Дилюк Рагнвиндр всегда казался миниатюрным со своими обтекаемыми, пышными формами и коротенькими конечностями. У него были достаточно широкие плечи и бёдра, из-за чего небольшая грудная клетка и тонкая талия выделялись очень сильно, и ладони и ступни были маленькими, с тонкими пальчиками. Лицо у юноши было почти круглым, профиль - плавным и мягким, с приподнятым кончиком носа и пухлыми губами; ресницы были стрельчатыми, рыжими. Кожа его была по-аристократичному бледной, почти белой, из-за чего россыпи веснушек на его щеках, бёдрах, плечах и шее выделялись достаточно сильно, - по той же причине горящие жизнью глаза и алые волосы, напоминающие языки пламени, очень контрастировали на её фоне, казались даже ярче, чем было на самом деле. Дилюк Рагнвиндр не был крепко сложен, но всё ещё мог как держать тяжёлый двуручный меч в руках и биться, если понадобится, так и быть нежным цветочком для своих милых. Наверное, именно из-за этого он и согласился на всё это, - не ужасное, стоит заметить, но определённо неловкое и немного пугающее времяпрепровождение.
Он давно знал, что Альбедо умеет и любит творить, видел множество расписанных холстов и листов бумаги, на которых силуэтно был выведен наследный принц Каэнрии - их Ярчайшая Звезда. Дилюку посчастливилось несколько раз наблюдать за тем, как придворный алхимик выводит и штрихует острый профиль на бумаге; как подбирает приглушённые, ненасыщенные оттенки для своих картин, из-за чего те выглядели, как наваждение после сна, неяркие остатки картинок из головы; как вылепливает и вытачивает из бесформенных кусков чегобытонибыло его бюсты и фигуры в полный рост. Альбедо определённо знал, что делал, когда садился творить, но особенно ответственно подходил к задаче, если это касалось
его милых, его
"муз" - кажется, так он часто выражался. Какое-то количество времени назад чести быть увековеченным в чужих работах удостоился и сам Дилюк.
Всё начиналось с малого. Он давно замечал, как Альбедо рассматривает его лицо, как обводит взглядом фигуру и облепляющую её одежду, как будто что-то прикидывая у себя в голове. Кажется, они с Кэйей тогда только начали сближаться, и юноша ещё не знал обо всех тонкостях отношений своего жениха и придворного алхимика, но он не очень удивился, увидев часть его работ с принцем в запертой комнате за мастерской. В смысле,
очень малую, потому что большинство холстов и статуй было закрыто толстыми тёмными тканями, а листы с набросками плотными неровными стопками были убраны в столы, - Дилюк обо всём этом узнал подробнее только после начала их полиаморных отношений.
Тогда - когда они не были ещё очень уж близки - Альбедо впервые и попросил его попозировать -
точно всего на один раз, и они сразу же прекратят, когда юноша устанет. Алхимик сказал это обыденным, спокойным тоном, глядя так проникновенно своими лазурными глазами прямо в душу, и юный Рагнвиндр тогда не задержал внимание на том, как нервно он облизал губы, перебирая в пальцах остро заточенный карандаш. Тогда ещё у Дилюка кроме принца и глупой детской влюблённости в голове ничего и не было, - куда ему было замечать очевидное, - то, что даже для Альбедо такая просьба далась с трудом. Кэйа только потом, сильно позже ему объяснит, что он не пишет людей просто из прихоти и не просит позировать всех без разбору, но это будет потом.
Ох, Дилюк прекрасно помнил, как нервничал: как стеснялся попросить о перерыве, встать и размяться, когда конечности постепенно немели от долгого сидения в одной позе; как неловко отводил взгляд, если сталкивался глазами с мастером; облизывал и кусал губы, когда с ним пытались говорить, чтобы разрядить обстановку. Юноша чуть в обморок не упал, когда в какой-то момент услышал лёгкую поступь -
он узнал бы её из тысячи - принца и его певучий голос, от которого в низу живота что-то нервно колыхалось, сердце начинало биться чаще, а щёки сильно пекло.
Он мог наблюдать, - может,
слишком пристально, когда вспоминал об этом, - как Кэйа наклонялся над плечом алхимика, восхищаясь уже проделанной работой, как жестикулировал руками, комментируя то, с какой точностью тот передавал все изгибы в листе, как улыбался так нежно-нежно и солнечно. К сожалению, в тот момент - не ему. Дилюк не знал тогда, что Кэйа и Альбедо состояли в длительных тайных отношениях, из-за чего он со своим отцом и внезапной помолвкой свалился на них, как снег на голову в июле, - и, может быть, предпочёл бы не знать, чтоб не загоняться потом из-за того, что мог всё испортить… впрочем, его быстро убедили в обратном - сильно позже.
А потом уже принц приободряюще улыбнулся ему, не чувствующему ногу и руку, с ноющей шеей и крайне красным и растерянным выражением лица. Дилюк со стыдом вспоминал, что Альбедо именно это выражение в рисунке и запечатлел.
То был первый раз, когда Дилюк позировал по просьбе Альбедо, - невероятно нервный и полный стеснения и зажимок, но что алхимик, что принц сказали, что он очень даже хорошо справился для первого раза. От похвалы было приятно, особенно от тёплых слов со стороны Его Высочества Кэйи, а потом Альбедо вдруг сказал, что хотел бы попробовать повторить данный опыт ещё, может, пару раз, если юный Рагнвиндр не был против. Тот не был, но не знал, не отнимется ли в следующий раз у него конечность.
Позирование для зарисовок и картин алхимика потом стало даже чем-то приятным, несмотря на колыхающееся в низу живота волнение, когда приходил Кэйа. Одновременно хотелось, чтобы он отвернулся или вовсе ушёл, но Дилюк не раз ловил себя на мысли, что хотел, чтоб тот смотрел на него, чтоб обводил звездчатыми глазами изгибы его тела, чтоб немного дольше задерживал взгляд на его губах и глазах, на груди и талии, на бёдрах… с последним желанием, наверное, стоило быть поосторожнее. "
Мысли материальны" - юноша не помнил, от кого мог услышать эту фразу, или где вычитал её, но в мозгу только та и всплыла потом.
Дилюк сначала искренне не понимал, что юноши подразумевали под тем, что хотят, чтоб он переоделся. В плане, он часто менял одежду, и позировал если не всегда, то нередко в разных костюмах, а теперь его просили, в общем-то, о том же самом?? Что алхимика могло не устроить? Шестерёнки в голове юноши тогда крутились с трудом из-за влюблённости и волнений на почве относительно скорой свадьбы, поэтому до него не сразу дошло, почему и зачем принц принёс стопку одежд -
каэнрийских одежд.
Юноша долго крутился перед зеркалом во весь рост, осматривал себя, лицом и шеей сливаясь с цветом своих волос. Одежды казались ему
слишком открытыми,
слишком похожими на девичьи,
слишком обтягивающими талию и бока и
слишком открывающими его молочного цвета бёдра с россыпью веснушек и давних следов от розог. И если все эти "
слишком" Дилюк мог вытерпеть, то факт того, что все его недостатки, коими он считал шрамы и растяжки, обнажались... Однако он был слишком поглощён думами о том, что, может быть, если Его Высочество увидит его в одеждах своей страны, он передумает насчёт их свадьбы? Может, юноша теперь не получит такого явного и резкого отказа? Рагнвиндр хотел в это верить.
***
У Кэйи и Альбедо слов не находилось, чтоб описать красоту вышедшего к ним юноши.
Конечно, Дилюк и до этого ходил в достаточно обтягивающих вещах, но сейчас, когда помимо белья на нём были только тонкие белые ткани, струящиеся и обтягивающие его фигуру, в комнате будто бы становилось душновато. Альбедо трепетал, разглядывая россыпи ярких веснушек на открытых плечах и ляжках, спине; то, какие красивые складки образовывали одежды. Руки чесались до того, чтоб скорее взять в руки карандаш или сразу кисть, чтобы написать этого юношу в окружении цветов, или у туалетного столика с утра, расчёсывающим свои непослушные волосы, или в королевском саду! У него было столько сюжетов в голове, и все так хотелось запечатлеть на холстах.
Кэйа даже близко не думал о таких образах и идеях для картин, лишь о красоте и очаровании Дилюка. Он глядел на то, как юноша теребил свои косы,
заплетённые самим Альберихом, между прочим!, с таким благоговейным трепетом, разливающимся в груди теплом. Дилюка хотелось в объятиях держать и не отпускать как можно дольше, губами к красным щекам касаться, воркуя о бесконечно тёплых чувствах, однако он сам понимал, что не мог. Пока не мог: пока не обсудил с Альбедо своих тараканов; не решил, как будет лучше поступить.
Своего милого алхимика он любил невероятно сильно - своей первой и до одури крепкой любовью, однако и к юному Рагнвиндру чувствовал необъяснимое тепло и волнующий трепет где-то внутри.
Тот устраивал Дилюка на диване, пока Кэйа услужливо сидел на месте, чтоб нечаянно не смести собой какие-нибудь холсты или краски,
не дай звёзды не уронил один из бюстов. Ему давно было неловко за то, каким неуклюжим и неповоротливым он был в мастерской Альбедо, постоянно что-то задевая и долго извиняясь потом за это, посему давно понял, что стоит просто посидеть в отдалении от всего хрупкого. Дилюка это касалось в меньшей степени, когда принц думал об этом.
***
Альбедо написал много картин. Были как удачные, так и не очень; как те, которые хотелось вывесить у всех на виду - чтоб глядели, разинув рты, так и те, которые только под полотном прятать от чужих глаз, как нечто тайное, сокровенное, доверенное тебе одному.
Портреты Кэйи были холодными, будто укрытыми туманом, загадочными и тоскливыми, - особенно самые первые работы юноши казались очень далёкими,
каким и должен быть Его Высочество принц. Они все казались такими нечёткими и неоднозначными, образными, силуэтными, и свет на них если и был, то всегда резкий и белый, выделяющий острые черты лица и тела Альбериха. Картины, на которых присутствовал Дилюк, были
кардинально другими, - как противоположная полярность. Свет на них всегда был тёплым и мягким, огибающим мягкие формы юноши, целующим его веснушчатые щёки и вздёрнутый нос и играющим весёлыми бликами в волосах. На теле Кэйи родинок было немного, и ими можно было даже пренебречь в некоторые моменты, но веснушки юного Рагнвиндра всегда яркими многочисленными пятнышками присутствовали на его круглом лице, на плечах, на красивых широких бёдрах. Одеяния на принце лишь скрывали наготу, и то не всегда –
да, Альбедо писал всякие картины, но его нельзя было судить за явное влечение, в то время как на Дилюке очерчивали формы и были мягким, красивым дополнением для его образа.
Волнующим дополнением, стоило отметить, особенно когда складки собирались у его ляжек, прятали место меж ног, прикрывали ягодицы. Дилюк с картин улыбался в разы чаще, чем Кэйа, - красиво,
так, как мог только он, мягко-мягко и тепло, нежно. Если картины с принцем были больше сюжетными и бытовыми, в какой-то мере, если не простыми наваждениями сна, то картины с Рагнвиндром - портретными, в которых упор делался на детализацию и передачу форм и цвета, а не на общую атмосферу.
Почти мужья Альбедо безудержно любили оба варианта написания картин.
