Теплое утро.

      Наверное, одно одеяло на двоих было все-таки плохим решением. Да, как Киеми и говорил, они сильно не ворочаются, лежат себе почти на одном месте всю ночь, но это не значит, что один из них козел такой не забирает себе одеяло потому что «я замерз». Лето ведь на дворе, какой может быть «замерз»? Но, как оказалось, еще какой может. Вот и сейчас этот высоченный, с широкими плечами кудрявый парень лежит свернувшись в комочек — какой там может быть комочек, если это целый ком? — и прячется почти с головой под одеялом, которое посередь ночи нагло отобрал у рядом лежащего. Нет, Атсуму не жалуется, ему не холодно, наоборот, ужасно жарко под утро, когда солнце уже начинает выглядывать из-за горизонта, но ему как минимум обидно. Он тут, значит, заботливо обнимает этого парня всю ночь, греет, а он что? А он забирает одеяло, отворачивается и на утро еще что-то бурчит. Вот и делай добро после такого.       Мие не спится. Он внезапно, буквально ни с того, ни с сего открыл глаза еще до начала рассвета — темное небо ночи только-только начинало еле заметно светлеть, — и больше не смог уснуть. Крутился, ругался на себя, потому что рано утром, в восемь, если быть точнее, у них тренировка, а все никак не мог опять провалиться в сон. Провертевшись около часа, парень бросил идею уснуть. Не получится. Ну, отлично, теперь он будет сонной мухой на тренировке. Лежа на спине и подложив обе руки под голову, Атсуму задумчиво глядел в натяжной потолок. Разные мысли неожиданно полезли в голову, переворачивая все вверх дном. И почему-то все (почти) были завязаны на нем. Крутились вокруг него.       В самом начале их отношений Мия думал, что это все — просто одна большая шутка. Пранк. Наебка, боже. Его чувства не могли быть взаимными, нет. Не правда. И на якобы отношения он согласился. а почему он согласился? Под воздействием эмоций, наверное. А потом ходил в неверии, смеялся с остальными, кто говорил слова в роде «Я и не думал, что вы можете сойтись!», и с опаской относился ко всем знакам внимания со стороны кудрявого. А когда тот впервые сказал те самые три заветных слова, которые хотят услышать все, и вовсе расхохотался, вогнав доигровщика в ступор. Они тогда сильно поругались, пару дней не общались, может больше, а помирились, считай, через Мотою. Игрок под пятнадцатым номером был настолько опечален, что его чувствам буквально не поверили, что не хотел выходить из квартиры. И за дело «помирить двух баранов» взялся его двоюродный брат. Атсуму, услышав слова о том, что этот сгусток недружелюбия прожужжал все уши Комори о нем самом еще со старшей школы, с того момента, как они увиделись тренировочном лагере, как минимум удивился. Обалдел. Осаму еще тогда сказал, что близнеца своего таким охуевшим еще никогда не видел. Да, конечно, после такого толчка со стороны двоюродного брата теперь уже его возлюбленного они помирились. Теперь точно сошлись.       Но Мия все еще считал, что над ним шутят. Сама вселенная прикалывается. Сакуса Киеми был для него, такого неидеального, неправильного и проблемного, слишком хорошим. С его манерами, с его навыками — неважно где, будь то волейбол или та же езда за рулем, — с внешностью. С этими сильными руками, с этой широкой спиной, с этими дурацкими кудрями, с этими темными глазами, которые смотрят в самую душу, насквозь, с этими двумя родинками над правой бровью. С едкими фразами, неумелыми шутками, неуклюжими признаниями в любви и комплиментами. Теплыми объятиями, горячими поцелуями, мягкими поглаживаниями по волосам. Сакусу звали разные модельные агентства, надеясь, что они будто бы смогут переманить к себе такого симпатичного спортсмена с отличными данными. Его звали на различные интервью, его любили фанаты. Он был слишком идеален для такого, как Атсуму. Для такого распиздяя, каким он себя считал, слишком неаккуратного для своего опрятного парня-чистюли. Слишком громкого, слишком заносчивого, несносного, упрямого, эгоистичного, до противного прямолинейного. Мия Атсуму не заслуживает Сакусу Киеми.       Крашенный резко мотает головой и хмурится, недовольно надув губы и кривясь. Ну и мысли у него, конечно. Когда-нибудь они точно сожрут его заживо и не оставят ничего за собой, правда. В горле неожиданно запершило. Связующий со всей своей аккуратностью поднимается с кровати — ну-ну, вот тебе и эгоист, — и на цыпочках босых ног скрывается в кухни. За то время, что он копался в своей голове с самого пробуждения, солнце уже начало выглядывать из-за горизонта, проникая в квартиру через панорамные окна, которые с вечера никто не догадался (подсказка, читать «никто» как «Атсуму» и «догадался» как «забыл») зашторить. Сейчас как начнут лучи нагревать здесь все, в семь утра, когда у Киеми зазвенит будильник, они тут уже начнут жариться. Мия фыркает и, налив себе воду в стакан и быстро осушив его, в зале уже дергает шторы к середине. Так-то лучше.       В спальню Атсуму возвращается так же тихо, как и уходил, но даже до кровати не доходит, застыв посреди комнаты. Сакуса, всего пару минут назад лежавший аккуратным сжавшимся комочком, растянулся по всему матрасу, скинул с себя одеяло и довольно сопел дальше. Вот тебе и сходил за водой, называется. Эта противная ласка, видимо, почувствовав свободу, решила разгуляться. Крашеному ничего не остается, кроме как тяжело вздохнуть и, чуть подвинув руку и ногу любимого в сторону, лечь сбоку, почти на край. Мия заваливается на бок, подложив руку под голову, и с легким прищуром разглядывает парня рядом с собой. Осаму когда-то сказал, что его близнец точно самый настоящий влюбленный дурак, только слюни не пускает, но зато смотрит так, что любой позавидует. Через щель в шторах лучи восходящего летнего солнца падали на сейчас очень умиротворенное лицо брюнета и делали они это, на вид, почти трепетно и осторожно. Под этим светом его темные, почти черные, растрепанные кудри, кажется, даже блестели. Что на вид, что на ощупь они были замечательны. Две родинки над правой бровью хотелось поцеловать — Атсуму постоянно так делал, — да и тонкие губы тоже. Хотелось провести подушечками пальцев по щекам, на которых совсем недавно образовались веснушки. Они были на пляже с командой на прошлых выходных и оказалось, что у Киеми появляются вот такая пигментация щеках и носу.       И все же, сеттер любил своего доигровщика. Любил до потери сознания, до дрожащих коленей, покрасневших щек и ушей, до глупых клятв любить до самого гроба. Он любил этого парня со всеми его странностями, с его успехами и провалами, мечтами и желаниями, его вкусами в музыке и предпочтениями в еде. Любил от и до. Сакуса под боком заворочался. Спешно провел рукой вдоль матраса сначала с одной стороны, а потом со второй и, обнаружив то, что искал, притянул любимого ближе к себе, обвил руки вокруг талии, ткнулся носом в шею и тяжело выдохнул. Атсуму на это время пришлось замереть и задержать дыхание, чтобы не разбудить Оми. Как только последний устроился так, как ему удобно, Мия усмехнулся и растянул губы в теплой, нежной улыбке. Осторожно обняв кудрявого, крашенный выдохнул прямо как он и прикрыл глаза. Все-таки нужно попробовать поспать еще.