немного любви

Поцелуи у Виктора быстрые, смазанные и весь он мягкий и до кончиков пальцев горячий, обжигающий нёбо и причиняющий боль. Пятый же безумно холодный, с тонкими пальцами, хрупкими плечами и глазами, которые привыкли читать людей насквозь. На кровати слишком мало места для них двоих и Пятый облизываясь, кусая губы так, будто готов сжевать их до крови, приближается к Виктору. Губ касание не вызывает страсти, лишь боль в области пупка и дрожь в коленях. Пятый целуется быстро, расправляясь с рубашкой за секунду, и нога Виктора меж его промежности выглядит идеально.       — Я блять не знаю, что и сказать, — Виктор держит в руках резиновый член и Пятый щурясь улыбается. — И вот это в меня влезет? — Он тянется к губам Виктора, вылизывает их, касается языком и проталкивается всё глубже и глубже. Пятый не замечает, как оказывается под Виктором.       — Расслабься, дорогой, — Пятый слизывает последнее слово с губ Виктора и видит, как партнёр облизывает пальцы. Руки у Виктора всегда были тонкими и шершавыми, но знаете, Пятый не представлял себе ситуацию, в которой они могли бы войти в него. Один палец ощущается болью, неистовой и Пятый глотает кислород, выгибается и стонет, хватается за плечи Виктора и чувствует как что-то обрывается.       — Б-больнаааххх, Викторрахаа, — это превращается в полноценные объятия вызванные болью, но знать кое что вам всё-таки стоит. В Апокалипсисе было хуже, когда птицы пролетали над ним, когда пахло пылью, и пальцы кровоточили, когда Пятый ощущал как разрывается сердце от неистовой, обжигающей вины.       — Потерпи, — Виктор. Это он, теперь, когда Пятый находится в низу, когда пальцы партнёра в нём, он впервые, за долгое время чувствует смущение. Не от того, что он может показаться слабым или не умелым, не потому, что он, чёрт возьми, снизу, нет, ответ лежит на поверхности, и он называется Виктор. Пятый течёт, марает простыни, и все пальцы Виктора в его смазке, он трогает член Пятого и сжимает его головку.       — В-возьми, п-поахх-жалуста, — Пятый готов молиться Иисусу, Кришне или Будде, кому угодно, лишь бы почувствовать как желанные губы обхватят его член. Это маняще, это горячо, это желанно. И Виктор берёт в рот, облизывая языком уздечку, и Пятый сдерживает себя, что бы не начать давить ему на голову. Фалос уже около входа, обильно смазанный, чтобы ни дай бог не доставить Пятому дискомфорт и Пятый прикрывает глаза. Это было больно, но видели бы вы, как Пятый выгибался. Пальцы сжимали простыни, а на глазах выступили слёзы. Но было кое-что ещё. Улыбка.       — Ебаться, это ахуенно, — Виктор прокрадывается пальцами левой руки в рот Пятого, играется с языком, щупает зубы и Пятой вылизывает всё без остатка. Пластмассовый член двигается внутри Пятого и он сам начинает насаживаться на него, мыча что-то невразумительное, качая головой из стороны в сторону, лишь бы не смотреть в лицо Виктору. Боится. И Виктор это чувствует, чувствует и наклоняется над Пятым, кусая его плечо, кусая до крови, но Пятый пьян. Его взгляд затуманен и пальцы. Пальцы дрожат, а по щеке течёт слеза. Виктор убирает прядь волос, которая налипла на лицо Пятого, не переставая размеренно двигать игрушкой, целует щёки, вытирает слёзы. Любить иногда бывает больно, если учесть, что люди страдают в жизни больше, чем радуются, можно сделать вывод, что жизнь — сплошное страдание. Но это не так, сейчас, когда голова кружится и мыслей нет от слова совсем Пятый, всхлипывая просит ещё. Ещё немного боли, ещё немного ласки, ещё немного. Немного любви.