Половинки целого

       Она медленно умирает. Не физически. Морально. К чёрту его диплом врача, если он ошибается. Смерть двух напарников не может пройти бесследно. Для женщины — особенно. Арси сильно изменилась, Рэтчет не может не видеть. Господи, врачам нельзя привязываться к пациентам, но как можно не привязываться, если вас всего шестеро? Он её понимает.        Именно по ней лишения войны бьют с удвоенной силой. Клифф ушёл слишком рано. Как и Тейлгейт. Они нужны были ей. Возможно даже больше, чем солдаты для войны. Эта проклятая война длится слишком долго, чтобы он дал ей рациональное объяснение.        Рэтчет знает, что она влюблена в Прайма. Облегчения эта мысль не приносит.        В Арси слишком много гнили сейчас, чтобы чисто и нежно любить.        Наверное, Рэтчет чувствует перед ней вину. Он не находит иного объяснения. Да и не ищет, если честно. Просто как-то вечером прижимает её к холодной стене медблока, не давая осознать происходящее. Она догадливая, или просто устала от всей этой жизни, потому что целует первая, запрокидывая голову и попутно вцепляясь в его отросшие волосы на затылке, заставляя наклониться навстречу ей. И Рэтчет готов поклясться, что если бы не он, через пару дней она пришла бы сама.        Секс выходит скомканным, слишком давно у обоих не было партнёра. Провожая Арси до дверей, он предполагает, что зря затеял это. Это же не чувства, суррогат. Он даже согласен засчитать это как встречу в чисто медицинских целях.        Но ведь тело не врёт: она правда его хотела.        Арси вваливается в его отсек через неделю, вся в копоти, крови и царапинах. Он не удивлён.        — Я сказала Оптимусу, что намерена поваляться здесь до вечера. А ещё я убила Старскрима.        Разговор заканчивается на его столе, том самом, на котором ему всё нужно. В том числе и вцепившаяся в шею Арси, выгибающаяся слишком немыслимо для человека.        Позже он заливает перекисью царапины от осколков, и впервые за долгое время улыбается, слушая шипящую над головой Арси и целуя ободранное колено перед тем, как наложить повязку. Хоть он и знает, что для врача это непозволительно.        Клиффджампера нет уже полгода, и Рэтчет рассчитывает на то, что такая терапия поможет. Теперь Арси умирает не так быстро.        Но её органы внезапно начинают отказывать, и он списывает это на недосып, недоедание, стресс, буквально воскрешая её раз за разом. Хотя знает, что Клифф стал её частью, половиной Арси.        Если донорские органы не приживаются, человек испытывает невыносимую боль. Рэтчет не приживается внутри неё заместо Клиффджампера, и от этого по-врачебному так обидно. Арси ходит по узкой тропинке над бездной.        Арси все ещё умирает. А он просто пытается заменить её прогнившие печень, левую почку, оба лёгких и полумесячный клапан сердца на свои, потому что больше не может смотреть на то, как она загибается.        Он считает её ненормальной и чуть ли не в открытую называет дурой (естественно, проверив, чтобы у Арси под рукой не оказалось ничего тяжёлого или нужного). Хотя, возможно, это он такой дурак, берётся за безнадёжные случаи.        Они встречаются раз в неделю. Потом чаще. Почти каждый день. Ежедневно. Ежесекундно. Арси не переставая сидит у него в голове, и это безумно плохо для него как для врача. Нельзя быть помешанным настолько, пациенты заметят.        Соберись.        Но нельзя собраться, если часть тебя сейчас не очередной вылазке.        Мы связаны — по ногами перевязаны, хочет сказать Рэтчет, провожая взглядом бредущую к себе после очередного налёта Арси. Оптимус смотрит вслед так же, смотрит молча, но у него все вопросы на лице написаны, Рэтчету даже вчитываться не надо в анамнез, и так все понятно. Беспокойство.        Иногда Рэтчет вырывается из привычного круга раны-травмы-раны-раны-травмы-раны. Арси вырывает. Обычно своим лицом, белизной сравнимым разве что с наволочками в санчасти.        — Себя не жалко, это я давно уже понял. А меня пожалеть не хочешь? — вздыхает он и в очередной раз хватает бинты/шприцы/аптечку/скальпель. По списку, как обычно.        Он испытывает извращённое удовольствие поддерживать в ней жизнь.        — Ты опять в самом пекле, я как знал! — вытаскивает он её с поля боя. — Какой счёт на сегодня?        — Не меньше двадцати, — усмехается Арси ему в бок. — Завидуешь?        — Нет, просто оцениваю фронт работ.        — Ночь в госпитале гарантируется?        — Я бы не выпускал тебя оттуда вообще, да ведь сбежишь.        — Посмотрим, — улыбается она.        Пару ночей спустя, когда он берёт её бережно, умудряясь не задевать ни одну из бесчисленных повязок, она стонет его имя. Прямо в губы. И спускаясь вниз по шее, к синеве вены, опаляя тёплым дыханием кожу, шепчет то тихо, то громко.        И ещё одно слово.        "Люблю"        Он едва не падает с кровати от неожиданности. Не верит. И впервые теряется, сжимая хватку на её талии до синяков.        Извиняется долго, со вкусом. В голове эйфория от услышанных слов, и он знает точно, что ни к какому Прайму она от него не уйдёт и слёзы лить по другому не станет. И так спокойно становится от этого, словно в довоенные годы вернулся. Терапия подействовала. Частички паззла наконец-то стали одним целым.        Донорские органы помогут Арси жить вечно. Теперь Рэтчет в это верит.        Обратного он не допустит.