Atonement — The Last of the Blacks // Искупление — Последние из Блэков

      Он был к этому готов. Ему так казалось.       Шаг. Второй. Вдох и выдох.       Автоматизированные движения, отработанные повороты головой, стальная осанка и вечный холод, начинающийся от самого ядра сознания.       Шелк и мрамор наполняют дом холодом и роскошью. В нем каждый уголок родной, но при прикосновении больно ударяет острым разрядом отчужденности. Однако он только думает: «Я дома».       Размеренный стук никогда не уважение личных границ. То, что кажется таким важным, на самом деле не имеет значения. Не имело для отца, использующего легилименцию на собственном сыне, не имело важности и для матери, которой никакая магия не была нужна, чтобы заставить внутренности холодеть.       Соблюдение приличия. Этикет, в котором он безукоризненно хорош.       — Войди, Регулус, — отточенный французский звучит на ее губах такой, словно она тоже выросла на берегу Франции.       Регулус знает, что Вальбурга думает по-французски. Так же, как и он сам. Очередное сходство.       Дверь не спеша открывается, без скрипа и сопротивления пропуская Регулуса внутрь большой залы, где Вальбурга Блэк привыкла отдыхать.       Ее силуэт кажется еще более худым. Она стала тоньше и бледнее, кожа кажется практически прозрачной. Глаза, которые без промедления прожгли его собственные — такие же серые, большие, и даже не менее впалые, — изменились. Это не признак преждевременного старения, генетика Блэков, несмотря на кровосмешения, оставила членам семьи в наследство долголетие и позднее старение.       Нет, каждая сухая, еле видная морщинка на некогда идеально гладком лице Вальбурги Блэк не являлась признаком старения, также, как и острый блеск серебряного лезвия в ее глазах.       — Темный Лорд высоко оценил твою работу, — сказала она безучастно, но при этом не отводя глаз. Все сказанное резко противоречило тому, что виднелось в мгновение потускневшем взгляде, — совместную работу со Снейпом. Но этого еще недостаточно. Если бы только тебе выпал шанс проявить себя вне командной работы, — она подошла к Регулусу.       Ее руки легли ему на плечи и сильно сжали пальцы.       — Но отец не совсем доволен, — сказала она спокойно, пока у Регулуса желудок совершил очередной кульбит, и внутри что-то больно оборвалось, — Крофорд втайне сказал, что тебе это было по силам. Не хочу слышать ничего о Снейпе.       Ее тон враз похолодел. И Регулус сам остыл. Он не ожидал ничего нового. За все приходится платить, и за сорванный план Лорда в том числе.       — Уже совсем взрослый, — произнесла она другим голосом, а изменившийся тон напугал. Не своей интонацией, а стремительностью, с которой переменилась мать и ее лицо. Она вновь им любовалась.       Регулус знал, она рассматривает его. Смотрит, как он изменился за полгода. Что изменилось в нем кардинально, а что лишь больше стало походить на ее утонченные черты.       — Я знаю, что ты можешь, — произнесла она, вместе с этим поднося ледяную ладонь к щеке. Можешь что? — Показать им все. Я знаю, что ты не будешь таким же, как все остальные, — Пожиратели? — Я знаю, что твое время скоро настанет. Поверь, отец тоже знает это.       Вновь упоминание отца заставило внутри все содрогнуться. Вспоминать Ориона и не думать о каждой встрече в библиотеке и его кабинете невозможно. Регулус отчётливо помнит каждый круциатус, он потерял счет шрамам на ногах и спине, давно перевалившем за пару десятков. Его тыльная сторона левой ладони все еще порой почесывается.       Как много знает отец и что он готов предъявить Регулусу в этот раз?       И Регулус, глядя в глаза матери, сомневается даже в том, что сможет перенести хоть что-то, уготовленное отцом. Дай Мерлин, это будет всего лишь лесаро.       Смешно, как он надеется на обычное ранящее проклятие. Он готов истечь кровью до потери сознания, лишь бы не столкнуться с чем похуже.       Когда-нибудь это закончится, думает Регулус, прикрыв глаза, пока Вальбурга отошла от него. Когда-нибудь, да закончится.       Он ждал еще высказываний и сообщений, возможно о новых визитах или приемах, может, Камилла приедет под конец каникул вместе с Ивесом и остальными Катуарами, как в прошлом году? От одиночества, которое придавливало со всех сторон, становилось тошно.       Но Вальбурга молчала. Она углубилась в свои мысли, словно забыв о том, что ее сын находится в паре метров от нее. На ее лице полная отстраненность, ее словно здесь не было.       — Я могу идти? — осмелился Регулус, с нарастающим беспокойством ища в лице матери ответ. Ее вид не придавал ему уверенности. Где та самая живая Вальбурга Блэк, с искрящимися ледяными глазами, тонкой улыбкой и обаянием в каждом жесте?       Она медленно повела головой в сторону Регулуса, замечая его и словно узнавая.       — Конечно, — ее короткий ответ сопровождался мягким кивком. Сложив руки, Вальбурга направилась прочь.       Регулус в замешательстве последовал ее примеру, только вышел за другую дверь.       Теперь он не думал, что был готов. В голове перебрал множество всего, что может с ним случиться, и хотя каждый раз перспектива нового круциатуса и еще какого испытания похуже пугала, это не заставляло пока что его трястись как осиновый лист.       С силой сжав кулаки, так, что короткие ногти все равно умудрялись больно впиваться в нежную кожу, Регулус двинулся по слабо освещенному коридору.       — Я бы не стискивал руки так сильно, они у тебя прелестные, как я мог узнать, и тебе еще пригодятся, — раздался мужской голос за его спиной. Регулус резко остановился, рефлекторно ослабляя, но не разжимая полностью кулаков.       Кайд Саверьен стоял во тьме коридора, но даже оттуда его можно было как следует разглядеть. Он был все тем же, каким Регулус его и помнил.       Как незнакомца, как таинственного друга отца, и как Кайда Саверьена, оставившего ему много тайн.       — Я рад тебя видеть, Регулус, — сказал Саверьен, начиная сближение своими широкими, неспешными шагами, — Приятно вновь оказаться дома?       Серые глаза мужчины блеснули со странной игрой и огнем.       — Приятно, — сухо ответил Регулус.       — Зашел к твоему отцу повидаться, обсудить кое-что, — он приложил теплую ладонь к спине Регулуса, подталкивая идти дальше. Не повинуясь себе, Регулус пошел далее, — никак не думал, что встречу тебя так скоро. Но я рад, что это случилось. Ну, как успехи с самопознанием?       Дыхание Регулуса сбилось.       — О, я знаю, все эти странности с дневниками и записками. Людей много, много мнений и точек зрения, каждый называет вещи по-своему и по-разному к ним относится, — его рука соскользнула со спины, оставляя теплую тень.       — Вы что-то знаете, — сказал Регулус, не отдавая отчета в том, что их могут услышать.       — Я знаю все, Регулус, — улыбка Саверьена рассекла правильное лицо, — И даже больше. Я даже знаю, что ты скрывался за стеллажом в библиотеке твоего отца, когда мы были там. Одна из наших первых встреч, помнишь?       Регулус помнил. Сложно забыть.       — Я даже знаю, что ты там искал. Пытался найти ответ, что помогает тебе поджигать магловские сигареты и самокрутки одной мыслью и рукой, — они остановились. У Регулуса пересохло в горле, Саверьен находился так близко к нему, что кровь буквально застывала, — И ты находил ответы, но ни один из них не удовлетворил тебя. И я тебя понимаю. Я когда-то был таким же как и ты, юным и любопытным. Я тоже всем интересовался, но ответ смог узнать только самостоятельно его для себя выточив. Из размышлений и опыта других. Тебе сполна хватило второго, пора углубиться в первое.       — Вы знали Эдгара Таллемана, — на одном дыхании, но уверенно произнес Регулус.       — Мы были знакомы, да, — подтвердил Саверьен с тонкой улыбкой.       — И вы знали Андреа Розенберг, — улыбка Кайда становилась более довольной, глаза вцепились в Регулуса мертвой хваткой.       — И я знаю себя, и тебя, а еще твою чудесную мать, — добавил мужчина маниакальным шепотом, — и я очень хочу узнать новых людей. А еще хочу, чтобы ты узнал себя.       Регулус молча смотрел на внезапного гостя. Смотрел как на безумца, маньяка, напридумавшего себе многого.       — В тот день вы видели много? — спросил Регулус, имея тот самый день их первой встречи, когда Саверьен впервые пожал ему руку.       И прочитал несколько воспоминаний.       — Достаточно, чтобы понять, — улыбнулся он Регулусу учтиво. — Но даже этого делать было не обязательно. Так, всего лишь интерес, — легкий смешок слетел с его тонких губ. — Все было ясно по твоим неокончившимся выбросам магии и невербальным заклинаниям, излишний прогресс в алхимии и быстрый ум. Не стоит копить все в себе, иначе могут быть ужасные последствия.       Регулус больше ничего не отвечал.       — Сколько бы еще трудностей не произошло, — Саверьен коснулся его левой руки, проведя пальцем по тонкому шраму, — ты имеешь право через них перешагнуть. Темный Лорд ещё не знает, кого приобретает себе.       — Вы не пожиратель?       — Отнюдь нет, — он мотнул головой и улыбнулся, — И еще. Сострадание — это хорошо. И желание спасти тоже. И оно может сыграть двойную роль.       Регулуса окончательно завели в тупик. Теплыми прикосновениями, гипнотизирующим мягким голосом завели в угол, где не нашлось ясного ответа.       Саверьен улыбнулся, его тонкие губы складывались в миловидную улыбку. Теперь ему было сложно дать определенный возраст. В тени половина его лица тонула и оказывалась почти что невидимой, серые глаза, смотревшие из-под полуопущенных век, цеплялись за Регулуса с энтузиазмом и любопытством. Аккуратная улыбка, от которой тоненькие морщины растягивались на его щеках, могла бы сойти за улыбку восемнадцатилетнего.       — Удачи в покорении новых вершин, Регулус, — сказал он, наконец отходя и разрешая вдохнуть полной грудью испорченный дорогим парфюмом воздух, — надеюсь, мы увидимся еще во время твоих каникул, а если нет… Что же, лето всегда обещает быть насыщенным. Особенно в грядущем году.       Глаза Кайда остро сверкнули, и свой взгляд мужчина оторвал лишь когда полностью отвернулся от Регулуса. Он все удалялся и удалялся, а Регулус не мог перестать смотреть ему вслед и вслушиваться в гаснущее с каждым шагом эхо его удаления. Лишь когда тишина зазвенела в его ушах и по коже пробежался знакомый холод, знаменовавший полное опустошение и одиночество, Регулус, парадоксально, но расслабленно выдохнул.       Правая рука нервно дотронулась до левой, но тут же одернулась. Слегка покрасневший шрам, словно воспаленный изнутри, больше не выглядел так, словно ему уже несколько месяцев. Регулус закусил щеки изнутри, засмотревшись сосредоточенным взглядом в одну единственную точку. Лишь спустя минуту напряженных и безрезультатных размышлений Регулус сдвинулся с места, еле управляя отяжелевшими ногами.

***

      На холодном полу сидеть не так сложно и неуютно, когда между телом и землей прослойка из теплого старинного ковра, который в четыре раза старше Регулуса. Некогда мягкий ворс слегка затвердел, и даже регулярные чистки не помогают сохранить изначальную свежесть. Но он все еще более или менее спасает от холода.       Кричеру, кажется, все равно. Регулус не так интересовался магическими существами, хотя знал, что по профессии, которая его больше всего привлекает, это необходимо.       С другой стороны, если верить словам Альфарда, Регулус уже забил место в Магической Академии наук, и при благоприятных условиях его оторвут с руками, даже если бы Регулус не умел читать. Но это не означало, что стоило забить. Регулус не хотел этого делать по двум веским причинам — он действительно жаждал знаний и, все же, побаивался того, что с ним случится, если узнают о том, что он все сорвал. Лицо нужно было держать.       Но возвращаясь к магическим существам.       Сколько бы Регулус не любил этот школьный предмет, он с ранних лет был с ним знаком. Двоюродный дядя показывал ему и Сириусу настоящего гиппогрифа во время одной поездки во Францию, в семь лет Регулус имел неудачу познакомиться с пикси, которых ненавидел по сей день. В детстве у него была толстая книжка о драконах, которую он даже выучил дословно наизусть, но сейчас она валялась где-то на чердаке под завалами.       Бок о бок он жил с домовыми эльфами. Всего их насчитывалось в доме семь. Или восемь. Регулус точно не знает, потому что некоторые никогда не появляются в его поле зрения. Трое точно работали на кухне, еще парочка — в саду, один-два ежедневно натирали полы и рамы, и еще один являлся главарем в их иерархии, если это определение можно отнести к домовым эльфам.       Кричер, несмотря на свой сварливый нрав, хмурость и жутковатый сморщенный вид, стал другом Регулуса, когда Блэк еще не умел разговаривать и ходил под стол пешком. Всякий раз, когда Регулуса и Сириуса разлучали, младший Блэк подзывал к себе домового эльфа и заставлял играть с ним. Но никогда не вел себя как самодовольный и избалованный ребёнок, наоборот. Сколько бы Регулус не впитал в себя, находясь в этих стенах, гордости и какие бы манеры не приобрёл, он никогда не мог относиться к домовым эльфам как к прислугам.       Именно Регулус отучил Кричера от самобичевания (за что эльфа считали в семье странным), за годы общения дал возможность перекроить сознание эльфа и внести в него некоторые коррективы. Это не были жестокие манипуляции, Регулус просто любил и дорожил Кричером, а не знавший более сотни лет любви эльф, смог ее почувствовать.       Так у Регулуса появился свой домовой эльф, верный и преданный, не хуже пса. Кричер давно пересмотрел свои принципы, и хозяином его стал не Орион Блэк, а его младший сын.       Даже несмотря на месяцы разлуки, эльф не забывал своего хозяина и друга и всегда был искренне рад видеть Регулуса.       Со встречи с незнакомцем прошло два дня. Два дня скуки и тишины и долгого ожидания. Канун Рождества не стал исключением. Регулус уже давно не считает двадцать пятое декабря праздником, но все же разрешает себе закрыть латынь и учебник по алхимии, и разрешает себе отдохнуть за партией в магические шахматы с Кричером.       Потому что он не даёт ему сойти с ума в четырёх стенах.       Когда партия подходила к своей феерической концовке, где Регулусу удалось вырваться несмотря на плотный фронт эльфа, Кричер вскочил на свои худосочные ноги, разрушая спокойствие.       — Прошу прощения, мастер Регулус, Кричер должен отлучиться, — сказал он, по привычке складывая руки и опуская уши.       — Конечно, Кричер, я не буду ничего убирать, потом доиграем, — мягко говорит Регулус, даже улыбается несмотря на кислое настроение. Эльф легко поклонился, а затем легкий хлопок трансгрессии оглушил комнату, чтобы оставить ее в полнейшей тишине.       Несколько секунд Регулус гипнотизировал доску. Хотел бы найти лучший ход, но мысли были далеко за пределами черно-белой доски. Он поднялся, теряя несвязную линию размышлений, дошёл до стола, хотел было опуститься на стул, чтобы снова приняться по привычке за латынь, но новый хлопок трансгрессии прямо за его спиной заставил его подпрыгнуть на месте от неожиданности.       — Мастер Регулус, Лорд Орион Блэк ожидает вас в своем кабинете. И еще он просил передать, чтобы вы взяли свою палочку, — дребезжащим голосом доложил Кричер, и раздался третий хлопок — быстрее, чем до Регулуса дошел смысл сказанного.       Один вопрос накрывал другой по мере своей значимости. Начиная от банального «что предстоит пережить в этот вечер» и заканчивая «почему нельзя было родить меня пораньше, мне бы уже было семнадцать», — Регулус шел по тихим коридорам, сжимая в руке рукоять точеной палочки. Ее дерево теплело ладонь и придавало каких-то сил, но вопрос «зачем» оставался открытым.       А вполне предсказуемый ответ был отвратителен, и Регулус старался о нем не думать.       Три размеренных удара, идущих контрадансом к его бешено бьющемуся сердцу, тихий звук податливых дверных петель, и снова по коже распространился знакомый мороз.       Они видятся так редко, вот уже шестой год у них есть всего два с половиной месяца в году на личные встречи, а пересчитать их (не считая приемов пищи) можно по пальцам. Возможно, именно это заставляет его чувствовать себя именно так. Возможно расстояние играет роль в каждой встрече.       До каждой встречи мысль о том, что Орион Блэк — его кровный отец, не такая странная и неуместная.       Лишь каждый раз, когда сталкиваешься с ним тет-а-тет в его кабинете или библиотеке, спустя полгода разлуки, осознание ударяет горячим прутом. Каждый раз, смотря ему в лицо и не находя ни единого сходства со своим, приходится напоминать, что это его отец.       — Неплохие промежуточные результаты, — превосходные, мысленно поправляет Регулус, но Орион не может об этом знать, — впрочем, в них нет большого смысла. Я рад, что полугодие не принесло новых конфликтов и с Ивесом все ограничилось одной перепалкой, — странная отчетность.       Орион встал со своего места, неспешно подошел к Регулусу.       Он уже знает каждый отцовский шаг наперёд и одновременно — не знает ничего и как напуганный зверек ждет внезапного нападения.       — Твоя палочка, — она требовательно протянул свою руку, в его тоне не было намека на просьбу. Это был жесткий приказ, действие, не подлежащее оспариванию.       Регулус угадал. Странно было бы не догадаться, только с чего бы Ориону забирать его палочку? Регулусу даже нет семнадцати.       Но лорд Блэк со стальным спокойствием сжал палочку Регулуса в своей руке, а сам Регулус почувствовал, будто у него забирают частичку его самого. Словно что то оторвали, что-то, без чего полноценная жизнь невозможна, или, по крайней мере, невыносимо сложна.       — На каникулах она тебе ни к чему, — сказал Орион, выдвигая один из своих ящиков в столе и бескомпромиссно оставляя там палочку Регулуса, — а сейчас — особенно.       Регулус боролся со своими чувствами, глуша их всеми оставшимися силами. Горло уже пересохло, сердце тяжело бухало где-то в желудке, а безысходность завладела его сознанием.       — Меня волнует задание Лорда, — начал он сразу, не церемонясь, — как я понял, все перевалили на Снейпа? Так?       Тишина имела выжидательную окраску. Что-то подсказало, что этот вопрос действительно требует ответа.       — Не целиком, — Регулус отдавал отчет в каждом звуке, он был сосредоточен настолько, что был готов контролировать каждую мышцу на своем лице.       — Не целиком? В чем же заключалась твоя часть работы? — с лёгкой усмешкой спросил Орион. Он безмятежно опирался о свой стол.       — В том же, в чем и Северуса, — пытаясь убить все свое раздражение, возникшее из ниоткуда и лишь подогретое вопросительным выражением лица отца, — расчет, вычисление, соотношение, приготовление. Мы работали вместе, — Регулус знал, что врет. Но и доля правды здесь была.       — Ладно, я не могу вмешиваться, — удивительный ход, — Но знаешь, что меня огорчает? То, что мистер Крофорд, сверившийся с рецептом, сказал, что ты легко бы справился. Он проверил расчеты, они оказались верны, а ошибка произошла во время приготовления. Ты уверен, что тебе нечего добавить?       — Нет, — напряженное молчание.       Орион Блэк наклонился, обжигая своим легким дыханием кожу Регулуса и задевая натянутые как струны нервы:       — Жаль, что с твоей детской добросердечностью приходится продолжать бороться, — все, что сказал он, и этого было достаточно, чтобы понять, что он все прекрасно знает и без сторонних лиц и доказательств.       Невидимое лезвие глубоко прошлось прямо по спине и не скупилась на длину свежей раны. От нее боль углубилась дальше, к самым костям.       Регулус ожидал, что его прошибет, ледяной пот пробьет его тело и страх, смешавшись с кровью, наполнит внутренности. Но он даже не успел одуматься и понять, как волна боли достигла области груди, и в глазах резко помутнело.       Единственное, что оставалось для него важным — дыхание. Он все еще оставался на ногах, но только за счет того, что отец напирал на него, вероятно, наставив палочку, которой Регулус не заметил ранее. Но боль прошла также быстро, как и настигла его.       — Ты можешь сколько угодно вилять, но тебе стоит знать одно точно, тебе ничего от меня не скрыть, я знаю о тебе все и даже больше, — проговорил Орион сквозь зубы, — Круцио.       Орион не убирал палочки, ее конец точно смотрел на моментально ослабевшего сына. Руками Регулус пытался упираться в пол, но чем больше он оставался под прицелом отцовского оружия, тем сильнее надвигалась волна боли. Кости словно разламывало, а затем они вновь срастались, рвались сухожилия, кожа горела изнутри. Горячая кровь достигала горла, проникала в легкие, а затем с болью оттекала.       Регулус словно хотел вцепиться в ледяной пол, но вместо этого фаланги больно выкручивало от проклятия. Сводило позвонки, и шея больше не могла удерживать вес рвущейся на части изнутри головы.       Единственной целью было не кричать, даже если в легких вдруг появится воздух. Даже если за этим последует его печальный конец, стены этого треклятого дома не впитают больше ни единого его крика или всхлипа. Но невозможно отдавать себе отчет, когда твое тело разламывает и сгорает от искусственной, но не менее сильной боли.       Звон в ушах перекрыл тишину кабинета. Закрытые глаза не видели под собой блестящего пола. Регулус даже не чувствовал ничего — боялся пошевелиться, насколько сильно кружилась его голова.       Грудь тяжело вздымалась в поисках кислорода, путь которому был перекрыт. Орион отвел палочку, но боль не прекратилась. По телу и внутри уже распространяется настоящая боль.       Кто мог подумать, что это благородный жест. Передышка.       Второе по счету «Круцио» уже утонуло в приглушенном крике Регулуса ровно в тот момент, когда при взмахе свело кости.       Спина была мокрой не только от ледяного пота, но и от крови, которая сочилась из свежей раны. Регулус не думал о ее величине или тяжести, он лишь думал об одном — когда все это кончится. Он чувствовал, что палочка отца уверенно наставлена на его тело, чувствовал, что она даже не дрожит. Горячие слезы обожгли щеки, но Орион их видеть не мог, а даже если бы увидел, то наверняка лишь бы увеличил силу.       Его легкие хватались за кислород, хватались за жизнь, потому что в какой-то момент помутненному сознанию Регулуса показалось, что это его конец.       Агония завладела телом. Еще никогда ранее отец не расходился настолько, и это осознание витает на подкорке смешанное со страхом все то время, пока выламывает ребра и позвоночник. Регулус даже пошевелиться не может, потому что любое сжатие мышц означает новый прилив боли, и ни одна мысль или проклятие не лезут ему в голову.       Вместо них в голове чужие, но бесконечно родные голоса. Смутные воспоминания, пришедшие на странную выручку полузамутненному разуму, когда Орион Блэк уже покинул кабинет, что-то кому-то крикнув.       Регулус лишь чувствует, как постепенно проваливается в бездну. Черную и теплую, мягкую, в которой хочется раствориться.

***

      Разомкнуть веки кажется сложнее, чем когда-либо. Даже такое движение пышет болью и неудобством. Но он уже не может провалиться в сон, и не находит в себе сил посмотреть на мир.       Под собой он ощущает что-то мягкое и родное. Приятное. Сверху тяжелым грузом лежит что-то жаркое, закрывающее все его тело кроме головы. Вокруг темнота, зашторены балдахины со стороны окна, но это не мешает свежести проникать в комнату.       В голове начинают потихоньку всплывать события. Одно за другим.       Барти. Их уроки в выручай-комнате и танцы. Отдавленные ноги и смех.       Поезд. Анекдоты Пандоры. Заливистый смех Сольвейг. Беззвучно смеющийся Барти, вытирающий слезы со щек.       Дом. Мать.       Кайд Саверьен.       Отец.       Регулус попытался пошевелиться, но любое движение отдавалось глухой болью в спине. Кое-как разомкнув глаза, Регулус попытался сквозь темную пелену что-то увидеть. Свет в комнате был приглушен, горели свечи где-то на столе. Его небольшую лампу на тумбе тоже кто-то зажёг.       Он предпринял еще одну попытку привстать, через силу пытаясь опереться на локти, но чья-то рука остановила его, мягко упершись в грудь и заставив лечь обратно. Туман перед глазами был слишком плотный, чтобы можно было все тщательно рассмотреть.       У Регулуса проскользнула единственная мысль, потому что любое прикосновение он может различить с закрытыми глазами. Но этого не могло быть, никогда не было.       Холодная ладонь дотронулась до его лба, а затем аккуратно убрала взмокшую от пота челку. Каждое прикосновение было мягким, приятным. В нем хотелось раствориться, хотелось, чтобы руку не убирали от лица.       Прозвучал слабый голос, но даже в шепоте слышались величие и гордость. Слов было не разобрать, как бы больно не отдавались эхом посторонние звуки.       Кричер что-то ответил, а затем Вальбурга вышла из комнаты Регулуса.       Смутно Регулус помнил, как костлявые руки поднесли ему какой-то стакан и аккуратно придерживали, пока дрожащие непослушные собственные руки норовили выпустить хрустальную емкость. Кричер что-то ему говорил, но редко. Все время сидел в уголке, понуро повесив голову и мерно качаясь на одном месте, поджав ноги.       Вальбурга больше не входила. По крайней мере в моменты, когда Регулус просыпался. Таких было, по правде говоря, немного.       Когда Регулус все же встал — через несколько часов после того, как он впервые проснулся, — и с тяжестью доплелся до ванной комнаты, он с крахом понял, что застрял по самое горло. Его знобило, а внутренности будто выкручивало наизнанку. Единственным желанием было вернуться в постель и снова заснуть на несколько часов.       Кричер снова дал что-то выпить. Это была не вода, но Регулус хватался за соломинку в надежде, что это хоть как-то притупит боль, и был прав в своих догадках. Эльф пытался накормить его, но попытки были тщетны — от одного упоминания еды начинало мутить.       Поэтому Регулус только спал. Беспробудно, часами, порой просыпаясь и пытаясь проверить собственное, никак не изменившееся состояние. Что-то, что давал ему Кричер, определенно, помогало, но не исцеляло полностью.       Он не думал. Не тратил умственные силы на вопросы и мысленные проклятия. Его заботой было самостоятельно доползать до ванной комнаты, чтобы хоть немного чувствовать себя человеком.       Регулус не смотрелся в зеркало, намеренно опуская взгляд, чтобы даже краем глаза не видеть своего отражения.       На календаре красовалось двадцать восьмое число. Прошло целых три дня.       Регулус даже думать не мог, что пройдет еще неделя. Неделя в горячке, из которой порой всплываешь как из горящего океана, но только потом вновь с головой окунаешься в темный омут.       Кто-то снова трогал его лоб, но это не были руки Вальбурги. Чужие, твердые и жесткие, но по-своему теплые. Совершенно незнакомые. Жужжание за дверью, переговоры притихших голосов.       Он ненавидел, когда костлявая рука Кричера его будила, теребя за плечо и бормоча извинения. Ненавидел приподниматься на трясущихся как у старика руках, чтобы выпить какие-то горькие лекарства и зелья. Но каждый раз после этого он падал на подушку, мгновенно покидая реальность и обо всем забывая.       Десять дней, вырванных из жизни, десять дней, чтобы он снова мог встать и выйти из комнаты на завтрак.       Впервые он посмотрел в зеркало. Словно случайно, хотя сам знал, как хотел этого. Что бы он там не увидел, но хотел видеть. И увидел, сразу же после закрыв глаза. Только сейчас первая горечь почувствовалась под языком, выпрыснула в мозг и заставила задуматься. Возненавидеть.       За то, что он выглядит так, словно встал со смертного одра. За то, что классические брюки висят на нем как шаровары. За то, что рубашка подчеркивает его худощавые плечи и делает руки еще тоньше, вытягивая запястья и сужая кисти.       Слабость была лишь остаточная. Лёгкая, от которой избавляешься путем занятия чем-нибудь. И он даже не задумывается, когда решает спуститься на завтрак. Ни единый мускул не дёргается на его лице при мысли об отце. Словно ничего не было, так его учили, верно?       Даже в ослабевшей походке и еле держащейся осанке чувствуется вызов. Регулус понимает это, когда встречает взгляд матери в центральном холле. Когда она ни слова не говорит, смеряя сына ледяным взглядом, но Регулус даже не думает жаться. Потому что несмотря ни на что, где-то внутри что-то его держит.       Он будет рад загнуться у них на глазах, оставив без наследника и опорочив род. Но они не могут этого допустить. Регулус был бы рад оказаться соучастником в собственной погибели, но за последние пару лет прибавилось людей, ради которых он все еще поднимается с кровати.       Их зрительный контакт продолжителен. В глазах Регулуса множество вопросов, в голове они перебивают друг друга, выкрикивая себя все громче и громче. Обсудила ли она все с отцом? Зачем заходила в комнату? Переживает? Ведь даже в самом абстрактном сне Регулус не почувствует ее прикосновения и присутствие так, как в жизни.       Регулус сомневался, но встретившись с матерью понимает — она действительно была там.       Он даже не собирается пожелать ей доброго утра. Вдали послышались шаги отца, и пришлось разорвать молчаливое визави.       Что-то внутри предательски обрывается, когда Орион попадает в обеденный зал, что-то заставляет сердце бухнуть вниз, под ребра, но помогает вытерпеть выжидающий взгляд. Взгляд, от которого обычно хотелось провалиться под землю, но сейчас просто мирно ожидаешь, когда он насытится «любованием».       Никто даже не спросит, как его дела. Удары вилок и чашек единственные звуки в этом помещении занимают подавляющее количество времени.       Регулус растягивает еду на как можно большее время, и первой из-за стола уходит мать. Сын с отцом остаются на непродолжительное время один на один, и Регулус тоже понял, что любит испытывать. Любит ходить по тонкому льду и проверять, но только потому что уверен в своей интуиции. И он чувствует напряжение, которое повисло, стоило Вальбурге покинуть их. Ему еще не хватает сил на то, чтобы перевести от тарелки взгляд на человека, который все еще его отец.       Лишь когда в горло уже не лезет кусок, даже несмотря на то, что тарелка все еще наполовину заполнена, Регулус встает, беззвучно кладет на место вилку и также беззвучно уходит. Только дверной щелчок разрезает тишину.       Его вырвало сразу же, как он очутился в своей ванной. Его вновь пробил озноб, и это не были последствия внезапной болезни.