И спросила кроха...

      По пути к дому Таня всё трясла меня за руку:       — Мама, мам, а что такое старость?       — Старости больше нет, доченька. Теперь люди знают, как с ней бороться. Не переживай.       — Ну мам, скажи мне, что это такое? — не унималась она. Мне не хотелось рассказывать о таких непростых вещах, пока Таня ещё маленькая, поэтому я решила осторожно уйти от вопроса.       — Много-много лет назад жил на свете прекрасный принц, и не видел он ни горя, ни старости, ни смерти. Но однажды он вышел из своего чудесного дворца и узнал, что у жизни есть не только светлая сторона, но и тёмная. Он был потрясён настолько, что решил найти способ избавиться от страданий и смерти. Но лишь сейчас мы, люди, смогли исполнить его мечту.       — Мама, но я ведь про другое спросила, — продолжала Таня. Я впервые была не рада, что мой ребёнок растёт умным не по годам.       — А более подробно я тебе всё расскажу, когда ты станешь постарше, — сказала я, надеясь, что такой ответ её устроит.       Я не была готова говорить с Таней на подобные темы, потому что отчётливо помнила, в каких муках умирала моя мать. «Лекарство от старости» появилось всего через несколько месяцев после её смерти. Мама могла бы до сих пор наслаждаться жизнью, не боясь, что однажды всё, чему она радовалась, погибнет вместе с её сознанием. Муж застал время, когда начались первые эксперименты на животных, но опробовать вакцину на себе он так и не успел. Отец ушёл ещё раньше — тогда, когда сама идея вечной жизни казалась абсурдной. Остались только мы с дочкой.       Теперь все люди молоды и бессмертны. В семь лет Тане сделают первую вакцину против старения, в восемнадцать — вторую, а в двадцать семь — последнюю, позволяющую затормозить возрастные изменения организма на этой отметке. Но особенно воодушевляет даже не это. Мне больше не придётся переживать за то, что Таня однажды заболеет тяжёлой болезнью или попадёт под машину: её жизнь продолжится, даже если тело по каким-то причинам придёт в негодность. Помимо уже созданных носителей сознания, сейчас активно разрабатываются аналоги человеческих тел, которые не будут нуждаться в дыхании и питании, но будут позволять сознанию жить в физической оболочке и без труда перемещаться в пространстве. Если мне придётся переселить сознание из обыкновенного тела в искусственное, я ничуть не расстроюсь: главное, что в голове сохранятся мысли и воспоминания, которыми я дорожу, остальное — условности.       Отведя Таню домой, я решила пройтись до ближайшего книжного магазина. Там я обнаружила детскую книжку про Будду и купила её. В свои шесть лет моя дочь уже отлично читала и, кроме того, очень любила книги. Жадно впитав в себя каждую строчку, Таня уже через два часа прибежала ко мне и снова стала расспрашивать о болезнях и страданиях. Я по-прежнему считала наш разговор преждевременным, но понимала, что на этот раз мне его не избежать.       — Когда тебе было несколько месяцев от роду, у тебя начали резаться зубы. Ты этого не помнишь, конечно, но тогда они очень болели, так что ты подолгу не могла уснуть и плакала. Помнишь, когда ты бежала по дорожке, упала и разбила коленки? Наш организм хочет показать, что с ним не всё в порядке, и это называется болью. А болезнь — это когда тебе долго больно, поэтому нужно пить лекарства, чтобы прошло.       — А смерть?       — Смерть — это когда тебе долго больно, а потом ты перестаёшь чувствовать.       — Мам, а у меня уже давно ничего не болит. Значит, я умерла?       — Нет-нет, ну что ты, — улыбнулась я. — Когда человек умирает, он перестаёт двигаться, думать и что-то понимать. Он не дышит, не ест, с ним нельзя разговаривать, потому что он ничего не видит и не слышит. Нет ничего хуже смерти.       Таня замолчала, поджав свои маленькие розовые губки, и вскоре задала ещё один вопрос:       — А как же раньше люди умирали?       — Раньше люди не знали, как сделать так, чтобы жить вечно, поэтому болели и умирали. Я же говорю: ты об этом не переживай, рано тебе ещё.       — Мне вообще-то уже шесть с половиной лет, — сказала она, гордо вскинув подбородок. — Я над этим подумаю.       Таня убежала в свою комнату, а я осталась с мыслями о том, всё ли я правильно ей рассказала и всё ли она правильно поняла.

***

      Дочь перестала спрашивать меня о смерти, чему я была несказанно рада. Однако уже на следующий день она ворвалась ко мне в комнату со словами:       — Мам, а что будет потом?       — Когда, Тань?       — Ну, когда я вырасту и у меня будут свои дети и внуки.       Я неожиданно поняла, что не знаю ответ на её вопрос. В добессмертном мире всё было просто: в конце концов каждого ждала неминуемая гибель. А здесь?       — А здесь не будет конца, — ответила я. — Будет вечная, прекрасная жизнь.       — Как это — не будет конца? — удивилась Таня, широко раскрыв карие глазки. — А зачем тогда что-то делать, если не будет конца? Ведь всегда можно всё успеть. Зачем мне через год идти в школу, если можно туда пойти через сто лет?       Моя Таня — вундеркинд, не иначе. Ну или я просто недооценивала умственные способности шестилетних детей.       — Так жили раньше, когда на свете ещё была смерть. У всего был свой срок. Люди знали, когда идти в школу, когда поступать в институт, когда жениться и заводить детей. А сейчас мы живём в новом мире и не можем понять, как теперь определять всему сроки. Люди договорились, что всё останется, как прежде, потому что так проще.       — А зачем тогда жить вечно, если люди живут, как раньше жили?       Я вновь осознала, что не могу ничего ответить собственному ребёнку на его, казалось бы, элементарный вопрос. А Таня всё не хотела успокаиваться:       — Мам, а какой смысл в жизни, если она бесконечная? Я ведь могу делать что угодно, и она всё равно не закончится.       Я пришла к выводу, что моя дочь — прирождённый философ, однако это не освобождало меня от необходимости ответить на её вопрос. Я сказала Тане, что мы поговорим об этом завтра, а сама в кои-то веки села за книги.       У нас дома стоял старый книжный шкаф. Лак во многих местах отошёл от древесины, полки уже с трудом выдерживали вес книг, но он всё ещё служил верой и правдой, оставшись от покойных родителей в качестве приданого. Муж три года назад погиб на войне, родителей подкосил рак, так и остались только мы с Таней. Много чего можно было найти в шкафу: и любимые книги отца, и несколько семейных фотоальбомов со старыми снимками, посеревшими от времени, и письма мужа, которые я хранила аккуратной стопкой в том порядке, в котором он мне их присылал. Я убирала пыль с потёртых обложек и всё сильнее погружалась в воспоминания о том времени, когда мои самые дорогие люди ещё были рядом...

***

      Утром я решила, что, кажется, нашла ответ на Танин вопрос.       — Скучаешь по папе? — спросила я. Слёзы закончились ещё той ночью и остались высыхать где-то на книжных полках, постепенно превращаясь в солоноватую пыль.       — Скучаю, мам, — сказала дочка, подняв на меня глаза. — Я помню, когда он приезжал и привозил мне много конфет, а потом опять уезжал. Он обещал мне, что ещё чего-нибудь привезёт, но так и не привёз.       — А бабушку с дедушкой помнишь?       — Помню, но смутно, особенно дедушку. Но мне их всё равно не хватает.       — Мне тоже, доченька. — К горлу подступил ком. Воспоминания о родителях и муже каждый раз заставляли испытывать то, что не лечится никакими таблетками. — Ты вчера спросила меня, в чём смысл бесконечной жизни, помнишь? Так вот, а представь себе, если бы папа и бабушка с дедушкой сейчас были рядом. Представь, если бы папа взял тебя на рыбалку. Он ведь хотел взять, просто ждал, когда ты постарше станешь. Так и не дождался… Помнишь, какой бабушка суп варила? Ты говорила, что это самый вкусный суп в мире, вкуснее моего. А теперь она его больше никогда не сварит. В жизни много таких вещей, которые кажутся совсем маленькими, но на самом деле они очень-очень важные. Я тоже многое хотела бы вернуть, но не могу. А если бы сейчас они жили, то сдержали бы свои обещания. Бесконечная жизнь — это бесконечное счастье от того, что близкие всегда будут рядом с тобой.       Таня сидела и слушала меня, пытаясь не заплакать. Не знаю, какого ответа она от меня ожидала, — наверное, более позитивного, как в её любимой книжке. Зато теперь я и сама разобралась, зачем жить, не имея верхней границы, ограничивающей существование. Счастье — оно ведь и правда маленькое. Маленькое и близкое. Маленькое, близкое, тёплое и уютное. А главное — бесконечное.