»Песнь ангела.

- Будь добр, иди нахуй! – перевернув кухонный стол резким взмахом руки, прокричал юноша. - Если я уйду нахуй, кому ты такой нужен будешь? – издевался над разбушевавшимся парнем молодой человек. - Да ты что? Да я никому нахрен не сдался! Мы женаты по контракту! – всё продолжал кричать первый. - Конечно, с твоим-то… - начал, было, садист. - Да пошёл ты… - перебил его юноша и направился вон из дома, предварительно хлопнув дверью с такой силой, что та чуть не раскрошилась в щепки. Вечерний прохладный ветер резко ударил по немного по женственно аккуратному телу, забираясь под низко опущенный капюшон, что обычно скрывал лицо хозяина, обжигая нежную кожу прохладой. Юноша, идя по уже выученному пути, слегка поёжился. Улицы Сталеграда, города, известного своими правителями-недоучками и открытой коррупцией (что, конечно, придавало городу не самую хорошую репутацию в других насёленных пунктах страны Вассерланд) встретили прохожего лишь факелами на стенах некоторых домов людей или каких-либо существ, особенно богатых. На улице гулял всё тот же ветер, сопровождая путника, и ни единой души вокруг. Во время Ежегодного фестиваля Хассаку так и происходит – все на главной площади, где сейчас бесплатно реками разливают спиртные напитки. Где-то там и мама с папой напиваются, как свиньи... Конечно, раз уж сам управляющий городом угощает! А с вышестоящими нужно находить общий язык, особенно, если этот «управляющий», кроме как пить, курить и развлекаться с девушками, ничего не умеет. Юношу все эти проблемы градоустройства и его управления мало интересовали, как и родители. Что, кстати, было взаимно. Так и не встретив на своём пути никого, кроме в стельку пьяных мужчин, юноша свернул в сторону – к тропинке, ведущей в лес. В сумерках эти, казалось, безжизненные растения и деревья приобретали жизнь: вот ветка-рука тянется, чтобы поздороваться, вот в кусты прошмыгнул листок, что только что лежал на тропинке, вот кусты ягод тянут к прохожему свои руки, что спрятаны в рукавах, украшенных в яркие ягоды. Парнишка шёл и «здоровался» с каждым живым, на его взгляд, существом. С малых лет он привык видеть то, чего другие не видят. А вот и озеро. Небольшое углубление, наполненное прозрачной, как хрусталь, водой, что сейчас сияла и переливалась под лунным светом. Здесь, около маленького озерца, было светлее и уютнее, чем в любом уголке города. Парень, присев на берегу, снял с себя капюшон, что вот уже около десятка лет скрывал его лицо. Светло-голубые пряди волос тут же посыпались вниз, словно стараясь достать зеркала воды. В этом самом зеркале был юноша, чей цвет глаз законно принимали титул цвета той сочной зелёной июльской травы, в такт чистейшему небу-волосам. Бледная кожа, нежная даже на вид, аккуратные черты лица… Раньше, когда юноша был ещё мальчишкой, его сравнивали с кукольным принцем – до того он был красив. Многие знакомые родители сватали ему в жены своих дочерей, которых юный граф в глаза не видел. Вот только сейчас скрытая зависть сердца человеческого переросла в открытое презрение, когда на «кукольном» личике появился уродливый шрам – ожог, нанесённый ненавистником. Кожа ровно на половине лица была сморщенной и красноватой. Это ужасно смотрелось на фоне всё ещё столь же идеальной половины. «Конечно, с твоим-то лицом куда? Тебя даже в рабство такого не возьмут!» - хотел сказать тогда муж несчастного. Эти слова были знакомы юноше, как его собственное имя. Скандалы происходили несколько раз на день из-за какого-либо незначительного повода, придуманного Яном – мужем, который впоследствии превращался в скандал. Слёзы, крики, истерики, срыв голоса – всё это стало неотъемлемой частью и без того не самой счастливой жизни Графа Ноада – шестнадцатилетнего мальчишки, оказавшегося замужем за Герцогом Яном. Вот так. Ноада являлся жителем страны Вассерланд, что значит «водная страна», а Ян – Фойерланд – страна огня. Разные характеры, разные вкусы, разные расовые принадлежности, разные положения в обществе – всё разное… Парнишка, разглядев своё отражение, ударил по глади рукой, из-за чего изображение стало ещё более расплывчатым и омерзительным. Настроение упало ниже некуда. Хотя и поднималось оно крайне редко. Мягкие и немного пухлые губы юноши раскрылись в немой фразе на время. Секунда... Ещё секунда… И ещё… По тихому лесу в мгновение ока разнеслась тихая, спокойная песня, исполнителем которой был сам Ноада. Каждое слово, каждый звук, со своей собственной интонацией, с отдельной громкостью, мягко, нежно, словно колыбельная жизни, погребённой под грудами неудач и жестокости. Лишь услышав волшебный звук, к его источнику начали сбегаться звери и птицы; светлячки прилетели, дабы украсить внезапно оживший лес, лягушки запели в такт до учащения сердцебиения обладателя нежного голоса. Сейчас каждый шорох, каждый лишний звук попадал точно в ритм, не желая нарушить песни. Увлечённый своим занятием, юный граф не замечал ничего. Неподалёку, в самой гуще листвы, сидел, притаившись, словно хищник рядом со своей жертвой, Ян. В ярко-красных глазах играли отблески светлых огоньков, от чего кружилась голова. Губы сами собой раскрывались из-за желания подпевать, но стремление ещё немного послушать и не спугнуть эльфа, что больше казался нимфой, заглушали в организме и разуме любые потребности. Сознание становилось с каждой минутой всё мутнее, а в разум так и разрезал вопрос: «Неужели это поёт тот, кто принадлежит только ему?». Зависть самому себе подавляла любые всплески инициативы гордости, что обычно хлестала через край. Сейчас это был просто беспомощный Огненный Феникс, который потерял любую свою силу, очарованный красотой и идеальностью простого эльфа. Эльфа, чей голос оказался способным растопить льды Антарктиды, даже сердце самого эгоистичного существа во всех пяти странах. Который раз Ян вот так следит за собственным мужем? Далеко не первый. Проследив за своим супругом однажды и впервые услышав его, тело каждый вечер магнитом притягивалось к этому озеру. Если днём, во время обыденных разговоров, герцог мог в любой момент оскорбить юношу любыми бранными словами, то вечером, сидя вот так вот, как жалкий грызун, который прячется от хищника, Феникс и подумать не мог о том, чтобы хоть как-то навредить этому милейшему существу. Вопрос резким ударом обдал разум, когда пение смолкло. - О, Ноада, здравствуй! – послышался женский голос из-за листвы, со стороны озера, и шум воды. - И вам не хворать, - приветливо отозвался юноша. Здесь Ян не смог выдержать – с кем это его муж там любезничает? С какой девушкой? Что принадлежит Огню, будет поглощено им без возможности восстановления или возвращения к отдельной жизни. Молодой человек, как можно тише, раздвинул листья и взглянул на озеро. Русалки. Игнорируя все сказки о том, что русалки добрые и милые, как сказочные феи, можно смело сказать, что эти водные принцессы – зло куда большее, чем любой воин страны Огня. Пользуясь своей природной красотой и красивыми голосами (конечно, куда менее красивыми, нежели голос графа), эти злодейки издавна промышляют потоплением моряков. Кто-то скажет: «Это ведь сирены!». А не тут-то было: сирены и русалки – одно и то же, только в разных источниках. А Ноада уже, по своей наивности и доброте к слабому полу, преспокойно сидел на берегу и беседовал с девушками, даже не замечая, как расстояние от земли до водной глади всё уменьшалось. - Пошли с нами! – внезапно заявила одна из русалок. - Не могу, милая, - с такой добротой и лаской в голосе ответил граф, что Яну даже стало немного завидно. – У меня здесь муж и остальное… Но, даже несмотря на то, что зависть оказалась довольно сильным чувством, некоторое душевное тепло и спокойствие охладили сердце, когда до ушей долетело: «… У меня здесь муж…». Однако, несмотря на вежливый отказ, та особа явно решила для себя добиться своего и уже хотела было схватить юношу и потащить за собой, как вдруг, благодаря своей скорости и чуткости, Ноада оказался в объятьях своего мужа, который, оказавшись сзади, вцепился в него всеми конечностями. От неожиданности все «водные принцессы» зашипели, открыто демонстрируя свои похожие на акульи клыки, и нырнули в воду. Ошарашенный Ноада так и остался сидеть в цепких объятьях своего герцога. Только спустя какое-то время, придя в себя, граф оттолкнул от себя мужа, который, в свою очередь, виновато смотрел в землю. Нет, он не чувствовал себя виновным ни за те слёзы, что пролил мальчишка, ни за те скандалы; вина глушила его изнутри за то, что он чуть не потерял своего юного графа по собственной невнимательности. Лишь только Ян посмотрел на Ноада, последний отвернулся в сторону, демонстрируя только нормальную половину лица. Герцог никогда раньше не видел лица собственного мужа – ему было дозволено видеть лишь маленький участок подбородка. Сейчас же, в лунном свете, бледная кожа, казалось, сверкала, словно покрытая пеленой драгоценных камней, а глаза казались разноцветными. Наступила тишина. Звонкая, угнетающая, поглощающая даже вой одинокого волка где-то вдалеке. Так наступила ночь. Звезды раскрасили синее небо в причудливые узоры, окружая луну. Листва приобрела тёмный цвет, лес снова замер, лишь иногда колышимый редкими, но сильными порывами ночного ветра. В каждый такой момент Ноада чуть вздрагивал, но вида не подавал – изображал, что ему не холодно, даже наоборот. Но вот сейчас, когда злодей-ветер подул слишком сильно, заставив мальчишку таки поёжиться, Ян сдался: он снял с себя плащ, что был на нём двадцать четыре часа в сутки, и накинул его на хрупкие плечи мужа. Последний лишь отвернулся – он был без капюшона, а если герцог увидит его изуродованную часть лица, насмешек и издёвок станет вдвое больше. Но все сомнения куда-то сбежали из головы, когда крепкие руки прижали к тёплому телу. Ян остался в одной лёгкой футболке, через которую чувствовались грудь и пресс молодого человека. Терпкий запах грубого парфюма, смешанного с запахом алкоголя, защекотал нос, из-за чего мальчишка чуть не чихнул. Тёплые руки опустились ниже по спине, заставляя юношу придти в себя – он попытался оттолкнуть от себя Феникса, но тот, будучи куда сильнее графа, этого сопротивления даже не заметил, но разглядел лицо мужа. В глазах последнего тут же заметались отчаянье, страх, обида, грусть… Но лёгкий поцелуй добавил удивления. - Ты красив. Так почему ты прячешься? – донеслось до Ноада, когда разум был обесточен. Сначала столь же лёгкие, но со временем всё более грубые и властные, поцелуи пустились блуждать по белоснежной коже. Парнишка вздрагивал каждый раз, когда к его коже прикасались то тёплые губы, то горячий язык. Было страшно. В конце концов, такие чувства накрывают юного графа впервые, и это пугает. Ян же, будучи уже опытным, лишь упивался неумением и неловкостью своего партнёра, того, кто принадлежит только ему. Это не дешевая шлюха из трактира, это не подлая тварь, которая гонится за деньгами и славой семьи Яна, это – его муж. Юноша, что ночью раскрывает всю свою красоту, словно ночной цветок. Это тот, для кого Феникс будет первым и единственным, кто будет иметь возможность прикасаться к этой белоснежной коже. Лишь от этой мысли крышу сносило капитально, но герцог хотел, чтобы его возлюбленному было хорошо. C каких пор Ян заботится о других? Тем более о муже, с которым они совсем недавно ругались! Не знаю. И сам Ян – не знает. Остались только какое-то непонятное чувство, заставляющее желать лишь того, чтобы этот мальчишка был всегда рядом, и желание этого самого мальчишки… Ничего более. Утром Ян проснулся первым. Ночное создание лежало, укутанное в тот же плащ, рядом. Синие локоны закрывали как раз некрасивую часть лица. Феникс осторожно, желая не разбудить мальчика, заправил прядь непослушных волос за аккуратное ухо. И теперь не важно, что будет днём – ссоры, скандалы, крики, важно только то, что ночью Ноада будет вновь показывать своему мужу лицо, а в Яне будет всё расти непонятное ему чувство, которое, возможно, когда-нибудь станет зародышем их счастливой совместной жизни…