Припадок

Ураган стих к утру. Хэмфри понял это, только когда из-за расползающихся бледнеющих туч выглянуло лазурно-синее небо, заметно более светлое на востоке. Оно казалось невероятно высоким и далёким, и Хэмфри, задрав голову, долго смотрел в него, наблюдая смену оттенков. Тело его было напряжено, мышцы гудели и неохотно расслаблялись. Поочерёдно, сначала спало напряжение со спины, затем с одного и со второго плеча. Руки его задрожали, когда ослабели мышцы предплечий, а затем задрожали и колени, когда свинцовая усталость опустилась к бёдрам и мышцам.       Хэмфри внимательно вслушивался в эти ощущения, и чувствовал как вместе с усталостью и расслаблением приходят удовлетворение от проделанной за ночь работы и приятное отупение. Губы тронула слабая улыбка, взгляд его стал рассеян. Только одна какая-то тонкая жилка продолжала гудеть в нём струнным звоном, но звук этот был настолько тихий, что Хэмфри его не замечал.       Он обратил своё рассеянное внимание к матросам, которые, сгорбившись от усталости, неторопливо разбредались с палубы, убираясь подальше, вглубь корабля, чтобы отдохнуть и выспаться перед тем как начать устранять последствия шторма. Ему самому стоило последовать их примеру и пойти в свою каюту, чтобы переварить и отпустить испытанные им переживания. Но Хэмфри не торопился. Он чувствовал, что силы в нём ещё остались, и что их достаточно для чего-то. Чего, пока не понимал.       Он стал искать взглядом Ларсена и нашёл его в кормовой части, у фальшборта. Капитан стоял, облокотившись на планширь и курил, разглядывая океан. Хэмфри подошёл и встал рядом. Волк бросил на него короткий спокойный взгляд, молча докурил и бросил окурок за борт.       — Славная выдалась ночка, — голос его слегка охрип.       Хэмфри согласно улыбнулся и заглянул ему в лицо. В этот момент Ларсен показался ему по-особенному красивым. Он весь светился триумфом, моральным удовлетворением. Было в нём даже своеобразное благородство, и Хэмфри захотелось представить его рыцарем, победившим в поединке. С широкой торжествующей улыбкой, с прядями светлых волос, прилипших ко лбу и золотившихся от встающего тропического солнца. Хэмфри откровенно любовался, и Ларсен не мог этого не заметить.       Он вдруг отстранился, прошёлся немного по палубе и снова приблизился, встав ближе, чем до этого они друг к другу стояли. Лицо его освещала такая же рассеянная бездумная улыбка как и у Хэмфри, и они долго стояли и молча смотрели друг другу в глаза.       — Теперь мы тут одни, — сказал он, имея ввиду то, что ураган, скорее всего, загнал другие корабли подальше в океан, и только Призрак осмелился остаться в опасной близости к архипелагу.       Хэмфри только качнул головой.       — Славная будет охота, — Волк хотел сказать ещё что-то, но вместо этого поднял руку, положил тяжёлую ладонь Хэмфри на плечо и немного сжал.       Мышцы под его ладонью приятно дрогнули и быстро согрелись. Хэмфри и на это качнул головой. Мысли его лениво бродили по мозгу, и ни на одной не хотелось останавливаться.       Он чувствовал как солнце начинает пригревать. Океан, словно приглаженный его лучами, совсем успокоился и теперь покачивал Призрак очень ласково, как будто извиняясь. Хэмфри ощущал блаженное расслабление тела и ума, он ни о чём не мог думать. Только тонкая жилка продолжала тихо и пронзительно гудеть в нём, но он её совсем не замечал.       С Ларсеном происходило то же самое, но он, в отличие от своего старшего помощника, был куда более внимательным к своим ощущениям. Он слабо чувствовал, что в пронзительном звоне жилки пряталось что-то тёмное, но это чувство было настолько слабым, что мозг не хотел на нём концентрироваться.       Ларсен бездумно сжал плечо Хэмпа ещё раз, затем, не осознавая своих действий, провёл по нему ладонью, поглаживая. Хэмфри на это только улыбнулся. Тогда Волк провёл по нему ещё раз уже тыльной стороной ладони, а затем, так же бездумно, тронул большим пальцем покрасневшую от загара шею. Хэмфри прикрыл глаза. Ларсен поднял руку чуть выше и провел пальцами по изгибу скулы.       В лице Хэмфри вдруг произошла резкая перемена. От блаженного расслабления, оно вдруг сделалось испуганным, и он отстранился, почти неприязненно посмотрев на Волка.       — Думаю, что за разбитую лодку не стоило жертвовать жизнью Келли, — проговорил он быстро, опуская взгляд.       Повисла тишина, и Ларсен почувствовал.       Пронзительная струнка в его груди оборвалась.       Лицо его вмиг побагровело и исказилось яростью. На долю секунды оно стало по-звериному уродливым от неё, и Хэмп отшатнулся, мгновенно приготовившись к защите.       Кровь зашумела у него в ушах, и он едва расслышал полный злобы крик Волка:       — Чёрт вас побери, да не будьте же вы таким пуританином!       Хэмп быстро оправился от испуга и смущения, и ринулся в контратаку, торопливо вычёрпывая из вскипевшего сознания аргументы в свою защиту.       Их ссора разгорелась так же стремительно и яростно, как ураган, трепавший Призрак всю ночь. Они кричали друг на друга позабыв обо всём. Напряжение ночи, усталость, страх, эмоциональный накал преобразовывались в бранные слова, в торопливые доводы, сомнительные аргументы. Хэмп был готов топать ногами и завывать как капризный ребёнок, а Ларсен особенно бесновался, с сокрушением понимая то, что подпустил помощника слишком близко, и последний пользовался этой близостью, безошибочно угадывая болевые точки в сознании своего капитана.       Полный мучительного разочарования и злобы на Хэмфри и на самого себя, Волк потерял контроль. Он занёс руку для удара и, не успев об этом даже подумать, понял, что этот удар будет для Хэмфри последним. Сейчас он размозжит помощнику голову, и тот, как подкошенный, рухнет на палубу. Хэмфри, в свою очередь, увидел это так же ясно, как видел искажённое злобой и мучительным сожалением лицо Ларсена.       Кулак Волка замер, занесённый для удара, и Волк замер вместе с ним. Он дико смотрел на Хэмпа, борясь с охватившим его пожаром. По лицу его проползла судорога, ужасно исказившая его, а затем он вдруг резко бросился-упал на палубу и забился на ней как рыба, брошенная из воды прямо на раскалённую сковороду. Он беспорядочно дёргал руками и ногами, тело его, подчиняясь немыслимым импульсам, подбрасывалось, сгибалось, извивалось. На губах его выступила розовая от крови пена, глаза закатились, а из груди исходил такой леденящий душу нечеловеческий неестественный звук, что поверить в то, что его издавал именно Ларсен было трудно.       Хэмп стоял как прибитый к палубе гвоздями, ошалело смотрел на Волка и не двигался. Рот его был ещё открыт, храня не успевшее сорваться слово, лицо неприятно скривилось в гримасе тупого овечьего недоумения и ужаса. Он стоял и смотрел как Ларсен бьётся в чудовищных конвульсиях и слушал как голова капитана с гулким глухим стуком бьётся о палубу.       «Бух!» — удар пришёлся на затылок, и волосы там мгновенно напитались кровью и начали из-за неё слипаться. «Бух! — снова и снова. — Бух!».       Хэмп, весь внутренне сотрясаемый этими ударами, дошёл до такой степени ужаса, что готов был завопить и броситься прочь. Он ринулся к Ларсену, судорожно, истерично, в безумной спешке и совершенно не осмысляя свои действия, Хэмфри обхватил голову Ларсена руками и что есть сил прижал к груди. Капитан брыкался, бросал себя в стороны, отмахивался руками, хрипел и щёлкал челюстями так яростно, словно в нём кипели сотни ураганов. Хэмфри держался за его голову как за спасательный круг, брошенный унесённому штормовой волной матросу, попавшему в круговерть пенящихся бурлящих волн.       Он всеми силами стремился не дать черепу Ларсена биться о палубу с этим ужасным глухим стуком, а Ларсен, как намеренно, извивался и силился помешать ему с тем же бессознательным отчаянием, с которым рыба, брошенная на сковороду пытается из неё выпрыгнуть.       Это закончилось так же внезапно, как и началось. Ларсен вдруг обмяк и замер, только руки и ноги его продолжали изредка вздрагивать, как глухие раскаты грома в уже разродившейся ливнем туче. Он лежал, запрокинув голову, глаза и рот его были открыты, от него пахло рвотой и потом, розовая пена стекала по лицу или впитывалась в хэмпову рубашку.       Хэмфри не дышал. Сердце его безумно колотилось и шумело в ушах, он не мог позволить себе вдохнуть и продолжал судорожно сжимать в объятиях голову Ларсена. Когда напряжение чуть ослабело, он осмелился разжать объятия и отстраниться.       Волк лежал всё так же бездвижно, с открытыми глазами. Взгляд его был пуст, веки не вздрагивали от дыхания склонившегося над ним Хэмпа, и тогда в голове старшего помощника, как пушечный выстрел, раздалась мучительная в своей яркости и чёткости мысль: «Я его убил».       За спиной раздались шаги. Кто-то вышел на палубу, остановился в отдалении и не издавал ни звука. Хэмфри медленно обернулся и посмотрел на подошедшего безумным взглядом широко раскрытых глаз. Это был Джонсон. Он стоял от шока тупой, как овца, увидевшая на дороге дохлую собаку.       — Уйди, Джонсон, — проговорил Хэмп и сам испугался собственного голоса. Он охрип и звучал так жутко, что почти загробно.       Джонсон попятился и молча вернулся к остальным. Хэмфри мгновенно забыл о нём и вернул своё внимание к Ларсену. Волк тем временем уже начал оживать. Ресницы его задрожали, язык, перемешивая густую от крови слюну, медленно прошёлся по пересыхающим губам. Он быстро приходил в сознание и спустя минуту уже смог сесть. Не без помощи Хэмфри.       Они некоторое время сидели молча, пытаясь отдышаться и прийти в себя. Ларсен сделал это гораздо раньше своего помощника, он встряхнул головой и выплюнул изо рта маленький кровавый ошмёток — кусочек его откушенной изнутри щеки. Хэмфри, ещё не осознавая себя, бездумно подполз к нему на коленях и взял его пальцами. Несколько секунд тупо его разглядывал. Когда до него дошло, что он держит в руке, он весь передёрнулся и брезгливо выбросил ошмёток. Затем обернулся и посмотрел на Волка всё тем же ошалелым взглядом овечьего ужаса.       Ларсен расхохотался. Истерично, запрокинув голову, весь вздрагивая от смеха. Хохотал он долго, и вскоре лицо Хэмпа сначала скривилось в улыбке, а затем он и сам прыснул.       И они смеялись долго, до слёз, до боли в животе, до икоты. А когда смех отпустил, Ларсен метнулся к Хэмпу и сгрёб его в объятия, подмял под себя. Хэмфри обнял его за шею и позволил себя поцеловать.