — Отменилась. — Повезло. — Наверное, — Гун Цзюнь понимал, что этот разговор это лишь вступление к мордобою. Он выпрямился, готовый принять заслуженное, только вот Чжан Чжэхань не спешил воздавать ему по заслугам. Стоял себе, думал о чем-то, и взглядом пилил. Гун Цзюнь просто не выдержал: — Ты смотрел альбом? — О да. Каждую страницу. И чего Гун Цзюнь ожидал. Он же видел, что Чжан Чжэхань листал этот чертов альбом. Ожидать, что он делал это с закрытыми глазами было бы в высшей степени глупо. Ком в горле мешал дышать и тем более говорить, но сглотнуть его всё никак не получалось. Спину сковало напряжением. — И? — единственное, что смог из себя выдавить Гун Цзюнь. — Ну не знаю. Народу тут многовато. Пошли отойдем. Слова Чжан Чжэханя и его небрежный тон вызвали нервную дрожь. Гун Цзюнь слабо кивнул, а тот переложил его альбом подмышку, засунул руки в карманы и двинул в одному ему ведомом направлении. Они шли дольше чем до выхода, углубляясь по узким тропинкам в недры парка. Кроны деревьев сходились плотнее, затеняя свет и по хорошему уже давно надо было напрячься. И лучше посильнее. Да хотя бы остановиться, что он как бычок на заклание! Пока он обдумывал эту мысль, никак не решаясь поступить решительно, Чжань Чжэхань, видимо, дошел до туда, куда вёл. Он резко остановился и Гун Цзюнь практически втемяшился ему в спину, потому что успел погрузиться в напряженные думы. Чжан Чжэхань повернулся, оказываясь с Гун Цзюнем чуть ли не нос к носу. Настолько вблизи разница в их росте чувствовалась острее. Но смотреть сверху вниз не пришло бы и в голову, настолько сильным казался взгляд Чжан Чжэханя. Не слишком быстрыми движениями он протянул альбом Гун Цзюню, но на последних сантиметрах стал раздраженней и буквально впечатал его в грудь. Гун Цзюнь охнул. — Да гори оно… — еще более непонятно выдохнул Чжан Чжэхань и сократил расстояние между ними одним шагом. Его губы оказались неожиданно твердыми, а руки — наглыми. Одна тут же легла на затылок, заставляя наклонить голову так, чтобы в удивленно приоткрытый рот можно было легко скользнуть языком. А другая давила на спину чуть ниже лопаток. Гун Цзюнь решительно не понимал, что произошло, но не думая обнял за шею и отпустил себя. Он смело лез языком в чужой рот, сжимал губами нижнюю губу Чжан Чжэханя и снова затыкал его, отбирая дыхание. Легко позволял делать с собой то же самое. Их языки сплетались, скользили друг по другу, а губы едва размыкались. Сбитое дыхание и пошлые чмоки разгоняли кровь не слабее ощущений. Гун Цзюнь не сдержал стон и очнулся, когда рука Чжан Чжэханя, что до этого сжимала ткань его футболки на спине, переместилась на задницу. Бесцеремонно смяв ягодицу, она притянула ближе прямо так, не отпуская. Гун Цзюня в жизни никто так не лапал. Его удивление было настолько безграничным, что он выпутался из объятий. Тяжело дыша и еще не полностью осознавая происходящее, он прошептал очевидное: — Не здесь же… Пользуясь тем, что они всё равно были очень близко друг к другу, Чжан Чжэхань взял его за подбородок и легонько чмокнул в губы: — Здесь никого не бывает. Он снова попытался притянуть в объятия, но Гун Цзюнь замотал головой: — Нет-нет… — Я что-то не так понял? Твои рисунки довольно говорящие, да и по морде ты мне сразу не дал. — Чжан Чжэхань отступил на шаг и скрестил руки на груди. То ли пытаясь таким образом держать их при себе, то ли показывая недовольство. Гун Цзюнь особенно переживал о не нулевой вероятности второго варианта. — Я думал, это ты мне врежешь… — чувствуя себя невероятно глупо, признался Гун Цзюнь. А Чжан Чжэхань только усмехнулся и снова подступил ближе, снова втянул в поцелуй, от которого отказался бы только импотент. Да и импотент, наверное, не отказался бы, так хороши были эти губы. Но разум уже немного отошел от встрясок и упрямо диктовал, что в парке не бывает мест в которые вот прямо никто “не ходит”. Он надавил на плечи Чжан Чжэханя, заставляя отстраниться и зачастил прямо в губы. — Я рядом живу. И этим предложением ни на что не намекаю, но это и не значит, что я не заметил, чем мы занимались последние десять минут. И все же здесь обязательно кто-то пройдет, раз дорожки заасфальтировали. Мне стресса на сегодня хватит до конца жизни, поэтому… А что поэтому он лихорадочно пытался придумать. Слишком быстро дошел до этой части. Поэтому пошли ко мне? Поэтому давай просто поболтаем как старшеклассницы, я приглашу тебя на свидание и все близости будут как-нибудь потом. Что “поэтому? — Ну пошли, — Чжан Чжэхань расплылся в лукавой улыбке, буквально развернул Гун Цзюня к себе спиной, отвесил пошлый шлепок по заднице и мгновенно обошел его, снова заставляя следовать за собой. Гун Цзюню оставалось только поспешить следом, как рыба глотая воздух, пока не находились слова. Так они шли до ближайшей развилки, где Чжан Чжэхань молча пропустил его вперед и дальше послушно шел в полушаге позади. И только когда они подошли к дому Гун Цзюня, он открыл рот: — Я думал ты живешь в какой-то из понтовых многоэтажек. — Разочарован? — стараясь говорить как можно ровнее, спросил Гун Цзюнь. На самом деле он чувствовал досаду и какой-то необоснованный стыд. Он из обыкновенной семьи и всего в своей жизни добивался собственным трудом. Это не очень-то легко. Чего ему стыдиться. Но Чжан Чжэханю хотелось понравиться, может, даже пустить пыль в глаза… А тот просто пожал плечами, когда Гун Цзюнь на него обернулся, прежде чем открыть ключом входную дверь в подъезд: — Нет, с чего бы. И по нему легко читалось, что он сказал то, что думал. Для него и правда было “с чего бы”, словно вообще всё равно. Зато поймав взгляд Гун Цзюня, он снова зацвел своей хитрой улыбкой и поторопил: — Быстрее. Тут тоже ходят люди. Лицо Гун Цзюня заполыхало и он правда заторопился. Замки, лестницы, замки. Всё было преодолено в считанные минуты, а когда за ними захлопнулась дверь квартиры, на всех стало наплевать. Потеряв тяжесть столь необходимых, хотя бы ему самому, оков, Гун Цзюнь первым впечатал Чжан Чжэханя в стену и набросился с поцелуями. О, как это было приятно. Ему отвечали с не меньшим жаром, а руки, которые он всё ещё не решался положить на тонкую талию или скользнуть ими под майку, можно было удобно согнуть в локтях и упереться предплечьями в стену по обеим сторонам от головы Чжан Чжэханя. Почти накрыть собой, чувствовать жар его тела. А тот свои руки без особых сомнений пристроил на пояс брюк Гун Цзюня. Слегка потянул за шлевки там, внизу, а сверху с готовностью широко открыл рот, впуская голодный до ласк язык. Позволил вжать себя в стену всем телом. Гун Цзюнь так увлекся, что казалось, мог кончить в штаны через пару минут. Он очень хотел кончить в штаны, хотя и не посмел таки притереться пахом к паху. Знал точно, что сможет насытиться и одним лишь поцелуем. А вот Чжан Чжэханя это, оказалось, не устраивало. Он сделал подсечку и они поменялись местами, член тут же сдавило встречной твердостью. Чжан Чжэхань застонал и снова накинулся. Гун Цзюнь подумал, чем мог, и решил, что ему очень нужно прижиматься к Чжан Чжэханю, а остальное не сильно важно. Хотелось залезть в штаны, но руки… Это же совсем неприлично, если он полезет грязными руками в столь деликатное место. Да и они оба всё ещё не разулись… Гун Цзюнь аккуратно уперся руками в плечи Чжан Чжэханя и слегка надавил. Тот как раз посасывал его язык в этот момент и недовольный стон издали оба: — Ну что? — лицо Чжан Чжэханя располагалось напротив, видимо Гун Цзюнь немного сполз по стене в процессе того, чем они занимались. — Ванна, — не особо способный на связные размышления и речь, практически обкончавшийся Гун Цзюнь для убедительности кивнул головой в сторону вышеобозначенного помещения. Брови Чжан Чжэханя в удивлении приподнялись, но что-либо уточнять он не стал и практически волоком затащил Гун Цзюня в ванну. За это метровое расстояние они оба немного пришли в себя. — Да ты полон сюрпризов, — Чжан Чжэхань осмотрелся по сторонам. Чистота в ванной была безукоризненной, поэтому Гун Цзюнь спокойно повернулся к умывальнику и помыл руки, но подняв голову увидел очередной взгляд Чжан Чжэханя в зеркале. Он был ещё удивленней, чем в коридоре, но на его губах все равно была улыбка, придавшая Гун Цзюню смелости: — Что? Мы с улицы пришли, тебе тоже не мешало бы, если хочешь… — Ага, хочу, — Чжан Чжэхань не дал договорить и все такой же хитро-счастливый сделал один несчастный шаг, по размеру сан-узла, и оказался вплотную сзади. Не стесняясь вообще ничего он прижался сзади, а руки протянул под локтями Гун Цзюня. Получилось странное объятие. Когда он мыл руки ощущения были вообще за гранью и Гун Цзюнь не выдержал — прыснул, не сумев сдержать смех. И тут же получил укус в плечо. — Эй! — Не смейся, я из кожи лезу тебя соблазняя, а тебе то люди мешают, то руки помыть надо, — жалующимся тоном ему в спину сказал Чжан Чжэхань и прислонился лбом к его затылку. Его мокрые после мытья руки легли Гун Цзюню на живот и слегка сдавили. Пальцы проникли под пояс брюк, а теплое дыхание посылало по позвоночнику словно разряды тока. Вдавленный в зад член Чжан Чжэханя был твердым и Гун Цзюнь простонал. Он хотел большего и его уже не сильно волновало в какой позиции, а учитывая интерес к его тощей заднице, он приблизительно уловил перспективы. Развернувшись, Гун Цзюнь снова оказался лицом к Чжан Чжэханю и в этот раз сам впился поцелуем, надеясь не прибегая к словам дать понять, что соблазнился полностью. Кажется, его более, чем поняли. Через десять минут футболка с майкой валялись на полу единым комком — это Чжан Чжэхань их так скомкал. Сам Гун Цзюнь это мужественно пережил, потому что его усадили на стиральную машинку. Чжан Чжэхань мял его соски пальцами и насиловал языком шею. Стоял между его разведенных бедер и лапал буквально везде, кроме… Мозги отчалили и осталось одно сплошное “надо”. Гун Цзюнь резко оттолкнул от себя Чжан Чжэханя, думая, что по роже всё же однажды схлопочет, но претензий не услышал. Тот тяжело дышал, смотрел потемневшим взглядом, от чего в горле пересохло: — Я обычно не занимаюсь сексом на первом свидании. — Свидания не было, — хмыкнул Чжан Чжэхань и потянул с Гун Цзюня штаны. Не встретив особого сопротивления быстро отправил их к футболке. Свои шорты туда же. Принципы Гун Цзюня вопили, что он правда не занимался никогда сексом на первом свидании, бывало, что и к пятому не видел члена своего партнера. Он всегда подходил к сексу, как к части отношений, а это было делом серьезным, не терпящим мельтешения. А сейчас он быстро нашарил смазку и презервативы на полке и даже не возразил, когда Чжан Чжэхань взял их из его рук и на ухо прошептал просительное: — Позволь мне. Я буду нежным. — Думаешь, я нежным не буду? — уже согласный и возражающий просто чтобы обозначить наличие подобных желаний и у себя, он шептал ничуть не оскорбленным тоном. — Позже, — многообещающая улыбка Чжан Чжэханя была на вид как нечто грешное. Конечно Гун Цзюнь сдался. Через пятнадцать минут он опирался руками в стену душевой, благодаря провидение за то, что выбрал квартиру с душевым трапом. Будь у него обычная душевая кабина, они бы никогда в ней не поместились и кусал бы Гун Цзюнь запястья, нагнутый над стиральной машинкой. А кусать причина была. Чжан Чжэхань уже минут пять со знанием дела трахал его пальцами, мазал предъэякулянтом по бедру и шептал феерическую чушь. Про длинные ноги, сильные бедра, тонкий стан. Теряясь в ощущениях, пытаясь ничего не слышать и не краснеть, Гун Цзюнь вскрикнул, когда неведомо как успевший натянуть презерватив Чжан Чжэхань заменил пальцы членом. И сразу до середины. — Прости… прости. Слишком? Его ладонь заскользила к члену Гун Цзюня, наверное, чтобы попытаться сгладить болезненность проникновения. Только больно не было. Из члена Гун Цзюня сочилось, он не мог понять, кончил или всё же сдержался. В голове всё плыло. — О-о-о, — тихо протянул в загривок Чжан Чжэхань и задвигался тут же смелее. Скоро долбил его нещадно. На всю длину, медленно вытаскивая, снова вставляя, и мелкими частыми ударами. Пошло, ничуть не романтично. Это был трах как он есть. Гун Цзюню такое не могло понравиться, но нравилось. Он скулил, цеплялся за вмонтированную в стену штангу для фиксации лейки и боялся тронуть член. Не хотел чтобы всё кончилось так быстро. За него всё снова сделал Чжан Чжэхань. Ему в руку кончал Гун Цзюнь, чувствуя, как тот в свою очередь кончает вонзившись в зад до самых яиц. Они оба осели на пол душевой и Гун Цзюнь включил прохладную воду чтобы охладиться, а по пути немного помыться после всего, что они тут натворили. Но для начала стоило немного передохнуть. Чжан Чжэхань вовсе закрыл глаза и спокойно себе сидел, восстанавливал дыхание. Гун Цзюнь хотел было последовать его примеру, от минуты покоя он грязнее не станет, но его взгляд упал на кроссовки Чжань Чжэханя. Сброшенные черте как они впитывали воду тканевой частью как верблюды в пустыне. — Да твою ж мать, — в сердцах выругался Гун Цзюнь. Это привлекло внимание Чжан Чжэханя, он приоткрыл глаз, проследил куда тот смотрит и, не впечатлившись, закрыл. — Да пофигу. На улице жара, выжму и пойду. — А. Ладно. Резко стало неуютно. Гун Цзюнь встал, помылся и выскользнул из ванной быстрее, чем пробка из бутылки. Правда не смог отринуть врожденную вежливость и тут же притащил Чжан Чжэханю запасные тапочки, халат и полотенце. Сам за это время успел натянуть домашние шорты, футболку и выражение лица “попроще”. А внутри скрипело на все лады: “Гун Цзюнь, тебя просто поимели, насмотревшись твоих картинок и решив, что с таким можно и так”. Углубиться в душевные терзания он не успел, потому что Чжан Чжэхань помылся и вышел в халате и тапочках настолько быстро, что можно было усомниться, а делал ли он это вообще. Но приятный свежий запах геля для душа, поставленного в ванной буквально три дня назад, раздавался вокруг него. Окутывал и заставлял сомневаться в своих панических измышлениях. — Чего так деранул от меня? — спросил Чжан Чжэхань от входа в кухню. Медитирующий над чайником Гун Цзюнь, наконец, решился и щелкнул выключателем для начала. Вода забулькала быстрее, чем он нашелся с ответом. Было приятно, что его терпеливо ждали. — Испугался, — решив, что честность в данном случае его единственный выход, ведь он в таких ситуациях раньше не бывал. — Что я тебя съем? — словно дождавшись чего-то, Чжан Чжэхань тут же расслабился, прошел в кухню и уселся за стол. На его губы вернулась улыбка. — Так я уже надкусил, поздно пугаться. Краска бросилась в лицо обоим и это расслабило еще больше. Чайник щелкнул, возвращая рычаг выключателя на место. — Что тебе стало любопытно и ты просто хотел трахнуть меня в парке, — слова дались неожиданно легко, Гун Цзюнь забил на чай и подошел вплотную к сидящему Чжан Чжэханю. Смотрел сверху вниз и раздумывал, не опуститься ли на колени. — Любопытно мне стало недели три назад. В парке я хотел тебя только поцеловать и пригласить сходить уже куда-нибудь поесть. Ты сам отказался от части со свиданием, забыл? Глаза Гун Цзюня округлились в не притворном удивлении, а потом он засмеялся. Чжан Чжэхань встал и поймал его смех губами. Влиться в этот поцелуй оказалось до жути легко. А еще отринуть недавно всколыхнувшие сомнения. Ну да, они слабо знакомы, их обоюдное влечение явно только физическое… ну и насрать. Они целовались, обнимались, сжимали друг друга в крепких объятиях. Время не текло, оно не существовало. Гун Цзюнь не знал, когда потерял всякий стыд и повалил Чжан Чжэханя на стол, а тот распахнул халат и усмехнулся: — Похоже “позже” настало довольно быстро, хорошо, что я подготовился. Презики в кармане. Он развел ноги, обхватывая ими бедра Гун Цзюня и мягко охнул, когда тот немного ошалев от видов и дозволения скользнул пальцами по входу. Не удержавшись, протолкнул один внутрь по скользкому, на две фаланги сразу. Видимо, Чжан Чжэхань либо владел суперскоростью, учитывая, что Гун Цзюню казалось, что вышел тот слишком быстро. Либо, что вероятнее, Гун Цзюнь слишком загонялся и времени не ощущал. Он его до сих пор не ощущал. Гладил пальцем внутренние стенки в заднице Чжан Чжэханя и удивлялся, как они дошли до этого так быстро, они же только-только первый раз поцеловались. Это не помешало ему подхватить ноги Чжан Чжэханя под коленками и войти в предоставленное ему тело. Медленно-медленно, заставляя почувствовать насколько он там, внизу, одарен природой. Не чрезмерно — в самый раз. — Твою мать, Гун Цзюнь, не порви. Я зад последний раз подставлял еще студентом. Все слова речитативом, с придыханием. Если Чжан Чжэхань хотел поумерить его пыл, то выбрал не те слова, но правильный способ. Гун Цзюню крышу, конечно, снесло, но бережен он стал без меры. Всё же он хотел, чтобы ему дали еще не раз и для этого надо было показать себя в лучшем свете, чем неизвестный соперник из прошлого. Войдя до конца он долго ждал, мелко покачивался и двигаться начал только после гневного шипения Чжан Чжэханя: — Хватит только смотреть, я не хрустальный! Гун Цзюнь ломко рассмеялся. Все эти противоречия его ничуть не бесили, он лишь очаровывался сильнее. Ему на копчик давили пятками, он не мог и поддерживать позу и целовать Чжан Чжэханя. Но продемонстрировать темп и стойкость мог. Что и сделал. Через пять минут Чжан Чжэхань скулил на одной ноте сплошное “да” и пачкал свой живот спермой. Гун Цзюнь кончил через секунду, не выдержав того, как плотно его сжали. Выбросив презерватив в мусорное ведро, он подумывал всё же сделать чаю или кофе. — Для моих старых костей стол — слишком экстремальное развлечение. Пойдем, покажешь мне кровать. На улыбку, с которой Чжан Чжэхань с ним заигрывал, Гун Цзюнь смотрел бы вечно. Иногда молился. Он как раз и поплыл, глядя в спину своей сбывшейся мечте, выходящей из кухни. Только грезы подернуло дымкой и обдало холодом. Он забыл. Совсем забыл. А Чжан Чжэхань уже завернул в комнату. В ту самую, где кресло стояло перед пробковой доской, а на ней… — Ахринеть… — донеслось из комнаты. Гун Цзюнь как раз что-то такое и испытывал. Вцепился в подостывший за время их совокупления чайник, и испытывал широкую гамму эмоций. А в кухню снова занырнул Чжан Чжэхань. — Со всем уважением к твоей фантазии, но я так не гнусь, — он вернулся с одним из рисунков. Тем, где руки Гун Цзюня прижимали его колени к груди. Ну да, наверное, тяжеловатая поза. Забавное возмущение Чжан Чжэханя и полное отсутствие реакции на ненормальность увиденного сделало с Гун Цзюнем что-то. Ему на глаза просились слезы, он едва успел отвернуться. Поставил многострадальный чайник на стол, а к его спине спешно прижались. — Ты чего? — явно сбитый с толку Чжан Чжэхань шепнул на ухо и мягко обнял без каких-либо намеков. — Ну… хочешь, я попробую. Абсурдность ситуации ударила по нервам и Гун Цзюнь засмеялся. Громче, чем обычно себе позволял. Рукой сжал предплечье Чжан Чжэханя и голову откинул так, чтобы прислониться виском к его лбу. Слезы чуть не навернулись уже от облегчения, которого он в жизни никогда не испытывал. И смотрелось это так же странно, как и многие другие привычки Гун Цзюня, с которыми знакомство только предстояло. А Чжан Чжэхань реагировал так, что Гун Цзюнь сам готов был для него в любой момент нагибаться, хотя сильнее любил наоборот. В очередной раз честно он признался: — Эта доска в гостиной — мой чуть ли не самый грязный секрет. Чжан Чжэхань поцеловал его в шею, объятия стали уверенней. — Как хорошо, что я — его часть. Ведь мои собственные секреты гораздо грязнее. — Неужели я удивлюсь? — Гун Цзюнь прикрыл глаза и не стал договаривать, что даже удивившись постарается принять. — Главное, чтобы не разочаровался, — Чжан Чжэхань протянул руку под локтем Гун Цзюня и включил чайник. — И завтраком угостил. Гун Цзюнь кинул взгляд в окно, солнце уже шло к закату. И когда время успело пролететь. Он прикинул, что мог бы приготовить для Чжан Чжэханя, чтобы быстро и в то же время выпендриться своей без ложной скромности вкусной готовкой. Переспросил на автомате: — Ужином? — Ужином в другой раз. Давай завтраком. Чайник снова щелкнул, докипев, и о нем снова забыли. *** Засыпая ближе к рассвету Гун Цзюнь понял, почему Чжан Чжэхань на ужин не имел никаких планов. И радовался, что, где-то посередине их секс-марафона, когда ушел в душ, был застан Чжан Чжэханем за мытьём его кроссовок и постановкой на сушку. Если ему и это не помешало вернуться в постель Гун Цзюня, то уж его-то секреты точно не станут между ними преградой.