Часть 1
1 июля 2022 г. в 20:25
Толстый безглазый пианист с обвисшей грудью, ещё вчера травивший анекдоты про задницы гаитянок, был мертвецки пьян и лежал ничком на столе. После выступления Сунён подошёл к нему и попытался найти пульс на оплывшей шее, хотя Бартоломью уже не дышал, его тело медленно остывало.
К горлу подкатил противный ком, его ещё с прошлого вечера мучило предчувствие чего-то откровенно дерьмового. И вот это самое дерьмо, наконец, случилось, но премерзкое ощущение того, что Сунёну ещё прилетит, никуда не пропало. Он был рассеян и даже слегка зол, и усталость накатила волной так внезапно, что ноги чуть не подогнулись.
Над городом уже давно висела щербатая луна с кривым боком, когда Сунён толкнул дверь бара и услышал глухой вскрик, а затем странное бормотание. Присмотревшись в свете фонаря, он тут же брезгливо отшатнулся. Оказалось, он задел дверью старую нищенку, из разбитого носа которой на высохшие губы от удара уже текла кровь. Лицо её было смуглым, худым и вытянутым, а в поседевшей косе копошились вши, и, даже отступив на несколько шагов, Сунён почувствовал тяжёлый запах старого грязного тела и мочи. Болтающийся на едва прикрытой лохмотьями дряблой груди плетёный шнурок и характерные черты лица выдавал в старухе пуэбло. Не успел Сунён удивиться тому, как далеко она оказалась от резерваций, как нищенка снова забормотала, вперившись в конферансье чёрными блестящими глазами. Ухватилась тонкими пальцами с грязью под ногтями в штанину Сунёна и заклёкотала, как дряхлый ястреб, на каком-то из наречий зуни.
«…Чтоб твоя душа стала синей. Чтоб твой хуй почернел и отвалился, белый ублюдок. Или я не Синяя Олениха…» — только успел выхватить Сунён из бормотания, как пуэбло свободной рукой полезла под ворох рваных юбок и от души прошлась ладонью у себя между ног, чтобы затем крепко схватить парня за яйца и размазать гной из своей вагины по его выглаженным брюкам.
Не помня себя от отвращения и какого-то иррационального ужаса, который затопил с головой, стоило только встретиться взглядом с этой старухой, он помчался прочь от бара. А дома сжёг костюм, долго отмывался и скрёб кожу.
На утро в паху у Сунёна болело и жгло. Он сунул руку в бельё, но член был в порядке, ничуть не распухший и не воспалённый. «Чёртова ведьма», — выругался Сунён, кое-как поднимаясь с постели. С каждым шагом ужасные ощущения только усиливались, и он едва сдерживался от того, чтобы не стонать в голос. Выпросив у хозяйки круглую коробочку с кокаином, он принял обезболивающее и натянул на себя одежду. Надо было искать врача.
Начало лета выдалось в Новом Орлеане ужасно жарким, нахождение на набережных и ближе к окраинам делал почти невыносимым запах гниения и цветения, идущий с болот. Устав стирать со лба пот, застилающий глаза, и несколько раз чуть не попав под чей-то автомобиль, дымящий так, что дышать было совершенно невозможно, Сунён, наконец, нашёл нужный дом и толкнул рассохшуюся дверь.
Местный врач скорее походил на кровопускателя и костолома. Ростом под два метра, широкий в плечах. Его пожелтевший халат с криво нашитым крестом бугрился и натягивался в рукавах от мышц, а как только он принялся за осмотр, Сунён взвыл. Член, став слегка нечувствительным от кокаина, снова заболел от неосторожных грубых пальцев. Этот боров ничего не нашёл, но здорово растревожил и без того изнывающее место.
— Да катитесь-ка вы к хуям! — в сердцах заорал на врача Сунён, спешно натягивая штаны и вылетая на улицу.
Кроме боли, член ещё и начал зудеть. Одновременно хотелось отрезать его к чертям или всласть подрочить. А лучше всего — ощутить его внутри какой-нибудь грудастой мулатки. Но стоило Сунёну предаться развратным мыслям хотя бы на секунду, перед глазами тут же встала сморщенная вшивая старуха-пуэбло и её вонючая вагина.
Неудачный поход к врачу положил начало целой череде неприятностей. Всю неделю после него Сунён страдал от боли в члене и зуде в яйцах днём и невозможности подрочить ночью. Все концерты в баре, где он работал конферансье, или срывались, или проходили настолько плохо, что за несколько дней он не получил ни цента. Кокаин, полученный от хозяйки, подошёл к концу, и даже купить ещё Сунён не мог.
К концу недели он лежал лицом к стене на своей постели и готовился к смерти. Но, несмотря на обещание старухи, чернеть член не спешил, вместо этого он просто вяло опал и не хотел вставать даже в короткие промежутки возбуждения, когда боль ненадолго отступала. Сунён девственником не был, но в плане сексуальной жизни он только-только узнавал свои предпочтения, поэтому такая болезнь действительно была самым обидным, что только могло с ним случиться.
В воскресенье, когда к вечеру он только забылся беспокойным сном, на пороге его комнаты появилась хозяйская уборщица, Мбази. Она быстро навела порядок, а потом, подоткнув белые юбки, опустилась на край кровати.
— Тебя определённо изводит злой дух, — со знающим видом заявила негритянка. — Небось и сам себя удовлетворить не можешь?
Сунён тут же высунулся из-под одеяла и уставился на Мбази покрасневшими слезящимися глазами. Его чёрные волосы были растрёпаны, а лицо заметно посерело. От нескольких дней постоянного употребления кокаина его всё время бросало из состояния крайней бодрости в нездоровую усталость, сон был беспокойным хотя бы даже из-за боли.
— Откуда ты знаешь? — хрипло выдохнул Сунён, вцепившись в крепкую мозолистую ладонь Мбази. От неё приятно пахло чем-то сдобным и даже домашним, что он расслабился и сел поудобнее, чтобы тихо попросить: — Если ты знаешь, Мбази, как это вылечить, только скажи. Только у меня пока нет денег, но я обязательно заплачу. Я, правда, больше не могу, не хочу умирать.
— Это не лечится, потому что это не болезнь, это проклятие, — Мбази погладила его по руке. — Но знаю я человека, который может тебе помочь. Другой вопрос, решишься ли ты обратиться к нему.
— Мне всё равно, кто он! — с жаром ответил Сунён. — Ну скажи, Мбази!
Женщина сделала знак быть потише и прикрыла дверь в коридор. Только потом, вернувшись к кровати, она вполголоса сказала:
— Мы свою религию не афишируем, и никто из белых людей не должен знать. Но твой случай исключительный, может быть, он и возьмётся. К тому же ты в прошлом году помог его старшему брату избежать виселицы, пусть ты этого и не помнишь, так что он у тебя в долгу.
Сунён замер на кровати и весь обратился в слух. Мбази пустилась в пространные, местами жутковатые, разговоры о вуду.
Когда же стемнело, она рассказала, как найти молодого хунгана, дала несколько центов на покупку петуха и выставила Сунёна в жаркую луизианскую ночь.
Пот струился по лицу и шее, а на краю высохшего пустыря за городом, где особняком держался одноэтажный дом, больше похожий на барак для рабочих, ещё и здорово донимала летевшая с болот мошкара. Дополнительно измотанный непрекращающейся болью в паху, он поскрёбся в дверь.
— Волосатая задница Папы Легбе, кого ещё принесло в такой час? — раздался изнутри хриплый низкий голос, и у Сунёна сильнее заныло в паху. — А, это ты.
Его встретил высокий и смуглый юноша, на вид старше него лет на пять-шесть. Жилистый, поджарый и, на первый взгляд, слишком худой, он представился как Вону. Зацепившись взглядом за довольно мускулистую загорелую грудь и один из тёмных сосков в просвете расстёгнутой рубашки, Сунён уже не мог не смотреть, замерев прямо на пороге.
— Чего встал? Заходи, раз уж пришёл, — хмыкнул Вону, закрывая дверь. — Петуха принёс?
Сунён вздрогнул и, потоптавшись на пороге, шагнул в пропахший какими-то травами дом.
— З-зачем? Мбази не сказала, что это необходимо.
За спиной послышался смешок, а в следующую секунду ухо Сунёна опалило жарким дыханием, и в нос скользнул едва заметный запах пота и мускуса.
— И как я, по-твоему, должен задобрить лоа, чтобы они сняли с тебя индейское проклятие, если ты не принёс петуха? Зарезать своего пса? Или, может, ты предлагаешь мне пойти и выкопать труп? — горячо усмехнулся Вону в шею ещё сильнее посеревшего от страха Сунёна. По спине парня тут же пробежались мурашки.
Молодой хунган был не то что странным, он был в какой-то степени пугающим, но при этом настолько красивым и обаятельным, что в паху тянуло уже не из-за проклятия. Сунён высмотрел глазами более-менее свободный стул и поправил штаны по привычке, хотя член уже давно не стоял.
— Мбази сказала, что петух у вас есть свой, — хмыкнул Сунён, старательно отводя глаза.
— Вот же женщина, — Вону подвинул ещё один стул к парню и оседлал его, крикнув вглубь дома: — Огу, тащи клетку!
В соседней комнате что-то загремело, зарычало, громко закудахтали куры. Из коридора показался собачий зад с обрубком чёрного хвоста, а затем и сам пёс с белыми пятнами на боках. В зубах он тащил верёвку, за ним на ней волочилась деревянная клетка, из которой по дороге терялась солома.
— Хороший мальчик, — широко улыбнулся Вону и потрепал пса по загривку, тот зачесался, а Сунён в очередной раз отвёл глаза.
Он, конечно, слышал достаточно и о вуду, и о его жрецах, хунганах и мамба, но те всегда представлялись ему старыми или хотя бы зрелыми, а этот парень не то что был его возраста, но ещё и в его вкусе. До проклятия Сунён хоть и был не сильно опытен, но достаточно много экспериментировал, и такие мужчины определённо будоражили его воображение и член. Сейчас же он едва сдерживался от того, чтобы не разныться прямо перед Вону, потому что яйца горели, член ужасно болел и чесался, и он не мог нормально сидеть.
— Что, сильно донимает? — усмехнулся неожиданно хунган, отчего Сунён тут же вспыхнул. — Что ты такого сделал-то?
— Разбил старухе нос, — мрачно отозвался парень, пряча глаза.
— Вот же старая сука! Хотя знал я одну шаенку, она прокляла мальца за то, что тот выбил её коту глаз. Наслала на него что-то вроде оспы, а ведь мальчишка красивый был очень, ещё бы пару лет и за ним девчонки со всей резервации бы бегали.
— И что с ним стало? — тихо спросил Сунён, рассматривая Вону со всех сторон. Тот подпёр кулаком щёку и чесал второй рукой Огу за ухом.
— Да я почём знаю? У индейцев свои колдуны да шаманы, мы к ним не лезем, покуда они нас не трогают.
Вону поднялся со стула и потянулся, рубашка вновь оголила рёбра и живот.
— А что касается вас, — он скользнул по Сунёну взглядом, и тот сразу сгорбился и даже как-то сжался. — Скажем так, я бы прошёл мимо твоего случая, если бы не твой прошлогодний поступок и не просьба Мбази.
В дверь заколотили, и стоило Вону её открыть, как в дом ввалилось несколько парней и девушек. Все они были в белом, у кого-то за спиной висел барабан. У ног одного из них Огу приветственно залаял и завилял хвостом. Вону встретился взглядом с невысоким парнем с пухлыми губами и лукаво улыбнулся ему. От Сунёна это не укрылось, и он с разочарованием отвёл глаза.
— Вону, как думаешь, кого из нас сегодня оседлает Эрзули? — зашумели девицы, обступив парня. У всех из них были полные бёдра и большие груди, у некоторых даже не помещающиеся в белых лифах платьев. В любой другой раз Сунён, наблюдая за такой приятной картиной, точно бы возбудился, но сейчас на внутренней стороне его век горела белозубая улыбка Вону, в ушах гремел горячий шёпот, а член разрывался между болью от проклятия и возбуждением.
Парни тоже были как на подбор: мускулистые, кучерявые, с блестящими глазами и тёмной, почти чёрной кожей, как зулусы, только выше и плечистее. Но ни один из них по росту не мог сравниться с Вону. Даже несмотря на его жилистость, он всё равно казался сильнее их всех, вместе взятых. Под взглядом его глаз, по большей части насмешливым, Сунёну хотелось замереть и не двигаться. Он был как питон или как изначальный змей Данбаллах, от чьего взгляда не укрылось бы ничего на этой земле.
— Идите, разожгите костёр, играйте, пойте, — раскрыл дверь на пустырь Вону. — Мы скоро придём.
Вытолкав всех за дверь, он принялся рыться в старом полотняном шкафу, на котором мелом были намалёваны символы, пока не вытащил оттуда белую рубаху.
— Раздевайся, — бросил он Сунёну, и тот встрепенулся.
— В смысле раздеваться?
Вону ступил к нему вплотную и вручил скомканную рубашку в руки парня, заглядывая в глаза. Сунён гулко сглотнул, но рубашку принял, не раздумывая, тут же стаскивая свою.
— Лоа любят белый, лоа любят кровь животных и любят, когда их задаривают подарками. Если хочешь, чтобы они помогли тебе спасти твой член, ты должен им понравиться. Иначе, даже если меня оседлает кто-нибудь вроде Огуна, тебе это не поможет, — хмыкнул Вону, стаскивая с себя одни штаны и переодеваясь в другие, белые, холщовые и на голое тело. Сунён тут же отвернулся, на что получил громкий смешок в спину, и тут же залился краской. — И не забудь снять бельё, в конце обряда придут Геде и будет очень жаркая ночь.
— Кто такие Геде? — спросил Сунён чуть погодя, пока Вону собирал свечи и погремушки из тыквы.
— Лоа мёртвых и похоти, они очень любят развлекаться и шутить, а если тебя оседлает кто-нибудь из них, тебе захочется трахаться так сильно, как никогда в жизни не хотелось, — крикнул Вону из соседней комнаты. А когда вернулся, то вытащил из деревянной клетки чёрного петуха позадиристее. Тот громко кричал и вырывался, пока хунган не запихнул его под рубашку в темноту. Птица сразу же затихла, лишь иногда ворча и поклёвывая Вону в соски.
По пустырю стелился прохладный воздух, за домом хунгана вился в чёрное небо огромный костёр, в сердце которого гудел раскалённый докрасна кусок железа. Завидев Вону, парни тут же забили в барабаны, а девушки вышли в круг. Лифы их платьев были спущены до пояса, а полные груди с набухшими сосками подпрыгивали в такт ритму танца. Тот самый пухлогубый парень, расстроивший Сунёна поначалу, тут же затянул песню на смеси испанского и африкаанс, закатывая глаза и стуча палочками из кости по натянутой на барабан коже. Девушки подхватили, взлетели белые юбки, обнажая крепкие и стройные босые ноги, мелькающие в траве. Сунёна тут же подхватило и швырнуло прямо в центр танца, стоило только раздаться голосу Вону.
Звучали погремушки и барабаны, пламя свечей плясало вместе с людьми и пламенем костра. Сунён даже не заметил, как оказался без рубашки. Со всех сторон к нему прижимались потные разогретые тела, пышные груди девушек и плоские, но мускулистые — парней. Голос Вону звучал в песне, как набат, как голос проповедника в церкви, громко, проникая в его тело со всех сторон и пронизывая. Член тёрся о грубую ткань штанов, изнывал и тёк. Сунёна щупали и гладили, шлёпали и зажимали между тел. А он, несмотря на окружающее его великолепие, не мог отвести взгляда широко раскрытых и слезящихся глаз от высокой фигуры Вону, без рубашки, с белой краской на скулах и ударяющемся с каждым движением о грудь мешочке гри-гри с благовониями.
В самый разгар танца хунган издал высокий крик, барабаны замолкли всего на секунду. Сунёна качнуло толпой и вынесло прямо к Вону. Он споткнулся и упал на колени, вскидывая голову и с открытым ртом уставившись на возвышающегося над ним парня. Вону снова крикнул и вскинул вверх трепыхающегося и голосящего чёрного петуха, который бил крыльями, клевался и отбивался. В другой руке сверкнул ритуальный нож. Секунда, и на голову Сунёна и траву вокруг полилась петушиная кровь. Барабаны забили с новой силой.
Вону подал Сунёну руку и дёрнул на себя, заставляя встать. Горячо прошептав что-то на африкаанс, он сжал пальцами его ноющий член через штаны и впечатал удивлённый вскрик обратно в губы, затыкая поцелуем и тут же врываясь языком в жалко стонущий рот.
Девушки запели громче, одна из них прижалась грудью к плечу одного из парней и задрожала, выгибаясь, а потом полоснула себя ножом по животу и пустилась в дикий пляс поближе к костру, выкрикивая что-то на языке древних. Её тело соблазнительно изгибалось и блестело от пота. Один за другим танцующие парни тоже сменили темп. Кто-то из них выхватил из костра пылающую ветку, ловя горячий пламень на язык и перекатывая на нём.
Сунён дрожал. Его член потяжелел и перестал болеть, всё тело было распалено и гудело от безудержного веселья и возбуждения. Он хотел повернуться и посмотреть на Вону, который только что так жарко его поцеловал, но его тело оказалось в цепких и сильных руках. К заднице прижался скрытый лишь тканью штанов твёрдый член, а в ухо полился низкий и хриплый голос хунгана:
— Твоё проклятие снято, лоа услышали наши молитвы. Теперь тебе нужно отблагодарить их, Квон Сунён.
Руки опустились ниже, и пальцы зашарили по штанам, нетерпеливо ослабляя завязки и проникая под ткань. Сунён тут же уронил голову затылком на чужое плечо, не в силах противостоять Вону, который уже перекатывал его яйца в ладони, второй рукой сжимая текущий член. Перед глазами плясали языки пламени, искры от костра взметались до самого неба, а в ушах шумела в такт бою барабанов кровь.
Крепко зажмурившись, Сунён толкнулся в длинные сомкнутые пальцы, одновременно постаравшись не отрывать бёдер. Потёрся затылком о плечо и повернул голову, наугад тыкаясь в губы Вону, за что тут же был награждён горячим языком во рту. Краем глаза он скользнул по танцующим, некоторые пары уже лежали в траве и совокуплялись, яростно, как животные, терзая и лаская тела друг друга.
В этот же момент Сунён споткнулся снова и полетел носом на землю, горячее тело Вону прижалось сзади. Штаны тут же стянули и отбросили куда-то в сторону, а между ягодиц прижался член. Зубы хунгана впились в плечо Сунёна, и он болезненно застонал. На задницу полилось липкое масло, Вону задвигал бёдрами и сжал пальцы на шее парня, насаживая его на себя одним слитным движением.
Сунён закричал. Его крику вторили песни и бой барабанов. Задница горела, а член позорно стоял, прижавшись к животу.
Его прижали к земле лицом, но он даже не пытался сопротивляться. С тех пор, как вшивая старуха-пуэбло пожелала, чтоб у него отсох член, Сунён не трахался ещё ни разу. Может быть, именно из-за этого воздержания сейчас, придавленный мускулистым потным мужским телом, распятый посреди пустыря в жухлой траве, забрызганной петушиной кровью, он кричал и плакал от удовольствия вперемешку с болью, пока о плечо тёрся шнурок с гри-гри, висящий у Вону на шее.
И потом, когда все уснули, а костёр потух, когда на нём и в нём не осталось живого места, его, изнурённого и разморённого, подхватили сильные руки и завернули в рубаху, уложив на террасе с видом на болота. Остаток утра он проспал, уткнувшись носом в чей-то поджарый тёплый живот, сплетшись конечностями, и без сновидений. Ему не снились ни старуха-пуэбло, ни коробочка с кокаином, ни упившийся вусмерть Бартоломью.
А когда Сунён открыл глаза, первым, что он увидел, был аккуратный тёмный сосок. Над ухом ровно дышал Вону, и, кроме них, ни в доме, ни на пустыре никого не было. А о прошлой ночи напоминали лишь боль в заднице и мешочек гри-гри на сунёновой шее, по словам вудуистов, приносящий удачу и защищающий от злых духов.