шип13

      Доходило до них долго, тяжко, не без усилий и глупых ситуаций, но как дошло – так лучше не стало ни на секунду. Судьба их явно недолюбливала и открыто издевалась, словно школьный задира или одноклассница-стерва.       — ну-ну, и чë? Это ты тринадцать придумал?       — а у тебя тоже прикол такой есть?       — инста моя анимебит13, нет? Про меня когда пишут тринадцать добавляют       — охуеть.              Даня ловит улыбку Ильи, кладëт голову на руку и смотрит самым нежным взглядом, на который только способен. Улыбку искреннюю Илья другим отдаëт, Данин «тот самый» взгляд предназначался не ему, сто раз не ему. Но он костьми бы лег ради того, чтоб тысяча следующих обрели хоть какую-то ценность, если Илья улыбнëтся так для него одного.       Этот диалог под градусом совершенно не предвещал ничего плохого. Дальше — больше, ведь тринадцать — ебучая чëртова дюжина — их число как ни крути.       Первое время казалось, что такое совпадение – дротик в центре круга и знак благословения кого-то сниже, ведь таких случайностей ещë вагон и тридцать три тележки, что-то они да значат. А оказалось пулей в лоб.       Стоят на балконе, курят одну сигарету на двоих, на последней затяжке шутят про цыганочку и неспешно целуются. Медлят, растягивают, пытаются хоть какие-то чувства вложить и передать, но оба всë понимают. Всë другим было сказано, всë слышали не те уши не в то время, всë, что получается передать — дежавю. Илья надеется, что в дыме не видно его позорно краснеющих ушей.       Даня хочет их не замечать.       Хотелось оказаться в дурацкой вселенной с бредом про родственные души и знать наверняка, что их нити судьбы переплетены, что они связаны в крепком матросском узле три раза для пущей надëжности, что вот она – настоящая, вечная любовь. Они давно себя на других растратили, потому в их общей сплетëнной судьбе красным по белому прописано: любовь – пустой звон разбитой вазы с цветами.       Число тринадцать им так подходит, что пробивает на смех сквозь слезы: бегают друг к другу и друг от друга, как щенки слепые, всë пытаются поймать, ухватиться и не отпускать, да не выходит, метафорический хвост быстрее оказывается.              Всë внезапно хуже становится, когда Илья решает всë-таки открыть рот и душу излить о бабочках в животе, о ногах ватных и мыслях беспорядочных. Признаваться никогда ещё так сложно и страшно не было, даже с первой любовью всë вышло просто и приятно. Голову руками закрывает, нос и брови расчëсывает на нервяках. Ком поперëк горла становится после исповеди о том, что всë чаще вместо тонких рук и нежного голоса хочется крепкую наглую хапалку на шее почувствовать и в прокуренном шёпоте забыться. Вслух звучит ещё абсурднее.       Даня грызëт губы, зарывается пальцами в волосы и дышит тяжело. Слушать весь этот бред тяжело, нести его на плечах тем более.       — Ну это ты зря.       Ну пиздец блять. Илья изначально ничего не ждал, надеялся, что его всë это время не слушали. Сейчас же хочется себе мозги вынести и этот вечер не то, что забыть, а изначально никогда не запоминать. Хоть в одном они были согласны: ситуация по всем фронтам пиздец беспросветный, пиздецовее и быть не могло. Голова гудит, мысли хороводы крутят и замолкать не собираются. Даня слишком громко думает, Илья слишком тихо скулит. Знали, во что начали играть, думали вместе потянут, но их накрыло свинцовым одеялом. С мëртвой точки ничего не двигает даже этот вечер, от которого по коже мурашки далеко не от бури приятных эмоций и воспоминаний.       Они по-прежнему видятся раз в несколько месяцев, на тусовках переглядываются, уходят на балкон или подышать к чёрному выходу бара, жмутся к стенам. Илья как обычно сжимает в кулаках чужой ворот, целует иступлëнно, как в последний раз, даëт с собой что угодно делать, стоит Дане только залезть под футболку и колено меж чужих ног пристроить. Всë, что изменилось — лишь переглядки в моменты близости. Глаза его бегают вокруг да около, сам парень лицо прячет и руками закрывается. Дане хотелось бы думать, что он так стоны робкие заглушает, но где-то на периферии сознания верная мысль гуляет: видеть в его мутных глазах пустоту и отстранëнность Илье больно уже физически. И после расходятся молча.              Порой до Кашина доходит, сколько боли наверное Илье приносят все их (не)случайные перепихоны и на стену лезть готов. Так хочется его к себе повернуть, в глаза посмотреть и всю душу выложить огромным монологом с кучей сравнений, эпитетов, метафор, словами восхищения, а сколько ни думай - в голове всë те же сообщения, отправленные бывшим. Даня давным-давно сломался, выгорел и потерялся в концепте чувств и влюблённости. Любить хотелось, Илью так тем более. Положить к его ногам абсолютно всë, что за душой сломанной лежит, только вот парень слишком рано сгорел и слишком часто важными словами разбрасывался, потому класть, увы, больше нечего. Рыжий чëрт клясться готов и кулаками в бетон эти желания вбивать, но кто-то сверху на его хотелки хуй клал большой и конкретный. Лучше бы Коряков молча на ночь оставался, а после его в пустой квартире оставлял, или сам Кашин позорно бежал, стоит тому заснуть покрепче и от него отвернуться. Да что угодно лучше, чем вот так его с гнетущей хуетой оставлять.              При прощании обнимаются долю секунды совсем формально и отстранëнно, а хотелось бы чего-то большего. Хотя бы покрепче, хотя бы теплее. Хотя бы на всю жизнь.       Этот тупой момент останется в их памяти и будет повторятся как заеженная пленка. Яркими вспышками лишь одно выдуманное воспоминание о том, как они на этом тупом танцполе, смотря в глаза друг другу, объединяются в нечто большее. Нечто неописуемое. Словно в этом месте остались лишь двое, а в их глазах пролетают сотни звезд, говорящие, как чертовски здорово поддаться этому неописуемому чувству, улететь вместе с этими звездами и больше никогда не возвращаться в эту реальность. Но эта тупая жизнь каждый раз напоминает о себе, стоит отвлечься лишь на секунду. Песня переключается, пьяные тела двигаются всё более неаккуратно, задевая их руками и ногами, и в этот самый миг, стоит лишь одному из них отвести взгляд, галактика в глазах, ровно как и воспоминание, которое никогда не появится в их истории пропадает. Как же всë это тупо.