* * *
Она пришла поздней ночью. Когда дождь гулко барабанил по черепичным крышам, а гроза громыхала где-то за вершинами горы Горгоны. С её тёмных, почти что чёрных волос длинными полосами струилась вода, перетекая с острых черт строгого лица на укрытые путающимся под ногами плащом покатые плечи. Она ступала медленно, почти осторожно, громко постукивая тростью по уложенной мелкими камушками дороге. Девушка хромала. Её мутный взгляд отыскал в густом молочном тумане очертания старого особняка. Белая штукатурка со временем окрасилась в серый, осыпалась, а местами проломленная крыша пропускала воду, полностью затопляя чердак во времена бурь или града. Да, этот дом был неидеален. Скорее, он был массовым орудием убийства, нежели пристанищем. Но всё же он был домом. И эта мысль грела душу. Линетт почувствовала резкую боль — погода значительно ухудшилась, нога ужасно ныла, как обычно бывало в холодные дни. Она остановилась, сильно стиснула зубы, подавляя страдальческий стон, и перевела большую часть веса на трость, почти наваливаясь на неё. На глазах застыла влага. Но гроза подгоняла, не давала шанса на передышку. Крепче ухватив трость, девушка двинулась дальше, проходя мимо прогнившего дощатого забора, с грустью осматривая утратившее былую красоту поместье. А ведь когда-то оно было и вправду прекрасно. Когда-то очень давно. Линетт помнила удивительной красоты сад, пестривший всеми возможными оттенками зелёного, красного, жёлтого, переливающихся в слепящих лучах солнца, горящего жарким пламенем посреди необъятного небосвода. Она помнила тропинки, выложенные крупными камнями, белокаменные скамьи, небольшие фонтаны, спрятанные в живых лабиринтах изумрудных лоз с кремовыми цветами. Небольшие кладовые, домики для прислуги, длинные каменные лесенки — всё это осталось в воспоминаниях, вскоре утративших свою былую яркость. Многое было забыто, стёрто из памяти — люди, места, события, но что-то из этого осталось с ней навсегда, теплилось где-то в глубине её сердца. Очертания изжитого свой век поместья становились всё заметнее. Но что-то было не так, что-то было иначе. Девушка вдруг почувствовала касание холода. Но не того, привычного, исходившего от промёрзших каменных плит у неё под ногами или дуновения леденящего душу ветра. Это было предчувствие беды. У главных ворот показалось движение. Прежде, чем Линетт смогла расслышать фальшивое насвистывание какой-то жуткой мелодии. Облачённая в перчатку рука неосознанно потянулась к закреплённому на тугом поясе кинжалу, крепко сжав его переплетённую рукоять в ладони. Показалось остриё длинного лезвия, жадно покрытого засохшей кровью. — Не стоит, мисс, — послышался скрипучий голос. — Я не причиню Вам вреда. Линетт остановилась. «Человек. Обычный человек.» — подумала она с облегчением. Но кинжала не опустила. Подойдя чуть ближе, девушка смогла разглядеть очертания незнакомца, укутанного с ног до головы в рваный плащ из потрёпанной мешковины. Он сидел прямо на земле, прислонившись спиной к ветхой калитке. Нищий. Искал пристанище, где бы переждать непогоду. — Не откажете ли бедняку в корке хлеба? — спросил он вдруг. Линетт устало оглядела мужской профиль, скрытый в тени капюшона. Она что, похожа на защитницу угнетённых, проповедующую благотворительность любым проходимцам? Или… Сегодня же ночь Саовины. Девушка выдохнула. Пусть так. — Корки хлеба у меня нет, — сказала она. Голос был грубым, сорванным. — Но не откажу в крыше над головой. В ту же секунду раздался душераздирающий скрип ржавых петель, когда Линетт толкнула железную калитку вперёд. Она шла по скользкой от дождя тропинке, как вдруг остановилась, не услышав шагов за спиной. Мужчина встал, но с места не сдвинулся. Ледяные потоки ветра били ему в спину, из-за чего полы худого плаща объяли высокий силуэт с обеих сторон, пряча и всячески укрывая его от изучающего взгляда девушки. — Идёмте, — на девичьих губах растянулась усталая усмешка. — Не бойтесь, я не кусаюсь. Составьте мне компанию, прошу. Незнакомец не ответил, но она знала, что он пойдёт за ней. В печальных глазах мелькнуло огорчение, когда перед взором Линетт предстала разруха и запустение минувших лет. Некогда прекрасные сады потеряли былую яркость, потускнели, увяли. Лабиринты оголили острые ветви, сбросив пушистую листву и засохшие цветы. Белокаменные скамьи и полуразрушенные фонтаны покрылись трещинами, оплетаемые цепким плющом и колючими зарослями сорняков. А все небольшие домики, разбросанные по территории поместья были обращены в хаос, их поглотила разруха. Остановившись у небольшой ступени длинной лестницы, девушка сглотнула подступивший к горлу ком и медленно перевела опасливый взгляд на свою трость, а потом на больную ногу. — Позвольте, — любезно предложил незнакомец свою руку в знак помощи. Линетт чуть не вздрогнула. Она не слышала его шагов. — Благодарю, — тот же любезный тон, но предвещающий отказ. Сквозь невыносимую боль, сжав до скрипа зубы, она переступила через внутренний страх и преграду, в виде длинной, казалось бы, бесконечной лестницы. Путь был нелёгким, но виду она не подала — с выражением истиной невозмутимости добралась до своей цели, вдвое расторопней следующего рядом мужчины. В глазах незнакомца мимолётным сиянием мелькнуло одобрение.* * *
Дверь была не заперта. Линетт это почти удивило. Пройдя в главный холл, оставляя на покрытом пылью дощатом полу мокрые следы, она с тяжёлым вздохом сняла грузный плащ, бросив его на край софы. Здесь пахло… пустотой. Запах одиночества въелся в эти стены на долгие годы и вряд ли когда-нибудь их покинет. — Знаете, а ведь когда-то это место выглядело совершенно иначе, — прошептала Линетт своему гостю. — Представьте, даже с потолка не капало. — Всё когда-то выглядело иначе, — ответил он уклончиво. — То — проделки времени. Боюсь, их не миновать. Она улыбнулась. Почти искренне. — Как Ваше имя? Мужчина чуть помедлил, а затем снял капюшон, открывая девушке своё лицо. Янтарные глаза блеснули в полумраке. — Гюнтер о’Дим, — он поклонился. — Паршивый бродяга, к Вашим услугам. «Прямо-таки бродяга?» — недоверчиво подумала Линетт. Она заметила его манеру речи, несвойственную кметам осанку, присущую, скорее, знатным дворянам… Но главное — поклон. Он выполнил его правильно, изящно, но легко. Привычно. Соблюдая все правила этикета. — Что ж. Рада знакомству, Гюнтер. Как я и сказала ранее — в этом доме вряд ли найдётся что-то, чем я не смогу Вас отравить. Разве что пара бутылок вина. Разумеется, лучшего во всём Боклере. — Для меня было бы честью, мисс Валье… — Линетт, — быстро перебила она, не позволяя мужчине закончить. — Просто Линетт. Без «мисс», званий и титулов, прошу. — Понимаю, — он медленно кивнул, пряча хитрую усмешку за снисходительной улыбкой. — Старые раны не заживают так быстро, как хотелось бы, верно? Линетт почти передёрнуло от того, как двусмысленно прозвучали его слова. Он словно говорил о её прошлом, хотя и не мог знать о нём больше, чем сказало бы это поместье. Но в то же время он клонил и к проблеме очевидной, к ране ещё не зажившей, и приносящей куда больших неудобств, чем возможно себе представить. Перебинтованная нога и трость. Он говорил так, словно знал куда больше, чем могло показаться на первый взгляд. Словно знал… «Для меня было бы честью, мисс Валье…» И тут девушку снова прошиб тот лёгкий озноб. Холод предчувствия. Она не представлялась. Она не произносила своего имени, фамилии. Ничего. Он просто знал… Или о’Дим мог просто догадаться. Если он бродил в этих краях хотя бы чуть больше года, то точно бы знал трагическую историю Белого дома Вальеросс. В любом случае — паранойе Линетт следовало поутихнуть. — К сожалению, — как ни в чём не бывало ответила девушка, оперевшись на трость.* * *
Дождь звонко барабанил по крыше стеклянной веранды, мягко разбавляя уютную тишину посторонним шумом. На столике из боклерского дуба стояли несколько бутылок Эст-Эст, давно пылящихся в погребах Белого дома. Линетт не могла не признать, что чувствовала себя намного лучше в компании этого мужчины, в компании Гюнтера о’Дима. — Могу ли я спросить, — начал он с крайней любопытностью. — Чем я, обычный бродяга, был обязан такой чести, как пребывать с Вами под одной крышей этого удивительного поместья и вкушать такие прекрасные сорта изысканных вин, как эти? Девушка бросила на мужчину задумчивый взгляд из-под опущенных ресниц. Ей казалось, что он знал ответы на все свои вопросы и спрашивал ради того, чтобы просто убедиться в своей правоте. Или поймать её на лжи… — Сегодня ведь ночь Саовины. А наши легенды гласят, что именно в эту ночь нельзя отказать человеку в съестном. Не важно, будь то император Нильфгаарда или же нищий кмет. — Бросьте, Линетт. Вы ведь родом не из этих краёв. И Вам никогда не было дела до местных обычаев или древних легенд. Я прав? — о’Дим снова одарил девушку снисходительной улыбкой. — Хотя древние законы гостеприимства Вы соблюдали всегда. — Может быть, а может и нет… — она слегка улыбнулась, проведя ладонью по ноющему колену. — Может, мне просто приятно Ваше общество, мистер о’Дим. Тонкие губы мужчины растянулись в лукавой усмешке — Линетт не солгала. Не во всём. — Ваши слова безусловно лестны, — Гюнтер откинулся на спинку стула, закинул ногу на ногу и заговорчески сплёл пальцы в замок. — Но, с Вашего позволения, я задам ещё один вопрос. Можете не отвечать, если не хотите. — Я слушаю. — Почему Вы решили вернуться, если не секрет? Белый дом приходил в запустение без малого лет десять. И не похоже, что бы Вы раньше питали к этому месту тёплые воспоминания. Что же изменилось? Улыбка застыла на лице девушки, не смея показать её истинную горечь. — Я… Ищу кое-кого. — Кого-то очень близкого? — Да… Очень, — голос сел на последнем слове. Она почти шептала. — Я так понимаю, поиски безрезультатны? — Гюнтер выждал пару минут, позволяя Линетт прийти в себя, собраться с мыслями. — Ну почему… — она вытянула вперёд перевязанную ногу. — Результат ведь не всегда должен быть положительным, — Линетт улыбнулась, пытаясь перевести тему или разбавить обстановку. Но улыбка эта была слишком фальшивой, вымученной. — Мне очень жаль. Полагаю, это и стало переломным моментом. Ваша текущая жизнь и такая травма не совместимы. Должно быть это… Мучительное испытание для Вас, Линетт. — Как вы… — Вы никогда не были святой, но в божеств Вы верите. Вернее, начали верить после получения травмы, потому что потеряли надежду — жизнь утратила смысл, — о’Дим склонился над столом. Янтарные глаза переливались в свете огня одинокой свечи или же языки пламени искрили прямо в глубине его зрачков. Он говорил быстро, но обдуманно, не позволяя Линетт ухватиться за смысл одной его мысли, как он сразу бьёт следующей истинной. — Вы знаете о каждом своём грехе, хоть их и немыслимое количество. Более того — Вы наслаждаетесь своими проступками. Но при этом продолжаете ходить в церковь и каждую ночь молитесь богам, чтобы они даровали Вам исцеление, ведь эта травма — Ваш самый главный страх детства, Ваша погибель. Осознав, что в молитвах нет спасения Вы вспомнили о доме. О месте, которое принесло Вам столько боли и разочарования, и о единственном человеке, который затмил эти чувства своей добротой. Но Вам не давало покоя то, как Вы с ним за эту доброту расплатились. О, Линетт, Вы поступили ужасно и знаете это. Теперь, возведя на свою исчерченную шрамами душу вину за смерть родни — Вы решили найти этого человека. В надежде на что? Отпустить этот грех? Или найти в нём утешение? Так или иначе, но Вы не нашли его. Боклер — прекрасный город. Прекрасный город, хранящий в себе столько душераздирающих воспоминаний. Именно поэтому вы не смогли заставить себя зайти в дом и притащили с собой нищего оборванца — одиночество Вас бы погубило. Чувство вины, свидетельствующее о Вашей сентиментальности, угнетает Вас по сей день, ведь так? Голубые, будто бы прозрачный лёд глаза расширились, загорелись диким ужасом. Линетт побледнела, попыталась нащупать рукоять кинжала, но увидела знакомый блеск его лезвия в руках о’Дима. — Не бойтесь, я не кусаюсь, — бросил он те же слова, что совсем недавно были сказаны самой Линетт. — Кто Вы, — девичий голос предательски дрогнул. — Гюнтер о’Дим, прозванный Стеклянным человеком, — мужчина пожал плечами, — паршивый бродяга и торговец зеркалами. Но Вы, наверное, желаете узнать, чем я занимаюсь? Я даю людям то, что они просят. Можно сказать, что я исполняю желания, заключая с людьми выгодные договора. — Звучит как нечто крайне благородное… если бы Вы не требовали чего-то взамен, — Линетт недоверчиво прищурилась. — Законы рынка, — Гюнтер хлопнул ладоши, — ведь не я же придумал пословицу, что ничего не бывает даром. — Что Вам нужно? — Мне? Многое… Как и Вам. Как и каждому живущему на этой земле. — Нет, откуда Вы… — Так много знаю? — он насмешливо рассмеялся. — Линетт, дорогая, Вы же не будите спрашивать орла почему тот умеет летать. Я просто много знаю обо всём. И на основе этого, позвольте дать Вам дружеский совет. Не ищите его. Вы не хотите этого, поверьте. С этими словами он встал, снял со спинки стула свой плащ из рваной мешковины и сжал в ладони деревянную ложку, лежащую на пыльной поверхности стоящей неподалёку тумбы. — Благодарю Вас за невероятно занятную беседу. Ужасно люблю интересные истории, — он улыбнулся. — Знаете, я убеждён, что это ещё не последняя наша встреча. Мы обязательно увидимся вновь, — ложка в руках о’Дима с треском разломалась на пополам. Линетт не проронила ни слова. Просто не знала, что сказать. — И ещё одно, — мужчина сел на полусогнутые ноги возле девушки, внимательно следя за взглядом голубых глаз. Они видели слишком многое для своего века… — Вы были со мной честны, а это качество имеет для меня особую ценность. Так что я хочу быть честен и с Вами. Вам необходимо забыть своё прошлое. Забыть его и жить дальше, несмотря ни на что. Сейчас Вы просто тратите своё драгоценное время в пустую, не осознавая крайне простой и очевидной истины, лежащей на самой поверхности кристально чистой водной глади. Время — это всё, что у Вас есть. Его всегда мало, его всегда не хватает. И оно уходит. А Ваша жизнь — это дар и это надо ценить. Важен каждый прожитый день. У Вас ещё всё впереди, Линетт. Мужская ладонь крепко сжала дрожащую девичью ручку. Она вдруг ощутила растекающееся по телу спокойствие и умиротворение, не почувствовав боли, когда пальцы О’Дима невольно скользнули по перебинтованному колену. — До скорой встречи, Линетт, — попрощался он,* * *
— Когда-то давно ты говорил, что исполняешь желания. Что ж. Исполни моё.