Прощание перед святыней

Они встретились у храма Мусаши, как и почти каждый день ранее. В ушедшую эпоху. Ночь мантией оседала на расплывчатых в сумраке силуэтах, ограждая от лишних глаз и кутая в свои прохладные объятия. Уличные фонари создавали над площадью своеобразный световой купол, блокируя звездный свет. Небо казалось кромешно черным, как самый крепкий кофе и лишь одинокий полукруг Луны выделялся, будто светлая пенка, прилипшая вокруг чайной ложки. Майки больше всего любил именно это время. Пусть потом приходилось выслушивать возмущения друзей и ловить косые и недовольные, но смиренные взгляды. Даже если он целый день будет клевать носом и искать любой возможный и невозможный случай подремать, то это не станет преградой для любования ночью. Нет, это не то, что будет волновать бывшего главу Свастонов. Вовсе не чужое осуждение, что билось о выстроенные им барьеры, как теннисный мячик о стену и отскакивающие так же легко, не оставляя следов. Парень стоял спиной. С этого ракурса невозможно разглядеть всей мощи, что таилась в небольшом с виду теле. Наброшенная на плечи куртка была на пару размеров больше, чем следовало, и топила Майки в себе, создавая обманчивое впечатление о росте и комплекции. Доракен разглядывал фигуру, детали которой давно выучил наизусть и с лёгкостью мог изобразить красками, не имея никакого художественного опыта. Но те золотистые волосы уже стали короче и больше не колыхались волнами от ветра. А жаль. Кен так любил копаться в них и по-разному заплетать, пока Манджиро спал. Теперь это больше не требовалось. Как не требовалась забота парня о Сано. Тот вдруг резко повзрослел, теряя необходимость в транспортировке на спине и постоянных сопровождениях. Он не просто становился самостоятельным, но и отдалялся от всех, высаживая в сознании друга семена сомнения. Их ростки появлялись медленно и не один год, но сейчас пустились буйным цветом оплетая всё, что попадалось на пути. Все отрицания и сомнения. Они подчиняли холодный и трезвый разум парня, предавая его неведомой тревоге. Доракен всё стоял и ждал, пока Майки заговорит. Терпел мурашки по коже от ветра и плохого предчувствия, прожигая взглядом обыкновенную черную куртку без привычных золотых нашивок.  — Кен-чин, — едва слышно раздалось в пространстве. Оклик эхом достиг ушей парня, заставляя невольно сделать шаг вперёд, будто бы его не по имени зовут, а вызывают из строя. — Спасибо, что пришёл. Манджиро обернулся, переступая на следующую ступеньку ниже. Расстояние между ними все ещё было непозволительно далёким и сейчас ощущалось слишком остро, навевая неприятные метафоры об отчуждении. Губы застыли в прохладной и наверняка не искренней улыбке, но она почему-то от своей фальшивости не переставала быть прекрасной. Такая простая и в то же время говорящая о многом маска. Их у Майки было не так много, но каждая с крохотным изъяном или трещиной для того, чтобы идеальность не казалась никому ненастоящей. К черту кофе. Эта ночь нашла отражение в его глазах, улавливая блики искусственного света и добавляя частичек души в выжженную пустоту его тела. Рюгуджи наблюдал её появление, но никаким образом не смог повлиять на прогрессию. В лучшем случае замедлил, но она, как рак, расползалась, пожирая всё хорошее и не оставляя ничего живого.  — Ты же знаешь, Майки, — пожал плечами парень, выдыхая тревогу, — я приду в любое время. И эти слова были как никогда честны. Как бы Кен не ворчал и не бесился, но если друг позовет его посреди ночи, то он всё равно явится. Что бы ни случилось. Уголки губ Сано приподнялись чуть выше. Лишь на миллиметр, увеличивая процентное соотношение настоящих эмоций в сравнении с теми, что он показывает официально. Опустив голову вниз и прослеживая каждое движение своих ступней, он стал медленно спускаться вниз так, словно делал крохотный прыжок перед тем, как коснуться нижних плиток. Парень остановился лишь тогда, когда носки кроссовок соприкоснулись с носками чужих массивных ботинок. Даже визуально его нога была меньше, чем у Доракена, заставляя понарошку обиженно выпятить нижнюю губу. Парень отчего-то не решался взглянуть вверх, скучающе сталкивая края подошвы и шаркая ими по серой площади при движении.  — Майки? — глубокий шепот чужого баритона раздался над головой. Парень едва не вздрогнул от того, как неожиданно его сердце зашлось ускоренным темпом. Этот голос был настоящим раем для ушей и даже не обладающий музыкальным слухом человек смог бы прочувствовать всю его красоту. Один тембр мог излечить все душевные невзгоды и избавить от страхов, поскольку необъяснимым образом вызывал чувство безопасности. Так хотелось вцепиться обеими руками в края куртки и прижаться к чужому телу, умоляя обнять и говорить о чём угодно, лишь бы голос звучал бесконечно. Но Манджиро давно понял, что это не панацея, а лишь временный обезболивающий эффект, что строился на притуплении других чувств и усыплении мыслей. Он и так слишком сильно пристрастился к нему и теперь вынужден так болезненно отвыкать.  — Я в порядке, — Майки отвечает бездумно, заученно и поднимает голову, встречаясь с пронизывающим до костей взглядом. Но не таким, от которого кровь стынет. Эти черные глаза заполняют все внутренности теплом и, будто исследуя каждый уголок тела, пытаются залечить его.  — Ты никогда не в порядке, — выдыхает Рюгуджи, укладывая тяжёлую ладонь на его плечо. — И сейчас особенно. Майки готов уткнуться лбом в его грудь, поведя плечом так, чтобы друг понял сложный намёк, так и говорящий: «Обними меня, погладь, но только не отпускай!» Но он ничего из этого не делает. Только замирает перед строгим наставническим взглядом, не зная, как пошевелиться.  — Я хотел попрощаться, — шепчет парень, глубже запихивая ладони в свои карманы, где сжимает их в крепкие кулаки. Ни одна мышца на лице Доракена не дёргается. Он тоже, подобно статуе и другу, прирос к месту с одним отличием: его голова опущена, словно утяжеленная скорбью, но глаза пылают надеждой, в то время как Майки смотрит вверх, теряя в расширенных зрачках последние силы жить.  — Почему-то мне кажется, что ты не хочешь этого.  — Я уже ничего не хочу, Кен-чин, — прикрывая веки, Манджиро поднимает голову ещё выше, словно обращаясь к небу. На второе плечо ложится другая рука, удерживая его словно марионетку, которая без опоры точно упадет.  — Когда-то ты был тем, у кого было больше желаний, чем у всех нас вместе взятых, — конечно Доракен говорит о Свастонах. «Мы» — это всегда только самые родные и близкие люди. Та самая первая шестерка, сохранённая в сознании закладкой быстрого доступа, как то воспоминание, что навсегда останется спокойным уголком, в который приятно будет вернуться в любые года. — Когда же ты исчерпал все свои силы? Хватка на плечах усиливается, но лишь для привлечения рассеянного внимания парня. Тот склоняет голову на бок, улавливая другой вид беспокойства: в этом Доракен не кричит на него и не избивает от нехватки слов, хотя выглядит так, будто едва сдерживается.  — Мне надо уйти, — Майки напрягается всем телом, будто ожидая удара, который так и не последует. А Рюгуджи почти не ощущает спазма в лёгких, ведь давно ожидает этот мучительного момента. Был готов к нему каждую секунду, находясь рядом с другом, ведь интуитивно понимал, что однажды испытает. Холодок предательски расползался по всем органам, примораживая и мозг с его реакциями. Потому Кен ничего не отвечает, и эта пустая реакция вызывает у Манджиро ощущение, что время вокруг остановилось. Не слышно шелестящего танца ветра в листве деревьев. Не слышно рева моторов автомобилей с ближайшей трассы. Не слышно птиц и насекомых, словно вся жизнь замерла в одно мгновение.  — Куда? — наконец решается спросить парень. — Куда ты хочешь уйти? Майки наконец отводит взгляд и поникает, не ссутуливаясь лишь от поддержки чужих рук. Слово «хочет» здесь не слишком подходит. Он и сам не может понять свои желания, а из-за этого не способен произнести ответ вслух, ведь тогда будет вынужден поверить в него.  — Тогда можешь сказать зачем? Снова молчание, что было громче всяких слов.  — Майки, если я пообещаю, что отпущу тебя, ты расскажешь?  — Нет, Кен-чин, — ладошка легла на середину груди, прощупывая удары сердца. Не ровные, а хаотичные и ускоренные. А парень так надеялся, что только ему страшно, — не могу позволить тебе запятнать совесть. Ты ведь всё равно нарушишь обещание. Своими силами или чужой помощью.  — Майки, — с едва ощутимой строгостью произнес Доракен, смещая руки вниз, к его локтям. — Что ты задумал? Сано чуть расширил глаза, крепко сжимая челюсть. Он выглядел так, будто в любой момент сорвётся и расскажет всё как на духу. Но выдержки на многое хватило, не считая пары отрывистых слов.  — Я хочу защитить вас всех, — выпалил Манджиро, резко отступая назад и вырываясь из хватки. Та досада, что отразилась в глазах Кена не поддавалась никакому описанию. Конечности безвольно повисли вдоль тела, словно все силы разом покинули его.  — Может подумаешь о себе? — спросил он. — Может попробуешь хоть раз прислушаться к своим желаниям?  — Это и есть моё желание — ваше благополучие и счастье.  — Тогда почему сейчас, когда все живы и здоровы ты снова чем-то опечален? Не смей говорить, что это не так, — парень одним шагом вернул предыдущее расстояние. — Я вижу тебя насквозь! Не могут быть все твои желания связаны с другими людьми. Почему твой эгоизм такой выборочный? Майки не может сказать о своём главном желании, потому что оно действительно касается важного человека, которого ему ни за что не получить без жертв.  — Кое-что происходит, Кен-чин, — произнёс он. Ночь становилась ощутимо холоднее. — То, что ты не должен знать, но то, от чего мне надо защитить вас. Доракен взвыл от бессилия, выкинув руку вперёд, словно желая дотянуться до друга, но в последний момент остановил себя, сжав ладонь в кулак.  — Майки, — прорычал он, скалясь от ярости. — Если нам что-то угрожает, то надо решить эту проблему вместе! Понимаешь? Вместе! Майки, прекрати вести войны в одиночку! — парень резко приблизился, наконец возвращая себе свое истинное «Я» и собираясь хорошенько врезать лучшему другу. — Расскажи, что происходит, и мы сможем помочь тебе. Если Свастонов распустили — это не значит, что они перестали существовать. Мы всё ещё готовы собраться по твоему первому зову, только прикажи!  — Ты не понимаешь, — Сано чуть нахмурился, пытаясь игнорировать недавние слова друга. Они казались такими острыми, что кромсали его естество изнутри, заставляя и сердце, и душу кровоточить. — Всё дело во мне. Вы в опасности, потому что дороги мне и по этой причине мне следует исчезнуть, чтобы вас оставили в покое.  — Ты вообще слышал, что я сказал, Манджиро? — терпение Рюгуджи плавилось быстрее воска под пламенем, заставляя выискивать новые способы достучаться до парня. — Что бы с тобой не случилось, в чем бы ты не был замешан и как бы это не было опасно — ты всё ещё можешь рассчитывать на нашу поддержку! Как много ты сделаешь в одиночку? Только сам убьешься!  — Моя жизнь в обмен на ваши вполне справедливая цена. Лицо Доракена перекосило от ярости, и он занёс кулак для удара. Майки лишь обречённо прикрыл глаза и чуть повернул голову в сторону, словно не пытаясь увернуться, а наоборот подставляя щеку, по которой одним мгновением скатилась крохотная слезинка. Но боли он не ощутил и приоткрыл веки, наблюдая, как друг тяжело дышит, вцепившись в собственные волосы.  — Конченый идиот, — шептал он. — Отчаянный ублюдок. Я не дам тебе уйти! — Майки склонил голову вперёд и приблизился к нему, чтобы заглянуть в безумно расширенные и блестящие от подступающей влаги глаза. — Я похищу тебя и запру в каком-нибудь подвале! Ты не можешь нас всех вот так оставить!  — Отпусти меня, — прохладная ладонь легла на затылок Доракена, склоняя того так, чтобы сократить разницу в росте. Кен сцепил челюсти и зажмурился, словно испытывал от прикосновения невыносимую боль.  — Если бы ты собирался вернуться, то не позвал бы меня попрощаться, — произнес он, прижимаясь к чужому лбу. Конечно же Майки думал об этом. Понимал, что возможно в последний раз видит самого близкого из живущих людей, а потому не мог уйти, не посмотрев на него в последний раз. Хотя исчезнуть молча было бы менее скорбным решением для него самого. Возможно это навсегда, а возможно однажды он сможет вернуться. Но второй вариант был скорее грёзой, едва ли достойной существования. Впрочем, если это последняя их встреча, то можно позволить себе кое-что лишнее. Кен-чин и так зол на него, так что дать ему лишний повод возненавидеть себя ещё больше не так страшно. Потому Манджиро касается сухими губами его губ так, как умеет — то есть не умеет никак. В его жизни не было места какой-то романтике и поцелуи ещё никому не доводилось дарить. Он не знал какого это целовать кого-то и любить, но всё же смог прийти к мысли, что чувствует к Доракену кое-что сложнее дружеской привязанности. Чему тот был несказанно шокирован. Рюгуджи в удивлении раскрыл глаза, наблюдая за виноватым и смущенным взглядом друга.  — Прости, — и это извинение было как за побег, так и за непонятный порыв. Он убрал руки и спрятал их в карманы, глядя под ноги. Манджиро не видел эмоций друга, но интуитивно догадывался, насколько тот потрясен этой неожиданной выходкой.  — Прощай, — парень шмыгнул носом и развернулся, чтобы уйти. Хотелось бы и вовсе сразу провалиться сквозь землю, но такая роскошь ему была недоступна. Оставалось только убежать на своих двоих, не оглядываясь и не вспоминая ничего, что произошло сегодняшней ночью. Зачем он это сделал? Можно было просто поговорить, без прощальных поцелуев. Хотя лучшим утраченным вариантом оставалось не приходить сюда и исчезнуть, оставив какую-нибудь нелепую записку. Первоклассный вариант. Лишь спустя пару секунд Майки наконец ощутил, как его с головой поглотил стыд за содеянное и он впился ногтями в ладонь, чтобы хоть как-то заглушить мысли болью. Удалось унять не только их, но и другие органы чувств, отчего парень не услышал тяжёлых шагов за спиной. Его схватили за локоть и развернули, не давая успеть среагировать. Чтобы понять, что произошло у Сано ушло больше времени, чем у среднестатистического человека, а осознать следом, как к его губам прижимаются чужие и того больше. Майки часто заморгал и отстранил от себя друга, сжав руки на его плечах. Их непонимающие взгляды встретились и ни один толком не смог бы описать ситуацию. Даже просто подумать ни о чем не получалось из-за всепоглощающего вакуума в голове.  — Кен-чин? — слегка заторможено произнес Манджиро, глядя на него во все глаза и чувствуя, как ветром обдувает пылающие щеки. Стоило бы спросить: «Что ты делаешь?», но в этой ситуации вопрос казался риторическим и вообще глупым. В его волосы зарылась ладонь, слегка оттягивая пряди, чтобы парень запрокинул голову. Кен ничего не говорил. Только пожирал друга взглядом, запоминая каждую деталь той внешности, что еще не успела навсегда измениться. А сейчас ему ещё и доводилось узнавать что-то новое о своем лучшем друге. Например то, что он слишком мило смущается, поджимая губы от знания, что собственное лицо пылает неконтролируемым жаром. Или что ему и в самом деле непривычно чувство стыда, из-за чего Майки опускает глаза, безуспешно пытаясь их скрыть за недостаточно длинной чёлкой. А ещё, когда Доракен мягким жестом пытается повернуть его лицо к себе, парень скрипит зубами и упрямится. Но это ведь совсем не проблема для того, чтобы поцеловать в щеку, висок, лоб, ухо и прихватить хрящ зубами. Возможно Кен слишком сильно расчувствовался на фоне ухода Манджиро и воспринял прощальное признание слишком близко к сердцу, но из-за этого ему становилось ещё сложнее выпустить друга из своих рук. А Майки толкался, изворачивался как мог, словно кот, которому осточертел тактильный хозяин. Пускай на деле все его телодвижения лишь открывали больше чувствительных мест и создавали впечатление, будто бы Майки понимает это и делает специально. Он стеснительно упивался проявленной к нему нежностью и не мог принять её без остатка.  — Кен-чин, — замычал парень, ощущая себя беспомощным и просто слабым перед этими пьянящими ласками. Чужие губы касались и шеи, и подбородка, и щек, и ключиц, рассыпаясь хаотично, не давая определить, где в следующий раз произойдет касание. — Кен-чин, — этот жалобный стон оказался слишком пошлым, чтобы сподвигнуть парня остановиться. Он словно потерял последние тормоза, кусая и облизывая вмятины от своих зубов. Майки не был готов к такому внезапному порыву страсти, ведь даже самый сильный удар по голове не вызывал подобного всеобщего телесного изнеможения, граничащего с параличом. Ладони слабо упирались в чужие плечи, пытаясь оттолкнуть, но будто бы и вовсе не желая этого. Раньше парню не доводилось принимать такое отношение к себе, а потому он быстро расслабился и слепо поддался. Манджиро ещё никогда так сильно не желал позволить делать с собой всё, что угодно, да и просто отдаться чужим рукам, безо всяких мыслей. Рот был приоткрыт, в попытках схватить необходимый воздух, несмотря на пустынную сухость на языке. Каждый выдох невольно сопровождался стыдливым поскуливанием. «Мы же в святом месте!» — единственная мысль и единственное оправдание, которое Майки нашёл прекращению этих непристойностей. Попытки оттолкнуть превратились в крепкую хватку на затылке и воротнике. Тело само прижималось к Доракену в попытках почувствовать тепло кожи через слой одежды. Если в этом состоял его план по удержанию Сано подле себя, то он отлично срабатывал. Когда Кен вернулся к его губам, то парень уже понемногу начинал отвечать, пусть и неумело, но искренне стараясь выразить все свои накопившиеся эмоции. За тот долгий период до и после окончательного принятия неправильной симпатии и влюбленности в лучшего друга. Но это было слишком для него. Не поддавалось холодному анализу и банальному расчету. Всё слишком сладко, приторно и обжигающе горячо, как свежеиспечённый тайяки. Пропуская сквозь пальцы короткие пряди, между поглаживаниями по голове, Рюгуджи просто сводил его с ума, доводя до истомы обыкновенными поцелуями. Ни один боевой прием не отнимал у Майки столько сил, сколько ему понадобилось, чтобы крепко зажать ладонью рот друга, прерывая все действия с его стороны. Доракен расширил глаза, не совсем понимая, почему его остановили, но не приблизился и не отдалился, а просто замер на одном месте, ожидая пояснений.  — Хватит, — голос Манджиро слегка охрип от возбуждения, и он тяжело сглотнул, пытаясь вернуть себе способность говорить. — Я не позволю, чтобы ты испытывал чувство вины. Но у Рюгуджи уже сердце кровью обливалось от такого невероятного количества сожалений и сложно было сказать, какое из них самое сильное. Он прикрыл глаза, прижимаясь ко лбу Майки. Парень понимал, что больно не только ему. Полиаморные чувства совсем не то, что бывает легко. Любить двоих людей возможно, но очень сложно, если те не способны признать реальность «такой штуки». А ещё это бесконечные сомнения по поводу всего сущего и страх, что кого-то ты любишь меньше. И, к превеликому сожалению, Доракена настигла такая судьба. Он любит Эму. Всей душой, телом и сердцем. Готов носить её на руках, делать всё, лишь бы она была счастлива и улыбалась. Просыпаться рядом с ней по утрам и засыпать, обнимая. Готовить завтрак и водить в дорогие рестораны на ужин. Делить горе, радость и защищать от всех невзгод. Он хочет купить дом, о котором так мечтает девушка и желает исполнить всё, что только можно, помогая обрести ей счастье. Но как же больно понимать, что похожие чувства он испытывает к другу. Немного отличные и с другими целями, но такие же сильные и искренние. А еще, наверное, неправильные, поскольку они оба парни, да и каждый со своей дорогой. Как же Кена угораздило на такую незавидную участь?  — Тебе нельзя, — прошептал Майки и Доракен что-то нечленораздельно промычал в руку. — Ты должен сделать Эму счастливой, а про меня забудь. Брови Рюгуджи взметнулись вверх, а глаза расширились, словно пытаясь разглядеть в зеницах напротив все мысли их обладателя.  — Тебе нельзя любить двоих, — опередил его в попытках что-либо сказать Сано. — Должен быть кто-то один и пусть это будет Эма. Она заслуживает счастья с тобой.  — Майки, — предупредительно прорычал парень, с усилием оторвав его ладонь от своего рта. Тот нахмурился, глядя на друга с какой-то подлинной злостью, не похожей на очередную маску.  — Я уйду, и никто из вас не сможет этого изменить, — прошипел Манджиро. — И если попытаешься выйти на меня, то скорее всего умрешь, — он отпустил друга и сделал несколько шагов назад. — Побереги свою жизнь для тех, кому ты действительно нужен. Майки круто развернулся и широким шагом направился прочь отсюда.  — А тебе я не нужен? — крикнул вслед Доракен.  — Больше нет! — на ходу ответил парень, переходя на бег, чтобы у друга точно не осталось возможности догнать его. Слезы уже ручьями стекали по лицу, когда он наконец добрался до своего «Бабу». Всё это время, сквозь плотно сжатую челюсть, не смело прорваться ни единого звука, так что, когда завелся мотор байка, Майки взвыл в унисон с ним, чтобы один рёв поглотил другой. Он знает, что это последняя их встреча и знает, что Доракен обязательно позаботится о его младшей сестренке и обо всех оставшихся «Свастонах». Манджиро собирается заняться тем же, только из тени, оберегая чужой покой ценой своего.