Только луна знает

Оскар совершенно не удивился, когда Эдвард проскользнул в его комнату. Конечно, его кузен уже учится в Лаик, но кое в чём так и остается ребенком. И попав домой из вечного холода полузаброшенных келий, точно не мог удержаться, чтобы не согреться, как в детстве, под боком у Оскара. - Эдди? Заходи, так и думал, что заглянешь, - Оскар похлопал по постели рядом с собой. Эдвард забрался на постель, но почему-то не спешил сразу прижаться к теплому телу Оскара. Неловко лег на краю постели, ерзая, шурша длинной ночной сорочкой. - Оскар... - Что? - про себя Оскар удивился, голос у кузена был не сонный. Скорее взволнованный. - Я хотел поговорить с тобой. - Сейчас? Ну ладно, - Оскар повернулся, оказываясь к Эдварду лицом. - Я тебя слушаю. - Когда я закончу Лаик, моим эром станет Ги Ариго? - Верно. Ариго всегда брали оруженосцев из нашей семьи. Эдвард прикусил губу. - В Лаик говорят, оруженосец должен выполнять все приказы эра. Даже если эр прикажет лечь с ним в постель. И такое ведь часто приказывают, правда? - Ох, Эдди, - Оскар запнулся. Рано, рано этому ребенку слышать такое, но как умолчишь? - Да, такое бывает, но... - И если эр Ги мне прикажет это, я не смогу отказаться, так? - Эдвард требовательно заглянул в глаза Оскара и вдруг прижал ладонь к его щеке. - Я не буду отказываться, нет. Но я не хочу, чтобы Ги Ариго был первым, кто сделает это со мной. Я хочу, чтобы... - он вздохнул, краснея, даже в темноте заметно. - Чтобы в первый раз всё было иначе. Так, как мне хочется. Я хочу, чтобы это было с тем, кого я люблю. С тобой, Оскар. Сердце Оскара замерло, а затем бешено заколотилось. - Со мной? Но, Эдвард... - Я люблю тебя, Оскар. Всегда любил. Ты же это знаешь. Оскар знал. Знал, когда возился с совсем еще малышом Эдвардом, обнимал при встрече, весело кружил на руках и одной улыбкой мог усмирить подступающие слезы. Когда Эдвард по одной его просьбе покорно ел то, что терпеть не мог. Когда смотрел на Оскара восторженными глазами, звонко целовал в щеки и раз за разом укладывался рядом с Оскаром в постель, прижимался и засыпал совершенно счастливый. - Знаю. И я люблю тебя, Эдвард, но... - Тогда сделай это. Сейчас, до того, как я уеду. До Дня святого Фабиана, Оскар. Пожалуйста! - Эдди, - Оскар притянул его к себе, заглянул в блестящие нетерпением глаза. - Мы же братья! - И что? Йоганн и Норберт Катершванцы близнецы, но я много раз видел, как они целовались. Они любят друг друга, разве в этом есть что-то плохое? Оскар ошарашенно выдохнул. Да, малыш повзрослел больше, чем он думал. - Ты хотел бы, чтобы я поцеловал тебя так же? Вместо ответа Эдвард просто подставил губы. Так близко-близко. Нежные розовые губки, которые Оскар целовал уже не раз, легко, в шутку. Сладкие, теплые, мягкие, они вдруг задрожали и раскрылись, отвечая, впуская. Оскар сам не понял, как его язык скользнул в нежный горячий рот, лаская, поддразнивая нежный, невинный язычок. Эдвард хихикнул ему в рот, будто от щекотки, но происходящее ему явно нравилось. Его язык будто в догонялки играл, ускользая от настойчивости Оскара, и вдруг сдаваясь, давая наслаждаться собой, как конфетой. Увлеченный Эдвард всё сильнее прижимался к Оскару, углубляя поцелуй, и старший Феншо невольно вздрогнул, почувствовав, что тонкая ткань ночной сорочки кузена слегка приподнялась. - Ммм... Эдди... - Оскар, горячо, - совсем по-детски, сказал Эдвард, ерзая и явно пытаясь задрать сорочку повыше. - Горячо, ай! "Ай" получилось общим, когда рука Эдварда скользнула по ткани рубашки кузена, ощутив такую же выпуклость. - Эдди... - охнул Оскар. - Погоди, замри... - Больно? - обеспокоился Оскар, но руку не отдернул. - Мне - нет. Я не хочу, чтобы было больно тебе. Ты... Ты правда хочешь этого? Хочешь еще? - Еще! - эхом откликнулся Эдвард, как в детстве, когда точно знал, что Оскар не откажет ему ни в новой порции сладостей, ни в том, чтобы еще немного прокатиться верхом, хотя матушка уже зовет обедать... Оскар поцеловал еще раз разгоряченные губки, одновременно проводя рукой по бугорку на ткани. Еще раз, и еще. Эдвард издал новое, длинное, приглушенное "Аааааай" и заерзал под рукой Оскара. - Погоди, погоди... Я сниму! Отчаянно путаясь, он принялся снимать с себя рубашку. Тихо рассмеявшись, Оскар потянул ткань вверх, помогая Эдварду высвободиться из батистового плена. Хрупкое тело трепетало, укрытое только лунным светом - длинные золотистые волосы, рассыпавшиеся по хрупким плечам, нежная прогнувшаяся спина, ходящая сбившимся дыханием грудь, плоский животик, к которому жмется небольшой, но крепко стоящий член с блестящей капелькой смазки на розовой головке - как роса на лепестке розы... От этой мысли собственный член Оскара дрогнул, наполняясь твердостью до сладкой боли. - Какой же ты красивый, Эдвард, - восторженно выдохнул Оскар, целуя кузена в плечо. Тот снова хихикнул, дернул плечом. - Оскар, я не эреа! - Ты прекраснее любой эреа. Разве хоть у одной из них бывают такие нежные плечи? И шейка. И... - губы Оскара проскользили по изгибу шеи кузена, скользнули на грудь и накрыли крохотный розовый сосок. Эдвард вскрикнул и выгнулся. - Ах! О-о-оска-а-ар... - Сладко. Как вишни нашем саду, - Оскар шаловливо лизнул стремительно твердеющий сосок и приник к следующему. - Мммм, нет, еще слаще. Эдвард задрожал, выгибаясь, толкая себя глубже в мягкие губы брата, в руку, обхватившую напряженный член так тепло и ласково. Оскар прошелся кончиком пальца по головке, размазывая смазку, и чувствуя новую каплю, набухающую под его касанием. Эдварду явно было нужно совсем немного, несколько движений руки и... - Оскар! - вдруг дернулся Эдвард. - Так нечестно! Я тоже...тоже хочу...Трогать тебя! - Ох, прости милый, - Оскар с неохотой слегка отстранился от разгоряченного юноши. - Сейчас. Он сорвал с себя рубашку и мгновенно почувствовал, как по разгоряченному телу засновали нежные и очень пытливые руки. Да и не только они - Эдвард беря пример с брата, скользнул язычком по затвердевшему соску. - Ммм... Как щадди с корицей! - сообщил он, самозабвенно покрывая грудь кузена поцелуями. Оскар рассмеялся. - Лакомка... Щекочешь! В ответ пальцы Эдварда и правда пробежались щекоткой по бокам, по бедрам - и дрогнули, коснувшись стоящего во всей красе члена. - Ох, какой... - Какой? - почти простонал Оскар. - Твердый, и гладкий, и... - Эдвард хлопнул ресницами. - Он больше, чем я думал, правда! Словно в доказательство, ласковые пальцы обхватили восставшую плоть, огладили - сверху вниз и обратно. Оскар снова застонал, чувствуя пульсацию напряженной плоти в нежной ладошке. - Больно? - снова встрепенулся Эдвард. - Нет, нет, милый, напротив. Так приятно... Но, послушай меня, - он ответно приласкал рукой благодарно встрепенувшийся член кузена, - есть много способов получить удовольствие, Эдди, вовсе необязательно идти до конца сейчас. Это бывает больно... - Нет! - Эдвард мотнул головой, светлые локоны блеснули в лунном свете. - Я знаю, что ты не сделаешь мне больно, а вот насчет моего будущего эра я совсем не уверен! Если мне суждено испытать это, я хочу с тобой. По-настоящему и до конца, понимаешь? - Эдди... - голос Оскара дрогнул. - Я люблю тебя. Я тебе верю, - Эдвард снова коснулся губами губ, словно вдыхая в Оскара свою решимость. Ладони Оскара скользнули по рассыпавшимся волосам Эдварда, по гладкой, прогнувшейся спине, охватили маленькую, упругую, бархатную попку. Нежные округлости словно просили сжать их, оставив отметины пальцев, даже шлепнуть до легкой розовости, но Оскар лишь огладил их, скользя пальцами по самому краю нежной расщелинки. - Маленький персик... - мурлыкнул он в порозовевшее ушко Эдварда. - Наверняка сладкий! Ты позволишь попробовать? - А как? - Эдвард рассмеялся. - Увидишь. Повернись! Эдвард послушно перевернулся подставляя спинку нежным неторопливым поцелуям, спускавшимся всё ниже и ниже. - Ай, Оскар! - Что, мой сладкий, тебе неприятно? - Нет, но... Неужели там тоже...целуют? - Эдвард повернул голову, стараясь рассмотреть Оскара, самозабвенно осыпающего поцелуями его ягодицы. - Целовать можно везде. Особенно такую прелестную попку, как твоя, - разгоряченный Оскар легонько порозовевшие от ласк ягодицы. - Ммм, какой сладенький персик... Эдвард задрожал, затем как-то тонко вскрикнул, уткнувшись в подушку, отчаянно краснея - горячий влажный язык Оскара сновал между ягодиц, кружил вокруг тугой дырочки, дразнил, словно просил впустить, и Эдварду хотелось это сделать, но как, как... Если попробовать просто немного раскрыться, расслабиться...ааааахххх... - Вот так, вот так, мой сладкий, - горячо шептал Оскар. - Раскройся. Ведь это приятно, верно? И мне приятно тоже. Целовать тебя здесь, прикасаться... Вот так, чувствуешь? Проворный язык сменился кончиками пальцев, ласкающих нежные края увлажненного отверстия. Оскар касался легко, лишь слегка надавливая, но каждое такое движение заставляло Эдварда вскидывать попку. Хотелось ощутить эти ласковые пальцы глубже, и Оскар, любимый Оскар всё прекрасно понял... - О-о-о... Эдвард застонал в подушку, выгнулся, чувствуя, как палец Оскара входит глубже, ласкает там, где недавно ласкал язык. Было туго, тепло и почти совсем не больно. Вот пальцев стало два, они проникают, гладят - и вдруг касаются чего-то внутри, и тело словно поражает молния, ослепительная и обжигающая удовольствием. - Тише, тише. Вот так. Добавим еще немного... Другая рука Оскара скользит по напряженному члену, собирая проступившую маслянистую влагу, и щедро смазывает и так уже влажную дырочку. - Ты не передумал, Эдди? - голос у Оскара изменившийся, хриплый, жар его бедер почти обжигает. - Хороший мой, если я это сделаю... я могу просто... не остановиться! - И не надо, Оскар! - и не хочется отстраняться, напротив, прижаться сильнее к этому жару, ощутить его, принять в себя. - Если ты меня любишь, сделай это, сделай! - Люблю... - казалось, Оскар пробовал это слово на вкус и ликовал, радуясь, полученному разрешению. - Люблю, Эдди, милый, я так люблю тебя... Он целовал шею, легонько покусывал плечи, просил расслабиться. Эдвард снова уткнулся в подушку, закусил уголок. Не от боли. Слишком невероятным было чувство, что живой пульсирующий жар заполняет его изнутри и, кажется, вот-вот дойдет до сердца. Оскар - в нём, Эдвард принадлежит ему, ему, а не Ги Ариго или кому-то другому... От этого нового и невероятно острого восторга хотелось кричать. И, кажется, он всё же закричал, когда Оскар заполнил его настолько, что снова коснулся того самого места, заставляя извиваться, подаваясь навстречу, прося больше и сильнее. Оскар старался двигаться осторожно и бережно, заставляя себя чувствовать малейший отголосок боли в невинном теле, но Эдвард, милый нежный Эдвард, раскрывался перед ним, как цветок, и боли словно вовсе не чувствовал, приглушенно вскрикивая от наслаждения, толкаясь то навстречу таранящим его бедрам, то в ласковую проворную ладонь. Оскар лишь успел почувствовать, как юный возлюбленный задрожал под ним, напрягся - и вскрикнул, забыв осторожность, изливаясь в руку Оскара жарко и сильно. Спазм удовольствия волной прокатился по телу, сводя сладкой судорогой каждую мышцу изнутри и снаружи. Эдвард смутно расслышал низкий стон Оскара, а затем что-то горячее брызнуло, растеклось по бедрам... Оскар сбито дышал, прижимался к нему, ласкал губами мокрую спину, шепча: - Эдди, Эдди, Эдди... - Оскар, - едва смог выдохнуть Эдвард, - я люблю тебя. - А я тебя, мой милый. Очень, очень люблю. - Я... - Эдвард запнулся. - Я твой теперь, да? По-настоящему твой? - Да, - Оскар улыбался, целуя его лопатки. - Ты мой, а я твой. И теперь уже никто этого не изменит. - Даже Ги Ариго? - Он уж точно, - Оскар завозился, снова устраиваясь рядом с Эдвардом, заглянул в лицо. - Эдди, я не сделал тебе слишком больно? - Нет, совсем нет. Мне так хорошо! Только... - Что? - почти встревожился Оскар. Эдвард вдруг улыбнулся: - Поцелуешь меня еще раз? - Ах ты коварный маленький хитрец, - протянул Оскар снова припадая к сладким нежным и с готовностью раскрывшимся губкам. Конечно, нужно хотя бы обтереть разгоряченного мальчика, снова надеть на него сорочку, придавая более-менее привычный вид. Надо сказать, что о случившемся никто не должен знать - ни дома, ни в Лаик, куда Эдвард вернется уже завтра. Но... Слишком хорошо сейчас им обоим, и можно подождать еще хотя бы несколько минут, упоенно целуясь и наслаждаясь еще не угасшими отголосками удовольствия. Не только в теле, но и в сердце. Наверное, только одна луна знает, насколько счастливы в эту ночь кузены Феншо. Но это и к лучшему.