Звери

Эльфман не помнил того момента, в который вдруг ясно и четко осознал эту истину: настоящий мужчина должен защищать своих женщин. Своей женщины у Эльфмана тогда не было — и не появилось бы еще долго, слишком мал он был — но были сестры. Мира, крутого нрава которой хватало, чтобы попадать в неприятности, но не хватало, чтобы выбираться из них, и Лисанна, маленькая и беспомощная Лисанна, которая нуждалась в его защите. Настоящий мужчина должен был защищать своих женщин, а Эльфман был настоящим мужчиной. Эльфман не помнил того момента, когда решил изучать Поглощение. Первой из семьи была Мира, она научилась отращивать хвост и крылья, и, скорее всего, Эльфман решил выбрать Поглощение под ее влиянием. Он этого не помнил и не стремился вспоминать. Позже Эльфман думал, что эти два решения определили его жизнь навсегда. Особенно когда из глубоких трещин его сознания выползали звери. Первый зверь появился, когда на одном из первых совместных заданий — темный колдун-одиночка, заложники, демонически смеющаяся Мира и полная энтузиазма Лисанна — ему вдруг показалось, что колдун не так прост. Что колдун только притворяется слабым, сейчас он отвлечет Миру, и тогда непременно… А Эльфман был мужчиной и должен был защищать сестер. Сознание заволокла тьма. Появился образ — бескрайняя равнина, трещины в земле и светящиеся во тьме этих трещин жуткие, нечеловеческие глаза. Звери, понял Эльфман, но это было последнее, что он понял. Он очнулся, когда все уже было кончено. Колдун лежал на земле, его одежда была залита кровью, живот пересекали четыре параллельные длинные раны — по количеству когтей на лапе, а вместо горла было что-то кровавое, какие-то ошметки, и горло это омерзительно булькало, когда колдун пытался сделать вдох. Эльфман стоял над ним, его руки были покрыты кровью, Лисанна стояла, спрятав лицо на груди Миры, а Мира смотрела на брата с настоящим, кристально-чистым ужасом во взгляде. Дома Мира устроила ему настоящий допрос. Что он чувствовал? О чем думал? Что он помнил? Эльфман не мог ответить ни на один. Его словно обложили ватой, он смотрел на сестру и видел мертвого колдуна, а в голове билась одна мысль: он защитил сестер. Защитил… — Не используй полное перевоплощение, — велела ему Мира, так ничего и не добившись. И Эльфман пообещал. Пообещал, потому что не хотел расстраивать любимую сестренку. Это был первый случай, когда он ей солгал. Он учился контролировать себя. Учился добросовестно, посвящая этому каждую свободную минуту. Мертвый колдун с разорванным (перегрызенным?!) горлом не уходил из памяти, и равнина с трещинами в земле не уходила тоже. Вместо этого уходил Эльфман: в лес, глубоко, туда, где на него не могли наткнуться даже случайно, и там перевоплощался. Превращался по очереди во всех чудовищ, чьи образы смог поглотить, и ждал. Ждал возвращения того помрачения, чтобы понять, как с ним бороться. Но помрачение не возвращалось, и мало-помалу Эльфман поверил в свой самоконтроль. Он был мужчиной, он мог отдавать себе отчет в своих действиях — и причин для беспокойства, по его мнению, не было. Немало сил ушло на то, чтобы убедить в этом Миру и Лисанну. Однако несколько совместно выполненных заданий без малейших инцидентов убедили их, что Эльфман говорил правду. И Эльфман сам в это верил. Пока звери не выползли снова. Он был на задании один. Такое редко бывало: обычно они все-таки ходили всей семьей. А на этот раз Лисанна заболела — подхватила где-то лихорадку, Мира осталась в Магнолии ухаживать за ней, и Эльфман в одиночку отправился зарабатывать деньги. На сей раз это были разбойники на дороге из Магнолии в Крокус. Эльфман узнал их: раньше они промышляли в неблагополучном районе Магнолии. А теперь, значит, на большак вышли… Разбойники его тоже узнали. — Гляди, парни! Это же Эльфман из «Фейри Тейл»! — Это тот, у которого сестры симпатичные такие? — Ага, он самый. — Жаль, он этих сестер с собой не прихватил — я бы с ними поразвлекся… Эльфман поднял голову и в упор посмотрел на идиота, ляпнувшего это. «Сестричек тут нет, — успокаивал себя он, — ни Мире, ни Лисанне ничего не угрожает…» Но было уже поздно: на воображаемой равнине открылись трещины в земле, и звери, ужасные чудовища, которым не было названия ни в одном из языков мира, полезли наружу. На этот раз Эльфман даже что-то запомнил. Запомнил, как хрустели под кулаками кости. Как рвалась разрываемая когтями мягкая плоть, а из нее фонтанчиками брызгала кровь, и кровь эта пахла просто одуряюще. Зверям нравился запах этой крови, зверям нравился ее вкус, когда Эльфман впивался зубами в лица и шеи, прокусывал кожу и пил, пил эту кровь, пока перед глазами не стало красно… Когда он пришел в себя, под его ногами валялся единственный бандит. Кажется, тот самый, что говорил о сестричках: Эльфман не помнил. Бандит полз, и его вывалившиеся из распоротого живота кишки волочились за ним, облепляясь песком и мусором. Один свой глаз он держал в руке, так, словно надеялся еще вставить его на место, а второго не было, и из пустой глазницы хлестала кровь. Бандит выл, не переставая, этот вой оглашал округу, и для зверей это был звук победы, звук торжества и веселья. Но не для Эльфмана: он отвернулся, и его вырвало прямо на труп очередного разбойника, валявшийся на обочине. — Что с тобой, Эльфи? Эльфман вздрогнул: жизнерадостный голос Лисанны совсем не сочетался с его собственными мрачными мыслями. Разбойников он по одному оттащил в болото неподалеку и там утопил; гильдия удовлетворилась коротким отчетом о том, что они разогнаны. Этих босяков и бродяг, подавшихся в преступность не от хорошей жизни, никто не стал бы искать, но Эльфману все равно было тревожно. Да что там — Эльфман был в ужасе. — Знаешь, Лисанна, — наконец сказал он. — Я хочу походить на задания один. Обычно у нас Мира все делает, а я же мужик! Мужик должен справляться с заданиями самостоятельно! Лисанна удивилась, подняла брови, но затем улыбнулась и потрепала его по голове. — Конечно, Эльфи! Я думаю, для тебя это будет хорошей тренировкой. Эльфман выдавил улыбку. Очередной темный колдун полулежал у стены. Он был живучий, этот колдун, и не умер даже после того, как столкнулся со зверями, живущими в душе Эльфмана. — Ты… мертвец, — хрипел он, еле двигая изорванными губами. Его руки и ноги были сломаны в нескольких местах, и острые осколки кости, прорвав кожу, белели в полумраке, а в груди зияла дыра, из которой била розовая и пенистая кровь, но он все не умирал. Наверное, на магии держался. — Ты… сожрешь… себя… И хоть звери давно уже попрятались обратно в свои трещины, Эльфман сделал шаг. Сделал шаг, движимый одним желанием: убить. Добить. Заставить его замолчать… Но в таком, обычном, состоянии Эльфман не мог нанести последний удар. Лоб колдуна был изгрызен, кожи там почти не осталось, и просвечивал череп, отчего покрытое ранами лицо колдуна казалось причудливым, кукольным и не настоящим. Эльфман даже на секунду в это поверил, но привкус крови на языке был слишком стойким для того, чтобы окончательно отдаться иллюзии. — Ты… сожрешь… все… что… дорого… Помимо воли перед глазами появились сестры. Мира и Лисанна. Милые, любимые сестрички. Он, Эльфман, сожрет их? Он причинит им зло?! Да как он смеет, он сам только и ждет, чтобы… Образ равнины с трещинами в земле явился, как спасение, и последним, что увидел Эльфман, был колдун, обреченно закрывший глаза. — Эльфман в последнее время отлично себя контролирует, — расхваливала его Мира. — Я думаю, через два-три года он уже сможет проходить экзамен на S-класс. Эльфман кивал, напуская на себя как можно более самодовольный вид. Он был настоящим мужиком, а для настоящего мужчины самоконтроль был главным. — Эльфман, — строго спросил мастер. — Это правда? Ты действительно так хорошо справляешься с магией? Трещины. Темнота. Ошметки кожи под ногтями. Чуть солоноватый привкус на губах. Тошнота. Одуряющий запах крови и отвратительный — дерьма. Звери. «Мастер, да помогите же мне!» — Да, это правда. В последнее время перевоплощение мне дается еще легче. Ну так я же мужик! Мужик. Мужик справляется со всем самостоятельно. И своих зверей изгоняет сам. Позвоночник ломался с мерзким, сухим хрустом, как будто не у живого человека он был — у давно мертвого скелета. Грудная клетка тоже разламывалась легко, все равно что курицу разделывать перед готовкой, кости трескались, разрывая кожу и обнажая красную, розовую и сероватую плоть — внутренние органы. Звери ликовали. С кишками было проще всего: длинные, похожие на склизкие колбасы — и что он ел такое? — они вываливались сквозь рану сами, достаточно было слегка потрясти тело. Звери упивались этим. Зверям, с их горящими глазами, с их безумной жаждой крови и жаждой смертей, было мало. Эльфман выл, стоя над изуродованным трупом, и вспоминая — будто со стороны — то, что сам с ним делал. Этот парень ведь даже не сделал ничего плохого. Всего лишь сказал, что будь тут вся семья Эльфмана, он убил бы их всех разом. Звери посчитали это достаточным поводом, и что же получалось? Скоро Эльфман должен был начать убивать всех, кто криво посмотрит на Лисанну или скажет Мире сомнительный комплимент? Он должен был защищать сестер, но это было уже слишком. Зверей нужно было изгнать, и чем скорее, тем лучше. Но Эльфман понятия не имел, как это сделать. — Мира, слушай, мне нужна твоя помощь. — Потом, Эльфман. Видишь, я взяла срочное задание S-класса? Нужно уничтожить Зверя, он сильнейший из чудовищ. Без твоих талантов мне не справиться. Поможешь мне? И Лисанну с собой возьмем… А потом и я тебе помогу! Эльфман смотрел на нее, а Мира улыбалась. Она искренне радовалась возможности снова сходить на задание с братом — в последнее время он все чаще ходил в одиночку. Она хотела выполнить это задание, доказать, что она достойна S-класса, который получила только недавно. А Зверь был монстром и точно не мог сказать ничего, что его собственные звери посчитали бы угрозой или оскорблением. Настоящий мужчина должен был ставить интересы своих сестер выше своих собственных, а его проблемы могли и подождать. — Ладно, сестренка, я пойду с тобой. А где Лисанна?..