Путеводная звезда

У должности капитана были недостатки. За перечислением их Масатоши мог провести минут десять, от силы — пятнадцать, и он уже считал, что список бы получился весомым, но, по мнению некоторых сокомандников, на его составление могла уйти пара-тройка часов. — Бедный Маса-сан, — перешёптываются первогодки, думая, что он их не слышит, когда Кунитомо зовёт его повторить план завтрашней игры. — Ему приходится помнить столько всего про другие команды. Как под конец турнира голова еще не трещит?.. Неизвестно как, но не трещит. Разговоры про бейсбол редко когда по-настоящему утомляли Масатоши, а уж перед финалом Кошиэна он готов обсуждать стратегию до самой ночи, если это хоть на сантиметр приблизит Инаширо к победе. Но тренер знает лучше других, что гонять одну и ту же информацию по кругу бессмысленно, поэтому ограничивается лишь самыми важными моментами и сухим персональным напутствием. — Харада, — говорит он, смотря в глаза прямо и твёрдо. — Завтра на тебе будет лежать большая ответственность, но в ней нет ничего, с чем ты не мог бы справиться. Делай то, что умеешь. А сегодня хорошо отдохни. — Да, тренер, — покорно отвечает Масатоши, но на обратном пути идёт не в общую спальню, а в освободившиеся купальни. До отбоя остаётся десять минут, все уже умылись и разбрелись по футонам, но капитану можно немного пренебречь общим распорядком. Всё-таки у должности есть не только минусы. Гостиница, в которой они остановились, выполнена в классическом японском стиле: большие спальные комнаты, разделённые тонкими сёдзи, татами на полу, картины с иероглифами и рисовыми полями, развешанные на стенах. И подобие крытого онсена с неглубоким бассейном, наличие которого не переставало ежедневно радовать игроков Инаширо. Масатоши раздевается в просторном предбаннике, где уже навели порядок после общекомандного посещения перед ужином. Мыльные принадлежности возвращены на полки, чистые полотенца сложены идеальными стопками: Масатоши берёт одно, кидает свои вещи в специальную индивидуальную корзину и готовится приступить к исполнению поручения тренера — отдыхать. Расслабляться здесь вместе с парнями было здорово, после побед в матчах всегда находилось что обсудить, но гвалт двадцати радостных голосов не совсем вписывался в представление Масатоши об идеальном посещении онесна. Он отодвигает стеклянную матовую дверь, отделяющую предбанник от выложенной кафелем купальни, и сразу понимает, что внутри кто-то есть, однако клубы густого пара мешают обзору. Масатоши делает несколько шагов мимо кранов и низких деревянных табуретов, расположенных вдоль стены, и пытается высмотреть нарушителя, если предчувствие не обманывает и тот вообще здесь есть. Если есть, вариантов, кем он может оказаться, не так уж много. — Мэй? — спрашивает Масатоши, когда у дальнего бортика бассейна вырисовывается силуэт. — Маса-сан?.. Фух, я думал, это тренер, — облегчённо вздыхает тот, но Масатоши не разделяет его радости. — Какого чёрта ты тут делаешь? Я час назад сказал тебе идти спать. — А сам-то ты что здесь забыл? — слышится всплеск воды, и Мэй перемещается от дальнего края к ближнему, так, что теперь Масатоши может видеть невозмутимое выражение его лица. — Я думал, уже отбой. — Уже отбой, — недовольно подтверждает он, но всё равно спускается по ступенькам в горячую воду. Не портить же теперь себе отдых. — И тебе давно пора спать, а не торчать тут. — Тебе тоже, между прочим. — Мне не нужно завтра подавать большую часть матча. — Зато в отличие от тебя я почти не играл сегодня. И, кстати, завтра я планирую подавать весь матч, — добавляет Мэй, но без запала. У Масатоши тоже нет настроения на перепалку, поэтому он громко цыкает, демонстрируя, что аргумент его не впечатлил, усаживается на выступ вдоль стенки бассейна, закидывает локти на бортик и глубоко вздыхает, стараясь не думать, что случится, если тренер или президент бейсбольного клуба обнаружат их здесь. Влетит, конечно, обоим, но бОльшая ответственность на Масатоши, потому что он старше. И он капитан. Его прямая обязанность — пинками отправить Мэя в постель, а не молча мириться с происходящим. Но ругаться сейчас так не хочется… Он косится на закрывшего глаза Мэя, устроившегося затылком на бортике. С приоткрытыми губами и зачёсанными назад волосами он выглядит абсолютно спокойным и расслабленным. Было бы здорово, если бы он действительно чувствовал себя так перед завтрашним матчем, но зная его характер, верилось в безмятежность с трудом. С другой стороны, Мэй честно пытался её, эту безмятежность, обрести, не случайно же он сидел в онсене в одиночестве. Масатоши снова вздыхает и следует его примеру — закрывает глаза и расслабляется. Горячая вода, тишина и, как ни странно, чужое присутствие тому способствуют. Вообще-то, когда Мэй хочет, он умеет быть комфортным человеком, Масатоши прекрасно знает это, потому что они провели друг с другом уйму времени, больше, чем с кем-либо ещё из команды, и если бы Мэй постоянно вёл себя так, как он ведёт себя на публике, Масатоши было бы легче прибить его и не мучиться, чем терпеть. Всё-таки Мэй не настолько плох, как могло показаться на первый и двадцать первый взгляд. В нём были хорошие черты, и сегодня он даже продемонстрировал одну из них перед всей командой разом. — Мэй? — М? — Ты молодец, что поблагодарил парней. Игучи и остальных, — тихо говорит Масатоши, и Мэй открывает глаза и медленно поворачивает к нему голову. — Им было приятно услышать, что тебе важна их поддержка. Ты и сам всё видел по реакции. Спасибо, за это… — Пожалуйста, — под нос буркает тот. — …Ты задал настрой на завтра, и я уверен, что этот разговор хорошо скажется на командном духе. Конечно, все и так нацелены на победу, но мотивации не бывает много. — Я знаю, что все довольны, но тебе не надо говорить мне за это спасибо. Что? Чтобы Мэй и самолично отказывался от благодарностей? — Это еще почему? — не понимает Масатоши и хмурится, когда перед ответом Мэй подбирается и садится ровнее. — Потому что, если ты не заметил, я сказал спасибо всем, кроме тебя. Хотя должен был упомянуть тебя в первую очередь. — Я и так знаю, что ты мне благодарен, — жмет плечами Масатоши, но Мэй упрямо качает головой. — Это другое. Я тоже знаю, что ты восхищаешься моими подачами, но мне приятно, когда ты хвалишь их вслух. Ещё и перед всеми остальными. Масатоши молчит, потому что если откроет рот, то не сможет сдержаться и прокомментирует то, что Мэй не постеснялся громко назвать восхищением. Масатоши не восхищался им. Большую часть времени Мэй его просто-напросто раздражал, иногда, да, впечатлял, но восхищение?.. Масатоши отводит глаза, побеждённый собственной совестью в два счёта. Ладно, даже навскидку он может вспомнить с десяток подач, которые его восхитили только за этот турнир и которые он потом отметил перед остальными, позволяя Мэю раздуваться от самодовольства и слушать всеобщее одобрение. — Если тебе будет легче, можешь сейчас сказать мне всё, что хотел, — говорит он, но Мэй на предложение вертит носом. — Нет, уже поздно и не та атмосфера. — Какая ещё тебе нужна атмосфера? — Другая. И вообще смысл не в том, чтобы сказать это тебе одному, а в том, чтобы сделать это перед всей командой. Они тоже должны услышать, что я тебе благодарен. — Понятно, — Масатоши кивает, разглядывая потолок сквозь клубы пара. — Передо мной не так интересно выпендриваться, потому что я в курсе, какая на самом деле ты заноза в заднице, а кто-то другой может купиться. Если идея в этом, то забудь, твою репутацию ничем не исправить. — Спасибо, Маса-сан, — постно отзывается Мэй. — Знаешь, если бы ты сказал, что очень хочешь послушать, то я мог бы рассказать, насколько ценю твоё терпение, то, как ты обо мне заботишься, как помогаешь с уроками и всё такое. Но раз тебе не интересно, оставлю мнение при себе. Уголки губ против воли ползут вверх, и Масатоши поглядывает на Мэя, принявшего оскорблённый вид. — Я же сказал, что и так это знаю, Мэй. — Тебе было бы приятно послушать об этом от меня, — многозначительно говорит тот, и Масатоши лениво отмахивается. — Но сейчас я скажу хоть что-то, только если ты будешь умолять. — Я не буду умолять, чтобы добиться похвалы. Таким у нас только ты занимаешься. — Что? Кого и когда я умолял?! Масатоши кривится, чувствуя, что пора останавливаться, иначе препирательство перерастёт в полноценную перепалку и они оба вдоволь наспорятся, но нисколько не отдохнут. — Всё, замолчи. Дай спокойно посидеть в тишине. — Но это ты начал со мной говорить, — щурится Мэй. Масатоши смотрит на него в упор и отвечает с нажимом: — А теперь заканчиваю. И ты тоже. Они буравят друг друга пристальными взглядами ещё какое-то время, а потом Мэй будто случайно опускает глаза ниже, сперва на губы Масатоши, потом на шею, на грудь и дальше, туда, где под водой видны очертания тела. Настроение меняется в одно мгновение, как по щелчку пальцев. — Перестань, — хмуро говорит Масатоши и в довесок к словам плещет на Мэя водой. Тот дёргается от неожиданности, трясёт головой, преисполненный возмущения. — Эй, какого чёрта?! Я ничего не сделал. Даже ничего не сказал! — Тебе не надо ничего говорить, и так понятно, о чём ты думаешь. — И о чём же? — вскидывает бровь Мэй, стараясь выглядеть так, будто он здесь совершенно не причём, но Масатоши слишком хорошо знаком с его привычками. — Держу пари, ты сам что-то подумал и поэтому посчитал, что о том же думаю я. Так, Маса-сан? — Нет, — отрезает Масатоши, пресекая манёвры для развития темы. — Нет и перестань, пока я прямо сейчас не отправил тебя спать. Мэй молчит несколько долгих секунд, видимо, размышляя, получится ли у Масатоши вытолкать его из бассейна, если он не прекратит. Ещё как получится. Они оба это знают. — Не собирался я ничего делать, — в конце концов фыркает он и откидывается обратно на бортик, надув губы. Театральная обида могла произвести впечатление на менее искушённого зрителя, но Масатоши за последние полтора года видел столько сцен в исполнении Мэя, что они перестали действовать. Кроме того, Масатоши точно знает, о чём тот думал. И знает, о чём продолжает думать сейчас. О том, что они наедине, полностью голые, сидят на расстоянии двух десятков сантиметров, и что если протянуть руку, не будет никаких проблем прикоснуться кончиками пальцев к коже и… Масатоши нервно сглатывает, внезапно ощутив, насколько в купальне жарко. К щекам и шее приливает кровь. И хорошо, что только туда. Очень глупо сейчас воображать нечто подобное. У них завтра игра, они в общественном месте, куда в любой момент могут зайти парни из команды или кто-то из старших. Если их поймают, это будет не просто неловко и стыдно, а чревато серьёзными последствиями. Поэтому не надо даже думать об этом. Масатоши переводит дыхание и пытается незаметно посмотреть на Мэя, чтобы убедиться, что тот не занят ничем подозрительным, но вздрагивает, наткнувшись на хитрый взгляд и наглую улыбку. — Маса-сан, — хмыкает Мэй, отвернувшись, но не переставая улыбаться, и в этот момент он самая что ни на есть настоящая заноза в заднице. — Я прав. Я знаю, что прав и всё так, как я сказал. Ты первый подумал об этом. — Тц, замолчи… — По тебе сразу видно, о чём ты думаешь, — возвращает упрёк Мэй, но делает это в манере, которой невозможно ничего противопоставить — заигрывающе и мягко. Масатоши сглатывает, чувствуя, что отдых закончился вовсе не для Мэя, а для него. Он собирается встать и уйти, но медлит, сверля взглядом противоположную сторону бассейна, потому что Мэй действительно прав. С самого начала не был, но теперь — да, и теперь все призывы Масатоши к собственному разуму разбиваются о растущее желание и опасное искушение протянуть руку и дотронуться до голой кожи. Если их поймают, не видать ему больше ни минусов, ни плюсов капитанства. Он поджимает губы и резко поворачивается к Мэю, рассчитывая увидеть лукавое выражение лица, которое заставит почувствовать раздражение и образумиться, но видит совсем другое — блестящие глаза, в которых читается вопрос и ожидание, покрасневшие щёки, закушенные влажные губы. Масатоши невольно смотрит на них, потом опускает взгляд ниже, делая ровно то, что делал Мэй, и чертыхается про себя. В эту секунду они с Мэем определённо думают об одном и том же, потому что тянутся друг к другу одновременно, и от прикосновения столкнувшихся рук, всё тело будто прошивает током. Больше они ничего не говорят, ведь всё ясно без слов. Они быстро. Если кто-то зайдёт, будет слышно и им хватит времени остановиться. Никто ни о чём не узнает. Что делать со стояками, если придёт тренер и заставит их сию же минуту выбраться из бассейна, лучше не представлять. Масатоши шумно выдыхает от удовольствия, когда пальцы Мэя сжимаются вокруг напрягшегося члена и первый раз проходятся от основания до головки. Он тоже трогает Мэя, пытаясь найти удобное положение, чтобы покрепче обхватить член, но всё не так-то просто. Они сидят с неправильной стороны — Мэй слева — и обоим приходится тянуться. Хорошо было бы поменяться местами. Масатоши подталкивает его в бок, чтобы пересел, но Мэй понимает намёк иначе и забирается сверху, поставив колени по бокам от бёдер. Решение неожиданное, но почему бы нет? Масатоши тянет его ближе к себе, однако выступ слишком узкий, колени упираются в стенку, и это не даёт прижать члены друг к другу. Тогда Масатоши съезжает вниз, упираясь лопатками в стенку бассейна, а пятками в дно; поза совершенно неудобная, но пять минут можно потерпеть. Мэй бормочет под нос, что сам всё сделает, ёрзает на бёдрах, одной рукой берётся за плечо Масатоши, чтобы не завалиться назад, а второй сжимает члены и начинает неловко, торопливо дрочить. Обычно Масатоши нравится совсем по-другому, но адреналин в крови делает ощущения лучше и острее, поэтому можно не обращать внимание на то и дело соскальзывающую ладонь, на рваный ритм. Но Мэй так не считает. — Не получается нормально… Держи меня, — хрипло велит он, прежде чем положить вторую руку на прижатые головки. О да, это гораздо лучше. У Масатоши стон застревает в горле, когда давление увеличивается, а темп замедляется, и движения становятся такими как надо — тугими, уверенными и ритмичными. Мэй довольно шипит сквозь сжатые зубы, и Масатоши глядит на него снизу вверх с открытым ртом, не в силах отвести глаза или просто закрыть их. На Мэя часто хотелось смотреть. Он был объективно красивым. Светлые волосы и голубая радужка привлекали внимание, и Масатоши считает, что иногда чувствует себя будто под гипнозом именно из-за его непривычной японскому глазу внешности. Сейчас к этому комплекту добавилась раскрасневшаяся от жара и блестящая от воды кожа. Масатоши скользит расфокусированным взглядом по подкачанной груди и прессу, с нажимом гладит жилистые, крепкие бока, чувствуя, как Мэй напряжён, как взведено его тело, словно пружина. Вода между ними шумно плещется, звуки эхом отражаются от плиточных стен, поэтому почти не слышно чужих сдавленных всхлипов. Мэй всегда громкий: на поле, в школе, в моменты, когда они ссорятся, когда занимаются этим… Масатоши закусывает губу, чтобы не стонать самому, съезжает ещё ниже и опускает ладони на чужую задницу, крепко стискивая её. Мэй одобрительно мычит, двигая руками резче, наклоняется корпусом вперед, и Масатоши делает то, чего тот точно очень хочет — скользит пальцами к расщелине между ягодицами и прижимает подушечку среднего ко входу. На секунду Мэй сбивается с ритма, замирает, словно ждёт продолжения, и Масатоши не отказывает. В воде получается вставить внутрь первую фалангу почти без сопротивления. — Я сейчас кончу, — жалобно шепчет Мэй, опаляя горячим дыханием ухо. Масатоши от этого предупреждения трезвеет и убирает руку. Вылавливать по всему бассейну нити свернувшейся спермы затея так себе, а оставить её, как след их с Мэем времяпрепровождения, вариант ещё хуже. Мэй ёрзает, раздосадованный остановкой, и уже открывает рот, чтобы сказать всё, что думает на этот счёт. — Маса-сан, зачем ты?!.. — Только не в воду, — перебивает Масатоши, подхватывает его под бёдра обеими руками и с усилием встаёт. Подняться с дополнительным весом непросто, но Мэй не настолько тяжёлый, чтобы Масатоши не мог пронести его пару метров, тем более вода доходит лишь до середины бедра. Расслабленные и разогретые мышцы приятно напрягаются от нагрузки. — Что ты делаешь? — недовольно спрашивает Мэй, но послушно держится за плечи и обхватывает ногами талию. — Почему не в воду? — Потому, — Масатоши ссаживает его на край бассейна и нависает сверху, упершись ладонями в пол. — Ты что, никогда не дрочил в ванне? — Да какая разница, бассейн всё равно чистят каждый день, а мы тут последние на сегодня… Обычно заставить Мэя молчать не так-то просто, но Масатоши доступен один очень действенный способ — он тянется вперед и прижимается губами к губам, одновременно накрывая рукой твёрдый, горячий член. — Там было удобнее, — капризно вставляет между поцелуями Мэй. Масатоши не согласен, но не собирается спорить. С чего бы им быть последними? После отбоя сюда мог прийти тренер, работники отеля, другие постояльцы из дальнего крыла. От этой мысли становится ощутимо не по себе. Чем быстрее они закончат, тем лучше для всех. Масатоши подталкивает Мэя дальше от края бассейна, тоже выбирается на плиточный пол, который кажется обжигающе холодным после горячей воды, и тянет чужую ладонь себе на пах. Мэя не нужно упрашивать. Он откидывается на вытянутую за спиной руку и совершенно бесстыдно разводит ноги. Иногда его непосредственность вызывает раздражение и даже зависть. Но возбуждает — каждый раз. Масатоши пододвигается ближе, вплотную, так что бёдра Мэя ложатся ему на бёдра, и прежде чем снова начать дрочить, наклоняется для очередного поцелуя. На самом деле им вовсе не обязательно целоваться, когда они трогают друг друга, потому что их совместная мастурбация не имеет ничего общего с влюблённостью или нежными отношениями между парочками. Они делают это, потому что так удобно и приятно. И целуются тоже только по этим причинам. — Быстрее, — требовательно бормочет Мэй прямо в губы, и Масатоши послушно ускоряет движение руки, отрешившись от окружающего мира, чувствуя лишь упругую, горячую плоть Мэя, его влажное дыхание на подбородке и закручивающуюся спираль собственного удовольствия внизу живота. Чтобы кончить, нужно совсем немного. Член Мэя напрягается и пульсирует в ладони, скользить становится проще, сперма течёт между пальцев. Масатоши судорожно вдыхает её пряный специфический запах и сам доходит до точки. Белёсые капли выплёскиваются на чужой живот и грудь, одна долетает до подбородка, но Мэй ещё не отошёл от оргазма, поэтому не думает возмущаться. Со стоном откинувшись на холодный пол, он разбрасывает руки в стороны и довольно тянет в потолок: — Вот теперь я точно усну. — Ты и так уснул бы, — Масатоши берёт его за лодыжку и снимает ногу со своего бедра, чтобы поскорее сполоснуть руку под душем. Сердце в груди гулко стучит, по телу разливается тёплая нега и оно кажется лёгким и пластилиновым, но на отдых нет времени. — Твой организм устал за турнир, если бы ты пошёл в постель, когда я сказал, то уже давно бы спал. — Может быть. Но тогда я бы не встретил здесь тебя и ничего бы не случилось, а мы и так не делали это целых две недели. Мне уже давно хотелось. Масатоши тоже хотелось, но заниматься подобными вещами в отеле, полном сокомандников, было не самой умной вещью в мире. Впрочем, как показывает практика, присутствие Мэя в жизни не лучшим образом сказывалось на разумности. Масатоши оглядывается на него, лежащего с блаженным выражением лица и глупой улыбкой, и не находит причин для злости или раздражения. Всё, как и обычно, обошлось. Оба получили удовольствие, никто не поймал их за руку. Может, они и идиоты, но всё ещё везучие идиоты. — Иди помойся, — зовет он Мэя, настраивая воду в одном из кранов, и тот с нытьём перекатывается на бок. — Жаль, что у нас в школе нет такого бассейна. В свете того, что они сделали, Масатоши совсем не жаль. — Я имею в виду, что после тренировок в нём приятно сидеть, — закатывает глаза Мэй. — Ты опять подумал об этом первый! — Замолчи. И посмотри на меня. Мэй замирает, одними губами спрашивая «что там?», когда Масатоши берёт его за подбородок, чтобы большим пальцем аккуратно стереть каплю спермы. И почему-то именно в этот момент его накрывает отчётливым полновесным пониманием, что завтра — конец. Вне зависимости от того, победят они или нет, финал Кошиэна станет последним значимым матчем Масатоши в старшей школе. С его окончанием завершится их с Мэем бэттери, а потом упразднится звание капитана, клинапа и основного кэтчера. Об этом говорил Ябэ, когда предположил, почему Мэй не хочет ложиться спать. В сегодняшнем дне было не так уж плохо. Масатоши с самого начала не жалел, что, войдя в купальню, встретил Мэя, но теперь он даже рад, что всё закончилось именно так. — Маса-сан, ты чего? — встревоженно спрашивает Мэй и трогает кончиками пальцев его запястье. Масатоши качает головой. — Ничего, просто подумал про завтра. — Волнуешься? — Нет. Не о матче. — Не о матче? — тихо хмыкает Мэй и отстраняется, жестом прося подержать лейку душа у его груди и живота. — Не знал, что у тебя есть дела поважнее. Масатоши направляет на него воду, бездумно наблюдая, как Мэй трёт кожу, тщательно промывает между пальцами, плещет на лицо. Наконец отфыркивается от капель и смотрит прищуренными глазами: — Маса-сан, не заставляй меня тянуть из тебя каждое слово. О чём ты подумал? — О том, что это мой последний серьёзный матч в любом случае, и что намного лучше, если он окажется победным, — честно отвечает Масатоши, и Мэй одобрительно кивает. — Ага, я хочу выиграть и поэтому тоже. Представь, сколько скаутов приедут пообщаться с капитаном и клинапом команды, которая победит на Кошиэне? Тебя могут задрафтовать в первом же раунде. — Мне казалось, тебя больше интересует, что станут писать газеты о невероятном Принце из Токио. — Одно другому не мешает, — задирает нос Мэй, и Масатоши с улыбкой треплет его по влажным волосам на затылке. Ему приятно слышать эти слова. — Тем более ты будешь обязан говорить на всех интервью, что команда победила благодаря мне, и я — самая главная звезда. Как будто сейчас на интервью Масатоши говорит что-то другое. — Не зарывайся. Но, знаешь, если мы победим, обещаю, что на пресс-конференции назову тебя звездой. — Не если, а когда, — заносчиво поправляет Мэй, подняв вверх указательный палец. — И ловлю тебя на слове. Ещё можешь сказать, что проведённые в одной команде со мной годы были лучшими в твоей жизни. — Что-нибудь ещё? — Хмм… Пожалуй, этого достаточно. Не буду требовать от тебя многого, — Масатоши открывает рот, чтобы ответить нечто остроумное, но Мэй ещё не закончил. Его лицо становится серьёзным, а губы сжимаются в тонкую линию. — Завтра мы должны победить, Маса-сан. Я хочу почувствовать, каково это, быть первым и лучшим в стране. Столько людей пытались добраться до туда, тренируясь целыми годами, некоторым даже близко не удаётся подобраться, а мы можем встать на самую вершину. Мы должны туда добраться. Я хочу испытать это чувство. Хочу победить. Масатоши тоже хочет узнать, каково это. Сладкое азартное возбуждение, имеющее нечто общее с сексуальным, поднимается в нём, когда он смотрит в горящие решимостью глаза Мэя. Масатоши не соврал, когда сказал, что не волнуется о завтра, он знает, что они могут победить. Могут. У них есть всё для этого — опыт, умения, настрой и даже звезда, своенравная и заносчивая, но путеводная. Какая есть. И они дойдут до конца, ведомые ей. Масатоши поднимает сжатый кулак, выставляет его вперед и ждёт, пока Мэй ударит по нему, скрепляя безмолвное обещание.