Wildfire

      Хёнвон улыбается совсем слегка. Уголки его чувственных пышных губ приподнимаются медленно, пока он отчасти виновато склоняет голову вниз и чуть вбок, проскальзывая взглядом по помещению вокруг. Менеджер группы перед ним — уже очень хороший давний товарищ, который прошел с ними и огонь, и воду, и скандалы, — недовольно вздыхает. С тех пор, как ребят расселили на две квартиры по три человека, уследить за Че стало практически невозможно. А после того, как Хёну ушел в армию, вся эта тяжкая ноша слежки за танцором перелегла на и без того замученные годами плечи сотрудника компании.       — Еще раз повторяю. Нет. Завтра рано утром запись, машина приедет ровно в пять, и все вы должны быть готовы, — мужчина старательно делает свой тон тверже, строже, но Хёнвон перед ним лишь складывает ладони в молящем жесте.       — Я буду тут в четыре. Я не опоздаю. Обещаю, — Че очаровательно щурится, закусывая свои соблазнительные губы, и в десятый раз повторяет настырное «пожалуйста».       — Ты в прошлый раз тоже клялся, что успеешь. А потом я поседел на половину головы, пока искал тебя по всему Сеулу. Прости, Хёнвон, я все понимаю, но нет. Дождись выходных, отпуска и тогда делай, что захочется, — менеджер уже не выдерживает щенячьего взгляда напротив, потому решает спешно ретироваться, бесшумно прикрыв за собой входную дверь.       Вону вновь и вновь отказывают в просьбе, и он уже, если честно, даже не думает ругаться и злиться, как делал это в самые первые разы. Его никогда не отпускают на ночь из общежития, никогда не разрешают отлучиться одному в какой-нибудь ресторан или клуб, никогда не дают даже селфи загрузить в соцсети без предварительного согласования стаффом. Он уже не раз извинялся перед фанатами за свои поступки, которые так или иначе были связаны с… бывшим участником группы, а последнее фото, необдуманно выложенное обоими с одного и того же дивана, так и вовсе уничтожило доверие к Хёнвону. Хотя, возможно, ключевую роль все же сыграло его исчезновение на сутки накануне предзаписи выступления для камбэка. Но он так искренне и долго извинялся, даже купил обоим менеджерам кофе и десерт, неужели этого недостаточно, чтобы понять, простить и отпустить? Еще один разочек.       Пальцы — вечно холодные, вечно подрагивающие, словно он все тот же парнишка из далекого 2015 — привычно скользят по экрану смартфона, выискивая нужный чат в мессенджере. Он всегда где-то в самом верху, всегда почти что первый в списке контактов, всегда с непрекращающимся диалогом, где нет приветствий и прощаний. Там никогда нет глупых сердечек, зато есть теплое и нужное обоим «Покушал? Выспался? Как самочувствие?». И каждый раз практически от этого простого, но искреннего — больно и обидно.       Раньше не нужны были вопросы, чтобы знать, не нужны были причины и поводы, чтобы увидеть. Они жили бок о бок, плечом к плечу, не задумываясь даже о том, что может быть как-то иначе. И Хёнвон на автомате буквально контролировал — ага, покушал, не выспался, потянул мышцу на тренировке, дурак, нужно будет помазать мазью. А теперь мог лишь довольствоваться ёмким «все хорошо», надеясь, что это действительно так, а не то, что они отдалились уже настолько, чтобы не беспокоить друг друга подобными переживаниями. Че очень надеялся, что это не успело еще стать правдой. Они всего ничего живут раздельно, всего лишь каких-то… два с половиной года.       Мурашки пробегаются стайкой по коже, прячась в итоге за кромкой джинс.       «Я безумно соскучился…» подгружается в чате мессенджера вместе со стикером в виде грустного зайчика.       «Я безумно рискую, но, должно быть, это потому что я тоже соскучился» тут же строчит Че в ответ, не замечая, что вновь улыбается.       — Что случилось? Я слышал шум, — внезапно бормочет Чжухон, выглянув из своей комнаты. Они только час назад вернулись, закончив свое расписание, и оставалось катастрофически мало времени, чтобы выспаться к завтрашним делам. Ли тут же завалился в кровать, хотя, признаться честно, сон к нему никак не шел, да еще и в гостиной разговаривали чересчур громко, хоть он и пытался не подслушивать.       — Все хорошо. Эм… Мне нужно уехать на пару часиков, — неловко кусает губу Хёнвон, пряча телефон обратно в карман, чешет пальцами затылок, мельком бросая взгляд на панорамное окно, за которым уже давно непроглядный сумрак ночи.       — А… Передавай привет, — искренне мягко улыбается Ли, щуря свои лисьи глаза, чтобы тут же скрыться за дверью, вновь оставляя наедине с самим собой. Че беззвучно хмыкает в пустоту комнаты, ленивыми шагами следуя к своей спальне, где тщательно подбирает, что стоит надеть сегодня из новеньких вещей, до которых, впрочем, вряд ли кому-то будет дело.       Такси, которым айдолы по необходимости пользуются время от времени, не подводит и в этот раз, выдав внушительный крюк по центру, путая следы. Вскоре все же минует шлагбаум в закрытый двор клубного жилого комплекса, чтобы высадить пассажира максимально близко к дверям, где, без всяких сомнений, его уже ждут.       — Привет, — первым выдыхает тихо Че, расплываясь в улыбке, стоит только встретиться взглядом с хозяином квартиры.       — Привет, заходи скорее, — так же хрипло, сокровенно шепчет в ответ Хосок, пропуская гостя внутрь и с глухим щелчком закрывая замки.       Оба не знают, когда появилась эта крохотная интимная традиция — при встрече молчаливо усаживаться на кухне, изредка гремя стеклянными фужерами с изысканным просекко в прикуску с сырами и фруктами. Со сцепленными на поверхности стола руками, пальцами, что без разбору вычерчивают подушечками неведомые узоры по чувствительной коже. С влюбленными — совсем как в самом начале отношений — глазами, обращенными друг к другу, в которых слов куда больше, чем в родном языке.       Им не хватает романтики, до безумия мало обычных человеческих свиданий, на которые всегда находилось время раньше, несмотря на плотный график туров и концертов, бесконечной череды отелей и самолетов, городов, стран. Они помнят, будто это было вчера, долгие ночные прогулки по Парижу, вкуснейших лобстеров в том ресторанчике, что так полюбился Вону, и тот прелестный домик на Чеджу, что бронировал им на три дня Шин прошлой весной. Не помнят только, когда в последний раз высыпались в объятиях друг друга, забывали о делах, планах, работе, отдаваясь всепоглощающему чувству домашнего уюта и любимых губ на своих собственных. Не помнят, когда в последний раз уверенно говорили о «нас», не разделяя на колкие «у тебя, у меня» и добивающие «твой, мой».       Они себя еще до дебюта нарекли «Хёнвонхо», громко, во всеуслышание, будто знали, что вчерашним стажерам такое еще можно простить, но взрослым, состоявшимся мужчинам — ни в коей мере. Но с тех пор сами мыслили о себе исключительно, как «мы», и оттого насильное расставание той ужасающей осенью, когда их буквально на живую, без наркоза оторвали друг от друга, в каждом сломало что-то жизненно важное. Хёнвон даже вспоминать не хочет ту ночь, когда Вонхо собирал свои вещи в их комнате, не зная, за что хвататься. Хотел унести с собой как можно больше Че, но при том оставить ему как можно больше себя. Растерянно озирался вокруг, не понимая, что дальше делать, как дальше жить, пока его любимый давился слезами — все последующие две недели без остановки, — отказываясь вылезать из пригретой постели.       От воспоминаний неприятно щемит в груди, и Вон нервно ведет плечами, стремясь скинуть тяжкий груз вины, жалости к самому себе и вместе с тем — ненависти к окружающим. Всем же прекрасно видно, всем известно… о них. Разве можно поступать так ради эфемерной наживы, грязных денег и испорченной репутации Шина и группы? Да Вонхо тысячу, миллион раз плевать и на слухи, и на деньги, и на себя главным образом. Он тогда самолично предложил компании сделать все максимально быстро и просто, чтобы ребята не пострадали. Но, черт возьми, разве он заслужил все это? Разве они заслужили?       Просыпаться и засыпать каждый божий день по отдельности, урывать тайком жалкие минуты видео-созвонов, чтобы неделями, а иногда и месяцами не видеть любимого человека. Жить фактически в одном районе без возможности пройтись по набережной реки, перекусить в уличном кафе знойным летом, либо сорваться в кино на ночной сеанс нового боевика. Не жить, скорее сосуществовать где-то рядом в надежде и ожидании, что рано или поздно все закончится. Закончатся контракты, закончится публичная жизнь, закончится череда необходимых формальностей, и они сорвутся в кругосветку только вдвоем на год по меньшей мере, или, быть может, переедут поближе к маме Шина, купят очаровательный домик и перевезут туда Ёрым, которую еще котенком подарил Че своему возлюбленному.       — Хёну звонил вчера. И Чангюн писал на неделе, поздравлял с камбеком, — решает прервать молчание Вонхо, мягко улыбаясь, и тянется между тем свободной рукой за спелой виноградинкой, чтобы ласково приставить к пухлым губам Вона, что послушно ест с его рук всегда, даже если не голоден.       — Видел в соцсетях, ты виделся с Доном и Мэтью. А у меня, кстати, спрашивал о тебе Джексон, — жует и тихо смеется Че, склонив голову набок, и прослеживает за тем, как Шин делает еще пару глотков напитка, довольно смакуя вкус на языке.       — А, правда? — с улыбкой неосознанно завершает короткую беседу Вонхо, подливая игристого в бокалы, чтобы следом взять оба в одну руку, второй не отпуская уже согревшуюся ладошку любимого. И поднимается неспешно с места, тянет за собой в гостиную, чтобы удобно расположиться на мягком диване. Телевизор или стерео включать даже не приходит в голову, потому что с Хёнвоном им лучше всего — в тишине. Слушать дыхание друг друга, при возможности даже может припасть ухом к гулко стучащему в груди сердцу, позволяя перебирать пальцами собственные волосы.       — Ты видел мое выступление? — спустя полчаса, не меньше, шепчет неуверенно робко Вон, кусая в ожидании губы в несдержанной улыбке. Они действительно лежат так все это время, тело уже приятно ноет от тяжести Шина на себе, но это буквально самое любимое местечко на свете для Че. И он гладит мягко широкую крепкую спину своего парня, успокаивая, убаюкивая, утешая их обоих.       — Боже… Точно, твое соло. Когда ты скидывал демо, тексты, когда мы делали вместе аранжировку, я уже влюбился в эту песню. Серьезно, у тебя огромный талант, и я очень счастлив, что ты стал писать тоже. Но видеть танец, видеть тебя на сцене… — Вонхо приподнял голову, упершись для опоры локтем в диван рядом, чтобы тут же заглянуть в теплые глаза напротив. Чтобы утонуть в них вновь, и, быть может, утянуть и Хёнвона за собой тоже, чтобы хоть капельку показать, как он его безмерно обожает. — Трек с ребятами в альбоме просто потрясающий. Но твой голос, эти слова с твоих уст, эта идеальная передача чувств в движениях твоего тела… Я пересмотрел все фанкамы и, наверное, не один десяток раз. Казалось, будто бы ты…       — Пою ее только для тебя? Да, так и есть, — тихо смеется в ответ Че, розовея кончиками ушей. Они уже пережили однажды эру Myself, а до того было удушающе пошлое Fake love. И если те два выступления были откровенной провокацией для последующей ревности и страстной мести от Шина, а совместное From Zero запомнилось обоим переломным моментом их отношений и вместе с тем — практически очередным публичным признанием, то новый трек — переход на совершенно новый уровень. Новую фазу их личной жизни. Олицетворение всего спектра эмоций от вынужденной разлуки, которая, на удивление, лишь разожгла сильнее огонь их прежних чувств. А, может быть даже, чувств совершенно новых, взрослых, осознанных.       — Знаешь, иногда я слушаю ее, но не слышу своего голоса… слышу лишь твой, — добавляет уже тише Хёнвон, завороженно всматриваясь в мужчину перед собой. И ведь видел его уже столько раз, столько раз изучал его черты лица, а все равно дух постоянно спирает глубоко в груди, и, кажется, сердце на мгновение перестает биться, лишь чтобы после разогнаться еще сильнее, звучно стуча по ребрам.       — Знаю. Ты мерещишься мне повсюду, иногда по утрам мне кажется, я ощущаю твой запах от подушки. Иногда ловлю себя на мысли, что сейчас ты зайдешь в комнату, и я расскажу тебе что-то забавное… Время идет, а я никак не могу привыкнуть, — так же едва слышно делится болезненной тайной Вонхо, подпирая своей ладонью щеку, чтобы свободной невесомо провести по чужому уже куда более подкачанному плечу. Это до сих пор так приятно волнует, но все же где-то на подкорке мозга неумолимо пугает. Его крошечный, хрупкий, худенький Вонни вырос. Остался совсем один, пришлось оттого окрепнуть и стать сильнее, чтобы пережить все невзгоды.       Он у него точно не из слабых. И Шин ни на йоту не стал меньше желать заботиться о нем.       — Всего одно касание. И разлетаются искры. Я сгораю изнутри… — уже рваным шепотом цитирует строчки своей же песни Хёнвон, не обращая внимания на застилающие взор непрошенные слезы. Здесь, в этом доме, в объятиях именно этого человека он готов распадаться на кусочки тысячу раз, готов показывать все свои слабости, все свои страхи, не боясь быть отвергнутым.       — Это любовь, и она распространяется, как лесной пожар… — отвечает новыми строчками Вонхо, наклоняясь ниже и накрывая любимые податливые губы своими. Забирая всю боль и разделяя ее пополам, может быть, лишь на пару граммов оставляя себе больше. Он давно променял родное имя на выбранный собственноручно псевдоним, где «Вон» — самое ценное, что есть в его жизни. Где «Вонхо» означает «защищать».