Atonement — The Last of the Blacks // Искупление — Последние из Блэков

      Как и ожидалось, на следующее утро, придя в большой зал на завтрак, количество студентов в школе убавилось. Ни для кого не стало сюрпризом, что занятия отменили на целую неделю — многие семьи забрали своих детей домой, кто-то на неделю, а кто-то, что кажется весьма оправданным, вовсе останется на домашнем обучении минимум до конца учебного года, а некоторые, наверное, вовсе никогда сюда и не вернутся.       Гнетущая тишина властно витала в зале также, как сотни приглушенных сегодня свечей под потолком зала. Было невероятно тихо.       Вечером, когда Барти и Регулус вернулись из Хогсмида, отметившись в списках студентов у Слизнорта, они сразу же отправились в свою комнату, где через пятнадцать минут Регулус крепко спал, а Барти просто пялился в свой темно-зеленый балдахин над головой. Он игрался с волшебной палочкой в правой руке, витая в мыслях, ожидая письма от матери, которое совершенно точно должно было прийти — и оно пришло. Она просила вернуться Барти домой, но тот как можно мягче уверил ее, что ему необходимо продолжать готовиться к экзаменам и ему нужна школьная библиотека. Барти долго лежал на кровати, пуская шипящие пары горячего дыма из палочки вверх. Делал он это до тех пор, пока верх балдахина, натянутого под потолком не продырявился, и лишь после этого он отложил палочку, а вскоре сам заснул.       Даже утром Регулус с Барти не сказали друг другу ни слова, начиная с момента, как они оба покинули визжащую хижину. Из головы Регулуса не выходил Альфард, встреча с ним, и Сириус.       Проснувшись и уперевшись глазами в балдахин, Регулус с трудом начал вспоминать минувший день, не понимая по началу своих чувств и эмоций, не помня всех деталей, но чем больше он думал о нем, тем больше картин всплывало в его голове.       На его щеках в очередной раз зардел румянец, когда он вспомнил вчерашний разговор с Сириусом, когда они вдвоем шли по заросшей тропинке, пытаясь что-то понять. За каких-то пятнадцать минут, безусловно, было сложно соприкоснуться с тем, о чем оба думали пять лет подряд. Но, наверное, действительно пришла пора переосмыслить многие аспекты своих жизней. Регулус и Сириус выросли, хотя они все еще оставались подростками, но мало у кого повернется язык назвать обоих несмышлеными и глупыми детьми, которыми они были, пока воротили друг от друга нос, путаясь в ложных заблуждениях как овцы, набредшие на проволочные заграждения. И, безусловно, огромное влияние оказали последние события. Все вышло так гладко и легко, словно сама судьба переплела нити их жизней, так долго тянувшихся параллельно друг другу и никоим образом не соприкасавшихся. Им помог Альфард, присутствие которого и взаимодействие с которым помогло понять двум братьям, что они все те же Регулус и Сириус Блэк, когда-то неразлучные и верные друг другу. Поэтому, их разговор естественно вылился как итог того дня тринадцатого марта, краски которого Регулусу еще предстоит прочувствовать несколькими днями позже, он в этом уверен.       Пока что он не до конца осознал того ужаса, который снова настиг Хогвартс и деревню Хогсмид во втором семестре учебного года.       И лишь тишина в Большом Зале возвращала в реальность, напоминая о том, что произошло.       За короткий промежуток утра Регулус и Барти поняли, что Рабастана в Хогвартсе нет. Нет Розье, Кэрроу. Доркас спустилась в Зал на завтрак, но она была по-дорожному одетая.       — Я еду к бабушке, — сказала она осипшим голосом. Кому-то явно не посчастливилось поспать этой ночью, — Буквально на три дня. Я ее уверила, что все будет нормально. Она предлагала перевестись куда-то, даже в Америку, но... — она помялась, мешая сахар в чае, — Я не готова. Всего полтора года, и даже после такого, я не думаю, что хочу все здесь бросить.       Регулус молча слушал, пока беседу по большому счету вел Барти.       — Мама тоже мне написала вчера, спустя час после того, как мы вернулись. Еле как убедил ее, чтобы остаться, — Барти устало выдохнул, — Утром я нашел еще одно письмо.       — От нее же? — спросила Доркас.       — Еще бы. — усмехнулся Барти, — Она... я бы сказал, чересчур опекает меня, — добавил он смущенно.       — Она переживает, — сказала Доркас, но Барти пожал плечами.       Регулус знал, что мать Барти всегда занимала большое место в жизни его лучшего друга. Возможно, гиперопека действительно была своеобразной проблемой, особенно для Крауча, который жаждал свободы и самостоятельности. В Хогвартсе он ее получил, и на каникулах всячески старался обеспечивать ее себе, но Регулус знал из рассказов Барти, что Агнес Крауч невероятно дорожила своим сыном, потому что Барти был единственным и долгожданным ребенком, хоть она иногда и выходила за рамки, никогда не отпуская из-под своего крыла родного сына.       Завидовал ли Регулус? Когда он был младше, то да. Он часто ловил себя на мысли, что хотел бы хоть раз в жизни почувствовать, каково это, когда родная мать прижимает тебя к себе, самостоятельно готовит тебе завтрак, постоянно пишет письма, спрашивая о самочувствии и проблемах, подбадривая в учебе. Да, конечно, иногда Регулуса грызла эта горькая зависть, но он не мог сказать, что не был рад за Барти. Он был счастлив, что его друг не сталкивался с такими родителями, какие были у Регулуса.       — А твои родители? — внезапно спросила Доркас, а Регулус резко поднял взгляд от яблочного сока в стакане, немного ошеломленный вопросом и не готовым к нему.       — Что мои родители? — на автомате спросил Регулус, хотя с первого раза понял вопрос.       — Ну, в плане... Лестрейнджа забрали, Розье, еще кого-то, кто был на стороне пожирателей. Тебе... написали письмо?       Конечно, Доркас знать не могла. Конечно, она могла догадываться из-за отношения к ним Сириуса, но у нее вполне были обоснованные основания думать, что отношение к Регулусу и них было иное.       Но оно не было.       Оно едва ли отличалось от отношения к Сириусу.       — Нет, — коротко ответил Регулус, но знал, что на этом Доркас не остановится.       — В смысле? А вдруг с тобой случилось что-то серьезное...       Регулусу этот вопрос показался глупым. Точнее, он показался глупым его второй стороне, которая давно привыкла к таким родителям и считала нормальным такое воспитание и отношение к их собственному сыну.       — Они бы узнали об этом от кого-то, в любом случае, — пожимая плечами, сказал Регулус. Лишь после этого он про себя спросил, что бы сделали «нормальные» родители? Спросили бы у сына сами.       Регулус видел обескураженное лицо Доркас, но надеялся, что она ни слова больше не скажет, и показал, что очень хочет, чтобы Доркас больше не поднимала тему, связанную с его родителями.       Доркас конечно, хотела спросить что-то еще, но видя, что взгляд Регулуса холоден, все его тело напряжено, решила не продолжать. Она натужно сглотнула, сжимая челюсть.       — Поезд в одиннадцать часов, — тихо сказала она, опуская взгляд. — Вы не видели Эмибет?       Регулус и Барти переглянулись.       — Можно было бы предположить, что ее... забрали? Это очевидно, что ее не стоило тут оставлять. У нее же есть какие-то родственники. Должны быть. — сказал Барти, окидывая полупустые столы зала ищущим взглядом. Эмибет не было.       — Говорят, она не уезжала вчера, и кажется, должна была сегодня, потому что вчера что-то пошло не так. Однако, ее никто не видел. — сказала Доркас обеспокоенно, — Бедняга. Надо же было так совпасть...       — Это не совпадение, — сказал Регулус холодно. Пазл в его голове сложился практически сразу, — Рабастан или кто-то другой совершенно точно сказал кому-то из пожирателей, почему все пошло не так. И имя тоже сказал. Поэтому, в целом, этого стоило ожидать. Учитывая, сколько у Темного Лорда союзников, найти старших Парсонов оказалось не так сложно. Остается лишь только догадываться, добрались ли они до других ее родственников.       Глаза Доркас расширились, Барти сильно побледнел. Регулус оставался невозмутим и ужасно тих. Он не испытывал волнения или ужаса, его холодный рассудок заткнул все чувства и эмоции еще вчера вечером, что позволило проспать ему около двенадцати часов, потому что несмотря на физическое истощение, если бы он начал много об этом думать, то точно бы долго вертелся в кровати.       — И... как скоро ты об этом догадался? — спросил Барти, на что Регулус спокойно ответил:       — С того самого момента, как ее нашли в коридоре. — он сделал глоток сока. — Ты же знаешь Лестрейнджей.       — Очевидно не так хорошо как ты, — ломающимся голосом сказал Барти. — У тебя сестра буквально Лестрейндж.       — Так себе связь, — поднимая брови сказал Регулус.       Доркас молчала, переводя взгляд с одного на другого, молча моргая.       Из ее головы не вылезали слова Регулуса о том, что ему не присылали ни одного письма. Теперь ей было интересно, пишет ли Регулусу хоть кто-нибудь? Кроме Альфарда, письма от которого за этот год можно было пересчитать на пальцах одной руки. Регулус никому не говорил, что иногда он получает письма от Камиллы, но и не считал важным, чтобы кто-то знал.       Особенно тихо зашла громкая четверка гриффиндорцев, главные хогвартские мародеры, центр внимания половины девушек школы. Они не влетели, не болтали, а медленно шли, и никто даже не обратил на них внимания.       Туманность вокруг Регулуса и в его мыслях мгновенно рассеялась, когда он увидел Сириуса. Снова участилось сердцебиение, опять поднялось волнение в груди, и Регулус быстро опустил взгляд в кружку, делая вид, что ничего не заметил.       Сегодня гриффиндорцев можно было не заметить, и Регулус воспользовался этой ситуацией. Четверо друзей в обычной и удобной одежде, забывшие как и все на время о строгой форме, тихо вошли в зал. Они что-то спокойно обсуждали, даже улыбались, словно ничего не произошло, но даже вечно веселый Джеймс Поттер выглядел немного более вялым, чем обычно. Питер был все также тих. Римус что-то мягко говорил Сириусу, словно что-то объясняя и даже как-то успокаивая, а сам Сириус окончательно погрузился во внимание Люпина.       Сириус посмотрел на Регулуса, их взгляды соприкоснулись ровно в тот момент, когда Регулус делал глоток сока, а Сириус усаживался за стол Гриффиндора.       Барти не видел Сириуса, так как сидел спиной к Гриффиндорскому столу, как и обычно, но он явно понял, что Блэк старший там есть, потому что взгляд Регулуса мгновенно поменялся, с поличным выдавая его. По коже прошла волна неостанавливаемых мурашек, скованное чувство неуверенности, и легким ветром прошла волна чего-то знакомого и тщательно забытого. Забитое в угол чувство, годами игнорируемое, стало разгораться, хотя очень медленно и нерешительно начинал подтлевать сухой фитиль, так и не решаясь зажечься.       Этот взгляд, столкновение, длился всего секунду, но то, сколько изменений Барти увидел в Регулусе, который сейчас совершенно холодно рассказывал им о пожирателях и их отличительных чертах, а сейчас совершенно забыл обо всем ужасе, который плотно обосновался в его жизни, беря начало от самого рождения. Барти застыл, когда увидел эту искреннюю мягкость в серых глазах, что-то невообразимо теплое, хотя часть этих чувств была настолько мала и так сильной старалась скрыться, малейшее изменение заставило что-то в голове Барти перещелкнуть.       Как только Регулус отвел взгляд, он не чувствовал ничего кроме потерянности, незащищенности от этого взгляда голубых глаз, вышибавших из него все мысли и перекрывающих реальность, возвращая к самим истокам, заставляющим в глаза смотреть всему, что уже произошло и так плотно сидело на подсознании.       Доркас медленно вставала из-за стола. Она не была в хорошем расположении духа, определенно точно. И сегодня ей не было суждено заметить этот просвет в серых глазах, теплоту и мягкость, которую Регулус так тщательно скрывает и которую так редко видят даже его самые близкие друзья. Этот взгляд был совершенно другим, являлся связью с чем-то самым родным, что есть на свете, вселяющим надежду и радость, заставляющий чувствовать тепло и любить.       Барти встретил глаза Регулуса, уже без мимолетной тени, поразившей его до самой глубины сознания, неожиданно для него самого, и Регулус молча посмотрел в ответ, чувствуя, словно его застали за чем-то тайным, запрещенным.       — Как дела с... — спросил тихо Барти, запинаясь, словно на имя старшего брата Регулуса было наложено табу, — ... с Сириусом? — Барти прикусил язык, с тихим трепетом внутри ожидая чего угодно: того, что Регулус снова зажмется в себе, и того, что он все же что-то скажет.       — То есть? — спросил Регулус, хотя сам понимал, к чему Барти клонит.       — Вы вчера остались с Альфардом? Так ведь? Втроем? — продолжал Барти, все менее уверенный в том, что ему стоило начинать этот разговор. Он не хотел что-то узнать, все, что он хотел сделать — дать Регулусу понять, что он не один. Они так давно друг друга знают, черт возьми, думал Барти и чувствовал, что делает недостаточно. Он ничего не требовал от Регулуса, нет, но считал, что по крайней мере он сам должен быть рядом. Потому что так ему удивительно спокойнее.       — На самом деле, там еще была миссис Поттер, — приподнимая брови, говорит Регулус, зная, что это определено не то, что спрашивалось, — Но да, мы были там... Втроем. А что? — Регулус сглотнул. Ему не хотелось подвергаться опросу, хотя он и видел теплые карие глаза Барти, в которых не крылось и малейшего намека на что-то неискреннее.       — Если хочешь, ты... Можешь, не знаю, можем поговорить об этом? — скомкано сказал Барти, — Это нормально, если ты не хочешь, просто вдруг ты...       — Нет, — оборвал его Регулус, немного теряясь, но стараясь каждое слово говорить как можно мягче и спокойнее, — Все в порядке, просто, надо... Обдумать?       — Вы вчера говорили, когда возвращались в школу?       — Да, — совсем тихо сказал Регулус, стараясь не меняться в лице и чувствуя, что избыток чувств готов хлынуть из него, заставив теряться, чего Блэк совсем не хотел, — Мы поговорили. Немного.       Регулус вспомнил вчерашний вечер и их расставание, ком встал в горле, находиться с зале снова стало тяжело.       — Пойдем на улицу? — спросил Регулус, и не дожидаясь ответа, перекинул ноги через скамью и встал. Барти поднялся, и как можно быстрее оба вернулись в гостиную и затем в комнату, забрать свои пальто.       Гостиная опустела. Многих студентов забрали родители — и не важно, кем те были, сторонниками Темного Лорда или наоборот, многие подловили возможность увидеться со своими чадами до наступления еще, если подумать, совсем далеких летних каникул. Это было странно, видеть в воскресенье полупустое подземелье и слышать сжимающую уши тишину.       Оба не проронили ни слова до тех пор, пока не оказались около черного озера, уже успевшего оттаять. От него веяло сырым холодом, тухлая трава еще не проснулась, хотя снег и сошел в этом году рано, солнце еще не грело.       — Это должно было произойти сегодня, — говорит Барти, пока Регулус зажигает сигарету. Это уже вошло в привычку, перестало быть чем-то, что используется только для успокоения. Регулус был спокоен.       — Хорошо, что это произошло вчера, — сказал Регулус, — Вернее, это плохо, что оно произошло, но это уже позади. — он медленно исправился, подходя к дереву и опираясь плечом о сырой толстый ствол.       — Да, наверное, странно, но определено лучше, что это случилось вчера. Я не мог заснуть поначалу, — начал Барти, задумчиво глядя вдаль водяной глади, теряя фокус в глазах и мыслях, но вскоре возвращаясь, — только закроешь глаза, снова все это слышно. Так явно, все равно что там находишься, — он дернул плечами, неприятно морщась.       Регулус молчал. Он хотел что-то сказать, но продолжал молчать, потому что не умел быстро находить поддерживающих слов.       — Кто бы мог подумать, что мы до этого дойдем. — с горечью и детской досадой сказал Барти, засовывая руки в карманы. — Как думаешь, у этого будет конец?       Регулус усмехнулся. —       У войны?       — У Лорда. У пожирателей. У них всех. И у войны.       — Конец всегда рано или поздно наступает, — сказал он.       — Уже столько лет, пора бы закончить. Как-нибудь. Отец говорил, что скоро все закончится.       — То, что кажется концом, может оказаться лишь новым началом, — сказал Регулус, но сейчас он перестал думать о войне. Он глубоко выдохнул, думая о себе и Сириусе. Все казалось потерянным, но вчера они разговаривали. — Мы вчера говорили, знаешь, с Сириусом.       Это сорвалось с его языка легко, и он даже не пожалел об этом. Он хотел кому-то об этом рассказать, потому что это было слишком много для него одного. Возможно, это немного эгоистично, но лишь совсем немного. Барти, в конце-концов, сам сказал, что Регулус может ему рассказать об этом. И впервые за пять лет он решается затронуть тему своей семьи, — за те пять лет, что Барти и Регулус уверенно сближались и в последние месяцы убедились, что друг без друга им не было бы так спокойно.       Регулус посмотрел на Барти, и теплое чувство разлилось в его сердце, а затем по венам, по всему телу. Барти неловко поправил свои каштановые, прямые волосы, потер за ухом, замерев, и явно волнуясь.       — Знаешь, это было так... Странно, — сказал Регулус, отводя взгляд и упираясь себе под ноги, — И так легко.       Между ними повисает тишина.       — Наверное, оно должно было случиться когда-то? — мягко спросил Барти, еле заметно улыбаясь.       — Думаешь? — Регулус усмехнулся, не до конца осмысливая всего, что бушует в его голове.       — Да. Оно должно было произойти, — говорит Барти и он в этом уверен. Совершенно точно, потому что он видел глаза Регулуса сегодня утром. Он помнил Регулуса после каждой неловкой и неприятной стычки с Сириусом, а сегодня утром, после всех тех недель, что Регулус и Сириус стали аккуратнее друг с другом, тише и спокойнее, Барти понял, что в Регулусе живет что-то, не способное существовать без любви. Что-то, неспособное существовать без семьи. Он видел Регулуса, обнятого Альфардом. Слышал их смех, видел их глаза и слышал голоса, и он был так счастлив за Регулуса.       Никто из них не заслужил, чтобы сторониться друг друга в коридорах. Никто из них не заслужил, чтобы семья распадалась.       Сердце сжалось при мысли, что Регулус не получил ни одного письма. Барти уже знал, что дома все не так гладко и красиво, элегантно и приятно, как на приемах и визитах. То, что всегда скрывалось под оболочкой, поражало, умиляло, но и одновременно ранило.       Регулус терялся в том, что чувствовал, в том, что испытывал. Маска слетала с его лица, оставляя настоящего Регулуса таким, каким он был на самом деле. Таким, кого он отчаянно терял, укрывал и не показывал. Он сохранялся лишь благодаря Барти и Пандоре. Благодаря Андромеде и Альфарду. Благодаря надежде на возвращение того, что создало его таким, каким он всегда был.       — Альфард такой хороший, знаешь, — сказал Барти, мягко улыбаясь, не смотря на Регулуса, лишь изредка бросая взгляды на друга.       — Да, — коротко и также тихо сказал Регулус. Снова амбивалентность. Снова горечь и радость сплелись в области груди, давя и одновременно помогая не тонуть. Он все еще хотел быть возле Альфарда. Он все еще не отпустил его. Регулус никогда не сможет спокойно переносить их разлуки, нет, не в этой жизни, не в эти годы.       — Он же как Сириус? — аккуратно спросил Барти. — Как Андромеда? Как ты?       Регулус дернул плечом. «Как ты»... Альфард не выходил из его головы, голубые глаза все еще были перед ним, его мягкий взгляд и теплая улыбка; теплые руки, обнимающие его плечи и спину, гладящие по волосам, вызывающие мурашки. Регулус жаждал чувства любви и тепла, хотя совсем этого не признавал, оставаясь холодным и совершенно нетактильным человеком. Но что-то было в нем, гораздо большее, и Регулус боялся этого чувства. Почему-то боялся. И почему-то не знал его названия.       — Почти. В целом, да. — сказал он, — Просто более аккуратный. — он усмехнулся, до сих пор не до конца понимая, как Альфард не лишился наследства, остался холост несмотря на запланированную помолвку, о которой Регулус ничего не знал, и все еще является полноправным членом семьи.       Барти понимающе кивнул головой, хотя сам знал, что далек от этой семьи и толком ничего о ней не знает.       — Значит, у вас теперь все будет как раньше? — спросил Барти, мягко смотря на Регулуса. Регулус был близок к тому, чтобы на его щеках не разлился румянец от такого мягкого обращения со стороны Крауча, от которого совсем отвык и теперь особенно ясно его замечал.       Регулус снова зажался, пожимая плечами.       — Хотелось бы. — прошептал он еле шевеля губами, словно признавался в чем-то запретном, в том, за что возможно может поплатиться, но чего он очень хочет.       — Ну, есть целая неделя без занятий. Огромная неделя, семь дней, чтобы попробовать, так ведь? — с надеждой, искренне спросил Крауч.       Регулус все еще колебался. Он не до конца знал, что ему нужно сделать, чтобы снова поймать Сириуса — ведь рядом нет Альфарда или Андромеды, которые бы их объединили.       Регулус отошел от дерева, стряхивая пепел с сигареты и начиная медленно идти вдоль берега. Барти не торопясь, и тоже уже устав стоять на одном месте, медленно побрел за Регулусом. Сопровождаемое их молчание распределялось по недвижимой водной глади, словно по зеркалу скользила вместо ветра, обволакивая каждую клетку тела и давая возможность снова остаться в своих мыслях. Даже ветер стих специально для них двоих.       — Это все длилось пять лет, и не может закончиться за неделю, — промямлил Регулус, затягиваясь. Он обернулся в сторону замка, невзначай, и увидел выходящих из его дверей Пандору и Сольвейг. На секунду он засмотрелся на двух студенток — Пандора выглядела уставшей, Сольвейг, казалось, была возбуждена и слишком оживлена, постоянно о чем-то спрашивая Олливандер. Конечно, Соммерсет все знает, подумал Регулус, потому что знал о достаточно тесной дружбе Пандоры с ней. Сегодня уже все знали, что произошло.       — За неделю может многое измениться. — сказал Барти, — И все же, что у вас произошло?       Регулус остановился. Его взгляд уперся куда-то перед собой, вперед, брови съехались к переносице. Повисшее напряжение ощущалось практически физически, но Барти уверенно следовал за другом, желая, чтобы тот наконец остановился и перестал брести вдоль берега и наконец-то обернулся.       — Ты хочешь знать? — вопросом на вопрос ответил Регулус, усмехаясь и поворачиваясь полубоком к Барти.       — Если ты хочешь. чтобы я знал, — как можно спокойнее ответил Крауч.       Регулус хмыкнул. В голове начали пролетать воспоминания шести-семилетней давности, когда они с Сириусом были совсем еще детьми.       — Это случилось с началом школы, — так начал свое размышление Регулус, снова отворачиваясь и давая возможность Барти пристроиться сбоку от себя, чтобы продолжить идти вдвоем. Блэку было необходимо идти, чтобы сохранять спокойствие. — Вернее с началом школы у Сириуса.       — Письмо, Реджи, это письмо!!! Письмо пришло! — прокричал одиннадцатилетний Сириус, врываясь в комнату к Регулусу, — Оно пришло даже не родителям, а мне! Его принесла белоснежная сова, прямо к моему окну! — в начищенных до блеска ботинках Сириус запрыгнул к Регулусу на кровать, где младший брат читал совсем новенький сборник рассказов на французском языке, подаренный ему их тетей Элладорой Катуар.       Регулус сразу откинул небольшую книжку, забывая вставить оборванный листочек-закладку и забывая страницу, на которой остановился. Сириус протянул ему письмо, и дрожащими руками Регулус взял его, ощущая приятную шероховатость пергамента и блеск темно-синих чернил.       — Ты уверен, что его не нужно сперва отнести маме? — тихо спросил Регулус. Он был слишком заворожён письмом, пришедшим из далекой Шотландии. Он был слишком взволнован.       — Забудь о ней хоть на минутку, — протараторил Сириус, вырывая дрожащими руками письмо из рук Регулуса и усаживаясь поближе к брату, чтобы тот тоже смог изучить содержимое конверта — тонкие пальцы уже уверенно сломали печать и теперь трепетно доставали сложенные внутри листы.       Рот Регулуса приоткрылся, его большие серые глаза были широко распахнуты, они блестели, когда длинные списки необходимого для первого года обучения оказались на его худых коленях, а Сириус тихо читал ему содержимое главного письма: «... уважаемый мистер Сириус Блэк, мы рады сообщить вам, что вы зачислены в школу Чародейства и Волшебства Хогвартс... список необходимого прилагается... билет...». Сириус читал дальше и дальше, иногда проглатывая вторую половину слов от спешки и нехватки дыхания, но Регулус завороженно смотрел на золоченый билет с большой золотой цифрой посередине «9¾».       Тогда ему этот билет показался билетом в свободу. Билетом в огромное путешествие.       Его улыбка погасла, когда Сириус замолчал.       Он понял, что ему предстоит.       Реальность раскрылась перед ним.       Он не хотел, чтобы Сириус оставлял его.       На дворе был июль, оставалось всего два месяца до первого сентября.       Целый год. Длинный, долгий год без Сириуса.       Регулус немного отодвинулся от плеча Сириуса, отдалился от него всем телом, всерьез задумываясь об их судьбе.       Улыбка с лица Сириуса медленно стала спадать, когда почувствовал, что Регулус медленно отдалился и еще сильнее притих. Увидел его серьезное лицо, поблекшие глаза, и тут же юное сердце окатило волнение.       — Реджи...?       — Ты ведь уедешь надолго, — тихо сказал Регулус, — Ты...       — Я буду тебе писать, каждую неделю, каждый день! — поправился Сириус, оказываясь прямо перед Регулусом и кладя свои руки ему на плечи, — Ты же не думаешь, что я смогу когда-то тебя бросить? Это всего год, и потом ты тоже приедешь ко мне. Мы будем уезжать и приезжать каждый год вместе, и будем жить там. Это всего год, Рег, всего один год.       Эти слова вселили в Регулуса надежду. Он слабо улыбнулся, отводя взгляд и стряхивая руки Сириуса с плечей, но лишь ради того, чтобы тот прижал его к себе, крепко-крепко, сильно, но ласково потеребив по непослушным волосам.       Воспоминание оказалось с горько-кислым привкусом. Все было так давно, хотя прошло всего каких-то пять-шесть лет, что в рамках человеческих жизней иногда не такой уж и большой срок. Об этом воспоминании, Регулус, конечно же, не сказал.       — Все началось с того , самого момента, когда он попал на Гриффиндор.       — Это совершенный позор! Орион, ты должен что-то сделать! Ему нельзя оставаться там!       — Вальбурга, это не нам уже решать, — еле держась, сказал Орион, — Шляпа решила...       — Не надо начинать говорить о шляпе! — крикнула Вальбурга, и затем послышались стремительные удары ее каблуков. Регулус вскочил с лестницы, на которой сидел и где было прекрасно слышно, что происходит в зале на первом этаже. Это был первый вечер в его жизни без Сириуса, и он чувствовал, что что-то не так. Крики родителей лишь усугубили все. Первый осенний день. Один из тех немногих дней, которые он провел без Сириуса.       Вальбурга стремительно вылетела из зала, а увидев младшего сына, сходящего с лестницы, остановилась. Ее лицо было напряжено, глаза сверкали опасным и острым огнем, и при ее виде Регулус остановился. Он сглотнул, не смея спускаться дальше.       — Регулус, спустись, — сказала Вальбурга. Она говорила по-французски, и когда она начинала говорить на нем, тембр ее голоса менялся. Становился более властным, удивительно более убедительным, и Регулус не мог не повиноваться.       На еле гнущихся ногах он спустился к ней, останавливаясь в метре от матери и смотря прямо вниз, глядя на сверкающие ботинки.       — Ты должен знать, Регулус, что твой брат совершил ужасный проступок, пощады за который он вряд ли получит. То, что он совершил, совершенно непозволительно. — ее острый голос пускал по спине мурашки. — И ты прекрасно знаешь, что последует за тем, если ты тоже когда-либо ослушаешься своих родителей.       Регулус даже не заметил, как запульсировала болью свежая, мелкая царапинка на его ноге. Он даже не успел ничего заметить — ни палочки в руке матери, ни заклинания. Рана была настолько мала, но саднила так сильно, что в сердце Регулуса окончательно закрался непроглядный страх. Сердце колотилось с бешеной скоростью, потому что десятилетний Регулус совершенно ничего не понимал и не смел сказать ни слова. Он чувствовал себя совершенно одиноким и беззащитным. Ему хотелось расплакаться, уткнуться лицом в плечо Сириусу, почувствовать, как тот кладет ладонь ему на шею или макушку, мягко поглаживая. Но Сириуса рядом не было. Регулус был совершенно один.       — Первое сентября тысяча девятьсот семьдесят первого стало своеобразным началом конца, — с усмешкой сказал Регулус, снова затягиваясь. Он не пересказывал событий, всплывающих в его голове. — Тогда родители узнали о том, что Сириус попал не на тот факультет. И взялись за меня. И хотя я иногда получал письма от Сириуса, редко, все же, но за год они сделали из меня совершенно другого человека.       Барти вскинул брови, окидывая взглядом Регулуса.       — У них почти вышло это. Сириус не приехал в Рождество, но когда я встретился с ним летом, тот имел счастье обнаружить, что я практически ни слова не могу сказать по-английски, я переучен писать вместо левой руки на правую. Ему из меня было не достать ни слова, даже по французски. Ему пришлось потратить добрый месяц, чтобы добиться моего малейшего расположения к нему и чтобы на первый курс Хогвартса я отправился тем, кем ты меня узнал. Нормальным, англоговорящим ребенком, способный писать той рукой, которой делал все с самого раннего детства — держал ложку, хватался за все, держал карандаш...       — А как родители отреагировали?       — Что же, они были уверены, что сделали свое дело, и, кажется, до сих пор в этом уверены. Отправляя в школу они были уверены, что английского языка, которому меня все же не забывали учить, мне хватит, что я поступлю на Слизерин, и буду правшой. Они прогадали лишь с последним, потому что оказавшись в своем распоряжении я вернул перо в левую руку. Но Сириуса можно поблагодарить, в частности, за это тоже. — Регулус усмехнулся.       Барти легко рассмеялся, но видя родителей Регулуса с такой перспективы, по его коже бежал холод.       — В чем проблема была разрешить тебе писать левой рукой?       — Может, очередной родительский манипулятивный трюк, однако за их спинами Сириус помог с этим справиться. Я практически забыл к концу августа, что на самом деле левша. Вроде ерунда, но задумываясь, становится жутковато, — все это время с лица Регулуса не сходила мягкая улыбка, словно он говорил о чем-то обыденном.       — Их манипулятивные трюки, однако, как я вижу, не подействовали. — приподнимая брови, сказал Барти.       — Практически нет. — сказал Регулус, — Разве что я все же, стал обходиться без Сириуса. Здесь. — он кивнул в сторону замка, но не смотрел на него. — Видел его друзей, видел, что я не так ему наверное и важен, — Регулус под конец совсем затих, немного запрокидывая голову назад и прикрывая глаза. — Потом все же влияние родителей и моих собственных мыслей заставляли нас ругаться всякий раз, когда мы пересекались, и единственным объединяющим были Андромеда и Альфард. Впрочем, они до сих пор ими и остаются.       — Ну, если бы ты видел, как Сириус на тебя смотрел в визжащей хижине, когда все узнали, что ты отравил с десяток пожирателей, ты бы убедился, что у вас есть все шансы вернуть то, что было, — со смешком, вспоминая вчерашнее, сказал Барти.       Регулус вопросительно поднял брови.       — Он был похож на гордую мамочку, — сказал Барти, смеясь, пока Регулус бездумно хлопал глазами перед собой.       Регулус дернул плечом, пытаясь вспомнить, смог ли что-то увидеть в Сириусе, но от количества стресса и эмоций совершенно все забыл. Или почти все. В любом случае — много.       Между ними повисло молчание.       Регулус удивился, но чувствовал себя совершенно комфортно. Ему не было неловко говорить Барти о чем-то настолько сокровенном — а любые семейные истории, как правило, были именно такими.       — Значит, твои родители действительно хотели вас разделить? — прервал тишину Крауч.       — Что-то вроде такого. Наверное, у них это получилось. У них это получилось, — Регулус задумался и последние слова были произнесены гораздо тише.       «Не смей веселиться и попусту болтать с Сириусом на ужине», — сказала Вальбурга, разглаживая воротник рубашки, хотя он был идеально выглажен. Она делала это скорее для того, чтобы полностью овладеть вниманием младшего сына, замеревшего от её прикосновений. Регулусу было всего десять, Сириус вернулся из школы неделю назад, и он совершенно не понимал, что случилось. Почему он стал бояться Сириуса, остерегаться. Почему больше не протягивал руки и отшатнулся назад, когда он, Сириус, появившийся на пороге дома, с распростёртыми руками кинулся к своему младшему брату.       Регулус не хотел думать об этом так много. Воспоминания были громоздкими и колкими, холодными, с горьким привкусом. Ему не хотелось возвращаться на Гриммо 12 даже в своих воспоминаниях.       Или, по крайней мере, не сейчас.       — Всё образуется, — спокойно сказал Барти, мягко улыбаясь, радуясь, что снова около Регулуса. Он был счастлив, что Регулус действительно тут. Не только физически, но и ментально.       Регулус не выразил никаких эмоций по этому поводу, потому что не знал, что стоит сейчас испытывать. Он лишь пожал плечами, приподнимая брови на секунду, но ничего больше не изменилось. Это его привычная реакция на все, на что он не совсем понимает как реагировать. Около получаса они бродили вдоль берега, больше не поднимая тему семьи Регулуса. Это, определенно, был большой шаг в отношениях Барти и Регулуса, потому что оба сразу почувствовали невероятное сближение, так как впервые за пять лет своей достаточно крепкой дружбы Регулус поделился чем-то настолько сокровенным.       Они плавно перешли к обсуждению свежих пластинок, которые вот-вот выйдут в продажу. После этого разговор ушел в сторону магловских сопливых романов, с которыми оба из слизеринцев успели еще давно ознакомиться на досуге и теперь то и дело отпускали остроты то по одному, то по другому произведению, когда узнавали, что оба прочли одно и то же. Плавно главное место заняла поэзия, где Барти на удивление ловко заменял слова в самых известных сонетах Шекспира, делая их до жути глупыми и смешными.       Оба постарались забыть о том, что вчера произошло. Попытались уйти в другое измерение. Проглотить таблетку обезболивающего, затмевающего реальность и отправляя их в мир выдуманных вселенных. В мир прозы и поэзии, волшебной и магловской, в мир звуков и мелодий — классических и рока с рок-н-роллом.       Впервые за столько месяцев они снова болтают ни о чем, и одновременно о самом важном. О простом, что так необходимо двум пятнадцатилетним подросткам.       Эту неделю оба намерены использовать для того, чтобы на время подняться в небеса иллюзий и ложных надежд. Забудут о подростковом анархизме, воспламеняющемся каждый раз, вспоминая несправедливость и нелогичность взрослого мира.       Забудут. Просто забудут.       Они говорили без умолку, иногда наперебой — бродя на улице, во внутреннем дворе полу-пустого замка, в широких глухих коридорах. Траур словно обошел их стороной. К вечеру, подходя к Большому Залу, Регулус с Барти наконец исчерпали дневной запас тем для разговоров. От непривычки оба устали, но иногда все же посмеивались, когда начинали что-либо говорить, а их языки заплетались так, словно те онемели.       Усевшись друг напротив друга и замолчав, делая передышку, перед тем как в голову не взбредет очередная невесомая и бессмысленная в любой другой бы день мысль, Регулус заметил, как стало тихо.       И тихо было не потому, что после целого дня болтовни (что было совершенно ему несвойственно) тишина действовала на него оглушающе, но и потому, что еще пара-тройка десятков студентов покинули школу.       Вес тишины снова чугуном свалился на плечи, назойливо скуля, напоминая причину столь непривычного молчания обычно гудящего Зала.       Стол Слизерина был также прилично пуст, как и остальные три стола. Многие дети пожирателей были забраны домой, и Регулус догадывался о причинах.       Кто-то воспользовался возможностью снова увидеть свое чадо, а не ждать до жаркого июля. Возможно, кто-то искренне переживал за своего сына или дочь. Регулус не хотел сейчас возвращаться на Гриммо 12, потому что понимал, что о нем никто не будет так беспокоиться. О нем никто не беспокоился в доме на площади Гриммо. Конечно, Лестрейндж или Нотты сказали его родителям, что с его младшим сыном все в порядке и он в целости и сохранности вернулся в замок после выполнения своего задания, и на этом все и закончилось.       Это было горькое и не самое приятное чувство, к которому Регулус за столько лет уже давно привык. Это было не сложно.       В зал на ужин зашел Сириус, Джеймс и Римус, только теперь без Питера, тот, вероятней всего, уехал домой тем же поездом, что и Доркас. Поттер выглядел сконфуженным, на его лице было непонимание, а на лице Римуса терпеливое, но раздражение, потому что оба смотрели на Сириуса, который был бы готов буквально клочьями вырывать волосы из своей головы, только если бы он ими не дорожил так сильно.       Глаза Сириуса забегали по залу, но много времени, чтобы найти нужного человека, разумеется, не заняло. Взгляд голубых глаз остановился на Регулусе, и Сириус немного помедлил. На его щеках выступил лихорадочный румянец, при взгляде Регулуса он немного успокоился, но продолжая идти к столу Гриффиндора, мягко улыбнулся, складывая губы в тонкую полоску, из-за чего сердце Регулуса буквально пропустило удар, сбивая ритм. Он не смог улыбнуться в ответ, но Сириус, кажется, этого и не ждал, или делал вида что не ждал, и всего лишь незаметно махнул рукой в сторону выхода, выражая явное нетерпение.       Сириус ерзал все то время, пока Джеймс что-то говорил и отпускал редкие, но не очень удачные шутки. Сириус нервно поглядывал на большие часы на стене над дверью, колотя пальцами по тяжелому деревянному столу, и прошло едва ли десять минут, когда он резко вскочил.       Римус усмехнулся, закрывая лицо рукой и глядя в сторону Сириуса, неуклюже поднимавшегося со скамейки. Джеймс помотал головой, потому что, видимо, за эти несколько минут его явно вывела взвинченность Сириуса.       Внезапно Люпин посмотрел на Регулуса, который молча наблюдал всю эту сцену и еще до того, как Сириус встанет, был намерен покинуть с Барти большой зал, и мотнул в сторону Сириуса. В Регулусе смешалась гамма разных чувств, от непонимания до странной радости, обусловленной в частности той самой улыбкой Сириуса, которая была адресована именно ему.       «Выйди из Зала», — одними губами сказал Сириус, стараясь успокоиться, но впечатление было такое, словно из его ушей вот-вот повалит горячий пар.       Сириус медленно и со всем своим достоинством пошёл к выходу, пока сконфуженный Барти, явно не привыкший к мысли о том, что у его лучшего друга есть старший брат, не знал куда себя деть.       Регулус вышел прямо за Сириусом, пока Барти подцепил какую-то слизеринку у конца стола (или она его подцепила), и Сириус устремленно направился к лестнице, поворачиваясь на ходу к Регулусу и идя спиной вперед.       — Альфард здесь, — на одном выдохе сказал он. — Увидел его на входе, догнал уже у кабинета Дамблдора, он сказал через полчаса подойти, — Сириус был весь в предвкушении встречи, а Регулус снова и снова вспоминал своего старшего брата.       — Альфард здесь? — не веря ушам переспросил Регулус.       — Альфард здесь! — крикнул Сириус, взмахивая руками.       Сириус буквально несся к кабинету Альбуса Дамблдора, иногда все же притормаживая, видя, что Регулус, в отличие от него самого, не намерен бежать сломя голову по лестницам.       Оставался последний поворот, послышались взрослые голоса, и внезапно Сириус остановился, перестав быстро шагать, а Регулус, еле за ним поспевавший, именно в этот момент отвлекся и налетел прямо на Сириуса. Но брата это лишь слегка позабавило. Он аккуратно выглянул за угол, смотря, как двое солидных мужчин отходят от двери — одного Регулус узнал по голосу, это был Чарльз Клеменс, а второй голос — сочный, звучный, и будто более «взрослый» принадлежал кому-то незнакомому.       Две фигуры отдалялись, пока совсем не пропали из зоны видимости и слышимости, и буквально в тот же момент из двери появился Альфард — увидев его, Сириус буквально подпрыгнул на месте, срываясь из укрытия и прыгая на Альфарда, заключая его в крепчайших объятиях.       — Мерлин, Сириус, ты сломаешь мне позвоночник, — сдавленно сказал Альфард, смеясь, и тогда Регулус тоже вышел из-за угла: — Регулус!       Сириус сполз с Альфарда, улыбка не сходила с его губ.       Альфард сделал пару шагов к Регулусу, захватывая его обеими руками и крепко к себе прижимая. Регулусу казалось, что это все странный сон. Он снова видит Альфарда, чувствует его запах и прикосновения рук к спине и голове, все казалось совершенно ненастоящим.       — Мерлиновы подштанники, откуда ты здесь? Я не надеялся увидеть тебя вплоть до июля как минимум, — сказал Сириус, когда Альфард отдалился от Регулуса, потрепав младшего по и без того лохматой кудрявой голове.       — Я тоже не надеялся сюда возвращаться так скоро, — со вздохом сказал Альфард. Он был рад видеть своих племянников, но от обоих братьев не ускользнула грустная интонация в том предложении, что он сказал. Альфард казался еще более уставшим, еще более вымотанным, чем вчера. Возможно, он совсем не спал этой ночью, потому что глаза его были слегка красноватыми, а синяки, которые были, как можно было понять, у всех Блэков из-за тонкой бледной кожи, выглядели гораздо хуже обычного. Хотя Альфарда Блэка это нисколько не портило — он оставался красив, подтянут, аккуратно выбрит и подстрижен, но глаза выдавали полную усталость и измотанность.       — Что-то случилось? — спросил Регулус в то время, как Альфард оглянулся вокруг себя и пошел в сторону угла, из-за которого ранее вышли Регулус и Сириус.       — Куда мы? — вдогонку спросил Сириус идя по другую сторону от Альфарда.       — Найдем тихое местечко, — скажал Альфард, доворачивая в сторону класса Защиты от Темных Искусств. — Мне, наверное, есть что рассказать вам обоим.       Регулус и Сириус переглянулись за спиной их дяди, практически так, как они делали это в детстве, — общаясь одними глазами, когда говорить было нельзя — нужно было молчать или любые разговоры были попросту неуместны. На щеках Регулуса проступил предательский румянец и он снова скрылся за боком Альфарда, оказываясь разлученным с Сириусом и не видя его. Регулус взмолился, чтобы никто не увидел его щек.       Как Регулус и думал, Альфард дошел вплоть до класса профессора Розенберг, открывая дверь и заходя внутрь, приглашая Регулуса и Сириуса войти.       — Мадам Розенберг не будет против, — пояснил Альфард, оглядывая знакомый класс.       — Ты знаешь эту Розенберг? — спросил Сириус, приподнимая брови.       Альфард усмехнулся, проходя к первой парте и садясь прямо на нее, устало выдыхая.       — «Эту Розенберг». Сириус, — он смеется, — вижу, Андреа не пользуется уважением среди студентов, судя по твоим словам и интонации.       Сириус закатил глаза, садясь на скамью около парты напротив Альфарда.       — Ты знаешь что она сделала на первом уроке? Наложила какое-то заклинание, которое никому не дало как следует показать свои навыки. Это же просто кошмар, — сказал он, даже не опасаясь, что Розенберг может быть сейчас за дверью в свой кабинет, прилегающий к классу.       — О да, это в ее стиле, — спокойно сказал Альфард, задумываясь.       — Так ты ее знаешь? — не унимался Сириус.       — Знаю. Достаточно неплохо.       — И неужели ты не можешь сказать, что есть в ней что-то стервозное! — сказал Сириус, взмахивая рукой. Регулусу сразу захотелось отвесить Сириусу подзатыльник — все же сидел он на парте около него, не так далеко, и при желании можно было дотянуться до брата, но Альфард начал говорить, не давая возможности Регулусу даже занести руку.       — Это одна из самых сильных волшебниц нашего времени, Сириус, и я был бы поаккуратней с выражениями, — в словах не было слышно упрека, но произносились они с определенной строгостью, присущей Альфарду.       Сириус фыркнул. Конечно, он не знает, чему Розенберг научила Регулуса. Не знает, что благодаря ей Регулус освоил азы невербальных заклинаний, достаточно сильно углубился в искусство дуэли и колдовства, хотя в последнее время Регулус, конечно, этим не занимался.       — Она очень сильно помогла нам в защите школы, хотя знала, что является целью пожирателей.       Регулус на момент перестал дышать.       — Как она узнала, что Пожиратели захотят до нее добраться? — спросил Регулус. Сириус перестал заносчиво себя вести, опустившись в реалии войны, и теперь был готов внимательно слушать.       — Помнишь, Рег, я рассказывал летом о кое-каких планах?       Регулус задумался. Он ворошил свою память, пытаясь вспомнить из тех немногих встреч с Альфардом и огромного количества разговоров что-то определенное, пока в его памяти не всплыла их посиделка на кухне, с чаем, с Чарльзом Клеменсом, когда Альфард рассказывал о чем-то, чем долго занимался. Он искал документы, без конца куда-то ездил, пытался что-то доказывать. Он собирался сделать что-то такое, что помогло бы в грядущей войне.       — Я полагаю, приблизительно? — сказал Регулус неуверенно.       — Это связанно с той организацей-вроде-ордена? — медленно спросил Сириус, на что Альфард кивнул.       — У вас получилось? — тихо спросил Регулус, и Альфард снова кивнул.       — Но прежде чем я вам что-то расскажу, я должен быть уверен, что никто, еще раз, никто, ни Джеймс, Римус или Питер, Сириус, — он посмотрел на Сириуса и тот в неуверенности довернул голову в бок, — ни Барти, Пандора, и кто-либо другой, Регулус — Альфард повернулся в сторону Регулуса, — Не должны об этом знать. Ни в коем случае. Я расскажу вам об этом только лишь потому, что доверяю вам обоим и считаю, что вы должны знать. Андромеда со мной не согласится, но я считаю именно так. Это секрет, который должен оставаться секретом до тех пор, покуда это необходимо. Даже Дамблдор едва ли знает и принимает то, о чем я вам готов рассказать.       Снова пауза.       — Ну не тяни, Альфард, пожалуйста, — нетерпеливо сказал Сириус, пока Регулус чувствовал, как сердце бьется под самым его горлом. — Мы никому не расскажем, — сказал Сириус.       — Хорошо. Я считаю, что можно будет начать издалека. Нужно начать издалека. — Альфард посмотрел в одну точку достаточно продолжительное время, словно отматывая время назад, к тому моменту, с которого ему необходимо начать. — Всё началось достаточно давно, еще до вашего и даже до моего рождения. Сказать честно, в магическом мире испокон веков существовало устойчивое мнение о необходимости сохранения чистокровных волшебников, о сохранении передачи магических сил без магловской крови. Это все имеет смысл быть, да, Сириус, не смотри на меня так. Чем больше чистокровных волшебников выходят замуж и женятся на маглах, маглорожденных, то через пару сотен лет магический и магловский миры смешаются, потеряв грань. Но этого никогда не произойдет, потому что в нашем мире всегда будут такие люди, которые не желали бы придерживаться либеральных взглядов и отказывались от вековых традиций, коих всегда придерживались такие семьи, как наша, родственники Катуары, Малфои, Лестрейнджи, и другие менее древние семьи... И традиционные устои разрушить, поверьте, очень сложно, и сколько бы с ними не боролись, шанс того, что когда-то исчезнут с земного шара консервативные чистокровные волшебники, которые хотели бы чтобы из десятилетия в десятилетие, из века в век, их фамилия оставалась исключительно в магическом мире, не соприкасаясь с магловской кровью, очень мал. И в последние сорок лет идеология чистоты крови стала популярна настолько, что постепенно она выросла в то, что мы имеем. После поражения Грин-де-Вальда, одного из величайших, да ужасных, но величайшего волшебника, который хотел добиться укрепления магического мира, захватить власть и сделать так, чтобы волшебникам не пришлось скрываться. Но у него не вышло. Он заточен в Нурменгарде, и возможно, уже вовсе мертв, но после него остались последователи. Одним из этих последователей оказался юный и одарённый волшебник, чье настоящее имя покрыто тайной печатью, но он известен нам как Лорд Воландеморт. Он не похож на Геллерта Грин-де-Вальда, в сравнение с ним его совершенно точно не получится поставить. Но идея, которую заложил Геллерт, Воландеморту удалось продолжить. Он начал собирать приспешников в уже далеких пятидесятых годах. Послевоенное время, которое коснулось и волшебников в том числе. Когда магический народ был в абсолютном ужасе от властей маглов, когда с ужасом волшебники скрывались на островах, кто-то был вынужден использовать защиту на своих домах и месяцами не покидал своих убежищ. В то время была нарушена скрытность, и Министры Магии разных стран попытались связаться с магловскими президентами, правителями, что оказалось совершенно безуспешно. И многие лишь сильнее разочаровались в маглах, считая их подобными животным, что лишь подкрепило взгляды многих чистокровных семей. Вполне оправданно, да только именно в этот момент пошли слухи о Тёмном Лорде. Что было дальше догадаться не сложно — мы видим, во что это вылилось своими глазами, и становимся прямыми участниками исторических событий. По этому поводу, еще около пятнадцати лет назад, в начале шестидесятых, когда прогнозы стали более ощутимы, некоторые люди все же постарались отстраниться от этой идеологии, понимая, к чему приведет эта фанатичная одержимость чистотой крови. Ваша бабушка, моя с Вальбургой и Сигнусом мать, Ирма Блэк, была на удивление умной женщиной и невероятно сильным магом. Она знала многих людей, она пользовалась большим уважением среди чистокровной элиты, и Ирма оказалась первой, кто всё понял. Я был слишком юн, чтобы что-то понять, тогда моя голова, честно сказать, была занята совершенно другим, но ее слова, сказанные мне в канун рождества 1965 года, поразили меня до глубины души. Я не могу сказать, что был ярым поклонником слогана «чистота крови навек», но уверенно могу сказать, что я очень любил свою мать и верил каждому ее слову, и когда она сказала мне, что настанут времена, когда семьи будут делиться пополам, братья будут ненавидеть своих сестер, матери сыновей, я ей конечно не поверил. Она была тогда уже стара, и я подумал, что вероятно, это состояние свойственно многим людям на склоне своих лет. Лишь сейчас я понял, что она имела ввиду, и почему она перестала совершать визиты и окончательно обосновалась в Лонгфильде. Это была не старость. Это было ее предчувствие. И незадолго до ее смерти, у меня открылись глаза. Что-то в моей голове перещелкнуло, когда Вальбурга, ваша мать, накричала на Ирму, обвинив ее в предательстве. Я не знаю, о чем они до этого говорили, но буквально через два месяца ваша бабушка скончалась. И это было неожиданно. И сейчас я понимаю, что вряд ли все вышло естественно. Это был не сердечный приступ. И именно тот момент стал точкой невозврата. Точкой, когда небольшая группа — я, уже известный вам Чарльз Клеменс, мой однокурсник и друг, его научный руководитель Фридрих Соммерсет, и Андреа Розенберг, коллега Фридриха, именно тогда и задумались о наших дальнейших судьбах. Каждый из нас был связан с двумя мирами — элитным чистокровным обществом и подчиненному ему миром «простых смертных». Иногда мы собирались в пустом доме Чарльза, доставшийся ему от его покойных родителей, который по размерам, наверное, равен половине вашего дома. Постепенно группа расширилась, и сейчас в нее входит больше людей, но я не могу пока сказать, кто именно, ради вашего же блага. И несколько лет назад собираться по субботним вечерам стало опасно. В любой момент среди нас мог оказаться шпион, который бы передал, сдал всех Темному Лорду, потому что похожие на нашу компании все чаще стали подвергаться нападениям. И тогда нам пришлось расстаться, но у нас оставалось кодовое слово, по которому мы иногда связывались. Все было тихо и забыто до тех пор, пока мы не узнали о существовании Ордена Феникса. Дамблдор просил меня присоединиться. Просил Чарльза. Андреа. Фридриха. И каждый отказался, потому что структура Ордена, набиравшая всех подряд, сильно смущала и смущает до сих пор. Дамблдор обещает защиту в обмен на помощь в борьбе, но его защита смущает. Слишком много слов, юных волшебников в его рядах. Все это напоминает мини-отдел аврората. И никто из нас не захотел рисковать. И так начал существовать «Альтаис». Наше небольшое кодовое слово, превратившееся в путеводную звезду во мраке этих событий. Сбор информации, маленькие обрывки помогают подкашивать все изнутри. Именно поэтому столько лет я старательно оставался членом рода и редко пропускал визиты или приемы. И сейчас нас конечно больше, чем пять человек, но это по прежнему тайна. Каким-то образом, за последние месяцы «официального существования» Альтаис продолжает подкидывать камни-подсказки под ноги Ордену, Министерству, тому же Дамблдору, но для всех них, или для подавляющего большинства, это все еще неизвестность. Туманность, иногда волшебным образом помогающая. Именно этим мы занимались все лето. Именно поэтому Андреа согласилась проработать этот год в школе — чтобы быть рядом с Дамблдором и оставаться начеку. Это был небольшой ультиматум — нас оставили в покое, мы тихо делаем свою работу, и иногда мы помогаем друг другу. Если сказать проще, Аврорат работает по случаю, «Орден» извне, «Альтаис» — изнутри. Чтобы было понятней, то это примерно то, что сделал Регулус вчера. Являясь своим, он подломил своих же изнутри, ловко и незаметно, чему все мы, безусловно, благодарны. Альтаис работает по похожему принципу.       Альфард замолчал и все опустилось в тишину. Регулус завороженно и в полной задумчивости глядел на руки своего дяди, аккуратно и спокойно лежащие на коленях. Сириус от впечатления открыл рот, хлопая глазами, явно собираясь что-то сказать.       — Черт возьми, Альфард, — сказал Сириус, на что Альфард мягко улыбнулся, вздыхая.       —Да, Сириус, именно этим я и некоторые другие люди, в том числе ваш профессор Защиты от Темных искусств занимались этим летом и последние несколько месяцев.       — Ты сказал, у каждого в Альтаисе есть выход на тёмную сторону? — спросил Регулус, напряженно складывая части полученной информации в одно целое.       — Да, — кивнул Альфард. — По крайней мере, у большинства.       — И у профессора Розенберг? — тихо спросил он, глядя в одну точку.       — И у нее. Там долгая история, да и рассказывать не мне, — сказал Альфард.       — Ладно, а с Дамблдором ты говорил о чем? Это как-то связано с Альтаисом? — спросил Сириус. Его глаза загорелись желанием и азартом. Ему хотелось узнать как можно больше, стать частью этого.       Альфард усмехнулся, глядя на взбудораженного Сириуса.       — Там взрослые дела, Сириус. Но единственное, что я могу рассказать, так это то, что Дамблдор не собирался информировать Орден о случившемся. Если бы вы не написали мне, никто бы ничего не узнал. И хотя все произошло на день раньше, Альтаис тоже был здесь раньше, с вечера пятницы.       — Почему Дамблдор не захотел предотвратить это? — воскликнул Сириус, вскидывая руки кверху.       — Альбусу выгодна эта война, — сказал серьезно Альфард. С этими словами словно улетучились его молодость и оптимизм, легкость и присущая ему живучая искра жизни. Перед Регулусом и Сириусом сидел взрослый мужчина, так смутно напоминавший им их когда-то двадцатилетнего жизнерадостного дядю, помогающего пускать им с крыши поместья в Лонгфильде заколдованные бумажные самолетики. — У него тоже есть своя цель. Цель построить лучший мир.       — Пока у него получается не очень, — саркастично произнес Сириус.       — Вероятно, он нацелен сделать один мощный удар, вместо постоянной борьбы. С его силой это вполне возможно.       — И когда он намерен его сделать? — выжидающе спросил Сириус.       — Понятия не имею, — на вздохе сказал Альфард, — И...       Но Сириус его перебил.       — И неужели ему все равно на всех тех, кто погибает практически ежедневно?       Альфард замолчал. Его ровное дыхание было слышно в пустом классе Защиты от Темных Искусств, и Регулус удивлялся, как он его держит таким ровным. Регулус еле-еле держал свое, то и дело задерживая его, сам того не осознавая.       — Поэтому люди сами создают подпольные неофициальные организации. Некоторые — ответвление Ордена. Некоторые — совсем независимые. Некоторые наравне с Орденом и все равно связаны с ним, как наша. Эта раздробленность плоха, но это хоть что-то, что помогает спасать жизни. Министерство все стремительней обращается во власть сторонников Темного Лорда, поэтому от него ждать практически нечего.       — Надо взять их за глотки и истреблять их, пока все не изведутся! — сказал Сириус чересчур громко, но Альфард присмерил его легким жестом руки.       — Говоришь как родители, — сказал Регулус задумчиво, вспоминая, как практически также о маглорожденных говорили их родители.       Сириус не сразу сообразил, что Регулус имеет ввиду, но Альфард мгновенно смекнул, ухмыляясь.       — Мерлин, Регулус, ты прекрасно понимаешь, что я имею ввиду! — наконец скажал Сириус, когда до него дошло.       — Блэковская кровь, ничего не поделать, — шутливо сказал Альфард. Регулус спрятал свою улыбку, ничего не добавляя и прокручивая слова Альфарда в голове.       Болезненно отозвалось упоминание Лонгфильда, отданного ныне во власть Темного Лорда. Регулус не знал, знает ли об этом Альфард. Был уверен, что Сириус не в курсе и быть не может. Но упомянутое мимолетом летнее поместье Блэков не обсуждалось, и Регулус даже не пробовал вернуться к нему, что было бессмысленно в данную минуту. Да и сам Регулус еще наверное, даже не признавал того, что Воландеморт обосновался в их втором доме.       — И что теперь? — спросил Сириус спустя долгую паузу, во время которой все трое молчали.       — Как что? — переспросил Альфард, поднимая брови.       — После вчерашнего что-то изменится?       — Нет, — просто сказал Альфард, — Ничего не изменится. Нельзя в один день закончить то, что строилось десятилетиями. — со взрослой смиренностью сказал дядя, приглаживая волосы у виска и глядя куда-то в окно.       — Но ведь надо что-то делать... — снова начал Сириус, но Альфард его перебил.       — Сириус, я все понимаю, но все нужно делать поочередно и по плану, — Альфард начинал говорить еще более серьезно, потому что видел, что Сириус начинал закипать от несправедливости жизни. Альфард оставался Блэком, и хотя он обладал тем железным терпением, выработанным годами благородным воспитанием, постепенно запас его иссякал.       — Люди погибают, — настаивал Сириус, — Почему никто ничего не делает? Ведь можно начать с малого — просто обезопасить Хогсмид, Косую Аллею, Кингс-Кросс, Мунго, все места, в которых особенно много волшебников, какого черта, Альфард? Почему простые подростки должны рисковать жизнями? Что сделает Министерство? Снова заткнет всем рты и никому ничего не расскажет?       — Вам сказали сидеть смирно, вы знали о наступающем... — вклинился Альфард, но Сириус продолжал:       — Зная, что кто-то из наших друзей, которые ничего не знали, могли погибнуть, могли пострадать первокурсники, которые когда-то так жаждали попасть в школу, как я несколько лет назад, мирные жители, которым Дамблдор обещал полную безопасность, никто из нас не мог сидеть на одном месте и в стенах гостиной пить чай, зная, что где-то там возможно погибают наши сокурсники. Никто не хочет ставить свою жизнь под такую угрозу, никто не хотел этого делать, Альфард, и я уверен, что этого не хотел бы Джеймс, который вырвал бы себе все волосы, зная, что его родители были бы там, а он отсиделся, Римус, Питер, я, кто угодно! Регулус пошел на такой кошмар, отравив столько пожирателей! И он прекрасно знал, что с ним может случиться, если об этом узнают!       Последние слова Сириуса застряли в самом сердце Регулуса. Ком встал в горле, разум потупился, жаркая пелена окутала голову в неверии.       Сириус уже стоял на ногах, почти перешел на крик, и Альфард позволил ему сделать это. Лицо дяди было серьёзным, брови у переносицы, но во взгляде была чистая грусть.       Регулус молчал. Он чувствовал, что не смог бы сказать ни слова. Его горло просто сдавило.       Дело даже не в том, что Регулус думал, что с ним может случиться, если кто-то узнает. Нет, он безусловно рассматривал этот вариант развития событий, но он его не так сильно тревожил. Регулус был одурманен предвкушением успеха и нового достижения, не так сильно задумываясь о последствиях.       Грудную клетку сдавили последние слова Сириуса.       Сириус переживал.       Кажется, он даже не заметил, что сказал что-то о Регулусе и это как-то задело его младшего брата. Нет. Сириус был готов продолжить, если бы рука Альфарда не легла на его предплечье, бессловесно заставляя Сириуса вмиг замолчать.       Альфард ничего не говорил. Он не знал, что ему стоило бы сказать.       — Прости, — поморщился Сириус спустя несколько длинных секунд молчания, — Прости, я не хотел, я...       — Всё в порядке, Сириус, — спокойно и мягко сказал Альфард. — Я понимаю, мне жаль, — он говорил очень тихо, и его речь звучала все равно что еле уловимый ветер после сокрушительной бури.       Сириус отошел от Альфарда, рука дяди соскользнула, и Альфард мог лишь видеть спину Сириуса, в то время как Регулус вовсе потерял возможность видеть брата — тот ушел к окну, пытаясь успокоиться до конца.       На этот короткий момент Регулус остался с Альфардом один, и когда Альфард на него посмотрел, Регулус еле-еле выдержал его взгляд, не смотря ему в глаза в ответ. Он почему-то не мог. Не хотел.       Регулус снова чувствовал себя ничтожно. Он чувствовал, что делает недостаточно.       Переживал ли он за остальных? Безусловно.       Переживал ли он о бессмысленных смертях? Да.       Но чувство, что этого недостаточно, не покидало его.       Чувство вины перед Барти и Пандорой, с которыми он проводил так мало времени, хотя те стараются быть рядом так часто, насколько у них это получается.       Чувство, что Регулус делает недостаточно чтобы снова стать ближе с Сириусом. Ему казалось, что он не делает совершенно ничего. Это не он специально остался в визжащей хижине, чтобы вернуться в замок с братом. Это не он предложил отправлять два письма в одном конверте. Это не он всеми невербальными знаками пытался показать, чтобы Сириус вышел из зала и это не он вел его к Альфарду.       Всё рушилось за считанные минуты, и Регулус не мог остановить этого процесса.       Он уже не мог поднять глаза и посмотреть в глаза Альфарда — такие честные и добрые, мягкие и теплые, такие, какими, как казалось Регулусу, он сам не обладает и вряд ли когда-то обладал или будет. Он никогда не сможет ни на кого так посмотреть, думает Регулус, еще сильнее закапывая последние надежды, возродившиеся еще вчера.       Регулус не сможет успокоить или предложить кому-то высказаться, как это делал Альфард или Барти. Регулусу кажется, что он в упор не видит чужих проблем, а когда понимает их, совершенно не знает, как себя вести и что делать.       Он чувствует себя онемевшим. Все его тело, сознание, рассудок не соприкасаются с этим миром.       Регулус не понимает, что он делает не так.       Лёгкий скрип стола заставил выплыть из рассуждений, — Альфард поднялся с парты и медленно подошёл к Регулусу, кладя такую тяжелую для плеча Регулуса руку и глубоко вздыхая. Это помогает Регулусу расслабиться лишь на момент, но снова пролетает мысль, что он этого не заслуживает. Всего этого тепла, любви и добрых слов, потому что никогда не давал этого кому-то в ответ.       Альфард, конечно, видел изменения в лице Регулуса. В его взгляде, в избегающих серых глазах. Ему хотелось что-то спросить, но сделать он мог это только будучи наедине с Регулусом — Альфард понимал, что в присутствии Сириуса Регулус, и без того всегда такой молчаливый, совершенно точно ничего не скажет.       Но Альфард чувствовал, что что-то нужно сделать. Он знал, как много может изменить мимолетное прикосновение, и даже почувствовал изменение, когда докоснулся до Регулуса, но с болью в сердце он заметил после, как все же напряжен остался Регулус. Ему лишь осталось догадываться, что именно заставило его так себя чувствовать, не зная о безумном урагане перебивчивых голосов в голове племянника.       Сидя на парте голова Регулуса находилась чуть ниже плеча Альфарда, что позволило Регулусу по привычке упереться головой, мягкими кудрями ему в грудь, пряча свое лицо и закрывая глаза, абстрагируясь от мира и на какое-то время пытаясь унять надоедливые мысли в голове. Альфард по-доброму усмехнулся, с трепетом любя эту привычку Регулуса, не меняющуюся годами.       Сириус , успокоившись, тоже обернулся, и как бы не хотел сдержать улыбку, тонкие губы приподняли свои уголки. Воспоминания, всплывающие при виде Альфарда и Регулуса возвращали его обратно, к потерянному, и грели теплом.       — Когда-нибудь это всё закончится, — сказал Альфард спокойно, с смирением, но и одновременно с уверенностью и надеждой. Было невозможно не верить этим словам.       Конечно, это всё когда-нибудь закончится, думает Регулус. Всё это продолжается столько лет. Рано или поздно все имеет конец. Разве что концы зачастую бывают разные, и Регулусу хочется надеяться на тот, который грезит им счастливой и спокойной жизнью.       На это хочет надеяться Альфард, на это надеется Сириус.       Но когда-нибудь это все закончится.       Андромеда и Тед Тонкс вернуться со своей дочкой Нимфадорой в Англию, родители перестанут быть связаны с холодом и страхом. Когда-то Регулус смирится со своей участью.       Когда-нибудь.       Это был долгий вечер, проведённый в классе Защиты от Темных Искусств. Андреа их не тревожила, хотя знала, что трое Блэков сейчас находятся за дверью ее кабинета. Она все равно имела возможность выйти в коридор через другой выход, поэтому даже не препятствовала внезапной встрече.

***

      Регулус вернулся в гостиную уставшим, чувствуя, как последние силы остаются в каждом его шаге, оставленном позади. Усталость сковывала, количество пережитых чувств и эмоций за день превысило число допустимых, и Регулус чувствовал себя более чем истощенно.       Расставание с Альфардом было менее болезненно, чем вчера, словно в душе осталась надежда на то, что и завтра дядя может вот так внезапно появиться в стенах школы. Ради безопасности Альфард не дал братьям проводить его до выхода из школы, зная, сколько предательских глаз может выглядывать из-за каменных углов. Но никто не помешал Регулусу и Сириусу неловко обсудить вчерашний день, путаясь в словах и делая каждый шаг с большой аккуратностью.       Но всему приходит конец, и теперь, на входе в гостиную, перед массивной дверью, Регулус вспоминает каждый разговор за этот вечер как одно большое яркое пятно, рябеющее перед глазами и звенящее в ушах. Ему хотелось заснуть и опуститься в темноту без сновидений.       Однако, Регулуса поразила тишина, которая встретила его, как только он перешагнул порог гостиной Слизерина. Да, ни для кого не было секретом, что огромное количество учеников уже давно дома, но то небольшое количество людей, всё же оставшихся, имело настроение немного... подавленное.       Обескураженное лицо Кристиана Нотта, однокурсника Регулуса, задело своим непривычно зеленоватым цветом, хотя Кристиан всячески старался не выдавать себя и «привет» адресованный Регулусу был все еще таким же, как и обычно — бодрым, громким, летящим, неприлично разрезающим чересчур тихое пространство гостиной.       Теренс Паркинсон затерялся около шкафов, безэмоционально кивнув Регулусу.       Оба приветствия Регулус оставил без ответа, идя к лестнице, ведущей к комнатам, и минуя круг студенток Слизерина, его однокурсниц и нескольких, которых Регулус не очень хорошо знал, младшекурсниц. Это была обычная группа слизеринок, девочек, чьи родители не входили в чистокровную элиту, поэтому Регулус едва ли знал их имен, но стоило четверым студенткам посмотреть в его сторону, как Регулус сразу понял, — что-то не так. В их глазах промелькнул страх. Чистый животный испуг.       Дверь за его спиной скрипнула, заставляя оборачиваться, и в гостиную вошла Элизабет Гринграсс. Ее распущенные белоснежные волосы были идеально прямыми, сегодня на них не было легких больших волн — они доставали практически ей до начала талии. Элизабет кинула в сторону Теренса злобный взгляд, а потом Регулус заметил, какие заплаканные у нее глаза.       Миниатюрный носик раскраснелся, словно после долгой морозной прогулки, но было понятно, что это произошло от слез. Ее серо-голубые глаза стали еще ярче на фоне покрасневших белков, а две тонкие брови мгновенно сместились к переносице.       Теренс отвел взгляд, делая вид, что никого не заметил, и полностью теряясь из радиуса обзора Регулуса.       Элизабет наткнулась на Регулуса, в ее глазах появилось смятение. Он все еще ничего не понимал — почему ее походка стала такой жесткой, что заставило ее так плакать, что слезы до сих пор так и грозят водопадом пуститься по раскрасневшимся мокрым щекам.       Одна из студенток вскочила с дивана, направляясь к Элизабет, но что произошло дальше Регулус уже не видел — он задержался едва ли на две секунды, перед тем как исчезнуть за массивной дверью.       Половицы поскрипывали под ногами, их скрип казался чертовски громким и неприятно резал по ушам. За считанные секунды Регулус добрался до третьего этажа, дошел до конца длинного коридора, к своей комнате, одновременно желая и не желая, чтобы Барти был там.       И Крауч там. Конечно, где же ему еще быть.       Его взгляд опустошен, и если утром рядом с Регулусом был полный жизни и огня подросток, то теперь едва ли можно было назвать Барти просто растерянным.       Гложущее волнение , такое нежеланное из-за усталости, поднялось внутри Регулуса, и когда дверь за ним была заперта, он наконец спросил:       — Что случилось?       Слова утонули в вечерней тьме, не заставив Барти даже шелохнуться. Спустя несколько секунд, которые показались часом, Крауч наконец вздохнул.       — Эмибет Парсон нашли в её комнате мертвой, — на одном дыхании, тихо, но на удивление спокойно сказал Барти, — Говорят, наглоталась каких-то таблеток.       Эти слова никак не отразились в разуме Регулуса. Рассудок холодно повернул маленькую ручку в его голове, и с коротким щелчком Регулус понял, что это было предсказуемо. От собственной же мысли и холодности его на секунду повело куда-то в сторону, но совсем ненадолго.       Его лицо совсем не изменилось, ужасное чувство смиренного принятия его одновременно поражало и совершенно никак не удивляло.       — Наверное, оно к лучшему, да? — внезапно спросил Барти, — То есть, ее родители ведь мертвы. Если там правда что-то есть, возможно, они теперь вместе?       Регулус не думал об этом. До этого момента.       — Хуже если у нее были родственники. Бабушка или кто-то такой. — сказал Барти скорее себе, чем Регулусу.       — Давно? — спросил Регулус наконец, — Давно ее нашли?       Барти обернулся со стула, на котором сидел к Регулусу спиной, глядя в темное окно.       — Часа два назад, — вздыхая сказал Барти. С ужасной усталостью он произнес эти слова. — И я хочу выпить. Немного. Сливочного пива. Или огневиски. Или все сразу. В выручай-комнате должны быть. Пойдем в выручай-комнату. Если ты не против.       Регулус помотал головой, сразу открывая дверь обратно.       Выручай-комната оставалась по-своему волшебной, выделяясь своей собственной магией из огромного замка и его окрестностей. Небольшие окна под высокими сводами потолка пропускали ясный лунный свет, преломляли огонь фонарей, всегда горящих около окон.       Барти держал в руках бутылку сливочного пива, хотя рядом с ним стояло открытое огненное виски. Чей-то чужой запас, но плохо спрятанный.       Регулус пить не хотел. Весь вечер он плавал в тумане несвязанных между собой мыслей, а с известием о самоубийстве Эмибет Парсон — той самой пятикруницы, которая все рассказала Дамблдору, над которой жестоко издевался Рабастан Лестрейндж, кому Регулус аккуратно перевязывал кровоточащие раны, — поток мыслей вмиг остановился.       — Это же не будет последней смертью, так ведь? — спросил Барти, лежащий около Регулуса и смотрящий в, казалось, бескрайний потолок.       — Нет, — ответил Регулус.       — Маглы верят в бога, знаешь, — сказал Барти. Он отпил немного из бутылки виски, но не нашел его очень хорошим, поэтому решил не налегать. — У них есть много разных «религий», у каждой разные правила и боги, но что-то их объединяет. Я читал об этом летом, случайно наткнулся в магловской газете, пока гулял, а потом заглянул в библиотеку. Странно, что волшебники не верят в бога, ведь Рождество это праздник кр.. хре... христиан, да. Они верят в бога. Их бог пришел на землю, он... Родился, чтобы помочь людям, и день, в который он родился, считается Рождеством. Я даже не знал об этом, представляешь.       Регулус молчал. Он был готов случать о чем угодно — о странном «боге», в которого верят маглы, о рождестве и рождении бога, о «религиях» и прочем. О рождении, о празднике. О чем угодно, только не о войне и не о смерти.       — И еще они ходят в храмы. Храмы тоже бывают разные. В Англии больше всего католических, это разновидность... христианства. Католицизм.       — Мерлин, откуда ты все это знаешь? — усмехнулся Регулус, слушая рассказы Барти, странные слова, напоминающие ему скорее какую-то легенду или миф. Сказку, фантастическую книгу.       — Ну ты же видел храмы? Эти причудливые домики с угловатыми крышами и крестами, куда маглы ходят каждое воскресенье.       — Ну, видел, — сказал Регулус.       — Ты когда-нибудь был внутри?       — Нет.       — Я тоже. Говорят, там красиво. Я картинки видел. В некоторых храмах очень красиво.       — Понятно, — сухо ответил Регулус.       Барти замолчал на какое-то время. Он закрыл глаза, отсчитывая каждый свой вдох и выдох, но потом снова заговорил.       — Наверное, проще жить, зная, что ты можешь кому-то помолиться и веришь, что кто-то есть там.       — Где? — недоуменно спросил Регулус.       — На небе, — ответил Барти.       — Бред. На небе облака, атмосфера, космос.       — Да, я тоже думаю, что это чушь.       Снова молчание. Регулуса немного забавлял этот разговор. Вот уж он не думал, что Барти хватит одного или двух глотков, чтобы его повело.       — Маглы говорят, что бог спасает от бед, — сказал он. — Но в это не верится. Если бог всемогущ, как они пишут в своих библиях, то тогда почему все так страдают.       — Если бы все были счастливы, вряд ли бог был нужен, — сказал Регулус. Он совершенно ничего не знал о боге или религии, и ему это не казалось таким интересным.       — Маглы чертовски изобретательны. — сказал Барти, — Они придумали бога и заставили верить в него миллионы, — сказал он, — Почти как с Темным Лордом. Только он настоящий. Теперь, знаешь, я не удивлен. Если люди верят в бога, который никому не помогает и которого никто даже не видел, то никому не составит труда поверить в настоящего, существующего Лорда, который тоже вряд ли всем поможет. Но он существует. Регулус, как я устал думать. Я постоянно думаю. Постоянно.       — Это нормально, — сказал Регулус. — Думать. Много думать это нормально.       — Я уже не справляюсь. — прошептал Барти. Он отставил от груди полупустую бутылку сливочного пива, и теперь на его груди лежали его тонкие руки. — Я столько читаю обо всем, не только о школьном. Ну, ты понял уже. И чем больше я читаю, тем больше я думаю. А потом запутываюсь. Еще больше, чем раньше. Иногда хочется быть Эваном Розье или Мальсибером, чтобы не думать. Хотя нет. Лучше бы я был маглом и верил в бога. В какого-нибудь бога. Был бы буддистом в далеком Китае, сидел под пальмой и ждал бы в медитации, пока мне на голову не упадет кокос.       Регулус не удержался и выпустил смешок. Барти, однако, тоже рассмеялся в голос, заставляя Регулуса тоже смеяться. Но смех длиться не долго, вскоре он замолкает, оставляя их в звенящей тишине.       — Я не хочу умереть молодым, знаешь, — внезапно очень серьёзно и тихо сказал Барти, — Я никогда не смогу наложить на себя руки, но это ведь меня не спасет от возможной смерти.       По коже Регулуса побежали мурашки, неприятный холод коснулся его шеи и позвоночника, горький привкус комом встал в его горле.       — Я боюсь смерти, — сказал Барти, — и каждый раз, сталкиваясь с ней, мне кажется, что я съезжаю с катушек. Я не боюсь самой смерти, того, как я умру, хотя это тоже жутко, я боюсь... — он замялся, не зная, что сказать.       — Ты боишься неизвестности , — сказал Регулус, внезапно задумываясь о том же.       Готов ли он отдать свою жизнь в этой войне и не удостоиться возможности прожить настоящую длинную жизнь, стать взрослым, достигнуть возраста своего отца или матери, Альфарда? Регулус не знал. Ему было интересно, что ждет человека после смерти, но он не горел желанием так скоро это узнавать. Но и явного протеста в своем теле и сознании он не чувствовал, словно был готов принять то, чего не хотел принимать Барти.       — Ты боишься неизвестности? — спросил в ответ Барти, на что Регулус медленно ответил:       — Не думаю, — сказал он, — Честно сказать, я вообще не вижу себя... Взрослым, — эта мысль появилась в его голове только что и сразу же была высказана вслух. — Взросление это тоже неизвестность.       Барти приподнял свои брови, которые держал до этого напряженными.       — Почему? — немного обескураженно спросил Барти.       Регулус правда не мог представить себя взрослым человеком, вроде Альфарда. Он видел взрослого Сириуса — с щетиной на подбородке, с мужскими чертами и телом, голосом. Видел взрослого Барти — почему-то все еще такого же тоненького и высокого, но взрослого. Видел взрослую Пандору, Доркас, но совсем не мог увидеть взрослым себя, чувствуя себя запертым в юном теле. Возможно, эта черта вполне свойственна человеку — видеть взрослыми остальных, но не себя. Может, Барти видит его взрослым?       — Не знаю, — все, что говорит Регулус, — Плохо представляю себе жизнь после того, как это все закончится. Если оно закончится.       — Оно даже толком не так сильно началось... — с надеждой говорит Барти.       — Я не могу представить, что этого когда-то может не быть. Поклонения Темному Лорду, моих родителей, вселяющих в тебя чистокровные идеи, Гриммо 12. Идеализации чистокровного мира, отсутствие пожирателей и вардов... Я не знаю, смогу ли выбраться из этого. Знаешь, Сириус смог. Он всегда был тем, кто смог бы от этого уйти. Это было в нем с рождения, теперь я это вижу. Один из нас должен был уйти, и это совершенно точно не я. Я не смогу жить в мире, где живут Альфард, Сириус и Андромеда. Я не смогу перебраться туда чистым, свободным, потому что за мной обязательно будет тянуться этот темный шлейф, который будет представлять им всем огромную угрозу. И я не смогу жить в тумане поклонения Темному Лорду. — Регулус сделал паузу, — Если оно когда-то закончится, то я не думаю, что выйду живым. И не думаю, что смогу застать конец.       Регулус замолчал, сглатывая и с силой сжимая покрывало под ними. На его щеках ярким румянцем выступил цвет, жар ударил по лицу, но в следующий момент он заметил, как теплая рука Барти находит его зажатую кисть, и невольно мышцы расслабляются под приятным весом медленного движения. Регулус отпустил покрывало, и когда Барти почувствовал, что рука друга свободна, без стеснения сплёл свои пальцы между пальцев Регулуса, мягко сжимая его ладонь своей, и тогда в горле Регулуса предательски встал слезливый ком.       Он старался не дышать, потому что боялся, что каждый его вдох и выдох будет прерывистым, что выдаст его самым беспощадным способом. Все его тело было напряжено, каждая клетка организма застыла в ожидании момента, когда наплыв напряжения наконец пройдёт и можно будет расслабиться.       В голове Барти слова Регулуса отдались глухим, беззвучным эхом. Ему хотелось отрицательно мотать головой, потому что он не собирался принимать это. Барти сжал свою челюсть, не моргая смотрел в потолок, чувствуя ледяную ладонь Регулуса, которая едва ли сжимает пальцы вокруг его теплой ладони.       Барти хотелось больше. Сесть, прижать Регулуса к себе и защитить его. Не позволять ему так думать, не позволять отчаиваться. Барти не мог представить, что когда-то Регулуса не будет в его жизни. Нет.       — Этого не будет, — сказал Барти решительно, хотя что-то внутри заставляло его сомневаться. — Никогда. Никто не посмеет забрать твою жизнь у тебя, — сказал он, сам не веря своим словам.       Регулус ничего не ответил, лишь почувствовал, как Барти сильнее сжал его ладонь, согревая и не намереваясь отпускать. Регулус закрыл глаза, стараясь не думать о том, что только что сказал. Он не жалел, нет, но все еще боялся дышать. Боялся, что выдох получится прерывистым.       Регулус не хотел, чтобы Барти отпускал его руку, и тот не отпускал ее всю ночь.