Золотая пыльца

Чу Ваньнин соврал бы, если бы сказал, что предвидел это. В тех случаях, когда дело касалось его учеников, он почти всегда мог сказать, приведет ли их поведение к катастрофе. Иногда люди были склонны совершать иррациональные глупости. Но в этот раз... Можно сказать, что в этот раз его самого обвели вокруг пальца. Вход в пещеру казался обычным. Серые камни, небольшой запах сырости. Не неприятный даже, а какой бывает, когда на чистые камни попадает вода. Сносный. Чу Ваньнин отвлекся на рассматривание окружавшего скалу дикого леса. Лишайник на земле был немного странным. Такого приятного голубоватого цвета. Красивого. Мо Жань вошёл в пещеру первым. Тронул легко Чу Ваньнина за плечо, получил от него отвлечённый кивок. Мо Жаню было уже девятнадцать, почти совершеннолетие. И пускай Чу Ваньнин всё ещё скептически относился к мысли о том, чтобы отпускать своих учеников на серьезные вылазки одних, кое-что он мог им позволить. Это была такая глупая ошибка. Такая простая, наивная даже ловушка, что Чу Ваньнин, наверное, мог бы и сам в нее попасться. Нет, конечно нет. Он всегда был параноидально осторожен. А вот Мо Жань в этот раз нет. Сначала из пещеры донёсся глухой звук, словно от удара по плотно набитой подушке. Затем грязное ругательство, за которое в других обстоятельствах Мо Жань непременно получил бы плетью. И звук хлесткого удара. Щит Чу Ваньнин поставил раньше, чем сладковатая, густая пыльца достигла его носа. И ринулся в глубь пещеры до того, как ее жёлтое облако начало стремительно редеть. Мо Жань был там. Он отошёл от входа всего на несколько метров. Рассеянный свет вырезал его коленопреклоненную фигуру из зыбкого мрака. Мо Жань тяжело дышал. Чу Ваньнин без раздумий бросился к нему. Заслышав звук его шагов, Мо Жань вскинулся, и тут же отшатнулся, стоило только Чу Ваньнину протянуть к нему ладонь. Но даже так тот почувствовал исходящий от него жар. Ненормальный. Слишком яркий. Чу Ваньнин знал, от чего бывает такой. Он видел эту жёлтую пыльцу. В книгах. Он надеялся, что ошибался. Мо Жань рвано выдохнул. Впился дрожащими пальцами в твердую землю. Его тело прошила крупная дрожь. – Учитель... – попытался сказать он, но вышло больше похоже на сип. Он откашлялся. Чу Ваньнин хотел придержать его за плечо, но благоразумно удержал этот порыв внутри. – Учитель... – в этот раз вышло лучше, – мне кажется... мне кажется, вам лучше уйти. Мо Жань не смотрел на него, и это хорошо. Он не видел краткого проблеска застарелой боли в глазах Чу Ваньнина. Конечно, он хотел, чтобы его учитель ушел. Кто бы хотел иметь кого-то вроде Чу Ваньнина рядом в такой момент. Чувствуя... это. Желание. Невыносимое, алчное. Ощущая, как медленно закипает, лопаясь болезненными пузырями, в венах загустевшая кровь. Как ток ее набатом отзывается в раз опустевшей голове, и как душный жар заполняет все мысли. Как ворох раскаленных углей медленно разгорается внизу живота. Чу Ваньнин судорожно сжал в немеющих пальцах полу своего ханьфу. Тело Мо Жаня прошила ещё одна волна болезненной дрожи. Чу Ваньнин с трудом разомкнул губы, стараясь протолкнуть через них звук. То, что он собирался сказать, было отвратительно. Настолько, что сама мысль об этом ледяным спазмом сдавила горло Чу Ваньнина, мешая вокальным кордам провести сквозь себя слова. Он читал об этом растении давно. Несколько лет назад, когда подбирал литературу для Ши Минцзина. Искал что-то полезное о растениях. Эта книга цензуру не прошла. Чу Ваньнин помнил название. Длинное и сложное. Помнил, что пыльца имеет специфический, но не неприятный сладковатый аромат. Живёт недолго, всего пару минут. И выделяется только если невзначай потревожить лежащие на поверхности корни. Зато отравляет мгновенно, и яд ее смертелен. Противоядия нет. Даже самое ценное, самое гениальное зелье Гуюэ не сможет вывести эту дрянь из крови. Но способ с ней справиться все же был найден. Нужно было предпринять два простых по сути действия. Интенсивная физическая активность, чтобы вывести основные компоненты через пот. И очищение духовных каналов. Для людей существовал всего один способ совместить два этих пункта одновременно. Чу Ваньнин хотел бы сказать, что это был бег с препятствиями и держание за руки для обмена энергией. Но его нескончаемому стыду, ответ был иным. – Мо Жань, – звук все же прорвался сквозь занемевшее горло, но был тихим, ломким. – Учитель, – тут же отозвался тот, все так же не поднимая глаз. На его плечах волнами ходили закаменевшие мускулы. По вискам медленно стекала влага. – Я же сказал вам лучше-... – Нет, – Чу Ваньнин оборвал его, и голос у него был почти твердым. – Послушай. Объяснять все было стыдно. Странно. Но Чу Ваньнин старался изо всех сил, не желая тратить драгоценные секунды на борьбу с собственными демонами. И демонами Мо Жаня. Мо Жаню нужно было помочь. Срочно. Даже если тот придет в ярость. Даже если будет испытывать отвращение. Даже если по итогу откажется от Чу Ваньнина в качестве учителя. Яд был смертельным. Чу Ваньнин должен был его спасти. – Парное самосовершенствование значит, – тихо выдохнул Мо Жань, стоило Чу Ваньнину покончить с объяснениями. – Да, – заставил себя выдавить Чу Ваньнин, понимая, что его скованного кивка Мо Жань сейчас не увидит. Тот хмыкнул. Сухо. Резко. И Чу Ваньнин почти отшатнулся, раненый этим звуком. Почти приготовился униженно убеждать. А в следующее мгновение болезненно горячие ладони Мо Жаня коснулись его бедер, обжигая кожу сквозь ткань. – Сколько у меня времени, прежде чем я перестану себя контролировать? Мо Жань спрашивает это деловито, спокойно. Словно не ему только что сказали, что чтобы спасти свою жизнь, ему придется взять своего ненавистного учителя прямо на каменном полу пещеры. Словно не его руки ловко развязали пояс чужого ханьфу. – Где-то... – Чу Ваньнин запнулся, отвлеченный жаром чужих рук, нежно огладивших его талию с двух сторон под верхним ханьфу, – где-то полчаса. – Хорошо. Этого хватит. – Хватит для чего? – Чу Ваньнин нахмурился. То ли чужим словам, то ли спокойствию. – Чтобы подготовить тебя. Чу Ваньнин подавился вдохом. Краска как-то неожиданно ярко, душно залила его лицо, но он предпочел списать это на жар чужого раскаленного тела. – Не надо, я... – попытался выдавить он из себя, забыв отругать Мо Жаня за неподобающее обращение. Но тот вдруг оказался очень, невыносимо, неприлично близко. Его широкая ладонь зарылась Чу Ваньнину в волосы, небрежным жестом сбросив гуань. Дыхание опалило нежную кожу. – Ш-ш-ш, – выдохнул он Чу Ваньнину в губы. И прежде, чем тот успел возмутиться, поцеловал. До этого момента Чу Ваньнин целовался лишь раз. В иллюзии созданной богиней благословлявшей браки мертвых. Чу Ваньнин не хотел этого признавать, но иногда память возвращала ему воспоминания о тех моментах. О настойчивых жадных губах и своевольных руках. О весе чужого тела на его собственном. О ярком тепле и желании, что сквозило в каждом движении, в каждом жесте. Которое, конечно, предназначалось не ему, но все же было таким отравляюще сладким. В нынешнем поцелуе от прошлого был только Мо Жань. Яркое, но все же человеческое тепло ныне обратилось невыносимым, лихорадочным жаром. Юношеский вес сверху сменился неподъемной тяжестью взрослого мужчины. И целовал его Мо Жань не так, как раньше. Мо Жань из прошлого был просто жаден. Нынешний Мо Жань будто хотел Чу Ваньнина сожрать. Выпить всю душу, до последней капли через одно прикосновение губ. Испробовать на вкус каждую ноту, слизать с чужого языка каждую дрожь задушенного стона. Мо Жань лишал его дыхания. Мо Жань так очевидно отчаянно не хотел отпускать. Когда они все же с влажным звуком разомкнули губы, Чу Ваньнин сделал судорожный вдох, хватая пылающим ртом прохладный воздух. И тут же сорвался на слабый стон, когда раскалённый язык провел извилистую линию от его уха к шее. Чужие горячие пальцы ловко пробрались под одежду. Минуя слои ткани и хитрые завязки, оглаживали нежную, чувствительную кожу, заставляя Чу Ваньнина вздрагивать, как от искр пламени. Отвлекая от мыслей, с кем Мо Жань тренировал такую фантастическую ловкость. Чу Ваньнин не имел права ревновать, даже вот так, мимолётно. Даже когда причина этого едкого чувства с таким увлечением выцеловывала пылающие отметины на его уже обнажённом плече. Чу Ваньнин пропустил момент, когда распались завязки нижнего ханьфу, обнажая его выше пояса. Мо Жань огладил широкими ладонями его грудь, щекотно скользнув пальцами по ребрам, обхватил талию. Прихватил губами один из розовых сосков, обвёл его горячим языком и тут же отпустил, с видимым сожалением. Чу Ваньнин не заметил его в чужом взгляде, слишком отвлечённый новыми, тревожаще яркими ощущениями. Прикосновениями чужих рук к своей коже. Ощущением губ и языка, их движений. Удовольствием, которым отзывались его нервы. И все же болезненная мысль мгновенным холодом прокралась в его сознание. Мо Жань не должен был так осторожно обращаться с ним. Так целовать и так касаться. Так смотреть. Не просто с сухой животной жадностью, с физиологическим голодом. Но с каким-то отчаянным, глубинным желанием, более сложным, чем могла дать отравленная пыльца. Губы Мо Жаня коснулись нежного низа живота, заставив Чу Ваньнина почти болезненно вздрогнуть. Он не вдыхал пыльцы, ее остатки на полу пещеры более не могли причинить ему вреда, утратив все свои свойства. Но почему-то тело Чу Ваньнина горело и жаждало касаний, как никогда раньше. Словно бы жар чужих губ и рук медленно вливался в кости Чу Ваньнина, растекался по его нервам, заражая его тем же ядом. Проникал в его кожу сквозь поры, заставлял его гнуться навстречу чувственным прикосновениям. Сжигал изнутри. Возможно, Чу Ваньнин что-то не дочитал в тот раз, слишком смущённый содержанием книги. Возможно пыльца действовала дольше. Или та, что осталась на коже Мо Жаня, вызолачивая ее, заставляя мягко сиять в скупом свете позднего полудня, ещё не утратила своих свойств. Возможно Чу Ваньнин заразился ее безумием тоже, и тоже умирал без прикосновений чужих рук. Все должно было быть именно так. Мо Жань мягко прикусил форфоровую кожу чужого живота, прямо над поясом тонких нижних брюк, оставляя быстро исчезающий розовый след. Его пальцы уже пробрались под ткань, обжигая прикосновениями бёдра. Мо Жань коротко глянул на Чу Ваньнина, прежде чем начать спускаться ладонями вниз, по ягодицам, лаская длину ног, утягивая за собой белую ткань. Чу Ваньнин заставил себя не сопротивляться. Позволить чужим рукам полностью обнажить себя. В конце концов в этом ведь и была его цель. Ему даже не пришлось убеждать Мо Жаня, уже за одно это он должен был быть благодарен. И за отсутствие отвращения в чужом взгляде. Мо Жань внимательно следил, как белая ткань скользит вниз, открывая все больше белоснежной кожи. Его взгляд обжигал почти так же болезненно, как жар рук. Когда ткань сползла до колен, Чу Ваньнин малодушно зажмурил глаза, не желая видеть чужой взгляд, когда он останется без одежды полностью. И потому пропустил момент, когда Мо Жань мягко стянул сапог с его стопы, и коснулся губами взъема. Чу Ваньнин вздрогнул, распахивая глаза. Возмущенное шипение застряло у него в горле. Мо Жань уже как ни в чем не бывало стягивал обувь с второй его ступни. Его лицо было все таким же спокойно-сосредоточенным. Настолько отвлеченным, что Чу Ваньнину подумалось, что возможно, то мимолётное прикосновение и вовсе померещилось ему. Не мог же Мо Жань в самом деле целовать его стопы. Это было так... неправильно. Чу Ваньнин почти разозлился на себя за столь неподобающую фантазию, но тут Мо Жань все же окончательно избавил его от брюк, опустив его ноги назад, на полу белоснежного верхнего ханьфу. Чу Ваньнин замер. Чтобы раздеться Мо Жаню нужно было всего несколько секунд, а значит сейчас все должно было случиться. Чу Ваньнин представлял себе, пусть и чисто схематически то, что им предстоит. Он читал. Давно. В тех книгах, которые больше не смел взять в руки. Ему всё равно никогда не должно было пригодиться это знание, пускай и с основами парного самосовершенствования он ознакомиться был обязан. И тут жизнь сыграла с ним такую злую шутку. Чу Ваньнин поджал губы, готовясь к тому, что Мо Жань снова нависнет над ним, придавив к земле своим весом. От этой мысли волна дрожи пробежала по его позвоночнику, и Чу Ваньнин убедил себя, что это нервная дрожь. Но возвращаться назад Мо Жань не спешил. Его пальцы нежно огладили выпуклую косточку на чужой лодыжке. Губы коснулись острого колена и тут же скользнули ниже, проходясь цепочкой колких поцелуев по сатиновой изнанке бёдра. Чу Ваньнин всё-таки зашипел. Дернулся, слишком смущённый интимностью прикосновений. Мо Жань будто бы вовсе не обратил на него внимания, полностью поглощённый процессом. Он часто дышал, жадно ведя кончиком носа по нежной коже, и температура его тела будто бы скакнула ещё на полградуса выше. Но твердость его хватки не стала меньше ни на йоту. Поэтому когда Мо Жань прижал бёдра Чу Ваньнин к его же животу, почти складывая его напополам, приподнимая его ягодицы, Чу Ваньнин вырваться не смог. И когда горячие губы прижались к отверстию между его ног, настолько стыдно интимно, что Ваньнин почти почувствовал, как вспыхивает от смущения его тело. Его пальцы тут же вплелись в волосы Мо Жаня, заставляя соскользнуть с них синюю ленту, в попытке отстранить чужое лицо. Слишком слабые от дрожи. – Что ты... – Чу Ваньнин не договорил, подавившись сдавленным всхлипом, когда влажный язык обвёл сфинктер по кругу. – Я же сказал, – тихо ответил Мо Жань, ненадолго поднимая черный от расплывшегося по радужке зрачка взгляд, – тебя нужно подготовить. Чу Ваньнин зло фыркнул, сильнее сжимая пальцы в чужих волосах. Это Мо Жаню здесь нужна была помощь. Это он должен был как можно скорее получить то, что ему сейчас так необходимо. Физическую нагрузку и чистую энергию Ваньнина. Что касается самого Чу Ваньнина... – Не надо, я справлюсь... – Нет. И прежде чем Чу Ваньнин смог осознать, почему это короткое, сухое слово отозвалось в его груди столь яркой искрой тепла, Мо Жань снова вжался губами меж его ягодиц. Толкнулся наглым языком внутрь, растягивая тугие мышцы, обжигая в очередной раз своим теплом. Чу Ваньнин зажмурил глаза. Словно если он не будет видеть, не будет смотреть, то все происходящее вдруг окажется менее стыдным. Словно он уже не будет учителем, позволяющим своему ученику вылизывать себя, растягивать, сменяя гибкий язык пальцами. Словно не он получает от этого удовольствие, столь бесстыдно очевидно ощутимое сейчас, когда его напряжённый член капает предсеменем на живот. Чу Ваньнин никогда не ощущал себя так. Никогда не задыхался от прикосновений к своему телу, никогда не гнулся им навстречу. Никогда не желал так яростно ощутить внутри себя что-то, что-то большее. Он никогда не желал так яростно вообще. Ни наедине с собой, ни при взгляде на кого-то иного. И даже Мо Жань, человек, на котором Чу Ваньнин против своей воли всегда задерживал взгляд, не вызывал в нем таких чувств. Такой невозможной жажды. Всему виной действительно должна была быть пыльца. Иначе не объяснить, почему Чу Ваньнин тихо разочарованно всхлипнул, когда пальцы Мо Жаня покинули его влажный от слюны вход. Мо Жань рвано выдохнул на это звук. Его пальцы на чужом бедре сжались чуть сильнее, оставляя на нежной коже розовые следы. Он напомнил себе, что не должен торопиться слишком сильно. Что раз уж ему выпал шанс взять Чу Ваньнина, того, по кому он так глупо и неправильно сходил с ума с самого своего появления на Сышэн, то он должен был получить от этого все. Но сдерживаться оказалось непросто. Чу Ваньнин лежал обнаженный прямо перед ним. Принимал каждое его прикосновение, реагировал так чутко, отзывался на малейшую ласку. Настолько откровенно жадный для всего, что только мог дать ему Мо Жань. И ядовитая пыльца путала мысли. Густая, кипящая кровь словно лопалась пузырями внутри, отзывалась болью на каждый вздох. Мо Жаню было нужно это. Нужен был Чу Ваньнин. Мо Жань всё-таки навис над ним. Впился отчаянно-жадно в чужие губы. И едва не заскулил, когда Чу Ваньнин ответил ему. Неловко, нерешительно, но все же отозвался на поцелуй. Он ведь сам наверняка не осознавал, насколько идеальный он для Мо Жаня сейчас. Золотце. Мо Жань с трудом оторвался от чужих губ. Коснулся их ещё раз, мягко, длинно, когда Ваньнин невольно потянулся вслед за ним, слишком растворившись в поцелуе. А потом вновь скользнул руками ниже, чуть приподнимая чужие ягодицы. Чу Ваньнин замер, резко приходя в себя. Член Мо Жаня уже упирался в его вход, и он невольно напрягся, на самом деле совершенно не готовый к проникновению. Особенно сейчас, когда все происходящее вдруг перестало быть настолько похожим на просто спасение чужой жизни. Превратилось во что-то настолько интимное. Желанное до безумия и от того ещё больше пугающее своей реальностью. – Расслабься, – хрипло попросил Мо Жань. И эта хрипотца, неестественный жар его тела, резко напомнили Чу Ваньнину, почему они здесь. Не потому что желали друг друга. Потому что по венам Мо Жаня тёк яд, и Чу Ваньнин, как хороший учитель, должен был его спасти. Он постарался расслабиться. Сделать так, чтобы Мо Жаню не пришлось испытывать лишние неудобства. Но выходило плохо. Его мышцы оставались скованными, словно смороженными тревогой. И тогда Мо Жань поцеловал его снова. Вкладывая в это прикосновение все остатки своего стремительно сгорающего во внутреннем жаре терпения. Всю нежность, которую он испытывал к этому человеку. Всю мягкость и заботу, которые ещё не растворились в безумном огне. Чу Ваньнин растаял в этом поцелуе. Забылся в нем, впитывая неожиданную ласку, растекаясь под Мо Жанем. Позволяя сделать первый неглубокий толчок, преодолевая сопротивление сфинктера. От неожиданной боли Чу Ваньнин глухо охнул и прикусил чужую губу. Мо Жань почти не почувствовал оставленного его зубами жжения, полностью поглощенный теснотой и мягким теплом чужого тела. Он знал, что должен подождать. Дать привыкнуть. Но эта мысль далёким эхом отзывалась в его сознании. Его тело двигалось будто само, подавляя рациональное, потакая простому, животному почти желанию. Руки Мо Жаня оплели Чу Ваньнина, плотно вжимая его в чужую грудь, не давая ни малейшего шанса отстраниться. Бёдра мягко покачивались, с каждым толчком вгоняя член все глубже, пока он не вошёл до конца. У Мо Жаня хватило контроля, чтобы замереть так на несколько секунд. Пальцы Чу Ваньнина с силой впились в его спину, сжимая почти до немоты мышц. Золотые глаза были широко распахнуты, точка зрачка слегка подрагивала. Покрасневшие губы были слегка приоткрыты. Чу Ваньнин старался привыкнуть к этому оглушающему, совершенно невозможному ощущению заполненности. Ему казалось, что в нем уже слишком много ещё на первом толчке. Сейчас тело будто бы наполовину не принадлежало ему. Его мышцы непроизвольно мягко сжимались на чужом члене. Их пульсация глухим стуком отзывалась в ушах. Мо Жань чувствовал, как окончательно гаснет его сознание. Последняя искра исчезла, стоило ему двинуть бёдрами первый раз. И уже в следующий миг он мог думать лишь о восхитительной тесноте чужого тела, которая так идеально принимала его, целиком, до самого корня. О сладком вкусе нежной шеи, на которой Мо Жань бесстыдно оставлял свои следы, покрывая ее влажными бессистемными поцелуями, вылизывая длинно свои отметки, прихватывая их зубами, давая налиться ярким цветом. О сорванных стонах, которые уже никто не пытался так коварно от него скрыть. Об обхвативших талию длинных ногах, которые Мо Жань тоже непременно вылизал бы, по-животному жадно, и покрыл своими метками, нарушая безупречную гармонию белизны чужой кожи, если бы не был так занят, вбиваясь в чужое тело. Чу Ваньнин впивался ногтями в сильную спину до онемения пальцев, всеми силами стараясь хоть так остаться в реальности. Поток его энергии, яркой, похожей на сплетенный вместе сгусток белых молний, выходил из его золотого ядра и заполнял чужие меридианы. На его стабилизацию уходил весь стальной самоконтроль Чу Ваньнина, не давая ему сосредоточиться на том, чтобы прятать бесстыдные стоны и не подаваться бёдрами вперед в ответ на каждое движение чужих бедер. Чу Ваньнин был готов к боли. К неловкости от собственной и чужой обнажённости. К стыду и к смущению. Он не был готов к оглушающему удовольствию и ощущению правильности от этой близости. К тому, как ему самому захочется по-животному выгибаться, насаживаясь на член, подставлять шею под болезненные метки, вжимать в себя Мо Жаня сильнее. Какая-то часть Чу Ваньнина продолжала твердить, что это все неправильно. Что он не должен так наслаждаться чем-то столь откровенно пошлым. Тем более в компании Мо Жаня. Своего ученика. Чу Ваньнин почти плакал от противоречивости этих двух чувств. От резкого, незнакомого удовольствия, сжигавшего его нервы. От едкого чувства вины, накатывающего на него из подсознания. И от простого физического дискомфорта от покидающих его тело духовных сил. Мо Жань словно почувствовал его отвлеченность. Рыкнул тихо, в очередной раз ударяясь бёдрами о бёдра, сжимая талию Чу Ваньнина до боли, впился губами в маленькую родинку за ухом. Чу Ваньнин не был уверен, что почувствовал в следующий момент. Его нервы будто обернулись раскаленной проволокой, перед глазами вспыхнула ослепительная белизна, и на какое-то время он потерял с реальностью связь. Когда он пришел в себя, Мо Жань все ещё находился глубоко в нем. Вжимал в себя, придавливая сверху живым весом. Выцеловывал мягко следы от все же скатившихся из уголков глаз нескольких слезинок. Чу Ваньнин невольно прижал его к себе ближе. Дыхание Мо Жаня будто бы стало ровнее, и кожа уже не казалась такой раскаленной, пускай все ещё оставалась горячей. Чу Ваньнину потребовалось немного времени, прежде чем его язык вновь начал слушаться его. – Как ты себя чувствуешь? – спросил он, и это прозвучало едва ли громче шёпота. Мо Жань спрятал в его плече улыбку. – Лучше, – так же тихо ответил он. Голос у него все ещё был хриплым, низким. Когда он говорил, его губы невесомо задевали чужую чувствительную кожу. Чу Ваньнин нахмурился. Он не был уверен, насколько длительной должна была быть физическая активность, и какое именно количество энергии нужно было передать, чтобы пыльца полностью прекратила свое действие. – Я... – он запнулся, морщась от того, как лёгкая боль продрала его горло, смущенный тем, что собирается сказать. – М-м-м? Мо Жань наконец оторвался от его плеча, и Чу Ваньнин ощутил неожиданную горечь, утратив тепло этого прикосновения. Он поджал губы, как делал всегда, когда злился на себя за неудобные эмоции. Здесь и сейчас не было места его смущению. – Я думаю нам нужно сделать это ещё раз, – выпалил он. Его щеки все же залились нежным румянцем. Мо Жань удивлённо изогнул брови. – Ты- вы, – тут же исправился он, заметив проблеск льда в золоте чужого взгляда, – уверены, учитель? Чу Ваньнин коротко кивнул. Мо Жань на мгновение прикрыл глаза, стараясь не показать зажегшегося в них темного торжества. – Хорошо, – выдохнул он, – но сначала вам нужно отдохнуть. Мо Жань старался быть благоразумным. – Нет, – возможно слишком резко возразил Чу Ваньнин, – если яд ещё в твоём организме, нельзя ждать. Мо Жань коротко, судорожно выдохнул. Он уже чувствовал, как знакомое тепло вновь расползается по телу. Чу Ваньнин определенно не понимал, что именно делал сейчас с ним. – И все же я считаю, что... – очень медленно и очень убедительно начал Мо Жань. А уже через секунду его затылок не слишком приятно встретился с холодным камнем. – Не спорь... со мной, – слегка задыхаясь прошипел Чу Ваньнин, привыкая к смене положения. Его ладони упёрлись Мо Жаню в плечи. Волосы упали по сторонам лица, отрезая от них обоих свет. Член Мо Жаня все ещё находился в нем, твердеющий с каждым мгновением. В сумраке не было видно, как стремительно потемнели глаза Мо Жаня. – И сколько же раз, по мнению учителя, нам следует это сделать, – спросил Мо Жань, опуская горячие ладони на бёдра Чу Ваньнину, помогая ему двинуть ими в первый раз. Чу Ваньнин сорванно выдохнул, глупо пытаясь спрятать первый тихий стон. – Пока вся пыльца не утратит свою силу. Он зажмурился с запоздалым смущением, не желая видеть лицо Мо Жаня в тот момент, когда он плавно опускается на его член. – Вот как, – тихо протянул Мо Жань, и двинул бёдрами ему навстречу, все же срывая с искусанных губ звук удовольствия.