— По крайней мере её не постигла учесть Каллисто, — с жестокой усмешкой пожимает плечами богиня любви. Её губ касается кубок с вином цвета пролитой крови, дополняющий чудовищный образ свершившейся мести.
Легкомысленная Афродита обижалась на любой пустяк и до одури любила мстить, потому, узнав о презрении Полифонты к своей персоне, затаила глубокою обиду. Правда выплеснула её больше от скуки, чем из-за желания поквитаться, от души забавляясь созданным своими же руками союзом медведя и нимфы. Богиня шипит на резкое движение руки, чувствуя, как пальцы больно натягивают прядь волос. Крокала вздрагивает испуганно, лепеча самые глубокие извинения. Та злится, плотно сжимая челюсти, но предпочитает всё же промолчать, знает ведь, если кто и виноват в её плохом расположении духа, то точно не одна из океанид. Нечего срывать свой гнев ещё и на ней. Артемиду можно было назвать добросердечной, но в то же время холодной, жестокой и слишком принципиальной. Она легко располагала к себе, но так же легко внушала страх. Все помнили о судьбе Каллисто и все боялись её однажды повторить. Сложно понять по какой именно причине все были охотно убеждены в её благоразумности, ещё и так сильно, разве что только в её невинность верили желаннее. Мида и сама не помнит, когда ей стали приписывать “целомудренность”, но развеивать слухи среди других богов покровительница амазонок не стала, в первую очередь потому что ей самой была выгодна эта маленькая ложь. Банальная правда, которую никто не видел, или просто не хотел, но богиня целомудрия любила, давно, до боли в сердце и ненависти к самой себе. Именно по этой причине оставалась так никем и никогда не тронутой. Артемида не обращала внимание на то, как дрожь проходила по рукам Крокалы каждый раз, когда она тяжело вздыхала, подавляя очередную волну собственного гнева. Мысли разбегались, всегда возвращая к одному и тому же, отчего стрелолюбивая гневалась на саму себя. Она соврала бы, сказав, что думать приходилось о случившемся предательстве. Это и раздражало больше всего — она думала о совершенно других вещах. — Почему я вижу на Вашем прекрасном лице такое хмурое выражение? — певучим, едва ли не эфемерным голосом, зазвучавшим в стенах храма, привлекла к себе внимание неожиданно явившаяся дева. Перед повелительницей всего живого стояла прекраснейшая из всех нимф и муз с колчаном стрел и луком за спиной. Длинные светлые волосы сияли на свету, создавая вокруг хрупкого тела ореол, из-за чего нежное создание только больше походило на сказочное явление. Разумеется, она не была сравнима с красотой самой Артемиды, но всё же была той, о чьём взгляде молили многие боги. Её появление было неожиданным, хотя и ожидаемым. Некоторые из свиты с облегчением выдохнули, точно зная, что если гортинская нимфа здесь, то их богиня, наконец, сменит весь свой гнев на милость. — Диктинна, — на хмуром лице расцвела тёплая, искренне любящая улыбка . Нимфа опустилась в глубоком поклоне, пока Артемида, ухватив изящные ладони, заглядывала в бледное лицо девы, наслаждаясь тонкими чертами лица и взглядом из-под опущенных ресниц. Поднялась она первой, чувствуя, как руки океаниды опустили её локоны из плена длинных пальцев, утягивая за собой вверх и Бритомартиду. — Здравствуйте, Луна моя. Тихонько посмеиваясь над прозвищем из уст любимой нимфы, богиня отмахивалась от Крокалы, что так и порывалась поправить её волосы вновь. В конечном итоге та всё же послушно отступила, не позволяя себе перечить слишком сильно. Подхватывая спутницу под локоть, Артемида ободряюще глянула на музу, что поднимала лук с мраморного пола. — Я думала, что ты задержишься в своём маленьком путешествии, — она вновь ласково провела взглядом по Диктинне, за которой так сильно успела заскучать. — Критские приливы слишком разбушевались, а затем я узнала, что дома неспокойно, — наклоняясь ближе, шептала нимфа. — Я вернулась, заволновавшись о Вас. Покровительница кивнула коротко. Слухи всё же разносились быстро, особенно если в них участвовала сама Афродита, в этом ей никогда равных не было. Для богини любви жизнь на Олимпе была скучным занятием: приходилось развлекать себя любыми способами, например становиться зачинщицей нелепых сплетен, выведывать самые большие тайны и торговать ими, ломать чужие жизни. И хотя последнее веселило больше всего, предпочтение она отдавала всё же первому. — Мы выпьем вина, когда вернёмся, — коротко оповестила муз богиня прежде, чем пожелала увести Бритомариду подальше от посторонних глаз. Они молчали весь путь до сада, в котором паслись любимые Артемидой лани, каждая раздумывала о чём-то своём. Закатное солнце медленно уплывало за горизонт, освещая крыши небольших домиков, цветущие деревья и сам храм богини Эфесской, ощущаемо тёплым, оранжевым светом. Священный зверь с золотыми витиеватыми рогами, склонив голову, бесшумно оказался рядом с хозяйкой, осторожно тычась носом в её бедро. Богиня коснулась ухоженной шерсти дикого животного, мысленно посылая всю любовь, что испытывала к щедрому подарку, сделанному однажды Тайгетой. — Амнисиады сегодня не здесь? — Светловолосое создание удивлённо оглядывалось, не замечая ни одной из двух десятков нимф, что заботились о животных. — Никто кроме тебя не решается даже взглянуть на меня. Выполняют все поручения тихо и тут же прячутся в храме — боятся. Она вздохнула не без раздражения. Богиня целомудрия конечно не винила их, просто чувствовала себя больно уж одинокой. — Вы очень расстроены… — Я любила Полифонту, — Артемида кивала, соглашаясь сама с собой. — Но этот проступок был безрассуден и глуп. Я знаю, что Афродита навязала ей эту любовь, но совершать содеянное было её собственной волей. Ни для кого не являлось секретом, что Бритомартида была очень приближена к охотнице, ближе к ней были разве что её брат близнец Аполлон и сестра Афина. Многие нимфы и музы завидовали такой связи, но основная часть свиты уважала деву, относясь к ней с особым почтением. По столь простой причине она не боялась говорить вещи, которые никак не могли позволить себе другие. — Есть же что-то ещё, правда? Мягкая улыбка с небольшой грустью в самых её уголках расцвела на губах Артемиды, которая давно не удивлялась, как точно любимая спутница чувствовала её душу. По правде признаться, она сразу поняла, что всё дело было в её собственной боли, которую она так жестоко обрушила на бывшую спутницу, не дав ей даже возможности оправдаться. Лишь когда стало уже поздно, она и узнала о поступке Афродиты, но ведь никто и не говорил, что Артемида, погрязшая в собственном ощущении боли, не была эгоистична. Запах Лилий опьянял, кружа голову. Весёлый хохот одной из трёх сестёр разносился по поляне, смешиваясь со звоном золотой кифары. Аполлон единственный, кто подхватывал смех, играя на своём инструменте, подогревая тем самым желание сестры пуститься в пляс. Грациозная, словно керинейская лань, Артемида позволяла себе танцевать, окруженная цветами, пока Афина и Персефона, собирающие лилии, с нескрываемой завистью наблюдали за младшей из них. Именно тогда Артемида впервые и встретила того, кого отчаянно теперь любила. Уловив на себе завороженный взгляд серых глаз, отчего-то постыдно вспыхнула, но всё же позволила себе мягко-мягко улыбнуться. Следящая за ней Аида от неожиданности вздрогнула, совсем не веря, что кто-то вообще мог так улыбаться ей. После этого богиня охоты не единожды оказывалась там одна, вдыхая запах символа надежды, что стала жить в её юном сердце. — Сестра вернулась к ней. Нимфа молча взяла шершавую ладонь в свою руку, сжимая её в утешительном жесте. Несмотря на близость с Аполлоном, Диктинна на пару с Афиной были всё же единственными, кому доверила свои чувства покровительница лесов и животных. Несла нимфа это знание с трепетом, осторожностью, искренне переживая и желая помочь. Вот только что могла простая покровительница охотничьих и рыболовных сетей, коей нарекла её Артемида, если даже сама богиня ничего не способна была с этим поделать? Она раньше всех заметила чёрных как смоль коней, прячась среди своих верных спутников — деревьев. Не боясь быть замеченной, она благоговейно, почти неистово желала оказаться ближе, услышать голос, взглянуть на правительницу нижнего царства. Все называли Афродиту самой красивой на всём Олимпе, даже приписку глупую оставили, что мол она богиня не только любви, но и красоты тоже. И как хорошо, что читать мысли в её перечень заслуг не входило, потому что мстительной Афродиты только не хватало повелительнице лесов, искренне верующей, что самой красивой была далеко не она. От грациозной походки до непоколебимого взгляда. От низкого, но мягкого, словно шелест асфоделей, голоса, до сдержанной улыбки по природе алых губ. Аида была прекрасна в каждом своём движении и слове, завораживая бесконечно влюблённую в неё душу. — Зачем ты прибыла, Аида? — голос отца Артемида знала слишком хорошо. Громкий, властный… пугающий. Её бесспорно удивляла эта встреча, но ещё больше вызывала любопытство. Потому, прижавшись ближе к стволу, она следила, — больше, конечно за Аидой, — вслушиваясь в чужой разговор не предназначенный для её ушей. — Я хочу просить у тебя разрешения жениться на твоей дочери. Зевс удивлённо обернулся на ту, что за его спиной без особого энтузиазма разглядывала растущие цветы, не зная, куда ещё деть свои глаза. — Значит, слухи о твоей любви к Артемиде правда? Еле слышное, но такое взволнованное “ах”, слетело с девичьих губ, утопая в густом подвывании ветра. Артемида, тут же прячась за толстым стволом дерева, была готова проклясть саму себя за такой опрометчивый поступок. — Афродита очень любит распускать вокруг себя всё, что слышит, — Аида, вложив всё недовольство в эти слова, тихо вздохнула. Какими бы Аида и Артемида не казались разными, было у них и нечто общее. Обе они ненавидели, когда боги начинали разговаривать друг с другом, потому что чаще всего это заканчивалось необоснованными сплетнями.
— Слышала, что наша Артемида полюбилась Аиде! — Богиня любви смеётся, не успевая ухватить скользнувшую по плечам ткань, позволяя обнажить не только свою белоснежную улыбку, но и грудь.
Хохот Афродиты звучит несколько мерзко, эхом отскакивая от высоких колонн, а вместе с ним смешивается в эхе и тихий шёпот всех собравшихся. Боги с подозрением косятся на Артемиду, а та поверить не может собственному счастью, опуская глаза и с трудом сдерживая улыбку.
— Хочешь сказать, это не она? Внутри Артемиды всё замерло в ожидании ответа Аиды, которая почему-то не особо спешила его давать. — Персефона. Она крутила ленту в руке, осторожно пропуская чёрный атлас между пальцев, без конца представляя, что кожа Аиды такая же нежная, бархатная. И каждый раз до боли прикусывала язык за такую свою мысль, с ненавистью к себе и силе своей любви. Артемида хорошо помнила тот самый день, ту поляну и смешанный запах всё тех же растущих на ней цветов. Красоту Аиды, протяжный крик Персефоны и суету вокруг. Она была единственной, кто наблюдал за “похищением” обещанной Зевсом дочери, не смея вмешаться. И особенно Артемида помнила, как колесница исчезала в далеке, оставляя позади лишь одинокую чёрную ленту у её ног. Ленту из волос Аиды, что стала для целомудренной богини её священным поясом девственности. — Как думаешь, Диктинна, если я попрошу у отца спуститься в подземное царство, он позволит? — Её вопрос звучал так наивно, словно богине действительно верилось во что-то подобное. — Могу ли я узнать для чего Вам это? — Лета, — глухим звуком слетело с пухлых губ. Нимфа пораженно выдохнула, подавляя растущее в ней чувство ужаса. — Река забвения? — Такое простое решение, правда? — Выдохнула Артемида, спрашивая больше у себя, нежели у своей спутницы. — Взять и забыть... — Н-но вдруг ещё не поздно? Вы же знаете Персефону. Может… может быть у вас ещё есть шанс? — Сбивчиво лепетала Диктинна. Дочь Зевса действительно знала. Персефона предпочитала рассказывать о том, как всё у них было прекрасно, а потом сбегала при первой же возможности, оставляя Аиду в муках собственных мыслей. И, разумеется, происходило всё это не без помощи Геры. В такие моменты заглушить свой внутренний голос было сложнее всего: приходилось вести бесконечную борьбу с самой собой, упрямо настаивая на одном “Ты не можешь так с ней поступить”.— Ты бы могла воспользоваться ситуацией, могла бы утешить её…
— Это низко. Я не стану пользоваться этим.
— Афродита говорит, что в любви все средства хороши.— Афина тоже самое говорит и про войну.
В один миг уставшая Аида исчезла, потому что вечно ждать, увядая от боли и непонимания, было сродни смерти. Никто не знал, куда она пропала и как долго подземное царство собиралось оставаться без чьего-либо надзора. Никто, кроме спустившейся следом на землю Артемиды. Всего пару раз, ненадолго, чтобы убедиться — Аида счастлива. С настоящей семьёй, отдавая всю любовь, на которую была способна, и получая столько же любви взамен. С маленьким мальчиком на руках, что так до ужаса был похож на мать, и в объятиях смертного мужчины она действительно наслаждалась жизнью. Благополучие Аиды воспринималось сердцем явно легче, чем несчастье правительницы, сидящей на троне подземного царства, которой Персефона без конца причиняла боль, не испытывая никаких мук совести. И, не смотря на разъедающую внутреннюю тоску, что стала ей уже родной, у Артемиды даже получилось отпустить. Правда длилось это недолго.
— Какое славное совпадение, — тон Фемиды издевательский, явно намекающий на что-то. Ею, как богиней правосудия, понимается куда больше, нежели всеми остальными.
Она сверлит взглядом Персефону, которая, фыркнув, покидает богов, даже не осознавая, насколько это выглядит подозрительно. И мысль простреливает голову само собой неожиданно — Персефона была причастна к смерти человека, с которым последние годы жила Аида. Она была виновна в том, что Эдриан потерял отца.
— Так это всё она… — Зло шипит Артемида, и стеклянный кубок в её руке с громким звоном вдруг рассыпается, пугая сидящую рядом Гею.
Стрелолюбивая, погружая пальцы в жёсткую шерсть своего любимца, следила за сестрой, что с особым усердием начищала свой щит, хмурясь и явно размышляя о чём-то сложном. — Будешь так усердствовать, и от Эгиды ничего не останется, — Артемида хихикнула, привлекая к себе внимание. — Тяжёлый день? — Говорила с Зевсом. Хотела добиться справедливости, — Афина очень неуверенно пожала плечами. — Думала, что он сделает хоть что-то, понимаешь? Это ведь так нечестно — она причастна к смерти невиновных людей! — Как бы нам не хотелось, у нас нет доказательств. Да и не сделал бы он ничего, знаешь же, как он не властен перед Герой, — богиня не ведала точного ответа, почему именно та так благосклонно относилась к Персефоне, да и толку было в подобном знании? А вот о том, что она не позволила бы чему-то с ней случиться, знали абсолютно все. При упоминании покровительницы брака, Афина понуро опустила голову, снова хмурясь из-за вороха мыслей. — Ты знаешь, что и я хотела бы этого, но мы в любом случае предвзяты, Фина, — охотница улыбнулась мягко. — И обе знаем почему. — Мида... — Сожалеющий взгляд богини войны блуждал по лицу юной девы. Она не до конца была уверенна, что хотела быть посланницей этой вести, но, пожалуй, узнать подобное от неё — самый безболезненный выход. — М? — Гера призналась, что Персефона вернулась к Аиде. Рука замерла, из-за чего Лелап, подняв голову, жалобно проскулил, явно чувствуя — с его хозяйкой что-то не так. Откровение, что мгновенно выбило из Артемиды весь воздух, заставило задыхаться от собственной беспомощности. — Значит, это действительно была она. — Ты не заслужила этого, Мида, мне так жаль. В небо взмыла пара цаплей, что крикливо пели свои песни, кружась прямо над небольшим прудом. — Диктинна, — почти шептала богиня. — У меня будет к тебе просьба. — Что угодно для Вас. Грустная улыбка вновь расцвела на губах Артемиды, ведь такая преданность дорогой её сердцу спутницы согревала его любовью. — Я хочу, чтобы ты отнесла ленту туда, где ей было место с самого начала. Удивлённо моргая, нимфа старалась осознать прозвучавшие слова. — Вы… Вы в этом уверены? — Я не смогу сама сделать этого, — в глазах Артемиды блестели слёзы, которые за столько сотен лет ни разу не были пролиты, пока ладонь сжимала оголённое предплечье любимой спутницы. — Прошу тебя, помоги мне… — А как же Вы…? — Диктина, всё ещё не веря, наблюдала, как поднеся руку ближе, Богиня оставила почти невесомый поцелуй на ленте, уронив пару скорбящих слезинок. И только после этого кивнула, соглашаясь выполнить просьбу. — Что будете делать Вы? — А я поговорю с отцом.***
Атлас скользил, будто не желая здесь оставаться, и не без труда, но всё же был повязан Бритомартидой на ветви оливы. Она была таким неправильным элементом здесь, явно бросаясь в глаза и навевая скорбящее уныние. Вдыхая водянисто-медовый запах, Аида окуналась в воспоминания, что стали одними из самых дорогих для неё. Образ невесомой девы, её большие удивлённые глаза и смех, идеально сочетающийся со звуками кифары. Такое смешное, наивное дитя. Нехарактерный шелест ветвей заставил оглянуться. За спиной Аида с удивлением обнаружила испуганную нимфу, что замерла под хмурым взглядом чужих глаз. — Диктинна? — Повелительница, — не заставил себя ждать чуть прерывистый из-за растерянности поклон. — Не думала, что встречу здесь кого-то. — Я здесь по поручению. — Значит, Артемида послала тебя? — В голосе Аиды скользнуло заметное разочарование — видимо, та надеялась, что любимая спутница из свиты охотницы здесь не одна. — У Госпожи плохое настроение, думаю, Вы слышали, — нимфа даже не старалась придумать правдоподобное оправдание, выдав первое, что пришло в её голову. — Она отправила меня за лилиями, говорит, что именно здесь растут самые чудесные из них. — Вот как... Затянувшееся молчание прервалось неожиданно сорвавшимся с губ повелительницы глухим выдохом. Она и сама не понимала, как быстро оказалась среди деревьев, касаясь кончиками пальцев ветви цветущей оливы. На ней висело что-то отдалённо знакомое, давно позабытое — тонкий кусок атласной ткани, так сильно похожий на тот, что неисчисляемое количество лун назад она вплетала в свои волосы. Она не произнесла ни звука, с немым вопросом поворачиваясь к нимфе, ведь вдруг всё стало таким прозрачным, ясным, осознанным. Настолько, что вес собственной беспомощности оказался совершенно неподъемным, пугающе удушая.— Это твоя самая большая ошибка, Аида, — вечно смеющаяся Афродита говорит так серьёзно, что в груди вспыхивает жгучее желание оставить всё и сейчас же броситься на поиски младшей дочери Зевса. А затем она смотрит на Персефону, стоявшую чуть поодаль. Персефону, которой она уже дала обещание.
Афродита лишь качает головой, с горечью чувствуя вкус в миг разрушенной любви.
— Ох, Мида… — ласковое сокращение утонуло в звуке шелеста листьев. Великая насмешка судьбы, что повелительница царства мёртвых была влюблена в богиню всего живого на земле, и самая досадная её часть — чувства оказались совершенно взаимными. Афродита всё поняла правильно, да и Зевс тоже, зато той, кто понял всё не так, по иронии, была сама Аида. Тогда, отчётливо услышав вырвавшийся возглас и увидев те испуганные глаза, она решила, что юная богиня испугалась, что не хотела связывать себя узами с кем-то вроде неё. Кто же знал, что она боялась услышать именно то, что услышала, а не наоборот? Но запереть её в царстве мёртвых было бы таким кощунством. Аида никогда не испытывала то, что так отчаянно даровала Афродита смертным, но лишь увидев её впервые, заранее знала —это и была любовь. Струящиеся шёлком кудри обрамляли улыбчивое лицо с большими ясными глазами. Среди вспорхнувших бабочек она была неосязаемой фигурой, освещенной лишь светом голубой луны. Почти прозрачная ткань платья не позволяла думать о чём-то неправильном, нет. Лишь предавала большей невесомости. Её движения были мягкими, но точно вымеренными, как и подобало настоящей охотнице, а от мягкого смеха кружилась голова, и хотелось засмеяться в унисон. Никто на целом Олимпе не был сравним с чем-то столь юным и невинным, Аида точно была уверена в этом. — Подгладываете за мной? — без капли смущения звенел голос в оглушающей ночи. — Я не думала, что здесь будет кто-то ещё. — Вы правда не желали встретить меня здесь? Лишь мысленно, — но Аида признаваться себе в этом не желала, — она жаждала не только увидеть, но и прикоснуться, почувствовать, изучить. Тело, душу, всю её испить до самого дна. — Разве могла я ждать встречи с той, которую не знаю? — Я же ждала... Смех, укравший сердце богини царства мёртвых, вновь разносился по поляне заливистым звуком самой прекрасной мелодии на свете. И почему-то правительница приняла его, как жестокую шутку, точно означающую — Артемида совершенно точно не ждала их встреч. — Почему же я... — Аида хватала воздух, наполненный нотками индольности, отчаянно стараясь наполнить им грудную клетку. — Я так хотела тебя защитить, что сама же приняла желанную невзаимность за действительность. Неужели любовь настолько слепа?¹***
Зевс недовольно смотрел на дочь, что опустив голову никак не решалась заговорить, кажется, всё ещё взвешивая правильность собственного решения. — Артемида, не трать моё время зря, — властный голос отскакивал от мраморных стен, звуча ещё более устрашающе. — Зачем ты здесь? — Я не могу просить об этом, — вместе с тяжёлым вздохом из лёгких вырвалась и давящая тяжесть нерешительности. — Но позволь мне спуститься в царство Аиды. — Что? — рёв Зевса смешался с оглушительным раскатом грома. Стоящая возле дальней колонны Гера напряглась, не предчувствуя ничего хорошего, зато вечно юная богиня увереннее расправила плечи, точно не желая сдаваться отцу. Запугать Артемиду было делом почти из невозможных, и Зевс как никто другой знал об этом. — Мне нужно спуститься к реке Лета. Молнии резко перестали освещать храм, а замеревший в замешательстве Зевс смотрел внимательно на дочь. Она шагала уверенно, раздвигая руками ветви миртовых деревьев. Веки тяжелели, тело наполнялось тягучей усталостью. Распустившиеся на ветвях белые цветы, источающие мягкий, успокаивающий аромат, никак не помогали подавить желание рухнуть и тут же уснуть крепким сном. Артемида обеспокоенно бросила взгляд за спину, проверить, всё ли хорошо с её спутником, и, убедившись в этом, вновь вернулась к размышлениям о правильности своего поступка. — В тот день она приходила за тобой. Гера, заслышав это, заметно подобралась, не без удовольствия растягивая на губах гадкую улыбку. Она настолько недолюбливала Артемиду, что по-настоящему упивалась растерянным лицом и промелькнувшим в глазах осознанием. — Ч-что? Зачем ты рассказываешь мне это? — Потому что я собираюсь позволить тебе спуститься в царство мёртвых. Ликование супруги Зевса внезапно разбилось будто бы с самым настоящим звуком, что привлёк к себе внимание. Но та ловко отвернулась, не желая доставить удовольствие наблюдать за, хоть и выдуманным ею самой, поражением. — Я всегда был виноват перед тобой, Артемида, и я мог загладить всю свою вину, лишь следовало отказать ей тогда. Но мне было всё равно. Теперь же мы здесь, где ты умоляешь меня испить вод забвения. — Не говори, что сейчас тебе не всё равно. — Не буду, потому что ты знаешь ответ, — Зевс довольно улыбнулся, безразлично пожимая плечами. — И всё же это большая жертва, и она что-то, да значит. Река оказалась спокойной, тихой, и берег возле неё совершенно таким же. Если до этого с каждой стороны доносились жалобные стоны, завывания и мольбы, то рядом с водами забвения всё резко утихло. Деревья ветлы, склонившись над водой, касалась листьями зеркальной глади, чуть покачиваясь от ветра, которого не ощущалось на коже. Всё выглядело так, будто бы сама природа забыла, какой должна быть, словно мир вокруг Лета не поддавался никаким существующим законам. — Как-то совсем не это представляется, когда речь заходит про царство мёртвых. Артемида согласно кивнула, окидывая берег взглядом, чтобы выбрать более удачный путь спуска к воде.— Как ты собираешься вернуться?
— Я попрошу Аполлона сопроводить меня.
— Мида, пока ещё не поздно, мы можем вернуться, — брат взволнованно опустился рядом, хватая ладонь, в которой охотница сжимала фляжку. Было ли совершаемое честным по отношению к тем, кто любил её? Было ли это честным по отношению к себе? Артемида не знала, но зов изнывающего от боли сердца был громче всех доводов логики и в миг притупившихся чувств. — Зевс не позволит мне вернуться сюда снова. — Ты можешь взять воды с собой! — И нарушить закон? Поражённый их словесной перепалке, Аполлон кивнул, соглашаясь. — Зачем ты делаешь это? — Прости, но я не могу сказать тебе об этом, — богиня коснулась щеки брата, ласково заглядывая в полные грусти глаза. — Афина ненавидит эту тему, она не станет поднимать её, Дектинна никогда не осмелиться, а ты можешь случайно напомнить, возродить то, что я хочу позабыть. — Ты могла бы быть счастливой, Мида. — Ты же обещал никогда не предсказывать мне будущее, Аполлон. — Прошу тебя, — мужской лоб невесомо соприкоснулся с её. — Прости... Осторожно вытащив фляжку из женской руки, бог света сам наклонился к реке, чтобы зачерпнуть немного воды. Холодная влага при соприкосновении с кожей ощущалась неприятным покалыванием. Они молчали, сидя друг напротив друга, долго ли или это было лишь мгновением, но до тех пор, пока Артемида, наконец, не решилась. — Не отпускай моей руки, — она всхлипнула, медленно разжимая пальцы брата, что крепкой хваткой цеплялся за флягу. — Ты была со мной с самого начала, я же буду с тобой до самого конца.²***
— Почему ты здесь на самом деле? — Аида смотрела на нервно покусывающую губу нимфу, ясно понимая, что история с лилиями сплошная ложь. — Госпожа приняла решение, — едва слышно выдавила из себя дева. — Что за решение, Диктинна? Аромат лилий, что неистово заполнял собой всё пространство и оседал в лёгких, нисколько не помогал начать дышать. Сжимая пальцами хвостик чёрной ленты, Аида с ужасом осознавала, что видение танцующей Артемиды растворялось прямо у неё на глазах. — Она решила забыть.— И пока цветочная сладость отдавала горечью несбывшейся надежды, любовь стремительно испустила последний вздох, — звучит мертвенно тихий голос в пустоту.
Боги переглядываются, кто-то из них даже испуганно вздрагивает. Все как один, испивая скорбь в словах Афродиты, касаются губами кубков и впервые не ощущают привычной им приторность медового нектара.