"Не..." любимая игрушка

Игрушка. Очередная деталь его коллекции. Один из тысячи. Такой, как все. Тот же тип парней: худощав, дабы появлялось желание защитить, а не ударить, быть нежным, целовать по утрам, поднося чашку обжигающего кофе, шептать на ушко тихие признания; невысокого роста, чтобы смотреть сверху вниз своими холодными глазами; смазливое личико, что напоит красотою, не стыдно показать, без отвращения проводить подушечками пальцев по гладкой коже, покрывать поцелуями веки, скулы, виски. Менялись лишь цвет волос и глаз. Потому что это были мелочи, не играющие абсолютно никакой роли. Светлые, темные, карие, голубые. А я очередной экземпляр. Не фаворит. Так, обычный. Живу ожиданиями, что он обратит на меня внимание. Но глаза покрываются пылью, а он все так же смотрит по сторонам. Черная подводка, слой тонального крема, немного блеска на губы, дабы скрыть веснушки – маска готова. И даже мне лишь изредка удается увидеть его уставшим, с темными кругами и взъерошенными волосами. Я ведь игрушка, о которой можно забыть, увидев где-то там красивую и яркую обертку, что сладко поигрывает накрашенными бровями. Он смотрит на нее, отпускает мою руку и, не сказав мне и слова, но и не прощаясь, идет к новому леденцу. С ним он улыбается, громко смеется. А я жду. Прожигаю взглядом темноту, отыскивая в толпе знакомую макушку. Облегченно вздохнуть: «С ним все хорошо. Он еще здесь и скоро вспомнит обо мне». Но музыка становится громче, выпивка крепче, а память слабее. Нетвердой походкой приближается к барной стойке, где к его удивлению стою я. Рукою он потирает щеку, пытаясь стереть след от алой помады. Движения не точны, и от этого на коже остается растертое пятно. − Ждешь? – спрашивает, не скрывая удивления. − Жду! − Зачем? – внутри все холодеет. – Можешь ехать домой. Я сам доберусь. Нянька не нужна. Разговор окончен. Прощальный поцелуй в щеку, слишком короткий, но до сладкого удара в животе. А он уже повернулся к бармену и заказывает очередные два коктейля «Секс на пляже». − Я буду тебя ждать, − пытаюсь скрыть обиду, но дрожь в голосе выдает меня. – И мы поедем вместе. − Как хочешь, − все, на что я заслужил. Медленно уходит. А я – застывшее ожидание. Все так же продолжаю наблюдать. Сейчас ему весело. А я игрушка. Заводная. Без права на претензии. Свободный уйти, но не быть рядом. Вольный ждать, стоять в стороне, когда он со всеми здоровается. Вольный смотреть на него, называть своим, но только в мыслях. Любоваться, все прощать: и острые слова, и забытое внимание, и взгляды на других. Глотать горькие слезы, пока никто не видит и, нацепив на лицо дежурную улыбку, снова ждать. Прощупывать свою душу на изъяны и находить застывшие слова, что создали между нами пропасть. Обвинять себя, никому ничего не объяснять: ни грустные глаза, ни взгляд в пустоту, ни замороженные пальцы, ни дрожащие губы чернильного цвета, всех оттолкнуть, кроме него. Выжигать проблемы алкоголем. Сносило крышу, хотелось танцевать. И я танцевал, как мертвая, повисшая на нитках марионетка. Они сами меня находили, нарушали мое личное пространство, воровали мой кислород. А я видел пред собой лишь его улыбку. Тогда он вспоминал обо мне. Это были те редкие минуты, когда возле меня был кто-то. Чьи-то руки поглаживали спину, забираясь под футболку. Ничего не чувствовал, словно мои рецепторы атрофировались. Все, кроме болевых. Я не слышал песни. Куда-то плыл. А он обижался, смотрел на меня, как на мусор, отчего было страшно подбежать к нему, уткнуться носом в теплую шею и прошептать: «Забери меня отсюда». Он уходил, забирая с собой мою радость и надежду на позднюю встречу, я же продолжал стоять посреди глупой толпы, бесшумно шевеля губами: «Прости». Мы могли не разговаривать и день, и неделю, пока я, ухватив редкую минуту его одиночества, не решусь спросить: − Ты сердишься на меня? Я тебя обидел? Стою с поникшей головою, а он улыбается, поигрывая изящными пальцами со своим телефоном. Открыто врет: − Нет. Хмурит брови, размышляя о чем-то своем. − Тогда почему ты не звонишь и обходишь меня стороной? − Не знаю, − пожимает плечами. А я ломаюсь, ищу слова для извинений, прячу под замок остатки гордости. Весь мир исчез. Осталась только моя отчаянная любовь. − Извини… − За что? Удар сердца, как выстрел, эхом в висках. − За то, что смотрел на других, прикасался, танцевал… С ними, − но далее то, в чем он должен извиниться. – Большего не было. Он и без меня знает. Довольно улыбается. И эта улыбка навсегда останется в числе моих любимых, которую я пронесу через всю жизнь, возвращаясь к ней в трудные минуты, пасмурные дни и мгновения счастья. Нежность, прощение, любовь и забота – лишь на мгновение, а я чрезвычайно рад. − Можно тебя обнять? − Если хочешь. Несмело ложу руки на талию, а голову - на плечо. И когда он властно прижимает меня к себе, так, что дыхание перехватывает, клянусь, только здесь мне удается согреться. Но потом он снова скажет: − Ты иди, а я скоро подойду. И это «скоро» будет лишь через пару десятков минут, когда уже нет сил ждать, когда он, не поймав достойной добычи, решит напомнить мне о своих правах. А я буду счастлив. Буду прижиматься к нему всем телом, забирая себе часть его соблазнительного тепла. Буду осторожно проводить губами по шее, пробовать на вкус его кожу. Пьянеть, задыхаться, закрывать глаза, падать в омут его обещаний. Он будет моим. Лишь несколько минут. В моей власти. Не делить с кем-то. Обманываюсь. Хочу, чтобы это было правдой, однако это я в его власти. Я, а не он, довольствуюсь жалкими крохами его внимания, что переменчиво, как ветер: сегодня здесь, а завтра там. Ловлю каждое его слово, смотрю как на легенду, чудо. И так всегда. Наказание и благодать. Исчезнет мир, как потушить в комнате спичку. Будем только мы. − Ты дрожишь, − шепчет, когда я, прижавшись к его груди, пытаюсь скрыть стук зубов. − Немного. Его ладони ложатся на спину и, поглаживая, он притягивает меня так близко, что я чувствую удары его сердца о мою грудь. А далее вспышка. Чей-то неосторожный оклик. Он пообещает: − Я на минуту. А я останусь, и прохладный ветер поцелует меня в дрожащие губы. Вместо него. Он забыл или не хотел. Схвачусь за голову, пытаясь понять, почему я позволяю ему быть свободным, вытирать об меня ноги, пахнуть чужими губами. Спрячусь в своих мыслях, не замечу, как высокий незнакомец вцепится в руку и со словами: «Не грусти, красавица», потащит неизвестно куда, известно зачем. А я буду искать его глазами. И не найдя, резко остановлюсь, затем грязно выругавшись, толкну захмелевшего гостя в грудь. Стану ждать, когда он меня ударит. До острой боли, что ножом разрежет сознание и заставит меня проснуться, увидеть себя со стороны, вынудит захотеть изменить свою жизнь. Однако незнакомец лишь нахмурит брови и отправится за новой бутылкой пива. А я, глупая игрушка, найду себе компанию скучных блондинок, чтобы в очередной раз не расстроить своего владельца. Буду не знать, о чем разговаривать, сколько его ждать. А когда он подойдет, и я пожалуюсь, что весь вечер чувствовал себя монашкой, не будет утешений, каких-то вопросов. Лишь короткое: − Пора домой. Хотя слишком рано, но вечеринка закончилась. Ему надоело видеть пьяные лица, глупые ухмылки. Он устал от смазливых мальчиков со спущенными штанами, под которыми отсутствует нижнее белье, гладким торсом, на высоких каблуках. Он назовет их слишком легкой добычей, ради которой и пальцем шевелить не нужно, она сама приползет в мышеловку, назовет пустышкой, с которой можно спать, но не встречать рассветы. Но уже завтра он снова отправится в клуб, и я снова пойду с ним, закинув как можно дальше желание провести этот вечер вдвоем. Без изысканного ужина, романтических свечей, но и без посторонних взглядов, диванов, что пропитаны потом и выпивкой. Забудется вчерашняя усталость, и мы, держа друг друга за руку, будем подходить к клубу, когда он попросит: − Там мой бывший, и я не хочу, чтобы… Я перебью его, актерски спрятав боль, выдавлю из парализованного горла: − Хорошо, не волнуйся. И с мертвым сердцем, без его руки, зайду внутрь, чтобы в очередной раз доказать себе, что я лишь аксессуар. Пока что в моде. Но надолго ли? Не вернутся ли на подиум прошлогодние фасоны? Родною тенью эти мысли будут ходить за мною от столика до столика, пока глаза не наткнутся на его бывшее и мое настоящее. Они будут стоять, слишком рядом, слишком интимно смотреть друг на друга, что-то шептать. А я, сцепив зубы, отшиваю очередного парня и наблюдаю за этой сладкой парочкой, что позабыв обо всех, купается в лучах светомузыки. Откажусь от желания подойти к ним, нагло оттолкнуть од него эти руки, резко заявив: − Он мой! Потому что я пообещал ему быть в стороне. Сдержу слово, сделаю вид, что его здесь нет. Словно это поможет. Словно это так легко не смотреть в ту сторону, пытаясь разглядеть, обнимаются они или нет. А рядом будут наши общие друзья. И они ничего не скажут, обходя их взглядом и разговором. Иллюзия того, что ничего не случилось. Он просто встретил своего бывшего. Которого когда-то любил… Или любит? Хочет вернуть? Когда они расстались? Месяц, неделю назад… А я? Кто я? Для него и для себя. В кого превратился? Запасной вариант, подушка на вечер, с которой можно забыться. Стал никем, но с невидимым ошейником и поводком. Повсюду с хозяином. Возле ноги. В шаге от того, чтобы стать таким же бывшим. Но я буду переубеждать себя, что не обижаюсь, когда он, закончив разговор, пройдет мимо меня, одарив коротким взглядом, и направится за новой порцией алкоголя. Это станет последней каплей, иссякнут силы слушать его громкий смех, выгорят эмоции и чувства, как воск, желание быть с ним здесь и сейчас. Покидая клуб, я подойду попрощаться с ним. Бокал мартини, хмельные друзья. − Я домой, − сразу направлюсь к выходу. Он схватит меня за руку: − Ты чего? – под прицелом любопытных глаз, не знаю, что ответить. – Обиделся? Опущу глаза вниз, провинившийся, обиженный: − Нет. − Но я же вижу. Ты взвинчен, нахмурен. − Неужели? – нотки сарказма, холодный взгляд, который он не любит. – Ты весь вечер отсутствовал. И все твои минуты длились вечность. − У меня много друзей, − глупое оправдание, что еще сильнее доказывает: мне здесь делать нечего. Я улыбнусь, скажу: − Счастливчик, можно позавидовать. А он, хмурый и недовольный, будет держать меня за руку, прося: − Останься, вместе поедем. Он всегда так говорит, когда игрушка выходит из строя. И, возможно, в любой другой вечер я бы остался, но не сегодня. Чувствовать себя одиноким рядом с ним, смотреть в его глаза, ломая голову над тем: о ком он сейчас мечтает. Грустить, когда друзья шутят, ловить на себе двусмысленные взгляды от посторонних, не смея заявить: «Я сюда пришел со своим парнем» (ведь это ложь, я здесь со своим владельцем) – главные достижения этого чудного вечера. Повторю его слова: − Я сам доберусь, не маленький, − под гробовую тишину окружающих, что удивлены нашей ссорой. Далее быстрый поцелуй в щеку, чтобы не проснулось желание остаться, и я уйду. Он не проводит меня до машины, будет развлекаться до самого утра. Не позвонит, не поинтересуется, как я добрался, все ли в порядке. Это моя забота, а не его. А ночью, в моих снах, я снова увижу его. Мне будет казаться, что он лежит рядом. Напротив его серые глаза, что с неподдельным любопытством рассматривают мое лицо. Тонкие пальцы перебирают пряди, а губы шепчут: − Ты сейчас такой красивый. Я довольно улыбнусь, проведу пальцами по его щеке, отмечая, что даже во сне его кожа такая же нежная и гладкая, как и в повседневной жизни. Он накроет мою ладонь своею. И от этого тепла, что разольется телом, от простого, но столь желанного прикосновения, из пепла восстанут мои чувства, я снова захочу быть рядом с ним, в печалях и радостях, видеть его счастливую улыбку. И плевать, что не я этому причина, а кто-то другой. Забуду все обиды и пылью развею сомнения, что я ему не нужен. Пустующее место в сердце заполнит уверенность, что моей любви хватит на двоих. − Жаль, что утром ты исчезнешь. Слова сами вырвались, хоть и были надежно спрятаны. А он вздрогнет, словно от холода, на лбу проляжет морщинка боли. Я невольно засмотрюсь в его глаза, позабыв о том, что хотел извиниться за неосторожные страхи, за то, что бросил его там. И не успею. − Сегодня не исчезну. Не «больше», только в это утро. Паутина разочарования укроет душу, что так неосторожно возрадовалась его приходу. И все исчезнет, когда он осторожно коснется уголка губ, словно прося разрешения, словно не зная, что я не откажу. Потому что для этого нет сил. Потому что с ним меня не интересует, который час, сколько вокруг людей и прочие мелочи. И пусть ему удается разбивать мое сердце так, чтобы потом не склеить, пусть мои надежды покрылись ржавчиной от того, что мы никогда не будем полностью принадлежать друг другу, я, как самый отчаявшийся мазохист, готов любить его, хотя мои чувства и не способны пробить холод его сердца, быть верным другом, хранить секреты и подставлять плечо для слез. Ведь он сделал меня другим, открыл мне глаза, и я, как ребенок, залюбовался чистым небом. Стоит ему обнять меня, как исчезают страхи и холод одиночества. Он принимает меня грустным, расстроенным, капризным, грубым, а я хочу быть лучше. И это желание настолько поглотило меня, что порой, растворившись в нем, я забываю простые, но столь нужные вещи: потребность во сне, пище, отдыхе. Лишь знаю: нет такого зелья или заклятия, лунных ночей, магнитных бурь, что смогут заставить полюбить нелюбимого. Я сам поцелую его, волнуясь при этом как школьник. Ведь с ним каждый поцелуй как первый. То свирепый и властный, как летняя гроза, что ударит хмелем в голову, лишив зрения и слуха. То трепетное, осторожное прикосновение, от которого серый мир облачится в алые краски. Он пылко ответит, рукой скользнет от шеи к груди, выводя на пылающей коже незамысловатые узоры. И порой мне кажется, что он знает мое тело лучше меня. Он вынуждает его дрожать, плавиться, выгибаться, словно мягкая глина под умелыми пальцами мастера. Собьется сердце с такта, а глаза затопит ртуть, когда в лучах рассвета я увижу его теплую улыбку. Тихое мурлыкание в район ключиц: − С добрым утром! Разобьются мысли, кроме одной: «Не отпускать», пока он сам не прогонит, крикнув: «Убирайся!», что будет значить: я ему не нужен, я лишний. За окном новый день, а здесь сломались стрелки. Там просыпается солнце, сигналы машин, телефонные разговоры, а в нашем мире лишь дыхание, переплетенные пальцы и целая жизнь на то, чтобы из игрушки превратиться в любимого.