***
Кику всегда испытывал чувство тревоги, когда шёл мимо тюремных камер. Эта атмосфера безнадёжности и неволи его пугала. А ещё больше его пугали звуки, которые доносились из этих камер. Женщины пели грустные песни, тоскуя о своей свободе, разговаривали, что-то выкрикивали суровой охраннице. Нет, Кику однозначно не хотел бы быть сторожем здесь. Но вот они дошли до мужских камер. Японец открыл дверь, и перед Хондой предстало жуткое зрелище: юноши сидели плечо к плечу, в оборванной одежде, окровавленные куски которых свисали с плеч, с разбитыми лицами и ещё не зажившими ранами. И среди них сидел Ëн Су. Он будто бы и не заметил вошедших охранника и Кику, продолжая переговариваться с сокамерником. — Забирай, которого тебе надо. Япония кивнул. — Благодарю. Кику подошёл к Ëн Су и бесцеремонно схватил его за локоть, потащив за собой. Япония по горькому опыту знал, что на «Хэкури» как и на другое японское имя Корея не откликнется принципиально, а называть его родным именем среди японских надзирателей опасно. Да и зачем устраивать скандал, когда сейчас главная цель — уйти поскорее, не навлекая беды? Ëн Су упирался, сопротивлялся. Но Япония был сильнее. Если к этому прибавить то, что Корея почти ничего не ел, то преимущество точно было на стороне Кику. Так, с горем пополам, они дошли до дома.***
— Ëн Су, да сколько можно?! Какой раз за месяц! Ты идёшь на митинг — я тебя вытаскиваю, ты идёшь на митинг — я тебя вытаскиваю. Система прочнее, нежели круговорот воды в природе! — возмущался Кику, обрабатывая Кореи раны. — Ты ничего не понимаешь! — крикнул Корея и язвительно добавил: — Ах, да. Ты же не был под чьей-то оккупацией, куда тебе. — Ëн Су, — Япония тяжело вздохнул, — ты должен понять, что это не выход, и смириться с ситуацией. Да тебя уже охранники в лицо знают! — Пусть знают! Я, кстати, нагрубил одному, — с нескрываемой гордостью ответил Корея. — Что-что ты сделал?.. — насторожился Япония. — Этот громила сказал, что «Корея погибла»! Ну, я и послал его. Я живее всех живых! Я ещё его переживу, и тогда посмотрим, кто тут погиб. — Но ты же всё равно послал его по-корейски… Наверняка, он ничего не понял, — со слабой надеждой сказал Кику. — Щас прям! Я специально для этого японские ругательства выучил. У Кику упало сердце. Боги, как стыдно… — Ты бы видел его лицо! — с удовольствием продолжал Ëн Су. — Правда, огрел он меня хорошо… Ну, ничего. Я ему это потом припомню, если встречу. Я его лицо запомнил! — Достаточно! Ëн Су, слушай меня внимательно, — вскипел Кику. — Если ещё раз ты пойдёшь на митинг или нагрубишь охранникам, я не буду тебя вытаскивать! Будешь сидеть там до скончания веков! — Или ровно до тех пор, пока я не смогу отсюда сбежать, — улыбнулся Корея. — И вообще, какое тебе дело до этого? Ну, подумаешь, побьют меня до полусмерти. Каким боком тебя это волнует? — Из-за твоих выходок император сердится, — нахмурился Кику. — Не делай вид, будто не знаешь об этом. Кику не врал. Ëн Су действительно было известно, что именно Япония отхватывает от императора за проступки Кореи. «Что ты за империя такая, даже колонию свою усмирить не можешь!» — Ëн Су точно помнил, что эту фразу правитель гневно произнёс, когда Корея изрисовал чëрными чернилами японский флаг, причём не просто изрисовал, а написал много, не очень лестных слов в адрес императора, японской армии и самого Японии. Кику, краснея, клялся императору, что такого больше не повторится. — Даже если и так — мне всё равно, — зевнул Корея, укладываясь на футон. — Хэкури, я серьëзно! — Меня зовут Им Ëн Су, — закрыв глаза, ответил Корея. — Хэкури, — громче повторил Кику, — я не понимаю, что тебя не устраивает. Да, сейчас ты не свободен, но ведь для тебя есть значительные послабления. — Надо же! — Ëн Су резко распахнул глаза и приподнялся на локтях. — И какие же, позволь узнать? — Ты можешь гулять, где хочешь. — Под надзором охраны, твоего драгоценного Осаки, — с явным пренебрежением ответил Ëн Су. С Осакой у него складывались не самые лучшие отношения. Осака почему-то не взлюбил Ëн Су с первого дня, как он здесь появился. К слову, это было взаимно. — Можешь носить какую хочешь одежду, я подарил тебе целый гардероб! — И нигде нет ханбока, — фыркнул Корея. — Одни кимоно да юкаты. — Но ты можешь есть, что хочешь! — Пока мой народ голодает, — парировал Ëн Су. — Можешь пить, что угодно! — в отчаянии воскликнул Хонда. — Но не напиваться. А напиться хотелось. С горя. Однако Кику установил строгое правило: не пить до беспамятства. — Да в конце концов! — нервы Хонды не выдерживали. Он грубо схватил Ëн Су и притяну его к себе: — Когда ты попадал в тюрьмы, тебя ни разу не подвергали пыткам! Я за всё время нашего «замужества» ни разу не покушался на твою невинность, коей ты так дорожишь! Поверь, не многим везёт так же! — Не подвергали пыткам… — с усмешкой повторил Ëн Су. — А разве смотреть на то, как унижают твой народ не есть настоящая пытка для страны? Разве ощущать своё бессилие не есть величайшее мучение для меня? Корея смотрел на Хонду глазами, полными решимости. Кику, внезапно отойдя от вспышки гнева ослабил хватку и отпустил Ëн Су. Помассировав себе виски, будто пытаясь успокоится, Кику отошёл к окну. Корея даже не взглянул на него. — Ты спишь рядом со мной… На одном футоне… — наконец тихо приговорил Кику. — Никогда не задумывался, почему? — Мне всё равно, — с крайним безразличием ответил Ëн Су. — Была бы альтернатива, я бы с удовольствием поспал на улице или в той же тюрьме. Хонда замолчал. Корея непробиваем. Это было в нём всегда. Даже сейчас, будучи бессильным что-либо сделать, Ëн Су оставался таким же непоколебимым. И Кику, как бы стыдно и ужасно не было это признавать, нравилась эта черта Ëн Су. Япония осозновал, что непозволительно для империи поощрять такое поведение своей колонии, но ничего не мог с собой поделать. — Если надо, — вдруг заговорил Ëн Су, — я вообще могу уйти, если я тебя стесняю. — И уходи, — спокойно ответил Кику, так же глядя в окно. — И уйду. — И уходи. — И уйду! — И уходи! — Спасибо, Кику-сан, вовек не забуду вашу доброту, — со злой усмешкой ответил Ëн Су и, встав с футоне, ушёл, громко хлопнув дверью, да так, что та чуть не слетела с петель. Кику остался стоять у окна. Он знал, что Корея, даже если захочет, далеко не уйдëт. Он будет под строгим надзором верного Осаки. К тому же, за окном прогремел раскат грома. Начался дождь, который угрожал перерасти в ливень.***
— Что они там? — зевая, спросил Гонконг. — Опять поссорились, — вздохнула Мэй. — Мда уж… — протянул Леон. — Надеюсь, скоро придёт Англия и вытащит меня из этого дурдома. — Много хочешь, — усмехнулась Мэй, укладываясь на футон. — А всё-таки, как думаешь… Япония не равнодушен к Ëн Су? — Чего? — поднял бровь Леон. — Да не, это глупости. С чего ты взяла? — Я видела, как Кику на него смотрит, когда Ëн Су не видит. — У вас, девушек, одно на уме, — фыркнул Гонконг, накрываясь футоном.