Amor non quaerit verba

      Над территорией замка только начинали разгораться первые звезды, своим мягким светом понемногу разбавляя черноту неба над замком, делая его еще более загадочным на вид. Легкий прохладный ветер едва заметно шевелил ветви деревьев, донося до ушей стоящей на вершине Астрономической башни девушки тихий шепот свежих зеленых листьев.       Она с необъяснимой тоской впивалась взглядом в родной, окружающий ее пейзаж, стараясь выжечь его в своем сознании. Девушка, наверное, в первый раз в своей жизни боялась сделать выбор, боялась пойти на поводу у собственных желаний, никак не связанных с ожиданиями окружающих, ждущих от нее великих свершений на благо родины. Ее некому было поддержать в ее настоящих стремлениях, которые она раскрыла своим друзьям по окончании войны — ребята ее не поняли, хоть и пытались убедить в обратном. Невозможно было связать бодрую, полную амбиций ведьму с той Гермионой, которая стояла, прислонившись к холодной стене коридора, и говорила о том, что хочет простой жизни: жить вдали от города, вдали от людей, рисовать картины на заказ и для удовольствия, выплескивая на полотно свои эмоции и размышления, заниматься комнатными растениями, возможно даже обосноваться в мире магглов.       Девушка прикрыла глаза, вспоминая лица друзей, которые говорили даже лучше, чем сказанные ими же слова, и все произнесенные ими фразы, так или иначе крутящиеся вокруг разрушенных надежд. Их надежд.       Джинни была просто возмущена и долго высказывала ей о том, что нужно было рассказать раньше, ведь они подруги, почти что сестры, которые столько всего пережили. Она чувствовала себя преданной, и хоть позже успокоилась, более спокойно выслушала Грейнджер и искренне попыталась понять, но это было сложно. На словах она поддерживала подругу, но в ее глазах все еще горел огонь непонимания: она не могла поверить в то, что та так просто отказывается от карьеры, от своих недавних грандиозных планов, чтобы «уйти в подполье и загубить свою жизнь из-за сиюминутного желания».       Рон тогда просто едва ли мог связно говорить от шока. У него были виды на подругу, о чем девушка прекрасно знала, но, к сожалению, не могла ответить взаимностью на его чувства. Она ценила его, но как друга. Для более глубоких отношений должна быть духовная близость, общие интересы, стремления, возможно даже уклад жизни, а в их с Роном отношениях стояли жирные минусы напротив каждого из этих пунктов, которые никогда бы не удалось исправить на противоположные знаки. Ему нужен был небольшой дом, полный шума, выпечки и детского смеха, в котором во главе угла бы стояла постоянная уютная неразбериха, которую сама Гермиона могла допустить лишь во время приготовления к семейным праздникам. Ей хотелось тишины и молчаливого общения, от которого не возникало бы отчаянного желания заполнить окружающую пустоту хоть чем-нибудь.       И все это, как бы ее поначалу не пугало это внезапное открытие, она испытывала рядом с тем, на кого раньше никогда в жизни не подумала бы — рядом с Драко Малфоем. Раньше.       Просто еще в начале учебного года они случайно встретились на Астрономической башне, молчаливые, перебирающие свои воспоминания, редко бросающие взгляд на окрестности или друг друга, сначала испытывающих некий дискомфорт от подобной компании, но, на удивление, не произносящие ни слова. Потом были случайные ночные встречи на берегу озера, где каждый из них терпеливо ждал, когда тихий плеск волн успокоит их израненные сердца, унося в свои черные воды все, лежащие грудой острых камней тяготы. Пересекались они и в библиотеке, где часы напролет могли сидеть за соседними столами, даже не видя друг друга из-за гор окружающих их книг, но прекрасно слыша дыхание, скрип пера и шорохи страниц, в которых они оба хотели утонуть, спрятаться от своих скорбей, вытеснить насущные проблемы новыми знаниями.       И снова молчали. Лишь кивали друг другу, приветствуя.       Это было своеобразной игрой, где, казалось, ни один из них не был знаком с правилами, но заранее уже были с ними согласны. Гермиона не могла сказать, почему она приняла ее. Она даже не задумывалась об этом. Девушке просто было до странного спокойно в компании слизеринца. Он был пугающе похож на нее. Иногда гриффиндорке казалось, что она, смотря на него, видит в зеркале мужскую версия самой себя, но с не свойственным ей цветом волос и зеленым, а не красным, галстуком.       Они просто знали, что их поймут. Они, не роняя в сторону друг друга ни слова глазами просили составить им компанию, легкими прикосновениями поддерживали друг друга, пониманием во взгляде успокаивали. Им не нужны были слова, они прекрасно понимали все и без них.       В этом было что-то особенное, невесомое и интимное, робкое и такое нужное, что временами захватывало дыхание, пока они, разделив боль на двоих, не приходили в норму, сидя совсем близко друг к другу, слушая сливающее в одно дыхание.       Гриффиндорка допускала мысль о том, что влюбилась в своего школьного врага, хотя у нее при его виде не начинало бешено стучать сердце, потеть ладони, прерываться дыхание и прочее, что должны испытывать девушки ее возраста, питающие к кому-либо симпатию. Наоборот, она успокаивалась рядом с ним. Дыхание приходило в норму, ноющая боль в груди постепенно затихала, а все ее существо буквально затапливало теплом. У нее не было определения, чтобы описать свое состояние.       С Роном она не испытывала ничего из этого.       Гарри из ее друзей был единственным, кто наиболее спокойно отнесся к свалившейся на них правде, только и он отметил, что хотел бы, чтобы такая ведьма, как она не зарывала свои таланты в землю, а все-таки нашла способ применить их на благо страны.       Только Гермиона ни разу не говорила о своих «грандиозных планах». Она ставила перед собой и друзьями более близкие цели, выдвигала вперед только насущные вопросы, которые требовали их вмешательства, понимая, что все еще может не раз поменяться в жизни каждого из них, да и просто нужно сначала выжить, лучше узнать себя, а потом уже начинать принимать решения, касающиеся дальнейшей жизни.       Гриффиндорка понимала их. Она сама была бы в полнейшей прострации, обрушь на ее голову кто-то из родных такие новости. Это словно показать второе дно своей личности, хотя это не те слова, которые верно описывали ситуацию. Гермиона испытывала вину за эти внезапные откровения, хотя не была виноватой. Просто она чувствовала, что жизнь, которая была ее сутью в Хогвартсе, прошла: этот этап, полный суматохи, погонь, интриг и расследований, великих целей и ответственности за все и вся, подошел к своему логическому завершению. Начиналось что-то новое, кружащее невидимым глазу шлейфом вокруг девушки, манящее ее, обволакивающее и успокаивающее. Она просто чувствовала это.       И теперь, под конец выпускного бала, даже на самой верхней точке замка слыша смех уже бывших одноклассников и грохочущую музыку, Гермиона уже так привычно ждала его, чтобы последний раз провести бок о бок время в стенах школы, в последний раз ощутить спокойствие перед завтрашним днем, забыть о снова пробравшемся в душу страхе. В последний раз.        Девушка почувствовала, что он пришел, и обернулась, приветствуя его легким кивком. Драко бесшумно приблизился и встал сбоку от гриффиндорки, но в этот раз он не стал смотреть на почему-то затихший, словно в предвкушении чего-то особенного, лес, на сверкающее миллионами отраженных звезд озеро, он смотрел прямо на Гермиону.       — Ты выйдешь за меня? — тихо спросил он, смотря на гриффиндорку. Его первые слова.       Глаза юноши блестели, как и озеро, отражая далекие звезды. Он смотрел на нее, терпеливо ожидая ответа. Ее первых слов. Драко отчетливо видел удивление, скользящее по ее лицу, блестящее в карих глазах, которые не отрываясь смотрели на него, изучая, анализируя, ищя ответ.       — Что? — только и смогла произнести девушка.       — Я серьёзен. Понимаю твой шок, но, — блондин набрал воздуха в легкие, задерживая взгляд на блестящих карих радужках, и выдохнул, — ты мне нравишься. Мне хочется быть рядом с тобой, Гермиона. Я буду стараться сделать все возможное, чтобы ты чувствовала себя счастливой, чтобы не вспоминала прошлое…       Вопреки своим ожиданиям, Гермиона не испытывала отторжения от предложения уже бывшего одноклассника — она ощущала тот самый шлейф чего-то нового, который в этот раз окутывал не только гриффиндорку, но и стоящего напротив парня, смешиваясь в исходящим от него запахом кофейных зерен, даря спокойствие и разливаясь по телу ощущением тепла и счастья. А он продолжал что-то говорить, спокойный на вид, но выдающий себя с головой чуть подрагивающим голосом и плещущимся в стальных глазах страхом быть отвергнутым.       Она верила его словам, ведь уже давно смотрела на несносного слизеринца, задаваку, главного мерзавца школы и преступника под другим углом. Гриффиндорка видела побитого жизнью парня, обычного человека, который ничем от нее не отличается, который совершил кучу ошибок и теперь учился жить с этим грузом, презираемый и ненавидимый большинством учащихся. Который весь этот год дарил ей ощущение дома.       От охватившего ее волнения, девушка не могла произнести ни слова. Трудно было поверить, что Драко Малфой предлагал ей вступить с ним в брак, но это было реальностью, как и все его сбивчивые слова, обещания, где он не клялся выполнить все, для ее счастья, но очень обещал стараться не причинять ей боли. Это не последняя их встреча, кричало сознание гриффиндорки, заставляя сердце плавиться от охватившей его радости. От нахлынувших эмоций у Гермионы задрожали губы, заставив слизеринца остановить свою речь и замереть. Она закивала головой, выражая согласие.       — Да, — выдохнула она, наконец собираясь с силами, — согласна, Драко.       Кареглазая видела, как после ее слов у парня задрожали руки, как сначала в неверии округлились, а потом заискрились счастьем серые глаза, переливаясь, словно были двумя бриллиантами. Наблюдала, как он полез в карман, чтобы достать небольшую бархатную коробочку с золотым кольцом, украшенным зеленым сапфиром. Так подходящим в тон к ее выпускному платью.       Наблюдая ее удивление, парень усмехнулся.       — Да, я подготовился, — подтвердил он ее догадку, осторожно беря ее ладонь в свою и медленно надевая на безымянный палец теперь только его Гермионы кольцо. — Dum spiro, amo atque credo, — прошептал он магическую клятву.       — Dum spiro, amo atque credo, — ответно прошептала Гермиона, не имея кольца, просто проводя своими пальцами по левой руке блондина.       — Леди Малфой, — выдохнул Драко, поднимая взгляд с ее изящной ладони на бездонные глаза, искрящиеся, чарующие. — Могу я обнять тебя?       Гермиона, удивленно моргнув, просто шагнула вперед, скользя ладонями под его руки, обнимая теперь своего мужа за талию, кладя голову ему на грудь — напротив сердца. Драко осторожно обвил ее хрупкую фигурку руками, прижимая к себе, зарываясь носом в ее волосы, медленно вдыхая ее запах. Его объятья становились все крепче, он словно все еще боялся, что она исчезнет, как прекрасный сон, но его Гермиона была рядом, водя ладонями по его спине, гладя, успокаивая, расслабляя. Чуть отстранив ее от себя, юноша взял лицо теперь уже супруги в ладони и медленно, очень осторожно прикоснулся к ее губам своими, чувствуя, как она перемещает свои ладони на его грудь и двигается выше.       Драко осторожно мял ее губы, обводил языком, легко покусывал, посасывал, оттягивал, замирая от тихих, еще робких стонов супруги. Жены. Леди Малфой. Девушка, медленно перебирая тонкими пальцами, двигалась по груди теперь мужа все выше и выше, слушая его тихий рык. Ее личного слизеринского льва. Она отвечала на его ласки, купаясь в исходящем от него тепле, ощущая, как его прикосновения к ее спине, плечам, лицу вместе с привычным спокойствием преподносят ей что-то совершенно новое, что-то, от чего сердце сначала замирает, а потом начинает пускаться вскачь, неся по венам новое для нее знание: ей хочется его прикосновений.       Поцелуй становился глубже: язык юноши легко скользнул меж податливых губ Гермионы, начиная вести в только ему известном танце, исследуя все, играясь. Слизеринец зарывался руками в каштановые волосы, несколькими движениями безвозвратно портя её прическу, сжимал тонкую талию, придерживая Гермиону, прижимая к себе, слушая ее ускоряющееся сердцебиение.       — Теперь ты Малфой, — ухмыльнулся Драко ей в губы. — Моя Малфой.

***

      — Не пожалела, что вышла за меня? — хорошо слаженный блондин с любопытством смотрел на сидевшую у него под боком супругу.       Гермиона оторвалась от книги, переведя недовольный взгляд на мужа.       — Мерлин, мы четырнадцать лет в браке, — закатила она глаза, вызвав своими словами у Драко улыбку. — И у нас четверо детей. Ты серьезно?       — Вполне, — кивнул Малфой, вызвав сдавленный вздох кареглазой.       — Не дождешься, хорек несчастный, — она закрыла книгу, и, обхватив мужа за шею руками, притянула к себе для поцелуя.       — Нет, — остановил ее Драко, — счастливый.