Сессия подошла к концу. Вчера Хосок сдал последний экзамен. Ну, то есть как — сдал. Пришёл, согласился на четвёрку, с удовольствием проследил, как рука преподавателя Хана нарисовала последнюю закорючку мудрёной подписи, и — счастливый и довольный — помчался вместе со своим драгоценным и неизменным другом Ким Тэхёном, который тоже пришёл лишь за этим, в ближайшую забегаловку за удоном с курицей и терияки и чаем с моти. Праздновать, значит. И как ни намекал ему Тэхён на то, что надо бы отпраздновать как-то помощнее, поярче: всё-таки первая летняя сессия, всё-таки без троек и вообще, они крутые и вполне себе взрослые, чтобы закатиться в какой-нибудь клубешник и протрястись, — Хосок отказался.
И не потому, что он зануда душная, а потому, что в очередной раз наблюдать, как Тэхёна на диване внаглую зажимает его парень Чон Чонгук, ему не хотелось совершенно. Этот высокий и вызывающе красивый альфа с очаровательным блеском в выразительных глазах был гибридом кролика. И хотя само по себе это вообще-то — наукой доказано — ничего не значило в плане секса, пока он был в человечьем обличии, но вёл он себя реально как кролик, то есть буквально в соответствии с самым распространённым стереотипом в отношении этих гибридов. А уж что он мог вытворять, когда обращался, так это и вообще, наверно, уму было непостижимо.
Дело в том, что трахаться Чон Чонгук хотел, видимо, постоянно. И Тэхёна, хотя он и был самым обычным человеком, это желание совершенно не напрягало. Как и то, что он получил в качестве альфы перевёртыша. Гибрида, по-научному. Наоборот, он просто млел рядом с трогающим его постоянно то взглядом, то губами, то руками Чонгуком и сказать ему что-то поперёк мог обычно только в самом начале их совместного вечера, а потом его сносило альфьими феромонами, которые у гибридов были сильнее и откровеннее, ему отшибало мозги — и всё. Мир терял Ким Тэхёна как адекватного человека, а Хосок терял его как человека с хоть какими-то зачатками совести. Потому что этот красивый и желанный многими омега в руках своего кролика только и мог, что жарко дышать и между поцелуями кидать на не знающего, куда деть глаза, Хосока виноватые взгляды из-под влажной чёлки. Они с Чонгуком, который тоже терял адекватность и становился пьяным от желания, миловались в клубе, потом откровенно сосались в такси. А Хосоку приходилось прятать от водителя виноватый взгляд, потому что удержу эти двое, оказываясь в зоне досягаемости друг друга, не знали совершенно.
— И когда вы уже натрахаетесь, — говорил он, утомлённо наблюдая, как они милуются около общаги, не в силах расстаться. — Задолбали.
— Найди себе альфу, Хоби, — откликался Чонгук, лапая Тэхёнову задницу с прикрытыми от удовольствия глазами. — И всё сразу поймёшь.
Хосок посылал его и, выдрав Тэхёна из цепких кроличьих когтей, утаскивал в общагу, пока она не закрылась. В общем-то ради этой финальной стадии их "совместного" веселья эти двое, видимо, и брали Хосока, задницами своими чуя, что если бы не его закатывающиеся от возмущения и раздражения глаза, то они просто не смогли хотя бы немного танцевать в клубе, а не трахаться по туалетам, да и расстаться, наверно, у них тоже бы не получилось. Чонгук жил на квартире и всё пытался перетащить к себе своего ненаглядного, но Тэхён держался, так как понимал, что иначе на учёбу ни у него, ни у его милахи-альфы времени не будет.
— Однако впереди лето... — сладко потягивался он. — Вот уж там...
— Не хочу слушать, — категорически обрывал его Хосок. — Пожалей мои невинные уши.
— Заведи себе альфу-перевёртыша, Хоби, солнышко, — ласково улыбался ему Тэхён. — Это будет полезно и для твоих невинных ушей, и для твоей очаровательной невинной попки. Они хотя и слегка более животные, но всё же искреннее и добрее, откровеннее и как-то чище, что ли, чем люди. Мой вот врать почти не умеет. У него, когда он пытается что-то скрыть, как у Пиноккио, ушки начинают показываться: ему человечью форму трудно держать, когда он врёт. Он и капюшоны носит постоянно поэтому. — Голос Тэхёна наполнялся ванильной нежностью.
— У Пиноккио нос рос, — мрачно отвечал Хосок, зло пялясь в потолок, так как эти разговоры иногда реально задевали за живое, а толку от них не было.
— Видишь, — авторитетно отвечал Тэхён. — А альфу заведёшь — и сразу не до занудства будет. Оно, когда потрахаешься качественно, как-то не хочется занудствовать.
— И вообще, — хмурился Хосок, — найти перевёртыша трудно, их не так много. Вымирающий вид. Тебе повезло — размножайся, приноси пользу расе.
— Типун тебе на язык! — возмущался Тэхён, всплёскивая руками. — Только после выпуска и свадьбы!
— Зая моя, — издевательски отвечал Хосок, — твой кролик — самый плодовитый вид гибрида. Мне жаль тебя разочаровывать, но, видимо, он признал в тебе пару, и теперь его цель...
— Не хочу слушать, не хочу... — орал Тэхён и убегал. А Хосок чувствовал себя хоть немного отмщённым.
Альфа-перевёртыш. По-разному к ним относились, к этим существам. Разное говорили, не всегда хорошее. Однако было бы лицемерием не признать, что попробовать любви перевёртыша было тайной, а иногда и явной мечтой очень многих, как альф, так и омег. Уж столько о них говорят. Уж такие надежды на такие отношения возлагают. Редкость. Диковинка. То-то они скрывают сущности и пытаются затеряться среди обычных людей. Как его найдёшь? Да и нахрен? Тут и на обычного-то альфу ни сил, ни желания, ни времени даже посмотреть нет... Гибрид. Угу.
Так что пока он был вынужден быть молчаливым свидетелем любовных игрищ Тэхёна и слушать потом его невнятные оправдания, глядя в совершенно счастливые глаза и не веря, что это было в последний раз. Но Хосок не железный, третьим лишним чувствовать себя он больше не желал. Поэтому он твёрдо отказал Киму насчёт крутого и чудесно дешёвого клуба, который надыбал его ненаглядный. Тэтэ обиженно надулся и стащил с его тарелки последний моти, за что и получил кулаком в бочину. А потому что Хосок, конечно, омега, и нормальный такой омега, высоковатый, конечно, да и угловатый немного, но без модных сейчас потуг на альфачество или отрицание собственной природы, однако спускать даже другу воровство любимого лакомства — это перебор и не в его характере.
Вообще много всего было не в характере Хосока. Например, скучать в одиночестве. Потому что одиночество — это не повод для скуки. Одиночество — это повод для счастья. Это куча возможностей, особенно если речь идёт о комнате в общаге: поваляться на кровати в одних трусах, почитать любимый рэп вполголоса, не нарываясь на нетерпеливое "Ты мешаешь!" от противного Сон Джиюна, одного из своих двух соседей.
Можно сидеть до двух ночи с книжкой, не выключая свет, чего, конечно, не позволил бы второй его сосед, Пак Чимин, который в десять вечера уже моргал сонным зайчиком и заваливался на бочок, предварительно жалобно попросив убрать верхний свет. Зато утром в пять это светловолосое чудо природы уже бодрой пташкой летало по комнате, коридорам общаги, общей кухне, готовясь к новому дню и вызывая тихое бешенство у Хосока, который вообще, как и все адекватные люди, был совой, любил поспать и не любил шуршание пакетов и треньканье микроволновки у себя под ухом в шесть утра. Вот он же не начинает судорожно разогревать себе кусок пиццы в два ночи, когда Чимин дрыхнет? И не двигает мебель, даже если ему вдруг с какого-то перепуга стало неудобно ходить в полтретьего. Ночи.
Тогда почему он один раз буквально проснулся в двигающейся постели, когда Чимину пришла в голову дикая идея с утра пораньше в воскресенье слегка освободить от неё проход к окну? И — да — Чимин — бета, так что силушкой его природа не обидела, но это что — повод бесить Хосока?
— Просто немного сделаю всё по фэншую, — ласково улыбаясь, объяснил он испуганно пискнувшему Чону, которому и так снилось, что его похитили какие-то пираты и он в трюме качается на волнах в ожидании расправы и мучаясь морской болезнью, так он ещё и проснулся с тем же ощущением, что его двигают помимо его воли.
— Я тебе этот фэншуй сейчас в задницу засуну, — хрипло пообещал ему Хосок, который в непроснувшемся состоянии был не склонен к экивокам и эвфемизмами обнаглевших бет не собирался баловать.
— Хося, солнышко, ты такой милаха, когда суровый — так бы тебя и сожрал! — восторженно пропел Чимин, очевидно, проснувшийся в отличном и самом бесячем своём настроении милого лапочки.
Пользуясь оторопелостью Чона, он порывисто его обнял и, двинув кровать ещё на сантиметр влево, поскакал в ванну.
Сердиться на него не было ни физических сил, ни моральных. Хосоку нравился Чимин, несмотря на все его выходки. Тем более, что после того, как они один раз всерьёз поругались и Чон высказал ему всё, что он думает о его поганом жавороночьем нутре, Чимин явно стал стараться вести себя тише. Это да. И вообще он был хорошим. Вкусно готовил и щедро угощал Хосока, который был его на полгода младше, так что считался тонсеном, хотя и учились они на одном курсе, только на разных факультетах.
Но одному всё равно в комнате, рассчитанной на троих, было в разы лучше. А у него впереди были целые две недели такого вот счастья, потому что Чимин уехал на сборы со своей танцевальной командой (он учился на хореографическом отделении факультета искусств), а Джиюн ещё два дня назад сдал последний экзамен, взял справку о том, что практику будет проходить по месту проживания, и отчалил в родной пригород. Так что — свобода!
Именно из-за практики Хосок не мог уехать в родной Кванджу, рассудив, что всё же хочет пройти её по-настоящему, в столице, так как она даёт больше возможностей, да и турфирм серьёзных (Хосок учился на факультете туристического бизнеса) в Сеуле однозначно побольше. Так что он собирался три дня отдохнуть, а после его ждало общее собрание для будущих практикантов, распределение в фирму и — возможности покорения вершин туроператорства.
Пока же о вершинах думать было лениво: сессия вымотала Хосока, перед парой зачётов и предпоследним экзаменом он был чуть не на грани нервного срыва, так как очень боялся преподавателей и того, что у него не получится, что он подведёт родителей, которые его снарядили-отправили, всё для него, сыночка-омеги, делают, ни в чём ему не отказывают, а он... А он всё сдал, большую часть автоматом, всего одна пятёрка, но он её добыл потом и кровью, честно! И главное — без троек. Это было важно.
Так что ему было, за что наградить себя. Он и собирался это сделать. Купил себе ведёрко мороженого, три толстые книги из любимой серии и уселся в кресло перед столом со включённой лампой, бросавшей мягкий тёплый свет на всё вокруг и делавшей комнату уютной.
Хосок обожал читать. Раньше читал всё подряд запоем, но студенческая жизнь внесла коррективы: на чтение было меньше времени. Так что он стал отбирать книги только по рекомендации людей, которых уважал. И почти никогда не разочаровывался. Вот и та, которую он сел читать сейчас, была просто невероятно интересной, захватила и увлекла его, полностью погружая в мир морской стихии, пиратов и их страшной и полной страсти, смерти и отваги жизни.
Он не заметил, как стаяло в ведёрке недоеденное мороженое, как остыла уже вторая кружка чая, которую он налил, по рассеянности забыв о первой такой же. Он листал страницу за страницей, наслаждался лёгким слогом автора и сценами упоительно романтических морских сражений и забыл обо всём.
Первый раз он услышал странный шорох мельком, только потому, что в это время как раз торопливо переворачивал страницу. Как будто что-то прошелестело за его спиной. Но он нетерпеливым сознанием отмахнулся: ветер и пакет, вечные спонсоры ночных страхов одиноких жителей общажных комнат. И потом он вспоминал, что слышал странный шорох и скрип ещё пару раз... вроде бы. Однако всё так же не мог оторваться от своего занятия. И только когда прочитал роман до середины, где автор милостиво дал возможность читателю прерваться на своеобразный антракт между первой и второй частью, Хосок поднял голову от страниц. Он взглянул на телефон: три ночи. Присвистнув, омега потянулся и с сожалением закрыл книгу.
Вообще он мог и ночь напролёт читать, но знал, что ему завтра всё же надо бы поделать кое-какие дела, на которые во время сессии не хватило времени, так что проснуться надо было хотя бы часам к двенадцати. Он встал и потянулся было, чтобы выключить лампу, когда краем глаза заметил движение справа, на своей постели.
Хосок замер испуганно, всё внутри сжалось, его прошибло холодом, и он почувствовал, как мгновенно в желудке скрутился противный тяжёлый ком. Медленно, очень медленно он чуть развернулся и скосил глаза. Проморгался, так как подумал, что у него галлюцинации... Нет. На его постели пузом вверх лежал большой пушистый белый котяра. И спал. Передние лапы его были вытянуты вверх, а задние распялены в разные стороны, и между ними мирно лежал пушистый хвост.
Хосок не то чтобы в чудеса не верил, но всё же одно дело — Санта, который понятным путём в дом попадает, а другое — огромный кот, который взялся на его постели из ниоткуда. И если бы он был ещё и чёрный, то, честно слово, Хосок стал бы пугливо искать рядом примус, потому что это на самом деле была чертовщина какая-то. Но потом он скосил глаза влево и выдохнул с облегчением, одновременно от души про себя матерясь: дверь в комнату была приоткрыта. Из коридора тусклой полосой лился свет. Хосок убей — не помнил, как так получилось, что он не закрыл дверь. Обычно он осторожнее и закрывается даже на ключ. А тут... Наверно, он очень хотел скорее начать читать, так что вполне возможно.
Уже смелее — ну, кот и кот, теперь было ясно, что потусторонние силы были ни при чём — он подошёл к постели и стал рассматривать гостя поближе.
Кот был невероятным красавцем. Хосок вообще-то больше собак любил, но не признать очевидное очарование пушистого засранца, чья шерсть уже украшала тёмное покрывало его постели, не мог. Небольшие ушки были прижаты к довольно крупной голове, на носу красовалось небольшое серое пятнышко, но всё остальное было кипенно-белым, насколько Чон мог судить в неверном свете лампы. Передние лапки подрагивали, как и одно ухо, а между зубками был виден кончик розового язычка. И, хотя Хосок не был инфантильным омежкой-омежкой, не пискнуть от восторга он не смог — настолько очаровательным был этот кот. Как не смог и удержаться от того, чтобы протянуть руку и провести кончиками пальцев по длинной и мягкой, как пух, шерсти на пузце. Кот в ответ на эту диверсию только муркнул — неожиданно низко, гортанно, так, что у Хосока почему-то дрогнуло от нежности сердце, — однако не проснулся, лишь между веками проявился таинственный голубоватый свет, но, немного посияв на замершего от какого-то стыдливого страха омегу, он исчез, и веки снова плотно закрылись.
Всё это было мило и даже таинственно прекрасно, но проблема была на лицо: котяра занял достаточно большую часть постели Хосока, который, несмотря ни на что, по-прежнему хотел спать. Ложиться рядом с незнакомым котом, даже если и на свою постель, было как-то... стрёмно. Тем более, что спал обычно Хосок только в боксерах, а голым телом сейчас касаться покрывала не хотелось. Всё-таки что ещё там за кот... Выглядел ухоженным, шерсть была чистой, как и лапки с розовыми подушечками, как и глазки, но... Но всё же.
Нет, чистюлей-недотрогой Хосок не был, однако всё же определённая осторожность не помешала бы. Поэтому он быстро достал новый комплект белья, застелил постель Джиюна, взял только свою подушку — осторожно, чтобы не разбудить кота, который почему-то стал урчать, как только Хосок снова приблизился к постели. Омега опять немного полюбовался на чудесного своего гостя и легко тронул шёрстку, но уже между ушками. Кот заурчал сильнее, и коготки на его лапах высунулись и сжались, как будто пытались захватить что-то. Хосок хихикнул и тронул розовую подушечку. Кот снова сжал когти, ловя его палец, но омега ловко отдёрнул его, на что кот снова муркнул — кажется, немного обиженно.
— Спать, Хоби, — строго сказал себе Хосок. — А то тебе уже казаться начинает что-то невменяемое.
Был ещё, правда, один вопрос: закрывать или не закрывать дверь в коридор. По идее, засыпать с открытой дверью в общаге — даже и полупустой по причине окончания учебного года — было стрёмно до ужаса. С другой стороны — кот. А если он проснётся и захочет выйти?
— Ну, значит, поскребёшься и попросишься, — прошептал Хосок, поглаживая кота по лобику. — Да? Ты же умничка и не станешь гадить мне в постель?
Кот не ответил, но заурчал тише.
— Не обижайся, — усмехнулся Хосок. — Я же для твоего блага. А то украдёт нас с тобой кто-нибудь — таких-то красивых.
Он запер дверь, разделся, лёг в постель и, прислушиваясь невольно к урчанию кота, стал засыпать.
Странный сон, в котором на него положили много-много одеял — мягких и пушистых, но тяжёлых — стал ему, кажется, сниться сразу, как он уснул. И Хосоку вроде бы и ужасно тяжело и жарко, но как-то так... томно и приятно, что он и скинуть эти одеяла не хочет. А потом ещё и запах появился — мягкий, ананасово-кокосовый, с ноткой чудного ромового привкуса, любимая Хосоком пина колада. Так что Чон вроде как и постанывает под тяжестью одеял, но хватается за них, когда с него кто-то хочет их сдёрнуть, шепча: "Пахнет... так пахнет... ещё стаканчик... ещё..." И одеяла остаются на нём, а он нежится в их тепле, и ему уже вроде как и не жарко, и не тяжко, а даже — приятно. И что-то приятно обдувает его шею сзади, и так на душе спокойно-спокойно...
Именно поэтому, когда он, услышав будильник, который забыл отключить, распахнул глаза, то ещё улыбался. Недолго. Потому что упёрся расфокусированным взглядом в такие же сонные и изумлённые глаза... чьи-то. Парень, что лежал почти на нём, обнимая за пояс, поднял голову, тоже, очевидно, разбуженный будильником, и теперь, как и он, явно пытался понять, что вообще за.
Хосок очнулся первым, зашипел и задёргался, пытаясь выпростаться из-под его весьма тяжёлого тела. Но парень вдруг сморщил нос, шикнул на него, медленным царственным жестом протянул руку и выключил будильник. И только потом перевёл взгляд на ушедшего в глубокий ахер от такой наглости Хосока.
— Ты кто? — хрипло спросил парень. Его взгляд беззастенчиво заскользил по лицу омеги, по его широко раскрытым глазам и сведенными на переносице бровям, а потом откровенно замер на приоткрытых от изумления губах. Он тут же быстро облизал свои, мягко улыбнулся и уже тише повторил: — Ты кто, красавчик? Что-то я не помню, чтобы вчера пил...
— Слезь с меня, — придушенным от бешенства голосом сказал Хосок. — Или я тебя на пол сброшу.
— Тц... Какой агрессивный омежка, — внезапно довольным тоном проурчал альфа.
О, да. Это был именно альфа. Такой наглостью мог обладать только представитель этого гендера. Да и запах — сильный и свежий запах пина колады — не мог принадлежать омеге, несмотря на определённую сладость: слишком силён был алкогольный привкус в нём. Пина колада... Вот, чёрт возьми, откуда она. Но откуда...
Парень между тем быстро скатился с Хосока, но не на пол, как тот думал, а к стене. Там наглец потянулся, повернувшись на бок, упёрся щекой в согнутую в локте руку и уставился на Чона, который в неверии таращился на него, пытаясь натянуть простынь, которой накрывался (было жарко же!), повыше.
— Итак, начнём с начала: ты кто? — снова спросил гость.
— Я хозяин этой комнаты, — злобно раздувая ноздри, ответил Хосок. — А вот ты кто такой и как здесь очутился?! И вообще! — Он нервно сжал в пальцах простынь, хватаясь за неё, как за якорь, в том сумасшествии, что творилось с ним. — Убирайся из моей постели! Ты... Ты как сюда попал! Я комнату точно закрыл! А... — И тут он вспомнил о коте и забормотал, поднимаясь, оборачивая простынь вокруг тела (почти голого, как мы помним) и бормоча: — Котик... котик... мхм... Бля... А где...
— Котик? — Голос охреневшего гостя вдруг прозвучал странно-виновато. — Вот блядь... Опять... Но почему сюда... И как...
Хосок его почти не слушал. Его растерянный взгляд скользил по комнате, в центре которой он стоял, пытаясь сообразить, куда мог деться весьма немаленький кот, которого уже не было на постели.
— Эй, омега, — раздался за его спиной всё тот же раздражавший его голос, — белого большого кота ищешь?
— Да, да, он был вчера... Пришёл ночью... — растерянно пробормотал Хосок, подошёл к своей постели и присел на её край, а потом воровато заглянул между ней и стенкой: вдруг кот спрятался... где? Что за идиотская идея?!
— Слушай, — снова отвлёк его парень на кровати Джиюна, — ты меня прости, но... не мог бы ты мне это... Одолжить штаны какие-нибудь?
Хосок подумал, что ослышался, так как нервишки начали пошаливать от абсурдности происходящего. Он повернул голову к парню, который уже сидел на постели Джиюна, на его лице было явное смущение, и он был... Хосок зажмурился и быстро отвернулся. Он был полностью голым — этот парень. И только подушку прижимал к животу, скрывая, так сказать, очевидное. Но взгляд Хосока, который в ужасе скользнул по его боку, безжалостно отметил, что на альфе не было даже боксеров.
— Какого хрена, — сквозь зубы и не разжимая век, прошипел Хосок, — нет, блядь, какого хера!
— Слушай, омега, — торопливо откликнулся парень, — ну, правда, я вообще не помню, как здесь оказался! И разговаривать в таком виде мне стрёмно пиздецки!
Хосок понял, что ничего не понимает, но в одном эта сволочь голая была права: разговаривать с ним в таком виде было жуть как стрёмно. Поэтому Чон, плотнее замотавшись в простыню, быстро подошёл к шкафу и, достав оттуда первые попавшиеся штаны — Джиюна, кажется, потому что тот был чуть шире, чем Хосок, — швырнул их, не глядя, парню. Тот сердито заворчал, но стал торопливо шуршать.
А Хосок между тем подхватил свою одежду и, ни слова ему не говоря, быстро скрылся в ванной. Он закрыл её дверь на замок, проверив, заперто ли, дважды, и прислонился к ней, чувствуя, наконец, что его немного попускает внутреннее напряжение. Твою налево, сукаблять! Это вообще что? Это вообще — как?! За вчерашний вечер он, получается, дважды не закрыл дверь в комнату — и оба раза к нему зашли без разрешения! Этот мир уже не станет таким безопасным, каким привык его считать Хосок! Дрожащими руками он выкрутил воду. Тёплые струи, как и всегда, немного прояснили мысли, успокоили внутреннюю дрожь, а движения собственных пальцев в волосах с душистым шампунем заставили думать чуть прозрачнее.
Это ошибка. Какая-то дикая и жуткая ошибка. Скорее всего, этот странный парень возвращался с какой-нибудь вечеринки старшаков (окончание сессии, начало каникул — поводов было до хрена, если честно) и перепутал комнаты. То, что он ни разу до этого не видел этого парня ни на этаже, ни в общаге вообще, нисколько не удивило: Хосок так-то редко выходил из комнаты, только к Тэхёну, так тот жил рядом, через пару комнат напротив. А каких бы то ни было связей с другими соседями или вообще студентами вуза, кроме одногруппников, у Чона как-то пока не образовалось.
Другое дело — незапертая дверь. Вот это было реально удивительно. Раньше с ним такого не случалось, да и помнил Хосок, что повернул защёлку. Хотя... может, всё же слишком хотел спать и как-то промахнулся. Каким образом это можно было сделать, хрен его знает, но иного-то объяснения не было! Кот вот ведь попал же к нему как-то.
При воспоминании о белоснежном поганце, который смылся и не оставил после себя ничего, кроме длинной шерсти на покрывале, Хосоку вдруг захотелось реветь. Идиотизм, конечно, но кот ему понравился. Он думал, что, может, подружится с ним, вернув его хозяину и выбив себе право хотя бы иногда его гладить.
В общем, он отвлекал себя от мысли о голом парне в своей кровати, как мог, но сознание было уже слишком хорошо освежено душем, чтобы не заставлять, забывая о коте, думать всё же о более насущной проблеме и задаваться вопросами. Пусть пьяный — куда этот мерзкий альфа дел свою одежду? А точно ничего между ними не было? Нет, сохранность собственной задницы не вызывала у Хосока сомнений, судя по ощущениям, но всё остальное? И ведь как не вспомнить, что парень почти лежал на нём — и Чону не было неприятно! Это вообще — как? Это значит, что Хосок — шлюха обычная, правда, пока латентная? Он зажмурил глаза и замычал от странного тянущего ощущения внутри, подсказывающего, что его мучения завели его в тупик. Потому что шлюхой Хосок себя точно не чувствовал, как и вины за то, что оказался в одной постели с непонятным голым альфой. И то, что ему безумно понравился запах альфы, его хитрые кошачьи глаза и чуть хрипловатый голос — что же. Хосок — омега. Нормальный такой совершеннолетний одинокий омега. А всё остальное они сейчас разъяснят.
Ага. Щас.
Когда он вышел из ванны, одетый в шорты и майку, вытирая мокрые волосы и полностью придя в себя, с кучей вопросов и решимостью найти объяснение, никого в комнате уже не было. Недоверчиво поджав губы, Хосок быстро осмотрел свою тумбочку: документы и деньги, что он так легкомысленно хранил там, были на месте. То есть... То есть его странный гость похитил только штаны Джиюна — и?.. Он даже постель заправил, долбаный альфа. И всё. Приключение закончилось, почти не начавшись и оставив только фантомное ощущение чужого дыхания на шее и тёплой кожи на руках и груди.
Хосок не любил себе врать. Поэтому ноющую боль в сердце сразу и честно квалифицировал как страшное разочарование. И вовсе не потому, что теперь была потеряна какая бы то ни было надежда немедленно всё разъяснить, а потому... Потому что он всё-таки хотел ещё раз увидеть красавчика, который так нахально смотрел на его губы и так соблазнительно при этом облизывался. Хосок думал — правда, думал, ревниво пряча даже от себя эту мысль, но вот теперь был ли смысл скрывать? — что он понравился парню, поэтому тот и не убежал так быстро, не бросил какую-нибудь банальную фразу в оправдание, скрываясь за дверью, но... Но, может, для Хосока этому альфе было жаль даже и фразы?
Омега тяжело вздохнул и усмехнулся. Сначала кот, теперь вот этот альфа... День начался печально. Но в его, Хосоковых, руках было сделать всё, чтобы он всё же не был совсем уж пропащим. Так что он занялся делами. Сходил в магазин, забив холодильник продуктами на три дня, поставил в мультиварку мясо с картошкой, вымыл полы, позвонил родителям и Тэхёну, чтобы выслушать всё, что друг думает о глупом Чоне, который вчера упустил шикарную возможность познакомиться с друзьями Чонгука, которые были весьма симпатичными альфами и даже видели фото Хосока, и даже выразили сожаление по поводу того, что милый светловолосый омежка не пришёл в клуб.
— Нахрен ты им моё фото показывал? — удивился Хосок.
— Ну, так вышло, — смутившись на секунду, ответил Тэхён. — И что?
— Ничего, — пожал плечами Хосок и переключился на другую тему: — Ты у своего кроля ночевал?
— Ну... да, — ответил Тэхён и, помедлив, добавил: — Я теперь буду у него... эээ... жить. По крайней мере, лето.
— Ясно, — усмехнулся Хосок. — Пацан сказал — пацан сделал. Я так понимаю, тебе надо корзину презиков дарить на новоселье?
Тэхён обругал его, а потом согласился, что презики бы не помешали.
Они немного ещё поболтали, и Хосок всё думал, рассказывать другу о своих ночных гостях или не стоит, и в конце концов так и не решился. Всё закончилось, так что смысла в этом не было, а Тэхён был треплом, так просто он бы не отстал, да ещё и стал бы раздувать тему, предложил бы отыскать этого парня, чтобы стребовать извинений и объяснений, а оно надо?
Надо. За всеми этими делами Хосок не мог не отметить, что всё же не может победить обиду в душе. Она, словно заноза в пальце, саднила от любого прикосновения. При взгляде на постель Джиюна. При уборке, когда Хосок яростно собирал влажной рукой кошачью шерсть со своей постели. И сколько бы ни пытался он отвлечься — музыкой, читкой рэпа, танцем с тряпкой у окна, вкусняшками — ничего не помогало.
Часов в пять он решил снова выйти за мороженым, но тут в дверь (очень крепко запертую, два раза проверил) постучали. Хосок замер и нахмурился: он никого не ждал. И явление доставщика с небольшой корзинкой цветов (пионы... природный запах Хосока, который очень нравился и ему самому) — стало для него громом среди ясного неба. Он сначала попытался отказаться: явно же не ему — но доставщик терпеливо показал бланк заказа и назвал его по имени, так что сомнений не осталось. В принципе он ведь даже сразу догадался, от кого они. И в маленькой открыточке, что прилагалась к цветам, было написано от руки: "Прости, Чон Хосок, я виноват, ты — нет. Не бери в голову и ещё раз: прости меня!"
Вообще странная записка, даже подписи не было. Хотя зачем? И так всё было ясно.
— Лучше бы штаны вернул, что я Джиюну скажу? — зло пробормотал Хосок, стоя посреди комнаты с корзинкой и пытаясь понять, что делать дальше: в мусорку или...
Или. Пионы пахли божественно, а утром будут пахнуть ещё лучше. Так что он поставил корзинку на свою тумбочку и отвернулся, больше ни разу на них не посмотрев. Простить? Не за что ему прощать. Ему объяснения нужны были, а не цветы. Нет, цветы тоже, конечно, красивый жест, но всего лишь жест. Не более. Ничто не заменит слов в такой ситуации. Он и не считал себя виноватым. Он-то точно помнил, что не пил, альф домой не таскал, дверью не ошибался. Но раз ему не посчитали нужным ничего объяснить, что же. Забыли.
Мороженого он так и не купил, прогулялся просто так, вернулся, когда уже стемнело, запер (!!) дверь и включил любимую лампу, взял книгу и погрузился в мир, который оказался более предсказуемым и спокойным, чем мир обычного студента Чон Хосока. Такая вот патетика была в его голове, пока он полностью не ушёл в чтение.
Дежавю словил он нехилое, когда снова сзади что-то зашуршало. Сегодня это отвлекло его мгновенно. Он вздрогнул, замер и подумал, что если, обернувшись, увидит открытую дверь, то сойдёт с ума. А может, и у... Шорох повторился. То есть в этот раз всё списать на пакет уже не получилось бы точно: в его дверь скреблись. И это было почище грёбаного фильма ужасов. На часах — полвторого ночи, а за дверью кто-то скрёбся и, кажется, рычал... Это, ребята, смешно в компании и под пивко, а когда один и темно вокруг — это, поверьте, нихера не смешно.
Хосок не любил ужастики: считал, что ему и так жизнь нервишки треплет дай боже, так что ситуация чуть не довела его до сердечного приступа. Ужастики нет, зато он смотрел разные видео, в которых высмеивались их придурочные герои, которые с воплями "Кто здесь?" спускались в тёмные подвалы и делились на группы, чтобы их легче было поубивать нахрен всех с особым шиком. Поэтому Хосок благоразумно не пошёл выяснять, что за трэшак скребётся в его дверь, он напряжённо замер, прислушиваясь, и взял в руку телефон: если сейчас кто-нибудь будет пытаться открыть его дверь, он позвонит Тэхёну и потребует себя спасти.
За дверью повозились, повозились — и утихли. Хосок решил, что вообще всё ерунда. Мало ли... Ну, предположим, с ходу он не смог придумать, что это было, однако страх, надо сказать, прошёл быстро. А вот любопытство — нет. И в принципе он слегка понял героев ужастиков. Нервы раззадорены, неопределённость утомляет, так что... Где-то через полчаса он осознал, что ему надо — просто до смерти надо убедиться, что за дверью никого нет. Он снова прислушался: тишина. Неверными шагами он подошёл и осторожно повернул замок, тут же вцепившись в ручку. Но никто не стал дёргать дверь, так что Хосок приоткрыл её и — ахнул, чуть громче, чем надо бы в два ночи.
Перед дверью сидел огромный белый кот. Сидел на задних лапках, изящно выпрямившись, поставив перед собой передние и обвив их пушистым хвостом, и чуть покачивался. Глаза у кота были прикрыты и из-под век снова струилось голубоватое сияние, которое в блёклом свете коридорных ламп было до странности таинственным и пугающим. Хосок через несколько секунд смог продохнуть и чуть приглушить всполошившееся от страха и радости сердце, а кот, как будто дождавшись этого, встал и спокойно пошёл прямо на него. Хосок невольно посторонился и дал красавцу дорогу. Котяра подошёл прямо к его постели, вспрыгнул, словно взлетел, улёгся, свернувшись клубком, и — затих. А когда Хосок, не веря своим глазам и не до конца осознавая происходящее, приблизился к нему, кот заурчал. Омега присел на край кровати и осторожно ткнул наглеца в мягкую бочину.
— Слышишь, — негромко и не совсем уверенно произнёс Хосок, — ты это... Ты хотя бы цветы прислал за постой... Эй, животное...
Кот урчал всё так же, а когда Хосок стал гладить его голову, проводя между глаз и почёсывая пушистые щёки, заурчал сильнее. И почему-то Хосоку стало тепло и спокойно на душе. Он вернулся — этот кот. Он не бросил его. Ему у Чона понравилось. Где он был раньше, куда ушёл и как, Хосоку было почему-то неважно сейчас. Рядом с этим котом ему было... спокойно. И он прилёг рядом с ним, ютясь у стены, чтобы не потревожить животное. А потом осторожно подтянул его к себе. Он не собирался спать — так, полежать, прочувствовать, как тарахтит у бока кот, как цепляют Хосокову футболку в попытке намять ему грудь острые коготки, задевая остренько, но в целом приятно. И как он заснул — Хосок и сам не понял.
Снились какие-то мутные сны, пираты и трюм, который качался, белый кот, который лизал шершавым языком ему нос, а потом шептал: "Ты мой... мой... мой..." Летали какие-то птицы, синие и длиннохвостые, а потом его снова поместили под тёплые одеяла. Мысль о том, что в конце концов надо отключить функцию будильника, а не то телефон он однажды вышвырнет в окно, была первой утром. А второй: "Опять! Бля..." — и дико изумлённый взгляд в сонные кошачьи глаза на человеческом лице, полные усталого отчаяния.
— Сука, — прошипел Хосок, — слезь с меня! Какого ты ко мне ходишь!
Парень молча потянул на себя покрывало, на котором они лежали, и Хосок понял, что этот мерзавец снова дрых на нём голым. Омега выматерился, вскочил и отвернулся, давая ему возможность завернуться в покрывало. Сам он, как и лёг, был в одежде. И отсутствие кота на постели воспринял спокойно. Ушёл, видимо. Как только — хрен его знает, но...
— Слушай, — прервал его мрачные мысли парень, — я понимаю, как это выглядит. И то, что я сбежал вчера, и то, что я снова здесь. И я вижу только один способ объяснить тебе всё. Только обещай не пугаться.
Хосок нервно хохотнул.
— А ты считаешь, что можешь переплюнуть то, что я уже второе утро подряд просыпаюсь под тобой?
Молчание было ему ответом. Он зло нахмурился, поворачиваясь. Этот придурок его ещё и игнори...
Чудесный белый котяра возлежал на его постели и медленно моргал огромными, как озёра, голубыми глазами. В ответ на вытаращенные глаза и булькающий звук в горле Хосока кот вдруг прижмурился и широко зевнул, обнажив пасть с острыми белыми зубами и очаровательно розовым язычком.
"Перевёртыш... Твоего налево папу, перевёртыш! — замелькало в голове Хосока. — Настоящий! Кот-перевёртыш! Альфа-кот-перевёртыш! Чудо природы в моей постели! Аааа!!"
А потом кот мурлыкнул, потёрся головой о подушку и вдруг завалился набок, укладывая морду на лапы. Это было просто потрясающе красиво, мило, чудесно, просто, просто, просто... невероятно! Глаза кота лучились голубоватым сиянием, а розовый нос... Он манил. Его хотелось потрогать. Его хотелось погладить и даже поцеловать. Но Хосок тут же напомнил себе, что вообще-то это не совсем кот. Что это ещё и крашеный в блонд нахальный альфа, который приходит к нему вторую ночь, чтобы утром смутить его чуть не до слёз!
— Хорошо, — хрипло сказал он. — Это... мхм... это многое объясняет. Но вопросы ещё есть.
Кот удивлённо мурлыкнул и медленно моргнул, глядя прямо в глаза растерянному Хосоку.
— Да, — продолжил, стараясь взять себя в руки, омега, — да, есть. Зачем ты... почему ты здесь? Второй раз... Твои цветы, я думал... Ты раскаялся и больше не станешь, а ты — вот...
Кот фыркнул и вдруг стал расплываться, как будто у Хосока закружилась голова. Чон стал усиленно моргать, пока не понял, что очертания кота на самом деле тают, потом зверя укрыла лёгкая снежно-белая метель и он стал раздаваться в размерах. Хосок успел вовремя охнуть и отвернуться, осознав за долю секунды до того, как было бы поздно, что парень сейчас явит себя ему, в чём на свет явился. Насмешливое хмыканье подсказало ему, что перевёртыш снова принял человечье обличье.
— Понимаешь, Чон Хосок, я не просто гибрид. — Приятный хриплый голос был тёплым и почти ласковым. — Мой кот... Ну, когда я кот, то ещё и страдаю сомнамбулизмом. Знаешь, что это такое?
— Конечно, — фыркнув, ответил Хосок. — Только не знал, что жив... что зве... что когда перевёртыш — кот, то может... — Он немного запутался и сердито кинул взгляд на парня на своей постели, который, завернувшись в покрывало, весьма спокойно рассматривал его. — И хватит на меня пялиться!
— Прости, — серьёзно ответил парень. — Просто ты такой очаровательный, когда вот так злишься и боишься одновременно, что мне трудно удержаться.
Это было до безобразия откровенно и прямодушно, так что Хосок растерялся не на шутку и лишь возмущённо коротко прошипел. Он быстро прошёл к шкафу, достал очередные штаны — свои в этот раз — и кинул их, не глядя, альфе.
— Оденься, — приказал он. — И верни мне вчерашние штаны. Они не мои.
— А эти? — В голосе альфы была явная усмешка, но мягкая, незлая.
— Эти тоже верни, — резко ответил Хосок, хотя, конечно, злость в груди уже стала таять: слишком доброжелательно был настроен его собеседник, чтобы Хосок мог и дальше ворчать и злиться.
Да и на что? Ну... лунатит это чудо природы. Бывает. Не в жизни Чон Хосока, конечно, так ведь в его жизни до этого и перевёртышей... А, да. Кролик. Нет, это в жизни Тэхёна могло случиться, так как Ким, судя по его собственным рассказам о себе, всегда искал себе приключений на интимные места, а Хосок не такой. Он... это... он нормальный. А тут — перевёртыш-лунатик. Комбо-странность. И вы хотите сказать, что он не имеет права быть в ахере?
Но... Но когда в ответ на вежливое покашливание он вынырнул из своих сердитых и растерянных размышлений и снова посмотрел в чудные, цвета тёмного мёда, глаза альфы, то понял, что в общем-то можно быть удивлённым, но беситься... А смысл? Альфа и сам чувствовал себя не лучше. Более того, если бы Хосок был на его месте и вот так не мог контролировать что-то внутри себя, то...
Он и сам не понял, как получилось, что он залип на мягком свете внутри ласковых глаз. Но — залип. И очнулся, только когда вдруг краем глаза увидел, как на голове альфы появились... ушки. Настоящие кошачьи ушки, белые, пушистые. Это был новый уровень откровения, но противиться этому невозможному чуду он не мог. Так что внезапно даже для себя самого Хосок сделал шаг и робко протянул руку — чтобы убедиться, что зрение его не обманывает. Парень сначала расширил от удивления глаза, а потом вдруг прижмурился, когда пальцы Хосока коснулись кончика затрепетавшего ушка. Мягкого, тёплого, приятного до дрожи под коленками.
— Настоящие, — прошептал омега. — О, как... какие... Но как?..
Парень от этого вопроса как будто очнулся, резко отстранился и страшно смутился: покраснел и прикрыл уши руками.
— Не надо, не тро... — Он перевёл дыхание. — ...трогай... Это сейчас пройдёт. — Он прикрыл глаза, нахмурился — и уши на самом деле исчезли.
— Странно, — тихо сказал Хосок, ощущая разочарование, — ты же вроде не врал. Почему они появились?
— Врал? — удивился в свою очередь парень. — При чём тут ложь?
— Я знаю одного перевёртыша...
— Гибрида, — поморщившись, просительным тоном перебил его парень. — Не люблю это дурацкое слово — перевёртыш.
— Ну, ладно, — кивнул Хосок. — Так вот, у того уши проявляются, когда он врёт.
— Бедняга, — коротко вздохнул парень, — но это у всех по-разному.
— А у тебя? — спросил Хосок.
Гибрид нахмурился и качнул головой:
— Это личное. Не стоит.
— Прости, — прошептал Хосок. Ему вдруг стало ужасно неудобно, он покраснел и отвернулся, делая вид, что хочет найти что-то на столе. — Ты... Только одно скажи. Почему второй раз ты сюда приходишь? Я понимаю: пер... гибрид, во сне ходишь, но ведь раньше я тебя не видел, а тут — два вечера подряд...
— Ты извини, если я тебя смутил, — сказал альфа, и Хосок ощутил лёгкое касание на плече. — Просто всё это сложно. Я не люблю говорить об этом, поэтому и скрываю, кто я.
Не поворачиваясь, Хосок кивнул, но вдруг рука на плече стала настойчивей, парень повернул его к себе лицом и заглянул в глаза. И они какое-то время снова просто смотрели друг на друга.
Потом парень суетливо отвернулся, вернулся на постель, вздохнул и начал:
— Меня здесь не было до позавчерашнего дня. Я вообще на музфаке учусь, так что мы в другом здании, как ты знаешь, и общага другая. Только у нас ремонт затеяли, всех выселили, а тех, кто остался на практику, поселили к вам, в свободные после выпускников комнаты. Так что временно я здесь, на этом этаже, только моя комната в конце коридора, справа, за углом, крайняя. — Он умолк и вдруг сухо сглотнул и тихо попросил: — Ты... дай попить, а? Эти обращения...
Хосок тут же сорвался и виновато заторопился:
— Ты, может, поешь? У меня не прям чего много, но могу салат сделать? Или ты это... не ешь?
— Ты ещё мне кошачьего корма предложи, — уязвлённо ответил парень. — Я человек, ясно? Просто... не совсем.
— Прости, прости, — торопливо закивал Хосок, — так ты это... Что?
— Попить, — напомнил парень. — Меня, кстати, Юнги зовут. Ты не спрашивал, но я-то твоё имя знаю.
— А откуда, кстати? — замер со стаканом воды в руках Хосок.
— Я умею разговаривать с людьми, так что на кухне узнал, — ответил Юнги с вредной улыбкой. Хосок досадливо шикнул и, насупившись, подал ему воду, а он продолжил: — Насчёт салата — это ты серьёзно? Я бы пожрал...
— Хорошо, — хмыкнув, ответил Хосок, отворачиваясь к холодильнику, — я буду салат делать, а ты мне вчерашние штаны верни. А ещё мне нужен ответ, почему ты именно в мою комнату в таком вот состоянии своём явля...
Он обернулся — Юнги не было в комнате. "Невежа!" — возмутился Хосок про себя, но... но не мог перестать улыбаться. Удивлённо, взволнованно, со странным "Ух!" в груди. И мягким сиянием в душе — голубоватым, как отблески зари на спокойной глади озера.
***
Юнги оказался на самом деле вполне всеядным. А ещё до странности приятным собеседником, хотя иногда его пассивная агрессия и заставляла Хосока раздражённо закатывать глаза и отвечать соответственно. Это касалось того, что он мог сказать о гибридах — и неприязни Юнги к стереотипам в отношении них. Хосок его понимал, но всё же иногда досадливо фыркал на немного высокомерное отношение старшего (Юнги был на два года его старше) к тому, что он говорил.
— Я мало знаю о том, о чём и литературы нормальной не найти — всего лишь! — возмутился омега в конце концов.
— Ну, и не говори тогда ничего, — поморщился Юнги. — Люди как люди. Только можем становиться не людьми. И не все, кстати, это так мирно воспринимают. Так что не знаешь, на кого напорешься. Поэтому и не стремимся вам о себе рассказывать.
— А рассказали бы — может, и не было бы так раздражающих тебя неправильных мнений, — сердито прищурился Хосок.
— А не рассказываем — и нормально всё. Стоит только проколоться — и вот пожалуйста... — Юнги насмешливо дёрнул подбородком в его сторону. — Милый омежка сердится и ругается.
— А ты просыпался в постели с незнакомым альфой, хотя даже не пил до этого? — возмутился Хосок.
— С альфой нет, с незнакомыми — было пару раз, — усмехнулся Юнги, и от этих слов Хосок вдруг почувствовал обиду, надулся и стал доедать салат молча. Юнги, поняв, что сболтнул что-то не то, мирно подвинул к нему намазанный маслом хлеб и сказал тише и виновато: — Ну, чего ты? Брось. Я же тебя ни с кем не сравниваю. У нас с тобой форс-мажорные обстоятельства.
— Ты так и не сказал, почему именно ко мне приходишь, — вспомнив, пробухтел Хосок, кусая бутерброд.
— Не знаю, — внезапно покраснев, ответил Юнги и встал, засобиравшись. — Мне это... пора. Спасибо за всё, Чон Хосок. Ты отличный парень.
Он скупо улыбнулся и протянул руку потрепать Хосока по голове. Рука была тёплой, а пальцы вдруг слишком надолго запутались в густых и пышных волосах омеги. Хосок смотрел на Юнги снизу и пытался понять, почему ему не хочется двигаться, а альфа смотрел на него, как заворожённый. И вдруг Хосок снова увидел их — ушки. Он улыбнулся, потому что они стояли торчком, подрагивали и делали лицо Юнги совершенно кошачьим. Альфа дрогнул губами в ответную улыбку, а потом вскинул руки и прикрыл уши, снова заливаясь краской.
— Вот бл... чёрт... — в досаде прошипел он, отворачиваясь.
— Но они милые, — торопливо заверил его Хосок. — Мне нравится! Зря ты так...
— Угу, — промычал Юнги, — я это... мне пора.
Он остановился в дверях, обернулся и, сжав губы, пристально посмотрел на Хосока.
— Я это... Возможно, снова сегодня приду... ну, ночью. Так ты это... можешь просто не пускать. Ну, или отнести в мою комнату. Она будет, как ты понимаешь, открыта.
— Почему ты не запираешься? — спросил растерянно Хосок, который судорожно пытался придумать, что бы сделать такого, чтобы альфа не ушёл вот так — просто.
— А я запираюсь, — досадливо ответил тот. — Толку-то. Этого зверюгу теперь ничем не... остановить. — Он снова посмотрел на Хосока и спросил неуверенно: — Ты здесь до какого числа? Домой едешь?
— Я на практике, месяц буду, — с готовностью ответил Хосок. — А ты?
— А я не уезжаю никуда на это лето. У меня здесь работа, — тяжело вздохнув, ответил Юнги, улыбнулся и, неуверенно хмыкнув, спросил: — Могу я это... ужином тебя угостить? За неудобства и этот завтрак?
— Да, да, — слишком торопливо, наверно, ответил Хосок, смутился и в свою очередь покраснел. — Как-нибудь обязательно...
— Обязательно... — эхом отозвался Юнги и, помахав рукой, вышел.
"Как-нибудь? — застонал мысленно Хосок. — Серьёзно, Чон Хосок — как-нибудь? Идиот..."
Он встал, собрал посуду и пошёл её мыть. Мысли никак не хотели собираться во что-то путное, и он решил весь день провести в постели, читая книги и поедая фрукты, которые уже несколько дней лежали в холодильнике, грозясь испортиться. И весь день он гнал одну и ту же мысль: что он будет делать, если вечером к нему снова придёт кот?
И это была не праздная мысль. Как выяснилось. В этот раз он не стал запирать дверь, даже чуть её приоткрыл. Вот такой вот он дурак.
Шорох от осторожных мягких лапок услышал сразу. Сердце заполошно забилось. Он сидел на своей постели под бра, так что с трепетом наблюдал, как кот вошёл в комнату, как к себе домой, и спокойно направился к нему. Запрыгнул на постель, немного покачался, как будто в нерешительности. Хосок наблюдал за ним, затаив дыхание. А белоснежный красавец вдруг стал водить носиком в воздухе. Его глаза по-прежнему были плотно закрыты, так что зрелище было жутковатое. Но потом кот уверенно напал на заполошно вдохнувшего Хосока и улёгся у него на груди, придавив весьма нелёгкой тушкой. Зверь устроил голову под подбородком омеги и привычно заурчал, сонно цепляя коготками его бока. От такой наглости у Хосока перехватило дыхание, и он поначалу дёрнулся, чтобы снять с себя бесстыжего кошака, но... Но чёрт, а вот кто бы снял? Вот серьёзно? Даже зная, что к утру этот зверь превратится в голого альфу с сонными круглыми глазами? Особенно зная это, а?
Хосок был всего лишь слабым и беспомощным омегой, так что — вот. Он прикрыл глаза и выключил свет. А ещё отключил будильник. И даже на полуоткрытую дверь ему было наплевать. У него был кот. У кота были когти и зубки. Этого должно было хватить.
***
— Ты же понимаешь, что в этот раз это был уже твой выбор? — Юнги смотрел на него со странным выражением на лице: ласково и укоризненно одновременно.
— Ты тяжёлый, — ответил Хосок, бегая от него взглядом. — И я боялся тебя разбудить. Я не знаю, как твой кот отреагирует, если проснётся у меня на руках. — Юнги молчал, так что он поёрзал и попросил жалобно: — Слезь. Ты тяжёлый в обоих своих... ммм... как это сказать...
— Ипостасях, — подсказал Юнги.
Подсказал без насмешки и не двинулся с места. Хосок, уловив это, поднял, наконец, на него глаза. Нежность... Да, да... странно, конечно, откуда бы... Но Хосок был уверен, что когда говорят о нежности, имеют в виду вот именно это выражение в глазах — как будто теплом поливает, как будто в пина коладу добавили немного пионовой сладости, как будто...
В этот раз он хорошо увидел, как они появились — ушки. Как будто вынырнули из густых волос, пошевелились немного и встали торчком. Юнги не двигался, лежал, навалившись боком, его рука обнимала Хосока. Ну, как обнимала — лежала поверх его груди, и пальцы слегка поглаживали плечо. Он смотрел пристально, почти не мигая. Хосок скользнул взглядом вверх и поднял руку к белому чуду на голове у альфы.
— Они появляются, когда ты на меня смотришь, — тихо сказал он. — Они тебя, кажется, выдают, хён.
Юнги недовольно фыркнул, но промолчал, и Хосок мягко стал гладить пушистые ушки парня, с радостью, отмечая, что он жмурится от удовольствия, а когда омега провёл между и почесал под ними, альфа вдруг... заурчал. Прямо как тогда, когда был котом. И Хосок не смог удержать улыбку. Он погладил волосы Юнги, провёл по его виску и мягко огладил щёку. Парень открыл глаза и перехватил его руку, а потом прижал к губам, не сводя с него томного взгляда.
— Можно ли считать, что это наше третье свидание? — спросил он хрипло.
Хосок хмыкнул и пожал плечами.
— Я бы так не сказал. Не назвал бы это свиданиями. А что?
— Жаль, — вздохнул Юнги и прижал его ладонь к своей щеке. — А то я бы мог уже попробовать тебя поцеловать.
Хосок почувствовал, как краснеет, и сердито завозился, пытаясь вынуть руку из захвата цепких пальцев и выпростаться из-под тела нахального альфы, который только улыбался и ничуть ему не помогал.
— Нет? — спросил Юнги. — Нельзя?
— Нет, конечно, — пропыхтел Хосок. — Я тебя второй день знаю. Отпусти.
— Хорошо, — покладисто ответил Юнги, — тогда сегодня я хочу отдать долг за вчера и накормить тебя ужином. Согласен?
— Ну, в таком положении мне трудно отказать тебе, — сердито откликнулся Хосок.
— Именно, — мурлыкнул Юнги и наконец-то выпустил его из-под себя. — В шесть я за тобой зайду.
Хосок молча кивнул, и они разошлись, отвернувшись в разные стороны, чтобы не смутить друг друга.
***
К вечеру Хосок был вымотан и весь на нервах. Нет, это было не первое его свидание, но и опытным омегой он не был. Ему бы не помешал совет Тэхёна, но до него было не дозвониться: у Чонгука начался гон, о чём Ким сообщил ему в какао. Недописанным, прерванным на половине фразы "И это какой-то пи..."
Был бы рядом Чимин — он бы тоже, наверно, мог помочь, потому что со своей бабочковой воздушностью и успокоил бы, и наряд бы подобрал. Но никого не было. Так что пришлось самому.
И тем ценнее был восхищённый взгляд Юнги, когда Хосок открыл ему дверь в ответ на его осторожный стук. Перед этим Хосок с сомнением поджал губы, ещё раз кинув взгляд в зеркало: голубая рубашка, светлые джинсы с вышивкой и дырками, высветленные волосы в лёгком беспорядке (сделать с этим ничего было нельзя, волосы были лёгкими, пушистыми и непослушными, так что, умаявшись, Хосок злобно забил) и лёгкий макияж в светлых тонах. Миленьким очаровашкой Хосоку не быть, так что... Но в глазах Юнги было столько звёздочек, с такой взволнованной хрипотцой прозвучало его "Привет, красавчик", что Хосок выдохнул. И забыл о том, что волновался о внешности на всё время их свида... Их ужина.
Они сидели в небольшом домашнем ресторанчике у окна с видом на реку Хан, ели немудрящую, но очень вкусную еду — выбирал Юнги, так как был завсегдатаем этого места, — и болтали. Хосок рассказывал об учёбе, о трудностях туристического дела и предметах, которые никак к нему не относились, но занимали туеву хучу времени, о том, как он в детстве сломал руку, катаясь на велике, и это поставило крест на его занятиях музыкой, хотя он в принципе любил игру на фортепьяно.
Юнги слушал внимательно, посмеивался, сочувствовал. А потом сам рассказывал о том, что не очень ладит с родителями, очень обеспеченными людьми, которые, однако, возлагали слишком большие надежды на сына как на продолжателя их семейного дела, потому что сделать стабильный и крепкий бизнес гибридам было гораздо сложнее, чем людям, особенно если все знали, что это гибриды.
— Но почему? — удивился Хосок. — На самом деле по большому счёту ведь никто ничего плохого обычно о вас не говорит. Есть ненавистники — но у кого их нет? Чёрные, азиаты, омеги, альфы-нетрадиционалы — всех кто-то да ненавидит.
— Людей пугает то, что мы слишком отличаемся от них, — спокойно ответил Юнги, прихлёбывая пива. — Люди ненавидят не столько нас, сколько неизвестность и неопределённость. Они боятся нашей дикости, даже если никогда её не видели, даже если перед ними кролик или кот. О волках и рысях я уже и не говорю. Тем вообще пиздец как трудно. Но они и скрываются почти все и почти всегда. И в принципе понять людей во многом даже можно. Мы ведь и впрямь менее стабильны и более открыты, порой не можем сдержать свои порывы и животные позывы... — Альфа задумчиво погладил Хосока по руке, а потом несмело улыбнулся: — Только ты меня не бойся, ладно? Я стабильный, я не обижу.
Хосок фыркнул и насупился.
— Я с тобой три утра просыпаюсь в одной постели, хён, — насмешливо сказал он. — Мне ли не знать?
Они засмеялись, и разговор потёк дальше. Юнги рассказал, какой скандал закатил ему отец, когда он признался, что не хочет, как они, всю жизнь продавать мебель, что хочет стать музыкантом. Точнее, продюсером. Но вообще и музыкантом, так как пишет рэп и иногда даже сам читает.
— О, рэп! — радостно воскликнул Хосок и схватил Юнги за руку. — Я обожаю рэп! Дашь послушать?
— Н-нет, — внезапно смутился Юнги и нетерпеливо повёл плечами. — Это я только... для себя... Ты... — Он перехватил тут же разжавшиеся пальцы Хосока и стиснул их, заглядывая обиженно моргающему омеге в глаза. — Ты разочаруешься, а честно сказать всё равно пока не сможешь, ладно? Может... позже.
Хосок вздохнул. Что же... не всё сразу.
— А теперь ты как с родителями? — спросил он, желая перевести тему.
Юнги благодарно улыбнулся и охотно ответил:
— С папой проще, с отцом — сложнее, но в принципе всё в норме. Денег ограниченное количество присылают, но я уже и сам зарабатываю, почти с первого курса, так что... и нуждаюсь не очень.
Хосок с уважением посмотрел на альфу и стал расспрашивать его о работе.
В общем, они и сами не заметили, как время пошло к полуночи. Ресторанчик пустел, они были одними из последних посетителей. И Хосоку ужасно не хотелось уходить, но он вдруг стал замечать, что Юнги как-то медленнее стал говорить, глаза его сонно жмурились, и он так и норовил улечься щекой в ладонь смеющегося омеги.
— Ты спать хочешь, да? — участливо спросил он у альфы.
Тот лениво моргнул, но тут же сосредоточил взгляд на Чоне и чуть дрогнул ресницами.
— Ну... нет, нет, ты не подумай, мне ужасно хорошо с тобой...
— Ты же котик, — понизив голос, мягко протянул Хосок и хихикнул, — а все котики — засони, да?
Юнги усмехнулся и склонил голову, признавая его правоту. Но по дороге в общагу они всё так же весело болтали, и Юнги пару раз приобнял Хосока, когда они переходили дорогу, как будто прикрывая его. Это было приятно, тем более, что альфа был горячим, а Хосок немного подмёрз.
Однако, поднимаясь на свой этаж, они оба почувствовали нервозное смущение. Потому что... а что дальше-то? Юнги как галантный кавалер довёл омегу до его комнаты, и они замерли друг перед другом в нерешительности. И Хосок понимал, что дело вовсе не в том, что Юнги думал, целовать его или нет.
Чон опустил глаза и тихо спросил:
— Ты ведь... снова сейчас придёшь?
— Да, — ответил Юнги так же тихо. — Думаю, буду приходить каждый раз. То есть... понимаешь, это не совсем я, а...
— Почему сюда? — спросил Хосок. — Ты ведь знаешь ответ, да? Почему он ходит сюда?
— Он выбрал себе пару, — едва слышно ответил Юнги. — Почуял твой аромат — и всё. Это животное, понимаешь? И он знает, что я не смогу противиться.
У Хосока в груди что-то вспыхнуло, обдав жаром, он прикусил губу, чтобы не улыбнуться по-дурацки, и даже уже открыл рот, чтобы ответить, но Юнги опередил его:
— Только ты не думай, ты мне ничего не обязан! Ты уедешь домой, я уеду к себе — и всё, можем и не встретиться больше, так что просто... надо потерпеть?
Это было как удар по растянутым в улыбке губам. Как стакан холодной воды на угли.
— Потерпеть? — неверяще переспросил Хосок и сжал пальцы в кулаки, чтобы не заскулить от обиды. — Так ты терпишь? Меня терпишь, да? Ах, да... — До него вдруг дошло, что именно сказал Юнги. — Ты не сможешь противиться? — Губы дрогнули в злой усмешке. — Бедняга. Сочувствую. Ладно, ты не переживай. Я больше не открою дверь. Помается пару ночей на пороге — и его попустит. Спасибо за ужин. Ты мне больше ничего не должен. Пока.
Он развернулся и стал возиться с замком. Ключ не слушался, но он упорно, прикусив губу, дёргал его, пока дверь не открылась. Он зашёл, почти вбежал, но когда повернулся, чтобы захлопнуть её, его втолкнули в тёмную комнату и дверь захлопнулась за спиной Юнги. Альфа обнял его и прижал к своему горячему телу крепко и уверенно.
— Глупый, — шепнул он вцепившемуся в его плечи Хосоку, — я же тебе выбор даю. Тебе, понимаешь? Мой выбор — разве он не очевиден?
— Пусти, — потребовал Хосок. — Мы три дня знакомы, какой там нахрен выбор. Я не разрешал себя трогать.
Юнги тут же прижал его к стене и склонился близко к его лицу.
— Три дня — мало для тебя. Мне и первого взгляда было достаточно. Сонного такого, сладкого... А насчёт трогать... Разве я спрашивал? — тихо спросил он. — Разве мне это нужно? Я спал на твоей груди. Обнимал тебя и царапал. А ты трогал мои уши. Думаешь, мне нужно разрешение?
— Ты... — Хосок чуть задыхался, потому что внезапно увидел, как отсвечивают в темноте мягким сиянием глаза альфы. — У тебя... глаза...
Юнги склонился ещё ниже и задышал ему прямо в губы:
— Я могу заколдовать тебя, омега, слышал? Такое о нас тоже говорят... Особенно о котах. Не боишься?
Хосок сам себя не понимал, но у него всё внутри переворачивалось от страха, возбуждения и осознания того, насколько всё это неправильно и — желанно.
— Нет... — шепнул он в ответ. — Ты не посмеешь. Я пара твоего кота. Ты не причинишь мне вреда...
— Верно, — коротко выдохнул в его губы Юнги и прижался к ним своими.
Он целовал сладко и нежно, сминал Хосока губами и руками, но не был ни жадным, ни нахальным, в рот не лез, а лишь предлагал себя, проводя горячим языком по робким губам омеги. Хосок таял от этих вкрадчивых прикосновений, однако, когда он, задыхаясь от удушающего властного аромата рома, попробовал сам прикусить губы Юнги, тот рыкнул на него недовольно и сжал крепче: вёл он и баловать не давал. Но Хосок попробовал снова, прикусил основательно, так что альфа удивлённо муркнул и сжал волосы на его затылке, требуя покориться. А в третий раз, когда Хосок крепко стиснул ему шею сзади и попытался оторваться и прикусить челюсть, Юнги быстро перехватил его подбородок пальцами и дёрнул в сторону, склонился к его горлу и хрипло проурчал:
— Будешь хулиганить — укушу.
— Дикарь, — выдохнул Хосок, — только попробуй.
Юнги глухо засмеялся и стал целовать его шею, чуть засасывая.
— Останутся следы — больше не пущу в комнату, — задыхаясь от наслаждения, предупредил Чон.
Он был чуть выше альфы, так что тому было очень удобно кусать его под челюстью и у запаховой железы, а отталкивать его омеге было как раз не очень удобно.
— Не получится человеком — приду котом, — жарко прошептал Юнги, — пустишь, никуда не денешься.
Сколько они так стояли в темноте, переругиваясь и целуясь, Хосок не знал. И как очутились на постели — тоже не совсем понял. Очнулся лишь, когда острые коготки стали уже привычно мять его бока. Одежда Юнги лежала рядом: завтра не нужно будет снабжать его штанами. Глаза закрывались, и мысли о том, что всё как-то слишком быстро и неправильно, Хосок решил додумать утром. Альфа его не тронул. Он ни на чём не настаивал. Они целовались, нежно и страстно, — но... Взрослые люди, почему нет, если так этого хотелось?
Альфа-гибрид? Что там говорил Тэхён? Что это прекрасно? Ну, и отлично... отлично... спать...
***
Чимин взирал на них, застыв у двери изящным воплощением изумления. И слава богу, из-за дождя ночь была прохладной, так что Юнги был под одеялом. Плохо, что под тем же, что и Хосок, отчаянно краснеющий и пытающийся понять, как всё это объяснить соседу, который своим привычкам не изменял и даже из поездки вернулся рано утром в субботу.
— П-поздравляю? — неуверенно произнёс Чимин. — Ээ...
— Я всё объясню, — мучительно сглотнув, начал Хосок.
Но бета его перебил:
— Солнышко, ты большой мальчик, так что... Просто я не ожидал, так что... Это я, наверно, должен просить прощения.
— Нет, ты не понимаешь, — торопливо перебил Хосок, — мы не это... мы... то есть ты не подумай...
Он кинул умоляющий взгляд на Юнги, но тот лишь щурился и точно не собирался ему помогать, наоборот: смотрел с нескрываемым вниманием, как на спектакль.
— Я сейчас уйду на полчаса, — спокойно улыбнулся Чимин, — а ты пока разберись, что то, а что не это. — Он кокетливо поправил прядку волос, стрельнул взглядом в Юнги и представился: — Пак Чимин, бета.
— Мин Юнги, альфа, — волнующе хриплым голосом ответил тот, и Хосок тут же почувствовал, что если бы Чимин увидел обнажённую задницу этого альфы, Чон бы ему этого не простил — ни одному из них. Он стиснул руку Юнги под одеялом, на что альфа лишь изогнул бровь и улыбнулся.
— Вы оба просто невообразимые милашки, — восхищённо сказал Чимин, хлопнул в ладоши и скрылся за дверью.
Хосок перевёл глаза на альфу и поймал его насмешливый взгляд.
— Нет, — сказал Юнги. — Даже не думай.
— Ещё чего, — фыркнул Хосок. — Очень надо.
— И правильно. — Юнги потянулся и нежно чмокнул его в щёку. — А ещё говорят, что мы ревнивы. С добрым утром, сладкий. Всё-таки тебе надо срочно подумать над моим предложением о переезде в мою комнату.
— Я говорил! — резко мотнул головой Хосок.
— Тогда придётся немного травмировать психику Пак Чимина, беты, — невозмутимо кивнул головой Юнги. — Как скажешь.
— Дрянь пушистая, — прошипел Чон. — Поугрожай мне!
Переругиваясь и целуясь, они стали собираться, оставив вопрос переезда снова открытым. Впрочем, ненадолго. Чимин так замучил Хосока лёгкими отрывистыми, но острыми вопросами, добродушными подхихиваниями и шуточками, что смущённый Хосок сам решил сбежать к альфе в комнату ближе к вечеру.
— Презервативы взял, солнышко? — крикнул ему вслед заботливый бета, от чего Хосок зашипел рассерженным котом и вылетел из комнаты как ошпаренный.
Юнги успокаивал его, как мог. Гладил, целовал в шею, накормил яичными рулетиками и моти, уложил под бок смотреть милейший ромком. Под этот ромком Хосок и заснул. Проснулся посреди ночи от того, что кот урчал ему прямо в ухо и мягко лизал шершавым язычком шею. Хосок обнял зверя и стал поглаживать ему за ухом. Так они и лежали — нежась и ласкаясь. "Ладно... Можно и переехать", — было последней мыслью Хосока, прежде чем он провалился в сладкую мглу сна.
В этот раз его разбудил звонок. Он недовольно глянул кто: Тэхён. Две недели от него ни слуху ни духу, и вот пожалуйте: ещё и девяти нет, а он решил вспомнить, что у него где-то в общаге гибнет от одиночества друг! Хосок недовольно нахмурился и положил руку на голову спящего Юнги, мирно дышащего ему в шею. Но трубку всё же взял и шёпотом спросил:
— Чего тебе, пропащий?
Тэхён защебетал пташкой, разливаясь в мольбах о прощении, уверениях о том, что друга он не забыл, просто там такое дело, гон у кроликов долгий, а приходить после него в себя — тоже дело небыстрое.
— Ладно, ладно, не сержусь, — смягчился Хосок.
— А ты чего шепчешь? — удивился Тэхён. — Чимин уже приехал? Так он же наверняка уже...
— Ты звонишь, чтобы что? — нетерпеливо перебил его Хосок. — Я ж тебя знаю, выкладывай.
— Да! Сегодня мы с тобой идём в клуб! Буду знакомить тебя с друзьями Гуки! Просто охренительные альфы! Оба в твоём вкусе, поверь! И спрашивают о тебе постоянно! Так что...
— Не пойду, Тэтэ, — тихо, но твёрдо ответил Хосок и погладил светлые пушистые волосы под своей рукой. — Мне не надо.
— Надо! — энергично возразил Тэхён. — Ещё как! Лето в Сеуле проходит, а ты один! Послушай...
— Это ты послушай, — перебил его Хосок. — У меня уже есть... понимаешь? Есть у меня альфа.
Молчание в трубке было просто бесценным. Как и вопль Тэхёна: "Гук! У Хоби появился любовник!" Вопль был таким оглушающим, что Хосок с испуга сбросил звонок.
— Придурок, — прошептал он, переводя дыхание и пытаясь унять бешено бьющееся сердце.
— А мне понравился, — пробухтел ему на ухо мягкий низкий голос. — Дельный малый...
Хосок прикусил в досаде губу и покраснел. А Юнги, хохотнув, приподнялся над ним и спросил:
— Значит, у тебя есть альфа, Хоби?
— И что? — ощетинился Хосок. Они, конечно, ни о чём ещё не говорили всерьёз, но какого чёрта, если они буквально спят вместе?!
— И кто же твой альфа, Хоби? — ласково мурлыкнул Юнги и потёрся носом о его висок.
— Один наглый белый котяра, который ходит в гости без спроса и лапает меня тоже без спроса, — пробурчал Хосок, отдирая нахальные руки от своих бёдер.
— Но Тэхён сказал, что у тебя и любовник теперь имеется, — продолжал ласкаться Юнги. — Разве ты хочешь разочаровать друга?
— Не надо, Юнги, — прошептал Хосок, чувствуя, как его захватывает нехорошая истома. — Я не готов... пока нет... Не... надо...
— Что ты, Хоби, — промурлыкал Юнги, потираясь лицом о его шею и плечи, — я только пометить тебя хочу. Я же зверь наполовину, мне это ого как важно. Чтобы ни в каких клубах ни один альфа не смел к тебе подойти. Ясно? — Голос его стал суровее, и в нём появились вкрадчиво-опасные ноты.
— Я же отказал, — обиженно сказал Хосок. — Чего ты? Кошак ревнивый.
— Я не кошак, — наставительно ответил Юнги, заглядывая ему в глаза. — Я гибрид. Как кот я не отдам своё и буду биться с любым, кто посмеет попробовать тебя отбить. А как человек.. — Он умолк и задумался.
— Ну, что? — насмешливо спросил Хосок, косясь на него. — Что ты можешь сделать со мной как человек?
— Поверить тебе? — задумчиво посмотрел на него Юнги. — Ты ведь не обманешь? А то мы обычно однолюбы... А вы нет.
— И всё равно, зная это, поверишь? — спросил Хосок, затаив дыхание.
Юнги окинул его лицо внимательным взглядом и медленно кивнул.
— Мой кот тебе поверил, Хоби. Пришёл к тебе и заснул пузом вверх, у котов это признак доверия. А ведь он тебя тогда в первый раз видел. Так неужели я не поверю тому, кому моя натура так верит? — Он склонился к омеге с нежным поцелуем, а потом, оторвавшись, хитро улыбнулся: — А ты хорошо подумай, сможешь ли ты обмануть такое грозное существо, как я, и такое очарование, как мой белый кот?
"Тебя бы запросто, — подумал сердито Хосок, сурово глядя на смеющегося и вполне собой довольного Юнги. — А вот его... Нет, конечно. Кто же может обмануть такого чудесного кота? Это уж совсем совести не должно быть — котов обманывать".
Но вслух он этого не сказал. Ни к чему было давать этому и без того самоуверенному альфе в руки лишние козыри.
