Ра

Когда дела чужой цивилизации начинают затрагивать лично тебя - как-то забываешь про все принципы невмешательства, того, что у них собственный путь развития и всю подобную чепуху, чем в юности пичкают мозг славные ребята, научные фантасты. Особенно хорошо осознаешь это тогда, когда уже бросился "на амбразуру", а смертельный луч еще какую-то мельчайшую единицу времени - раньше ты не мог познать такую на деле, но теперь кажется, что этот миг длится вечно - еще не коснулся твоей кожи. А потом становится все равно, оглушающая тишина расползается вместе с ядовитой болью в боку, затихают отзвуки драки, закладывает уши и снова будто открылись Звездные Врата, но ты неправильно разгадал курс и вечно падаешь теперь в холодную бездну на далекие, колкие словно пики льда звезды. Нет больше воздуха, нет мыслей, нет жизни, нет самого твоего Я, так тщательно хранимого уже двадцать семь лет, того Я, которое как ты думал вечно - оно растворилось уже в миллионе других галактик, может стало сердцем звезды, а может рассыпалось в прах. Ты не скажешь точно, потому что нет слов описать то, что ты чувствуешь и то, как ты не чувствуешь ничего, одновременно. И вдруг ты слышишь нарастающий гул... И знакомый шум крови в ушах, и знакомое биение сердца. Как путник, вернувшийся из многих лет странствий в дом, где любят его и ждут - ты возвращен в свое тело. Однако, ты находишься в саркофаге Ра, и понимаешь, что не добрый шутник Шанс спас тебя, а хрупкая, но властная рука вернула тебя из забвения в мир живых. Неприятно, конечно, быть должником такому существу, как Ра, но выбора нет и ты никогда бы не выбрал по собственной воле вновь отправиться туда, в холодную и обжигающую одновременно пропасть. Вылезши из саркофага, решаешь его осмотреть. Чудо внеземной технологии кажется куда более интересным даже, нежели все раскопки и камни, что видел ты раньше. Белый пульсирующий свет внутри обновляет - ты тянешься к ране на боку и проводишь пальцами по совершенно гладкой коже в том месте, где раньше зияла отверстая плоть - и от безграничности тех возможностей, которые предоставляет эта медицина, тебе кружит голову. Ты оборачиваешься на тихий шорох и понимаешь вдруг, что несколько минут за тобой неотрывно наблюдают темные глаза жестокого Ра - хрупкие руки сложены на груди, волосы, тщательно расчесанные рабами, рассыпались темным покрывалом по плечам, усмешка изгибает тонкие губы, а ресницы лишь чуть скрывают острый взгляд. Он спрашивает понравилось ли тебе устройство и потусторонний голос в теле хрупкого юноши заставляет еще раз вздрогнуть. Ты молчишь - ты должник и ты враг, ты чужой, вы даже не одной расы - ты не знаешь что отвечать, а он подходит ближе, повторяя вопрос. Его одеяние - тончайший цветной шелк, и каждое движение в нем кажется грациозным полетом огромной бабочки. Словно завороженный ты смотришь, как Ра подходит вплотную, и кончики золотых напальчников касаются твоего лица. - Понравилось вернуться, человек? - говорит он вновь и в глазах его насмешливый хохот. Ему не нужен твой ответ, он уже прочитал его в тебе, словно перед ним не существо с другой планеты, а развернутый свиток с какой-то историей, которую и дети-то знают на зубок. - Ты выплатишь мне долг за свою жизнь, - продолжает он и ты находишь в себе силы отшатнуться от пальцев, прикосновение которых ты замечал, но не желал прекращать раньше. Ра вскидывает брови и усмехается вновь - ты ведешь себя ожидаемо. Он знает что ты будешь делать, он знает даже что ты скажешь и потому позволяет молчать. - Ты выплатишь, - подтверждает он, приблизившись вновь, и вдруг ты неожиданно, - о, вот оказывается куда пятился, - падаешь вновь в саркофаг. Однако крышка не покрывает его, и потому Ра, подойдя ближе, смотрит тебе в лицо сверху вниз. - Не страшись отдавать долг, - вдруг произносит он, после того как наклонился к тебе и рука его уже коснулась твоей груди над сердцем. Ты ждал чего угодно - боли, гипноза, ужаса - но не успокаивающих слов. Вдруг он выпрямляется, резким движением дергает ткань на плече, и шелковое полотно - огромные крылья бабочки - летит вниз, обнажая стройную мальчишескую фигуру. Украшения из неизвестных пород металлов и камней делают его наготу еще более пронзительной и щемящей. Совершенство линий его лица продолжается идеальными очертаниями тела и ты непроизвольно не можешь отвести взгляд, словно от изображения древнего бога, внезапно найденного в пустыне. Внимание нравится ему, но больше нравится твоя растерянность, когда он спрашивает: - Я нравлюсь тебе так же, как оживать? Ты задыхаешься и отводишь глаза, сжав губы. Если представить образ Ша’ури перед собой, то наверняка это оцепенение от вида нагого юноши - страшного, беспощадного тирана, объявившего себя богом - пройдет. Ты отвлекаешься и вдруг чувствуешь такое, отчего комок подступает к горлу и нет сил вздохнуть - на ногах твоих тяжесть его тела. Он сидит на коленях, оседлав твои бедра, постыдно раздвинув свои тонкие ноги и почти смеется, когда видит как краска заливает твое лицо. Кожа его лучше самого дорогого шелка, свет в саркофаге подсвечивает её и делает каждую линию его тела до боли четкой. Ра берет твои руки и кладет их на свою талию. Ты сглатываешь и безуспешно пытаешься облизнуть губы - но внутри тебя пустыня побольше той, что покрывает эту планету. Рука в напальчниках ведет твоей ладонью вниз - по подтянутому мальчишескому животику, по выступающим косточкам бедер, дальше вниз по бедру. Путь, которым проводит тебя Ра, ты никогда не проделал бы по своей воле, но словно одурманенный сейчас, нежно гладишь шелк его кожи. Он запрокидывает голову, смеясь, и ты не вздрагиваешь как раньше от его потустороннего тона. Ладонь твоя сжимается на его бедре, он двигается к тебе ближе, хватает одной из тонких, внезапно сильных рук, за грудки, тянет на себя и, притянув, впивается в твои губы властным поцелуем. Его рот так нежен, что ты ощущаешь неловкость за свои сухие губы и пересохший язык. Он целует тебя так глубоко, как ты ни с кем бы не позволил себе, и дает тебе увлечься поцелуем, пропитаться его ядом, увлечься игрой с тем сладостным жалом, что таилось за мягкими тонкими губами, и увлечься настолько, чтобы попытаться вдруг самому проявить инициативу. Как только ты это делаешь - он отталкивает тебя. Ты думаешь, что он ударит, но его руки в сверкающих в свете саркофага украшениях, лишь разрывают твою рубашку, так что пуговицы разлетаются далеко за пределы саркофага. Металл кончиков напальчников нежно проводит по твоей груди, давая от одних этих движений родиться сладостной истоме. Ты сам поднимаешь руки и так же проводишь по груди Ра. Насмешливая улыбка его поощряет тебя, и ты гладишь и ласкаешь его, поняв как это делать по его молчаливой инструкции. Часто он берет твои ладони и сам продвигает их так, как ты стесняешься. Ему не приходится объяснять больше раза - когда твои руки в следующий раз касаются тех мест, словно уже какой-то барьер разрушен и свергнут, они гладят его и ласкают даже так, как казалось тебе немыслимым. Вскоре ты знаешь каждый изгиб на теле Ра. С твоим знанием к тебе приходит жадность и прежняя жажда, тебе хочется, чтобы он ответил на твою ласку - стоном ли, несдержанным движением, словом, вздохом - но ответил. Ты ласкаешь его бедра и пах, так как юный бог тебе показал, и вместе с тем чувствуешь, что ниже пояса сам наливаешь свинцом вожделения. Он тоже знает об этом и пока ты продолжаешь свои ласки берет вторую твою руку, которая до этого ладонью лишь придерживала его прохладное бедро и кладет её между своих ног. Ему, когда он желает получить что-либо, стыд кажется неведом и потому он без всякого зазрения совести учит тебя, как кончиками пальцев найти его лоно, как ласкать, немного нажимая на сжатые мышцы, вызывая даже в нем - в боге - сладкие отблески дрожи. Как необходимо, преодолевая сопротивление плоти, ввести сначала один, затем второй палец, изнутри касаясь Ра, обжигающе горячего и восхитительно мягкого там. Твои ласки становятся несдержаннее и ты признаешься сам себе, что готов достигнуть пика даже так, лишь пальцами лаская это восхитительное тело, принадлежащее иному разуму, но его явно не устроило бы подобное развитие событий. Жестом он приказывает тебе остановиться и избавиться от одежды, еще разделяющей вас. Будто в трансе ты подчиняешься, хоть в груди и колет стыдом то, что насмешливые, многотысячелетние глаза видят как ты возбужден от того, что ласкал и нежил тирана и мучителя народов. Одна из его ладоней касается твоей плоти и, в поощрение будто, проводит по ней, заставляя тебя тихо застонать от ощущения его горячей бархатистой ладони и холода металла, венчающего пальцы, одновременно. Он дарит тебе божественную ласку и ты не можешь возражать. Он отпускает тебя - и ты с протестом смотришь на него, чем вызываешь новый смех Ра. Тот придвигается вновь и его пах теперь находится прямо над твоим. Ладонь его снова касается твоей плоти, он раздвигает свои ноги сильней, опускаясь ниже и дразнит тебя, издевается, направляющей рукой проводя головкой твоего члена по своему лону. Ты горишь, будто в огне и несдержанно стонешь, когда вы соприкасаетесь так. Ты клянешься себе, что это сумасшествие и так не может быть, но в то же время жаждешь того, чтобы он опустился наконец и ты обрел бы своего бога. Ему не надоедает игра с тобой и потому свободной рукой он возвращает твои ладони на свою поясницу и, лишь сделав это, медленно насаживается, так что член твой преодолевает сопротивление мышц, даря максимально яркие ощущения. Именно Ра задает темп и амплитуду того, как ты проникаешь в него. Он дает тебе быть резким и насаживать хрупкое тельце на свой член в бешеном темпе, чего ты точно так не ожидал от себя. Он разрешает тебе сесть в саркофаге и обвивает тебя за талию своими ногами, подрагивающими от каждого твоего движения, когда ты вбиваешься, натягиваешь это восхитительное тело. Именно он позволяет тебе, а не ты можешь сам, впиться в губы Ра поцелуем, сторицей возвращая то, как он сам целовал тебя. Ты придерживаешь его за поясницу в бешеной скачке и неистово ласкаешь его плоть, добиваясь его стонов и дрожи, которые не может сдержать человеческое тело от таких ощущений. Стоны этого существа звучат как музыка и ты наслаждаешься ими, тем как они прерываются, если впиться в мягкие губы поцелуем и как гортанно звучат, если в поцелуе начать особенно сильно вбиваться в шелковистое, хрупкое тело, сжимая ладонь на члене юноши. Ты понимаешь, что все это с его позволения, но иллюзия того, что ты властвуешь над Ра так ярка, что можно упиваться ею и от того стократ приятнее все то, что делаешь ты. Позабыв про друзей и угнетенный народ, позабыв про собственную смерть ты упиваешься близостью с этим существом и шепчешь, повторяешь как молитву то, как называют его. Имя Ра ты стонешь даже тогда, когда после продолжительных минут бурной близости ты кончаешь в горячее тонкое тело его, а его семя заляпывает низ ваших животов. Ра заставляет упасть тебя на спину и встает с тебя. Мышцы его ног еще немного подрагивают после секса, а вниз по бедрам струятся белесые капли, расчерчивая смуглую кожу. Он переступает через край саркофага, наклоняется к тебе и долго всматривается в твои глаза. Вы молчите. Он словно дочитывает историю в тебе, словно прорицает будущее по тому, что видит в твоих глазах, а ты молчишь от того, что врезаешь в память каждую черту миловидного лица, которое вновь отмечено тем холодным и властным выражением. Ты видишь как приоткрывает Ра губы, чтобы что-то сказать, но не говорит ни слова, распрямляется и уходит, так и позабыв свои шелка одеяния. Только думаешь оправить одежду, захватить их, и пойти за ним - как забытье накрывает тебя, а крышка саркофага вновь закрывается. Ты очнешься скоро через несколько часов. Ты будешь в прежней одежде. Ты не узнаешь, что он хотел сказать тогда.