Мне в глазах твоих себя не потерять

      Тихий шум волн. Солнце уже почти село. Ночь покрывала берег моря. Людей почти не было. А в какой-то момент оказалось, что они только вдвоём. Медленно прогуливались по берегу. Остановились. Макс обнял жену со спины, крепко прижав к себе. Его руки обвивали её животик. А её руки нежно опустились его. Она мимолётно взглянула, какой он был загорелый. На фоне её белизны.       После знойной жары, вечером наконец-то появлялась хоть какая-то прохлада. Лёгкий ветерок с моря покрывал их тела. Но им было тепло друг от друга. От них исходила нежность. Они стояли молча. Её голова покоилась на его плече. Так было спокойно им обоим в этот момент. В последнее время мало, что успокаивало. Но их любовь спасала. Они вместе, и, значит, что всё будет хорошо. Он повернул голову к её волосам. Вдохнул. Алла всё меньше надевала парики. И вот сейчас только её волосы, тот самый её запах. Если бы у него спросили, какой его самый любимый запах. То ответ был бы один. Запах его девочки. Он его и успокаивал, и заводил. Макс зарылся носом в её пряди. Вдохнул ещё раз, питаясь этой силой. Опустился губами к её виску. Казалось Алла расслабилась ещё больше.       В последние месяцы он как никогда сильно чувствовал её, которая внезапно стала опорой для него. Он всегда считал, что именно он оберегает её от сплетен, лезущих в их жизнь людей, даже от её мыслей он старался её защитить. Не сказать, что сейчас он перестал это делать, нет, но ему стало необходимо видеть в её глазах ту самую уверенность, без слов, он каждый день видел в её взгляде: «У нас всё получится». И каждый раз в его голове всплывала строчка из её песни: «Мне в глазах твоих себя не потерять…». Несомненно, ему становилось легче. Его девочка заставляла верить, что всё обязательно закончится, но сейчас главным было то, что они вместе. Каждый день он просыпался и засыпал, ощущая её. Каждый день они вместе прогуливались, вдвоём или с детьми. Семья заполнила каждую минуту его жизни. И он был безмерно счастлив.       Они словно оказались в медовом месяце. Их дни были наполнены любовью. И духовной, и физической. Это их успокаивало, приносило какое-то умиротворение и расслабление. Мысли уходили прочь, оставалось их единение. Они не могли напитаться. Это было просто жизненно необходимо — чувствовать друг друга максимально близко. Это не похоть, это не влечение, это что-то выше. Это слияние раненых душ.       Вот и сейчас у него перед глазами промелькнули кадры их сегодняшней любви. Они всегда чувствовали друг друга максимально чутко, близко, но сейчас это стало ещё острее, каждое прикосновение, каждое движение. Он получал неземное удовольствие ни сколько от того, что ощущал он, сколько от наслаждения, которое приносил ей. Её каждый вздох, стон проносились по его коже как огонь. Сложно сказать, кто за эти месяцы был больше инициатором, у них получалось это как-то обоюдно, в один миг они оба понимали, что хотят избавиться от преград одежды, хотят стать единым целым, забыться в объятьях друг друга. И весь мир подождёт. — Мась, ты чего задумался? — внезапно Алла прервала тишину, потому что уже очень долго муж почти не шевелился, застыл в объятьях с ней. — Ты знаешь, как сильно я тебя люблю? — лишь это прошептал он ей на ушко. — Конечно, ты мне всегда говоришь об этом, а я всегда в ответ отвечаю: «Я тоже».       Он вжал её в себя ещё крепче, одна рука осталась как и прежде на животе, а вторая приподнялась чуть выше, он огляделся по сторонам, так и не заметив по близости людей, нежно захватил её сосок через тонкую ткань блузки, медленно переминал между пальцев. Алла тихо вздохнула: — Масюнь, что ты делаешь?       В его голове промелькнула мысль, что девочка даже не задумывается о том, что они на общественном пляже, или ей уже всё равно. Он лишь опустился губами к её шеи. Поцеловал, облизал место поцелуя и в последний раз сжав сосок, выпустил его из плена своих рук. Развернул к себе жену, только она подняла к нему свой взгляд, как тут же его губы опустились на её, сплетая их языки в чувственном поцелуе. Сейчас им не нужны были слова, мысли, только они, они вдвоем и их единственный свидетель — море.