Почти Хельхейм

Бьор горько ревел на середине бескрайнего серого поля, которое раскинулось перед ним на последнем издыхании. Он убил целую неделю на то, чтобы найти достойного соперника для последнего боя, но всегда случалась какая-то ерунда, которая мешала ему умереть в бою. То противник напорется на собственный меч, то его деревом придавит, то появится какой-то смешной чудик, которого и противником назвать нельзя. И тут он нашел чудовище самое настоящее, схватка с которым обещала ему драгоценные ворота. А за минуту до того, как он оказался в Вальгалле, все мечи, которые оказались у него в руках, растаяли, а на голове появился светящийся обруч, который сейчас мешал ему полноценно схватиться за голову. Он кричал, кажется, несколько часов подряд, не в силах остановиться. Раздавленные мечты, погнутые надежды — все давало о себе знать. В его крике было столько отчаяния, что нельзя было не посочувствовать. Когда он обернулся, то увидел монахинь. Десятки монахинь с такими же обручами на голове, десятки которых он, можно сказать, спасал. Те смотрели на Бьорна с удивлением и сочувствием. — Что с тобой случилось, сынок? — спросила самая дряблая из них и вышла вперед. Бьорн не думал, что эти божьи коровки наделены речью, он сильно вздрогнул и вдруг по-детски пустил слезу. — Я должен быть сейчас в Вальхалле, вечно пьянствовать и драться! — воскликнул он и топнул ногой так, что земля пошла ходуном. Слезы затуманивали обзор, вспоминал он о том, что наверняка его похоронили эти же живые божьи коровки по христианским обычаям. Даже злость примешивалась к его эмоциям. Старушки же рассматривали его сочувствием и возмущаться не спешили. После этого парочка подошла к нему и осторожно положила руки на его мощное тело. — Ну, не грусти. Путь Христа тоже не так плох. Нам, конечно, драться и пьянствовать запрещено, но, думаю, мы найдем чем занять тебя здесь. Большой викинг горько всхлипывал как маленькая девочка и смотрел на своих случайных собеседниц с болью во взгляде. Как старый и мудрый викинг он понимал, что злиться на монахинь не стоит, они все же пытаются его утешить. Но рассерженный ребенок внутри, который есть в каждом человеке, не давал ему возможности простить их. Побарывая его в последней своей схватке, он все же нашел в себе силы ответить спокойно, но все еще со слезами в голосе: — И чем же вы меня здесь можете занять? — Как чем? — улыбнулась молодая монахиня, которая, кажется, была в той заварухе с чудовищем. — Чертей от ворот отгонять. — Чертей? Это кто? — удивился Бьорн. — Ох, сынок, как многого ты на своем веку не знал, — вздохнула самая дряблая. — Давай мы тебе все объясним. Тут как раз один меч на этот случай остался. — Меч? — обрадовался Бьорн. — Ну как же. Нам-то не понятны все эти военные премудрости, а ты вон какой сильный. — Вот это дело, — Бьорн широко улыбнулся, забыв о слезах. — Пойдемте, девоньки, покажете. После этого рой божьих коровок повел его в противоположную сторону. Самая молодая монахиня же зарделась и скрестила руки на груди, а потом со словами: «Сразу бы так», пошла следом за всеми.