Ветер

      Ветер гулял в комнатушке. В башне было вовсе не сыро, как внизу, в подвальных помещениях при Изумрудном Городе. Старые погребы никто давно не использует, Его голова таки тяжелела от густого, влажного воздуха. Капли, капающие с потолка, приземлялись ему в руки. Или они были не с потолка? На перчатке оставался блестящий развод от акварели. Кажется, это крупная слеза смешалась с голубым отцветом радужки в его глазах. Вот ещё одна. Ох, нет, это уже как раз с потолка. Или нет? Он уже не видит. Лишь примеренно сидит на полу. Решётки маленького окошка у потолка не манили к себе. Даже наоборот, отталкивали. Это уже не прутья были, они слились с ярким пятном света, что отражался от бледного кирпича дорожек. Подобно снегу. Он так неприятно бил в глаза, что и смотреть в это пятно не хотелось. Но отвернуться было трудно. Да и зачем отворачиваться?... Был ли вообще смысл.. Отворачиваться? Был конечно. Ему просто было слишком трудно до него додуматься. А Он и не думал.       Это было тогда. В карцере. Вытаскивая его на улицу, палящее солнце ещё сильнее прижимало его к земле. Ему так и казалось что его соломенный хвост вот-вот того и гляди, загорится. Но влажная солома не загорается. Она, совсем размякла. Больше не хрустела, не колола, и не блестела. Она была гибкой и слишком тяжёлой. Теперь ещё и неприятно тёплой, нагретая бледным солнцем.       Дуболом, что затаскивал его обратно на башню, постоянно тянул за кафтан, то и дело хватал за воротник, выдёргивая приличные пучки веток. Шов на рукаве лопнул, задетый и распоротый деревянным сколом на жёстких рельефных руках. Кажется,, некогда Правитель не замечал это. Вместо этого, Он замечал поднявшийся ввыси бесноватый ветер. Почти не чувствовался, но стенки башни отдавали приятным холодом, а в щелях гулял сквозняк, тихо завывая.       Грубая рука толкнула мешковатое тело вперёд, а за спиной тем временем раздался хлопок закрытой двери. Ветер гулял в комнатушке. Довольно маленькой, тесной, но душно здесь не было. Очевидно, ни жары, ни сырости. Ветер. Широкие решётки на две стороны позволяли этой мелкой комнатке хорошо проветриваться. Зашуршала солома, собранная в хвост на макушке Пугала, под который у помятой шляпы было даже отрезано дно, специально под эту "нужду".       Он снова уселся на полу, как его толкнули, так и сел. В комнате было тихо. Он хотел было поднять тяжёлую голову, зная что в комнате он далеко не один, но не успел. Беснующиеся порывы воздуха, отвернули его в противоположную сторону, а там уже и вовсе начали сдувать соломенное тело к стене под окном. Он попытался встать на ноги, и стараясь прикладывать усилий, переступить это, но лишь усложнил себе задачу, самостоятельно поднявшись. Его почти сразу припечатало к кирпичной кладке, на что последовал тихий вскрик. Не больно, но резких движений было и так предостаточно за сегодня. Что угодно могло стать последней каплей. Он не мог вспомнить про Фею Серебрянных Туфелек, что уже вот-вот им поможет, в компании Правителя в Царстве Зверей. Не мог таить обиды на Великого и Ужасного, "Волшебника", кто обманом приструнил не только самого Страшилу Мудрого, но и его ценнейшего Товарища, что подходил на подмогу. Он не мог думать.       В комнате раздался звенящий рокот, режущий воздух и слух.. Он почти сразу поднял голову с бессмысленным напуганным взглядом. Холодная рука взялась за мягкую, вялую соломенную ладонь. На перчатке протёрлась дырка. Несколько секунд Страшила просто тупил в их взявшиеся руки, пока наконец, тихое разочаровывающее озарение к нему не пришло. Он схватился мелкими ладошками за робко парящий на весу локоть, вставая на ноги еле как, и подтягиваясь к выступу, некому подобию лавочки, где сидел Железный Дровосек долго и томно, почти не двигаясь. Металлический скрип снова оглушал комнату, теперь рваными и кропотливыми движениями, Ник изо всех сил старался помочь Страшиле усесться рядом. Рост не позволял Пугалу справится с этим самостоятельно. По крайней мере, не в этом состоянии. К слову, Дровосек поднял его с необычной лёгкостью, не смотря на всю скованность его ржавых шарниров. Видимо, тяжесть ощущал только сам Страшила. На спине ткань кафтана была растянута. За неё Его тоже тянули. Сейчас же, прижатая под бок к металлическому корпусу, ткань чуть выпирала, но поправлять её не было смысла. Да и, опять же, не чувствует Он дискомфорта. Ветер гулял по комнатушке. В ней не было душно. В ней было приятно свежо. Железное тело, к которому Он прижимался так по родному, отдавало холодом. А ветер продолжал трепать вялую солому, уже у лица Правителя Изумрудного Города. Влага начала выветриваться. Рисунок на лице, потёкший, застыл вновь. Это не делало Его более зрячим, но ощущение мокрых следов, у глаз на ткани мешка, не давало ему покоя. Сейчас этого ощущения нет. Сейчас гуляет ветер. В голове и В Комнате.       Ник положил железную ладонь Ему на талию, прижимая к себе. Механический палец совсем тихо, забавно скрипел, поглаживая край кафтана. Раньше, у воротника у него был бубенчик. Тихий, почти неслышимый. Но с тех пор как он замолчал, все этот бубенчик чётко слышали. Урфин приказал ближайшему Дуболому снять с кафтана Пугала сея элемент одежды. Тот недолго церемонился. В конце концов, безделушка была вшита в горловину. Шов разошёлся, и прогремев на последок, в тронном зале остался звенящий милейший бубенчик. Сейчас, на месте бубенчика нитка совсем вылетела. Горловина разошлась, оголяя ткань мешка под воротом, от чего создавалось ощущение, что вырвали не просто декоративный элемент, а прямо таки пуговицу. К слову, это не стало проблемой. Всё-таки, свежий воздух просушивал солому после пребывания в карцере, и это маленькое недоразумение ему ничуть не препятствовало.       Мягкую дряблую ладошку Страшила сложил на тонком пруту, коей была бедренная часть ноги Железного Дровосека. Прут образовывал шарнир, а на нём влито крепился дальнейший доспех. В прочем, сейчас он не в лучшем виде. Некогда оно всё блистало, звонко и гибко извиваясь по всё тем же шарнирам. Сейчас крепления покрыты ржавчиной. Он прижался щекой к позолоченному корпусу грудной клетки. Где-то там, в полой груди, тихие удары раздавались в смирении и спокойствии.        Перед лицом его капнуло. Капля горячим следом впиталась в перчатку соломенной ладошки. Он отпрянул. Поднял голову, и тут же потянулся прижимаясь к Товарищу ещё ближе, виновато опуская брови.       Горячие слёзы шли из застывших блестящих глаз. Мокрыми следами оставались на челюсти, текли по подбородку, почти до стыков шейных позвонков. Мягкие перчатки держались за чужое лицо, большими пальцами Он утирал чувственные слёзы. Сердце, что билось так смиренно и спокойно, скрыло много острых, и самых искренних болезненных чувств.       — Тебе же нельзя.. Плакать. — Спустя долгое молчание прозвучал уставший робкий шёпот. На большее он не способен сейчас. Лишь на то, чтобы тихо произносить полусмытым, смазанным рисунком рта сожаления. Он так сожалеет. О том что слепо позвал его на помощь, не предугадав, не подумав. Мог ведь, но не подумал. Думает сейчас. И сожалеет. Горько сожалеет, смотря за тем, как несчастен его Друг. Обнимает его полусогнутое сгорбившееся тело, которое так и застыло, онемело в таком положении.       Ветер стих. К Страшиле вернулось соображение, вместе со способностью адекватно двигаться. Видит он всё так же размыто. Да и речи его тихие, говорит он хриплым шёпотом. Ник молчал и до этого. И сейчас продолжает. — Здесь с Тобой мне гораздо лучше...       ...Хотел бы он услышать тоже самое в ответ.

У решёток захлопали птичьи крылья.